Александр Лельчук
«Закон бутерброда». Записки арбитражного управляющего
Андрей Владимирович Макаров долгое время был заместителем Сажнова во Владивостоке и Хабаровске, в 2008 году стал моим заместителем в министерстве, после моего ухода стал начальником банкротного отдела.
Отношения с ним, несмотря на многолетнюю дружбу, к сожалению, прекратились. Я затрудняюсь объяснить причину. Может, сказывается моя органическая нелюбовь к чиновникам, может гложет ревность: все-таки он занял мое место после моей отставки, а может он сам в чем-то повел себя неэтично по отношению ко мне.
Просто однажды в телефонном разговоре я уловил раздражение в его тоне и желание поскорее прекратить разговор. Больше мы не встречаемся.
Также разошлись наши пути с Александром Петровичем Канчиным, арбитражным управляющим первой волны.
Много лет мы общались, встречались на собраниях и семинарах, я приезжал во Владивосток, он – в Петропавловск. Он получил чиновничью должность на Камчатке, потом у него были серьезные неприятности, со временем все наладилось, он занялся предпринимательством и предложил мне одну сделку, которую я посчитал для себя неприемлемой, поскольку там страдали интересы других лиц. Наши взаимоотношения прекратились.
Потеря друзей и отчуждение близких – это, к сожалению, неизбежные риски нашей работы. Основной костяк моих сослуживцев, товарищей по цеху, учеников, остался неизменным. И сейчас, когда я живу в Москве, а они на Камчатке, Владивостоке, Хабаровске, Калининграде и других городах России, не прекращается наша дружба и взаимопомощь.
В 2002 году вступил в силу новый Закон «О несостоятельности (банкротстве)», который во многом отличался от Закона 1998 г. причем, на мой взгляд, в худшую сторону.
Начали создаваться саморегулируемые организации.
До этого мы все состояли в Гильдии арбитражных управляющих России, переписывались, созванивались, по первому зову прилетали к тому, кому была нужна помощь… Арбитражные управляющие – это была элита.
Одна семья. Мне довелось выйти в финал конкурса «Антикризисный управляющий-2000», получить грамоту из рук Георгия Константиновича Таля, тогдашнего министра (руководителя Федеральной службы по несостоятельности и банкротству России). Это был неординарный, эрудированный глубоко порядочный человек. Жаль, что его уже нет с нами.
На этих конкурсах и семинарах, которые проводились систематически в разных городах, мы знакомились друг с другом, спорили, обсуждали те или иные вопросы банкротства. Кроме профессионального интереса, имела место настоящая, суровая мужская дружба (99 процентов арбитражных управляющих были мужчины).
Создание саморегулируемых организаций (СРО) разбило нас всех на группы, группировки, кланы. Мы постепенно отдалились друг от друга, стали ревностно относиться друг к другу, переживать, чтобы соседнее СРО не перехватило более «хлебное» предприятие.
Помню, я прилетел во Владивосток и пришел к коллегам в гости по старой привычке. Увы! Мои товарищи, знавшие меня, как и я их, с первых дней совместной работы и учебы, смотрели на меня с подозрительностью. Зачем я приехал? Не конкурент ли? Уже никто не верил, что приехал просто так! Да ни за чем! Узнать, как дела. Как здоровье. Женился? Развелся? Поужинать в ресторане. Выпить водки. Сходить в баньку со старыми друзьями…
Так жаль, что это ушло…
Но это все будет потом. Аж, в 2002 году. А пока мы заканчиваем учебу, получаем кучу дипломов и свидетельств и разъезжаемся по своим городам с прекрасным настроением и наполеоновскими планами перекроить Мир.
Январь 1998 г. Первое назначение. Увы!
Мои надежды попасть на свой же рыбоконсервный завод похоронил Арбитражный суд Камчатской области.
Поскольку я работал там в должности заместителя Генерального директора, то являлся заинтересованным лицом и ни в коем случае, в соответствии с Законом «О несостоятельности (банкротстве)», не мог быть назначен на банкротные процедуры этого предприятия.
На рыбфирму «Истен Стар Кам» (Рыбоконсервный завод) в качестве арбитражного управляющего был назначен Вячеслав Петрович Панков, который в дальнейшем стал моим другом на долгие годы.
А я? Я тоже получил назначение, которое вызвало у меня шок и категорический протест: я был направлен на птицефабрику «Восточная», в 20 км от областного центра.
