Александр Леонидович Аввакумов
Бог примет всех
– Господин поручик! Впереди красные!
– Много их?
– Человек сорок – пятьдесят, – произнес казак. – Какие будут указания?
– Атакуем! Шашки наголо. Рысью марш!
Отряд Варшавского вылетел из балки и со свистом, и криками устремилась на красноармейцев. Раздалось несколько выстрелов, которые не могли остановить конную лаву, которая буквально смяла, а затем поглотила в себе красноармейцев. Вскоре все стихло, все красные были порублены.
***
Всю ночь по дороге двигались отходящие части белой армии. Под утро стало тихо, ни голосов, ни стука копыт. Из-за моря встало яркое солнце. Теперь по дороге, непрерывной вереницей катились линейки и тачанки, на них плечо к плечу сидели мужские фигуры в красных повязках, с винтовками. Молодежь, из ближайших деревень, выкопав из земли, запрятанные еще при немцах винтовки, отовсюду шла и ехала записываться в красную армию. Неожиданно, вся эта колонна войск замерла на месте. По дороге, с развивающимся красным флагом мчался автомобиль. На повороте дороги машина неожиданно запыхтела и остановилась, окутавшись, синим бензиновым дымком. С сиденья автомобиля поднялся человек в черной кожаной куртке и стал громко говорить. В воздухе замелькали белые листки воззваний, раздавались крики, переходящие в громкое и продолжительное ура!
Нина стояла у калитки и с интересом смотрела на дорогу. Мимо нее медленно катилась ликующая человеческая река, кипящая общим подъемом. Она невольно вспомнила Киев. Как тогда билось у нее сердце в один такт с огромным всенародным сердцем, как сладок был свист пуль. Все, о чем так тогда грезилось – все рухнуло, развалилось, все утонуло в трясине кровавой грязи….
Через день столбы и заборы пестрели приказами военного коменданта Наливайко. Жителям запрещалось выходить после девяти часов вечера. За нарушение приказа – смерть. Поселок замер. Улицы опустели, нигде не видно было огней. Из деревни, что находилась не так далеко от поселка, часто слышались пьяные крики, прерываемые хаотичной стрельбой.
– Нина! – обратилась к ней мама. – Утром заходила княгиня, попросила тебя переночевать у нее.
– Зачем, мама?
– Боится она одна. Вчера к ней ломились какие-то люди, то ли красноармейцы, то ли бандиты.
– Неужели вы мама думаете, что я смогу ее каким-то образом защитить?
– Не знаю, Катя, но ты уж сходи, соседи вроде.
Была глухая ночь. На даче княгини все спали тревожным сном. Около часа ночи в дверь террасы кто-то тихо постучал. Нина накинула халат на ночную рубашку и направилась к двери.
– Кто там?
– Барыня откройте, это ваш садовник – Тихон.
Узнав по голосу садовника, Нина открыла дверь. Отстранив ее в сторону, в дверь быстро вошли три солдата с винтовками. Один из мужчин, видимо командир, властно спросил:
– Вы княгиня?
– Нет, княгиня, думаю спит. Что случилось?
– Разбуди ее, а то мне придется самому ее будить, а этому она будет не рада.
Три винтовочных ствола уставились в грудь Нины. Свеча в ее руке мелко задрожала, от чего тени на стене стали неимоверно кривляться, из стороны в сторону, приобретая какой-то страшный и непонятный вид.
– Хорошо, господа-товарищи, я ее сейчас разбужу. Скажите, что вам от нее нужно?
– Контрибуция на нее наложена в сумме пять тысяч рублей! Понятно? Что вы так на меня смотрите, словно впервые слышите это слово.
Солдат громко засмеялся. У него были большие крупные зубы, желтые от табака. На лице, заросшей рыжий щетиной, блуждала похотливая улыбка. Нина торопливо вошла в дверь спальни княгине. За спиной раздался чей-то ехидный смех. Солдаты смотрели на блестевший в лучах луны паркет, на черный стоявший в углу рояль. Один из них подошел к белой двери и открыл ее. За ним последовали и его друзья.
– Кто ты? – спросил солдат, заметив девушку, сидящую на кровати.
– Ася. А вы кто?