Вспоминаю себя в состоянии гордого негодования:
– Меня! Моряка! В курятник! Лучше с голоду помру…
В моем представлении птицефабрика была курятником. Когда я был еще школьником, мы жили в Смоленской области, у нас были куры и гуси, которыми занималась мама, я был от этого бесконечно далек, а теперь, в 50-летнем возрасте должен идти работать в такой же курятник?
Да никогда в жизни!
Это я категорически заявил дома жене, плюхнулся на диван и отвернулся к стенке. Задыхался от возмущения.
И вот именно тогда, в самый первый день моего назначения на сельскохозяйственное предприятие «Птицефабрика «Восточная» я получил очень важный урок!
Моего назначения на банкротство крупнейшего рыбоконсервного завода ждало очень много людей.
От мелкого лавочника – торговца рыбой, до серьезных предпринимателей со своими рыбодобывающими судами и деньгами, от чиновников районного, городского и областного масштабов до… лиц теневого рода деятельности. Очень многие хотели погреть руки на этом предприятии при его распродаже.
А сколько было обещаний в мой адрес! Если бы они исполнились, хоть в малой доле, то я, наверняка, стал-бы олигархом, по меньшей мере.
Увы! Не срослось. Мой телефон умолк в первый же день. Я стал совершенно никому не нужным.
Хотя нет! Один из них все-же позвонил! И участливо предложил работу водителем для своей тещи. Кстати, с неплохой зарплатой.
На диване лицом к стене я провалялся несколько дней. Позвонил мой однокурсник по мореходке Валерка Сторожев и когда жена рассказала ему, что меня не назначили на рыбоконсервный завод, попросил меня к трубке.
Жаль, что этот разговор я не записал. А он был знаковым. Со мной по очереди разговаривали мои однокурсники и сослуживцы, старые моряки. Разговор был жестким, с большим обилием ненормативной лексики.
– Старик, на свете осталось 30–40 человек, которые знают и помнят тебя с 17-летнего возраста! И этим людям абсолютно все равно, кем ты работаешь: министром или дворником. Они хотят немногого: чтобы ты был жив и здоров еще много лет. Оденься прилично и приезжай! Мы тебя ждем. За руль не садись. Закажи такси.
Прошло 25 лет. Уже не 30–40, а 10–15 человек, друзей моей юности и зрелости, которых я люблю и которые любят меня, живут на этой земле. Они настоящие моряки и настоящие мужики. Они мои друзья. Мои братья.
И в трудные минуты, а их было и есть немало, мы становимся рядом друг с другом.
На другой день я поехал на птицефабрику.
Пожалуй, это не курятник. Огромные каменные птичники.
Лаборатории. Санитарные блоки. Инкубаторы. Гаражи для техники и сама техника. Склады. 3-хэтажное здание управления. Территория на много гектаров, обнесенная каменным забором с проходной.
Птицы нет. Работников нет. Фабрика мертва.
И только в гараже горит лампочка, стоит самодельный спиральный обогреватель (зима ведь!!) За столами сидят женщины в телогрейках и теплых платках, на руках у них перчатки с обрезанными пальцами, чтобы листать бумаги, не снимая перчаток. Их четверо. Двое из них бухгалтеры, одна инспектор по кадрам, и одна – заведующая складом.
Представился. Смотрят на меня с равнодушием, как на пустое место.
Что такое банкротство, они не знают. Что я должен делать, и что я буду делать они тоже не знают, да им, видимо, это все до лампочки.
То, что когда-то будут деньги, они не верят. Зарплата не выплачена за два года.
Самое парадоксальное это то, что я тоже ничего этого не знаю и ни во что уже не верю.
Это был очень унылый день, и такие дни шли один за одним.
Я приезжал с утра, познакомился с директором птицефабрики, он показал мне все, что не занесено снегом, рассказал, что фабрика – муниципальное предприятие, комитет по управлению имуществом области вынашивает идею преобразовать птицефабрику в страусиную ферму.
Оказывается, эту бредовую идею подбросил бывший работник фабрики, переехавший в Америку на постоянное жительство. Почему-то все поверили в это светлое страусиное будущее, но, тем не менее, кроме этих четверых женщин, в штате вместе с директором оставалось всего трое мужчин.
Но самое интересное, это то, что птицефабрика практически не была разворована.