Солдаты, не отвечая, стояли посреди спальни и с жадным любопытством рассматривали бледные шелка, кружева подушек. В свете луны все это казалось им каким-то непонятным и сказочным. Услышав голос княгини, они вышли в зал.
– Товарищи! – выговаривая каждую букву, произнесла женщина. – Вот вам деньги, а теперь уходите.
Один из солдат тихо кашлянул.
– Извините, княгиня. Обыск нужно делать.
– Какой такой обыск? – возмущенно произнесла княгиня. – Что вы собираетесь искать в моем доме? Я никого не прячу….
Лицо княгини пылало от негодования. Один из солдат, словно испугавшись ее, начал пятиться назад, пока не уперся в рояль.
– Оружие графиня, прокламации там разные там против революции. Вы же враг, а у врага может быть все что угодно.
Он подошел к туалету и стал выдвигать ящики столика. Затем переместился к большому серванту. Он быстро нашел два футляра с колечками и опустил их в карман своей потертой и грязной шинели. Теперь княгиня хорошо рассмотрела его. Это был Арсений, сын местного кузнеца. Второй был прыщеватый, с опухшим лицом: известный деревенский пьяница – Левченко. Петр взял со столика, около кровати, золотые часики.
– Левченко, вот еще…. Смотри, какие красивые, наверное, очень дорогие.
Петр протянул ему небольшой футляр, в котором лежало ожерелье из жемчуга. К Нине подошел третий солдат – высокий, в рваной, прожженной шинели. Его редкие светлые волосы грязными сосульками спадали на его узкое лицо. Он оскалил свой беззубый рот, из которого пахнуло чесноком и каким-то спиртным.
– Что у тебя на руке? Покажи! – произнес он и схватил девушку за руку.
Нина робко протянула руку с небольшим золотым колечком. Глаза мужчины заблестели.
– Чего смотришь? Снимай! Хочешь, чтобы я тебе его снял вместе с твоим пальцем?
Он выхватил из ножен нож и посмотрел на испуганную девушку. Она сняла и молча, протянула кольцо солдату. В это время Петр и Левченко рылись в комоде, вываливая из него на пол чистое постельное белье.
– Где ценности!? – закричал высокий солдат на княгиню. – Тварь буржуйская! Отдай добровольно, пока мы тебя не расстреляли.
– У меня нет ценностей. Я их променяла на муку и мясо, – тихо произнесла графиня. – Можете не искать, вы ничего не найдете.
Солдат, молча, подошел к ней и сорвал с ее шеи золотую цепочку с крестиком.
– До утра никому из дома не выходить! Если тявкните о нас – убьем.
Развернувшись, они покинули дом.
***
Катерина подняла свой взгляд к бескрайнему звездному небу. Что-то непонятное екнуло в ее груди. Она почему-то вспомнила детство, когда она и Женька Варшавский вот также смотрели на небо, загадывая желание, каждый раз заметив падающую звезду. Тогда они даже предположить не могли, что жизнь их разметает в разные стороны. Она снова посмотрела на небо.
«Миллиарды людей до меня были рождены под этим небосводом, под взглядом вечных светлячков, – подумала она. – Сейчас я почему-то чувствую необъяснимую печаль и очередная победа Красной Армии, почему-то уже не так и радует. Жалко, что этот небесный свод больше не волнует меня и не радует, так, как раньше. Как раньше уже ничего не будет».
– О чем задумалась? – спросил ее заместитель командующего армии.
– Да так, Василий Семенович, о жизни. Вот думала, жизнь проходит, молодость уходит, а счастья нет. Все бои, бои…
– Сколько вам лет, Катерина Игнатьевна?
– Я, с 1886 года рождения, вот сами считайте сколько мне. Сколько воды утекло…. Я хотела с вами посоветоваться Василий Семенович. Жалуются мне на ваших красноармейцев, разбойничают, тащат все, что плохо лежит. Вчера вот изнасиловали пятнадцатилетнюю девочку, кобели. Если не пресечь все это, то можем настроить против себя массы народа.
Заместитель командующего встал из-за стола. Он сделал несколько шагов в сторону Катерины и встал рядом с ней. Он мельком взглянул на звездное небо и, не обнаружив ничего того, что могло бы привлечь на небе, посмотрел на женщину. Он был из бывших офицеров царской армии и хорошо знал, к чему может привести анархия, которая процветала в полках и дивизиях армии.
– Я с вами согласен, Катерина Игнатьевна. Нам, партизанщина не нужна. Она просто разлагает полки и дивизии. Для искоренения подобного явления нужно принимать исключительные меры. Красная Армия это не сборище бандитов, мародеров и насильников.
– Я рада, что мы нашли понимание в этом вопросе, – произнесла она.
– Катерина Игнатьевна! Меня очень беспокоит летучий отряд белых, что действует у нас в тылу. Говорят, что им командует какой-то поручик по фамилии Варшавский, что его отряд буквально следует по попятам нашего штаба. Я уже распорядился усилить охрану.
Она улыбнулась, так как хорошо знала, чего хочет Варшавский. Его отряд численностью выше триста сабель, словно, заноза засел в теле штаба армии и каждый его удачный налет на тылы армии, приводил к пополнению его сил.
– Ничего, Василий Семенович, я думаю, что у нас достаточно сил, чтобы уничтожить этот отряд. Я уже направила несколько своих людей в его отряд. Скоро нам станет известна его берлога.
Катерина, пожав руку, Василий Семеновичу, покинула кабинет.
Она шла по коридору, размышляя о своем разговоре с заместителем командующего армией.
«Выходит правду говорят о нем командиры полков и дивизий. Одно дело – слюнтяй. Похоже, он до сих пор еще не определился к какому берегу прибиться. Наверняка, в случае чего, переметнется к белым. Единственно в чем он прав, это в том, что в армии отсутствует дисциплина, а армия без нее, уже не армия. Что делать с ним? – подумала Катерина. – С кем советоваться с Лениным, Сталины или Фрунзе. Наверное, со Сталиным. Его позиция в отношении военспецов, мне больше импонирует».
Она вышла из здания и направилась к ожидавшему ее автомобилю.
***
Под утро в дверь террасы дома княгини вновь постучали. На этот раз стук был сильный и властный. Хозяйка дома со страхом посмотрела на дверь и подняла руки к небу:
– Господи, когда же все это прекратится!? Уже забрали все, что могли унести, что еще нужно этим людям!
В дом вошли солдаты с винтовками. Впереди солдат вышагивал командир, одетый в кожаную куртку с револьвером у пояса. Он остановился посреди зала и сурово посмотрел на хозяйку дома.
– Хозяйка! Оружие, бинокли, велосипеды есть? Как в отношении военного обмундирования?
Графиня с удивлением посмотрела на этого молодого мужчину. Лицо со впалыми щеками, нездоровый взгляд холодных серых глаз, не сулили ей ничего хорошего.
– Извините, товарищ, я не знаю, как вас называть, но у меня ничего нет. Золото, деньги и ценности сегодня ночью забрали ваши солдаты. Все это они почему-то назвали контрибуцией.
Командир удивленно посмотрел на княгиню. Он был явно удивлен словами женщины.
– Наши? Какую контрибуцию? Что вы мне голову, морочите…. Какие солдаты? Я никого к вам не направлял!
– Не знаю, товарищ. Все забрали и ушли. Еще обещали расстрелять, если я кому-то пожалуюсь.
Командир закусил губу и посмотрел на княгиню. Только сегодня утром он получил указание командования армии о пресечении фактов мародерства, грабежей и насилия и вдруг, этот не совсем приятный факт. Можно было бы махнуть рукой на все это, ведь эта старая княгиня все равно никуда не пойдет, и не будет жаловаться на этот факт, но какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, чтобы он правильно отреагировал на услышанную от нее информацию. Он сел за стол и посмотрел на красноармейцев.
– Я сейчас велю построить перед вами весь свой отряд, всех до одного. Укажите, кто это сделал. Не бойтесь, они не посмеют вас тронуть.
Графиня растеряно посмотрела на мужчину.
– Я не могу сказать, являются ли эти бандиты бойцами вашего отряда. Они здешние, деревенские.
Как показалось графине, командир облегченно вздохнул и снова окинул взглядом своих красноармейцев.