Сейчас это кажется странным, но тогда это было нормой.
Откровенно говоря, меня больше всего беспокоила задолженность по заработной плате. На то время это была космическая цифра: чуть меньше 3-х миллионов рублей.
Я еще не знал даже сколько я буду получать: по Закону «О несостоятельности (банкротстве)» вознаграждение арбитражному управляющему устанавливает собрание кредиторов, которое состоится в конце 3-хмесячной процедуры наблюдения. Этот вопрос меня серьезно волновал, поскольку будущее было очень туманным, и я был практически нищ, как церковная мышка.
Неожиданно, какой-то совхоз возвратил долг птицефабрике. Долг был возвращен не деньгами, т. к. денег ни у кого не было, а продовольствием: полтушки поросенка, ящик яиц (это птицефабрике-то!), огромная фляга сметаны, что-то еще, кажется овощи, картофель и т. д.
И я увидел, какими глазами смотрят женщины на это добро!
У них ведь дома мужья и дети, денег не было очень давно, а тут сметана! Свинина! Масло…
Делить все это на 300 работников, которые не получили расчеты по заработной плате, бессмысленно.
Я даю свое первое распоряжение в этой сфере деятельности:
– разберите продукты по домам, составьте ведомость, скорректируйте задолженность по зарплате перед вами.
Я видел их растерянные лица и руки, перебирающие продукты…
Я и сейчас их вижу, по истечении 25 лет.
Утром, когда я приехал, меня позвала в холодный бокс Надежда Тычинина, инспектор по кадрам.
Надя положила передо мной увесистые свертки, мою долю! Банка сметаны, несколько десятков яиц, огромный кусок мяса, что-то еще…
У меня перехватило дыхание: девочки, это же вам, я то здесь при чем?
Женщины натолкали мне в машину продукты и не стали слушать мои возражения.
Это для меня был уже второй урок. Я видел их лица и их глаза. Немолодые тетки, у каждой дома были свои проблемы. Они поделились со мной!
Они посчитали меня своим!
Я, как будто увидел их впервые: да они же красавицы! На самом деле. Они не бросили предприятие, не сбежали, не ушли. Они здесь, рядом со мной. Вернее это я рядом с ними. Они ведь создавали это предприятие и остались со мной, возможно даже на продажу имущества, которое собиралось годами. Более того, я пришел сюда уволить их с работы, они это знают…
Если бы можно было стать перед ними на колени, я бы это сделал. Я бы присягнул им в верности.
И дело вовсе не в свертке со жратвой! Я увидел своих женщин, какими они были на самом деле.
Я и сейчас перезваниваюсь и переписываюсь с ними. А главный бухгалтер Нина Петровна Лусунова с моей подачи окончила юрфак, прошла обучение на арбитражного управляющего и стала одним из сильнейших арбитражников Камчатки. Бухгалтер Тоня Заранко работала с ней на ее банкротных предприятиях, работала со мной на других предприятиях. И все это началось с птицефабрики «Восточная». Ольга Зозуля тоже работала постоянно с ними. Надя Тычинина также закончила юрфак и продолжила работу на другой птицефабрике «Пионерская»
Где-то через пару лет, когда мы уже заканчивали процедуру, меня пригласили на Камчатское телевидение в программу «Персона грата». Я давал подробное интервью.
Когда спросили про этих женщин, я сказал только одну фразу:
«Эти четыре женщины – моя вечная любовь»…
Мне почему-то кажется, что в те годы любая беда, неприятность, авария и пр. сплачивали людей, объединяли их, делали дружнее и теплее по отношению друг к другу.
Главным инженером на птицефабрике был сравнительно молодой, красивый парень Валериан Михайлович Шубладзе. Грузин, но почему-то светловолосый с открытым и добрым лицом. С ним было легко работать и дружить.
В процессе совместной работы родилась дружба. Так, кстати, впоследствии было и на других предприятиях.
Я пришел проводить процедуры на птицефабрике, которая выращивала кур – бройлеров. Откровенно говоря, ранее я видел курицу только в кастрюле, ну, и бегающих кур по двору, когда мама сыпала им корм, подзывая их позывными «Цып-цып-цып».
Также я совершенно не представлял сам процесс инкубации, кормления, выращивания и забоя птицы, поэтому совершенно честно расспрашивал работников, не принимал никаких революционных решений по имуществу. Ведь еще неизвестно, будет ли предприятие ликвидироваться или продолжать свое производство. Впереди собрание кредиторов и Арбитражный суд.