– Кто такие, их фамилии? Да не бойтесь, бойцам Красной армии запрещено заниматься грабежами. За эти преступления предусмотрен суд и расстрел.
– Вы знаете, товарищ командир, я боюсь назвать их фамилии, они грозились убить нас, если мы назовем их. У них здесь живут родственники, которые могут отомстить мне за это.
Командир усмехнулся и посмотрел на своих солдат.
– Тогда, я вас просто арестую, за то, что вы хотите очернить бойцов Красной Армии. Мы не можем позволить, чтобы буржуи чернили Советскую власть.
– Боже мой, и здесь угрожают. Один Левченко, второй Петр, а третьего я не знаю.
Графиня обессилено опустилась на стул и снова посмотрела на командира.
– Хорошо. Сейчас сделаем у них обыск. К двенадцати часам приходите в ревком.
Командир развернулся и направился к двери. Вслед за ним поплелись и солдаты, обсуждая сложившуюся ситуацию.
***
На площади, перед поселковым правлением, выстроился отряд красноармейцев с винтовками. Их было довольно много, человек сто, если не больше. Напротив них темной массой стояли местные жители. Солнце жгло, ветер с моря трепал красный флаг над крыльцом, гнал по площади обрывки каких-то никому ненужных бумаг. Из ревкома вывели под конвоем Петра и Николу Левченко, с оторопелыми и недоумевающими глазами. Лица их были в крови, а под глазом Петра темнел большой кровоподтек. Следом решительным шагом вышла женщина, в блестящих, лакированных сапогах и кожаной куртке, перетянутой ремнем, сбоку, у бедра в деревянной кобуре весел «Маузер».
«Неужели это Катерина, наша бывшая соседка, – подумала Нина, внимательно рассматривая стоявшую на крыльце женщину. – Не может быть…. А почему не может быть? Ведь Евгений рассказывал, что она связала свою жизнь с большевиками».
Женщина стала громко говорить, жестикулируя руками. Сомнения пропали, это действительно была их бывшая соседка – Катерина.
– Товарищи красноармейцы! Героическим усилием рабочих и крестьян в Крыму свергнута власть белогвардейских бандитов. Золотопогонные сынки помещиков и фабрикантов соединились в так называемую добровольческую армию, чтобы удушить нас с вами, отобрать у нас обратно свои земли, дома, фабрики и заводы. Красная рабоче-крестьянская армия раздавила гнездо этих кровососов. От нас не будет пощады никому, кто жил за счет нас с вами. Мы выгоним их всех из роскошных дворцов, обложим беспощадной контрибуцией, отберем съестные припасы и одежду, заставим возвратить все то, что они награбили у нас за долгие и долгие годы…
Слова были до того затасканные и выдохшиеся, но от грозного блеска ее глаз, от бурных интонаций голоса они оживали и становились значительными. Катя продолжала:
– Однако, товарищи бойцы, это не значит, что власть разрешает любому желающему грабить, убивать и насиловать всякого встречного человека и набивать себе карманы и мешки его добром.
На лицах солдат читалась растерянность, ведь еще несколько дней назад подобное считалось вполне обыденным явлением и не пресекалось их командирами, а теперь буквально все менялось у них на глазах. Многие из них не хотели верить тому, что слышали.
Катерина сделала паузу и посмотрела на строй, который словно загипнотизированный смотрел на нее.
– Я, как представитель ВЧК, ответственно заявляю, что все имущество буржуазии принадлежит не одному человеку, а республике трудящихся в целом, помните это! Только она будет отбирать у буржуазии имущество, чтоб по справедливости разделить между всеми нуждающимися. Я это к чему? Сегодня ночью три человека, – два из них – вот они, – записавшись вчера вечером в Красную Армию, ночью сделали налет на поселок, взыскали в свою пользу контрибуцию с местной княгини, награбили у нее золотых вещей, белья, даже женских ночных рубашек. При обыске их нашли у этих людей…. Теперь скажите мне, что с ними нам делать. Всего один день в Красной Армии, а какой позор на вас всех.
– У, у, у, у, – загудела и заволновалась толпа местных жителей.
– Что молчите? Как поступить с этими людьми!
Красноармейцы крепче сжали винтовки.
– К стенке их! – закричал кто-то из местных жителей. – Бандиты! Чего их жалеть!
Строй солдат заволновался. И было это опять не от слов комиссара, а от грозного возмущения жителей поселка, каким горели эти слова.
– Мы, что рабочего обобрали? – неожиданно для всех, громко выкрикнул Петр. – Буржуйку! У нее сын у белых. Сколько он нашего брата пострелял, а вы меня судите за то, что я отобрал у нее какие-то тряпки!!
На какую-то секунду вдруг стало тихо.
– Ты не оправдывайся, бандит ты! – громко выкрикнула Катерина и рукой коснулась кобуры «Маузера». – Что молчите, товарищи? Нас сюда направила партия не для того, чтобы мы грабили население, а для того, чтобы уничтожить всю буржуазную мразь! Смерть, это лучшее, что они заслужили! Бандиты они и им не место в Красной армии.
– Пьяные мы были, товарищи. Плохо соображали, что делали… Мы, думали с Левченко, что Борька действовал по приказу командира. Это он нас позвал провести контрибуцию!
– Товарищи! Наша армия это не сборище бандитов! Мы боремся для всемирной революции, а не для того, чтоб набивать себе карманы ворованным золотом. Эти люди вчера только вступили в ряды Красной Армии, и первым же их шагом стал грабеж. Больше опозорить Красную армию они не могли.
И как будто стальная молния пронзила напоенный солнцем воздух:
– Я предлагаю им наказание: расстрел!
Это было так неожиданно, что толпа поселковых граждан просто ахнула. Петр побледнел, а Левченко затрясся и упал на колени.
– За что расстрел? – громко выкрикнул Петр. – За эту буржуйку, товарищи? Я что убил кого-то или снасильничал? Вы же забрали у меня все ее вещи, золото, все в целости. Побойтесь Бога!
– Приговор уже произнесен! – громко произнесла Катерина. – Есть желающие привести его в исполнение?
Красноармейцы молчали. Этот неожиданный для всех приговор, был нелеп по своей сути, ведь многие из них не только сами грабили, насиловали, но убивали, и это все сходило им с рук.
– ЧК своих бойцов не казнит! За что? – снова закричал Петр, чувствуя поддержку красноармейцев. – С кем вы будете воевать, если за подобные провинности будете убивать своих же бойцов. Вспомните, что сказал Христос – пусть меня убьет тот, кто сам безгрешен.
Катерина расстегнула кобуру и достала из него «Маузер». Привычным движением руки она взвела курок и направилась к осужденным.
– Раз добровольцев нет, то я сама приведу приговор в исполнение!
– Братья! За что?
Он не договорил до конца. Пуля ударила ему в грудь. Петр упал на земли. Ноги его еще несколько раз дернулись, словно он куда-то бежал, а затем затих. Катерина направила пистолет на второго осужденного. Пуля вошла ему прямо в лоб. Вложив «Маузер» в кобуру, она поднялась на крыльцо.
– Что молчите? – обратилась она к красноармейцам. – Запомните одно, если кто будет замечен из вас в грабежах и кражах, расстреляю без всякого суда и следствия! А теперь можете разойтись.
Она взглянула на жителей поселка и вошла в дом.
***
Варшавский сидел на пеньке и рассматривал карту, которая была расстелена перед ним на земле. Судя по донесению разведки, красные потеснили полки добровольческой армии и заняли поселок, в котором проживали его родные.
«Как они там? – подумал он. – Все ли живы?»
Он посмотрел на карту и, достав из портсигара папиросу, закурил.
«Может попытаться захватить поселок и вывести из него отца с матерью, но куда? Кругом красные, пробиться в Крым, едва ли возможно. Таскать за собой стариков, дело не благородное».
От раздумий его отвлек подъесаул.
– Господин поручик! Мои казачки поймали дезертиров. Что с ними делать?
– Что за люди?
– Сброд всякий, однако, в обозе у них много награбленного барахла. Говорят, что все это они отобрали у жителей рабочего поселка, что рядом с железной дорогой.
Евгений посмотрел на карту и, найдя на ней поселок, ткнул в него карандашом. От него до поселка, где находились его родные, было всего два перехода.
– Давай, Петр, тащи их ко мне!
Он свернул карту и сунул ее в полевую сумку. Он поднялся с пенька и направился на полянку, на которой, сбившись в кучу, стояло человек тридцать мужчин. Варшавский медленно обошел их, а затем произнес:
– Ну, кто хочет послужить отечеству?
Толпа молчала, еще плотнее сбившись в кучу. Похоже, многие из них не верили, что этот симпатичный офицер может спасти их от смерти.
– Выходит, желающих среди вас нет. Защищать родину никто не хочет. Однако наловить рыбку в этой мутной воде вы оказались не прочь. И что вы прикажите мне делать с вами? Отпустить, чтобы вы продолжали грабить народ?
Из толпы вышел мужчина в солдатской шинели.
– Я хочу служить, – произнес он громко. – Василь! Выходи! Господин подпоручик раненными мы были, отстали от полка. Вот к ним и прибились…
– Хорошо. Как твоя фамилия?
– Рядовой Куренков.
– Выходи. Кто еще хочет послужить родине?
Из строя вышли еще три человека. Остальные, словно, затравленные волки, исподлобья смотрели на окруживших их казаков.
– Петр! Остальных отведите в овраг, – скомандовал Варшавский.
Минут через пять раздался залп, и стало тихо. Вновь запели птицы, в листве зашумел запутавшийся легкий летний ветерок.
***
– Нина! Открой дверь! – громко произнес Иван Ильич. – Ты что, не слышишь, что кто-то стучится в дверь?
Девушка открыла дверь. На пороге стояла Катерина с улыбкой на лице.
– Надеюсь, подруга, ты меня узнала? – спросила она Нину. – Представляться надеюсь не надо?
Нина провела по волосам, стараясь пригладить вьющиеся волосы.
– Проходите, Катя, – тихо произнесла она, пропуская вперед себя гостью. – Папа! Мама! Вы только посмотрите, кто у нас в гостях!
Катерина прошла в зал и, оглядевшись по сторонам, села на диван. Она с интересом посмотрела на Нину, отмечая про себя, как та похорошела. Из соседней комнаты вышел Иван Ильич. Взглянув на гостью, он не сразу признал в ней бывшую соседку.
– В чем дело? – спросил он дочь. – Что-то случилось, Нина?
– Папа! Ты что не узнал Катю? Да это же дочка нашего бывшего соседа?
Только сейчас, в этой одетой в кожаную одежду, он признал в ней ту Катерину, которая так нравилась ее сыну Евгению. Женщина сняла с головы кубанку и положила рядом с собой. В ее густых, русых волосах, словно серебреные нити, просматривалась седина. Она с интересом посмотрела на хозяина дома.
– Давно вы здесь, Иван Ильич? – спросила она хозяина дома. – Неплохо вы здесь устроились.
Иван Ильич сглотнул слюну.
– Второй год. Ушли вместе с армией…. Вот такие дела.
В комнате повисла тишина. Хорошо было слышно, как в соседней комнате тикали напольные часы.
– А как ваши родители, Катя? Надеюсь, все живы и здоровы?
– Спасибо, Иван Ильич, – ответила она, – все живы и здоровы. Правда, папа стал чаще болеть…. Что сделаешь – возраст, да и время сейчас такое.
– У него и тогда было не очень хорошее здоровье.
– Вы знаете, я зашла узнать, что с Евгением. Он жив?
Иван Ильич испуганно посмотрел на Нину, не зная, что ответить Катерине.
– Не знаю. Он две недели назад навещал нас…, но на войне, вы сами это хорошо знаете, – Иван Ильич не договорил и посмотрел на жену, которая тихо вошла в комнату и присела на стул. – Нина мне рассказала, как вы лично расстреляли двух красноармейцев…. Скажите, откуда Катя в вас такая жестокость? Ведь вы раньше были такой нежной и хорошо воспитанной девушкой. Я хорошо помню, как вы пели, как гуляли с Евгением…. Мы тогда были так рады за вас…
Она усмехнулась и посмотрела на Нину.
– Это были не красноармейцы, а бандиты. К таким людям везде подобное отношение. Что в красной армии, что в белой армии или вы думаете по-другому, Иван Ильич?
Она явно ждала ответа от хозяина дома, но он неожиданно для нее произнес:
– Не хотите чая, Катя? У нас есть неплохое варенье.
– Спасибо, Иван Ильич, не откажусь. Давно вот так в домашних условиях не пила чая.
Хозяйка дома, молча, встала и также тихо, как и вошла, вышла на кухню.
– Скажите, Катя, что будет с нами? Я вот всю жизнь лечил людей, а сейчас я в глазах вашего правительства – буржуй, эксплуататор, с которыми у вас разговор короткий – стенка. А может быть, господа большевики не собираются болеть?
– Мне трудно сказать вам, Иван Ильич, что будет завтра. Но сегодня, вы относитесь к той категории людей, с какой борется Советская власть. Это наш ответ, на ваш «белый» террор, на то, что творит ваш сын – Евгений. На днях его люди порубили около двадцати красноармейцев….
– Катя! Бог с вами, о каком терроре вы говорите? Ведь я только лечу людей и никого не убиваю, я врач…. Вы же меня хорошо знаете…. А в отношении сына могу сказать одно, не он развязал эту войну, он просто военный.
– Дело вовсе не профессии, Иван Ильич, дело в сословии, к которому вы относитесь. Задача Красной армии уничтожить буржуазию, как класс. Вам это понятно? Как класс! Я не в состоянии остановить победоносное движение масс….
По лицу мужчины пробела гримаса недопонимания. Он посмотрел на нее и задал ей не совсем приятный вопрос:
– А как же будет Катя, с вашими родителями? Вот вы только представьте, что в этот момент человек с винтовкой заходит в ваш дом и убивает ваших маму и папу? Или вы это исключаете? Ваши родители не являлись никогда не пролетариями, ни крестьянами. Или существует какое-то отдельное сословие, которое прощает ваша пролетарская революция?
Катерина промолчала. В этот момент дверь открылась, и хозяйка внесла в зал поднос с чаем. Она осторожно поставила чашки на стол и слала разливать в них заварку. Моментально в помещении поплыл запах настоящего цейлонского чая.
– Вот вы, Иван Ильич, пьете чай, да еще какой чай, а вот рабочие, кто добывает руду, уголь, такой чай не пьют. Они пьют морковный чай. Вот мы и боремся за то, чтобы все могли пить такой чай.
– Если следовать вашей логике, Катя, то вы убиваете людей за чай. Я правильно понял вашу мысль?
С улицы донесся звук автомобильного клаксона, а через секунду в дверях показалась фигура красноармейца.
– Товарищ Катерина! Вас срочно к себе вызывает товарищ Фрунзе.
Она, молча, поднялась с дивана и, надев кубанку, не прощаясь, направилась к выходу.
***
На столе горела керосиновая лампа. Тени, отбрасываемее ей были какими-то фантастическими, страшными. В камине горели дрова, отчего в помещении было тепло. Утром хозяева усадьбы отбыли в город с целью перебраться за границу и сейчас в доме хозяйничали солдаты добровольческой армии.
– Варшавский! Давай выпьем за победу, – обратился к нему подпоручик Сазонов. – Бросьте писать, почты все равно уже давно нет.
– Оставьте меня в покое. Что вам не с кем пить самогон? Пейте с Петром, он уважает этот напиток.
– Вы не правы, Варшавский, – вступил в разговор штабс-капитан Мартынов. – Сазонов, душа-человек, на него невозможно обижаться.
– Я не обижаюсь, штабс-капитан, я просто устал и хотел бы немного побыть один.
Мартынов засмеялся.
– Еще успеете, господин поручик. Вот столкнут нас красные в Черное море, вот тогда и побудете один на чужбине. Так что, пейте, пока пьется…
Евгений протянул руку и взял стакан. Он поднял его и чокнулся с Сазоновым и Мартыновым. Звук получился каким-то глухим. Они, молча, выпили и стали закусывать виноградом. Ягода была недозрелой и кислой. Варшавский, взял в руки гитару и медленно провел пальцем по струна. Подтянув третью струну, он взял аккорд.
Утро туманное, утро седое
Нивы увядшие, снегом покрытые…
Все замолчали, слушая роман Тургенева. Даже солдаты, ранее громко спорящие, замолкли. Все они хорошо понимали, о чем поет офицер.
Евгений, закончил играть и отложил гитару в сторону. Было тихо так, что отчетливо слышалось потрескивание фитиля в керосиновой лампе. Евгений достал из портсигара папиросу и закурил.
– Что ты решил? Будешь уходить за море или останешься здесь? – спросил Евгения Мартынов. – Я слышал, что Фрунзе пообещал амнистию всем тем, кто прекратит сопротивление.
Варшавский саркастически улыбнулся. Он не верил обещаниям ни Фрунзе, ни Ленина. Глубоко затянувшись, он произнес:
– Нет, господа, я никуда не пойду. Это моя земля и мне, как офицеру императорской армии стыдно бежать с поля боя. Не знаю, как вы, но я буду драться за нашу Россию до конца, до последней капли крови. Кто я там за границей? Вот, вот, просто никто….
Евгений загасил папиросу и посмотрел на офицеров.
– Странно, мы деремся за Россию, и большевики дерутся за Россию…
– Ничего странного в этом, господа, нет. Они дерутся за Россию без нас, а я – за Россию с ними.
Мартынов усмехнулся. Он взял в руки бутыль с самогоном и разлил его по стаканам.
– Поручик, вы женаты? – спросил его Сазонов. – Я нет и оплакивать меня некому. Пройдет время, и все забудут про нас, забудет и Родина, за которую мы проливаем кровь и отдаем свои жизни. Не правда ли, странно все это?
– Нет, господа, как-то не успел я жениться, – произнес Варшавский. – Сначала война с германцами, а потом с большевиками. Может это и к лучшему, сейчас бы терзался мыслями о жене, детишках.
– Скажите, а правда ли это, что главный чекист тринадцатой армии ваша хорошая знакомая? Просто интересно, господа?
– Правда, Сазонов. Мы жили на одной улице и часто ходили, друг к другу, в гости. Наши родители мечтали соединить нас браком, но, увы…. Давайте выпьем, господа, за наше безрадостное будущее.
Они снова подняли стаканы, и выпили без тоста. Сейчас каждый из них пил за свой тост – кто за семью, кто-то за детей. Где-то рядом послышалась пулеметная очередь. Все вскочили на ноги.
–Отдыхайте, господа, отдыхайте. Это наши солдатики пристреливают цели.
Все снова сели на свои места и облегченно вздохнули. Мартынов и Сазонов продолжили пить самогон, а Варшавский углубился в чтение. Утром следующего дня две сотни солдат и казаков ушли, надеясь пробиться к своим. С Варшавским осталось чуть больше сотни казаков под командованием подъесаула Петра. Они решили, что не станут пробиваться к Врангелю и решили умереть здесь на русской земле.
***
Около двух часов дня, в автомобиле с красным флагом по дороге пронеслись матросы, которые палили из винтовок и револьверов в воздух. Этого было вполне достаточно, чтобы поселок притих – ни людей на улицах, ни скотины. Около шести часов вечера, к Ивану Ильичу пришел почтальон с красным бантом на груди. За спиной у него болталась берданка.
– Вот что, гражданин Варшавский, собирайся! Мне приказано доставить тебя в поселковый Совет. Не вздумай отказаться, у меня не забалуешь!
– Зачем? Кому я там нужен?
– Ничего не знаю. Приказано всех вас собрать, вот я, и собираю, – он стеснительно улыбнулся, – короче всех буржуев. Кто не придет – расстрел. Так и сказал, председатель поселкового совета.
Иван Ильич громко засмеялся.
– Вы что там все заболели? – произнес хозяин дома. – Вот так вы возьмете меня и расстреляете? Без суда и обвинения? Какая же это власть, которая не имеет своего суда и расстреливает своих граждан по каждому случаю.
Почтальон виновато улыбнулся.
– Вы не шутите с властью. Приказано, значит нужно исполнять. Я что, приказали передать, вот и хожу, передаю.
Иван Ильич натянул на себя пыльник, фуражку и направился к двери.
– Папа! Погоди, я пойду с тобой, – произнесла Нина. – Я сейчас соберусь быстро…