Вице-губернатор области, возглавлявший комитет по управлению имуществом, изначально настаивал на распродаже и ликвидации, тем более, что в нескольких километрах от «Восточной» бесперебойно и успешно работала еще одна птицефабрика «Пионерская», возглавляемая замечательной женщиной, опытным руководителем, прекрасным человеком Любовью Ивановной Колядой.
Но я робко заглядывал в Закон и настоятельно твердил, что для распродажи и ликвидации должно быть принято решение собрания кредиторов и Арбитражного суда.
Ну, о самом первом в моей жизни собрании кредиторов нужно рассказать подробно.
Я пригласил, разумеется, всех кредиторов, судебного пристава, руководителя ФСДН области и многих должностных лиц, которых, наверняка можно было не приглашать.
Я писал письма и рассылал приглашения:
«Уважаемая г-жа А. П. Иванова!»
Арбитражный управляющий ГУП «Птицефабрика «Восточная» имеет честь пригласить Вас…» и так далее, в таком же напыщенном стиле.
Пришли практически все приглашенные. Для них это тоже было все новым. Может быть, поэтому, меня слушали внимательно и принимали те решения, которые я хотел.
Это не потому что кредиторы были, якобы, глупы. Вовсе нет!
Это потому, что кредиторы верили арбитражному управляющему безоговорочно!
Позднее, на своих лекциях студентам и будущим арбитражникам я всегда ссылался на Закон, согласно которому собрание кредиторов является высшим органом банкротного предприятия и его решения обязательны для арбитражного управляющего. Но!!!
Вопрос нужно ставить так, чтобы кредиторы приняли именно то решение, которое просит арбитражный управляющий. У меня это получалось. Даже впоследствии, на других предприятиях, даже при поступлении жалоб на мои действия, я, как щитом прикрывался решением собрания кредиторов.
Самое интересно, что собрания проходили вполне демократично: все вопросы решались на месте. Не было того, что сейчас: представитель налоговой службы, пенсионного фонда, банка и т. д. идет на собрание уже с приказом сверху, как ему голосовать! Чушь полная!
Зачем тогда содержать штат юристов? Платить им высокую зарплату?
Можно ведь прислать уборщицу с доверенностью и указанием как и за что голосовать.
Когда собрание приступило к решению вопроса о моем вознаграждении, я потупив взор, скромно попросил 100 МРОТ. Я сделал это первым в Камчатской области Это по сумме выходило около 6,5 тысяч рублей.
Примерно такую зарплату получали многие руководители предприятий.
Кредиторы утвердили мне это вознаграждение, и я почувствовал, что весь мир у меня в кармане.
* * *
Банкротство птицефабрики «Восточная» было началом моей новой биографии. Работа была очень интересной и совершенно честной.
Конечно, было много наносного. Дельцы еще слабо знали банкротство, его, в прочем, и чиновники не знали, да и мы, несколько арбитражных управляющих на всю область, знали его только теоретически. Закон еще не вышел отдельным изданием, мы перепечатывали его друг у друга, пока Н. С. Сильченко не размножил его для каждого.
Еще не прошли лихие 90-е. Со стороны пугали наездами криминала. Я не очень этого опасался, т. к. вырос в этих же дворах, дружил со многими, в том числе с друзьями по обе стороны закона.
Приехали бывшие спортсмены. Вовсе они не бандиты, просто умели постоять за себя. У них заморозка и переработка рыбы. А на фабрике был рефвагон. В рабочем состоянии, но уж очень энергоемкий.
Сговорились на 30 тысяч.
В Петропавловске-Камчатском практически одна дорога. Вагон вывозили ночью в сопровождении ГАИ и везли на другой конец города, прямо к Авачинской бухте.
А этих денег хватило, чтобы расплатиться по зарплате с работающими в штате сотрудниками. Какая же это была радость для всех нас!
Конечно, сделали застолье, по-моему, мне начинали чуточку верить. Ура!
Да и я пришел домой и небрежно бросил на стол несколько тысяч рублей, чем привел в счастливое замешательство жену и дочь-школьницу.
Когда растаял снег и появилась возможность открыть склады, мы, наверное, первые из банкротчиков, приняли совершенно неординарное решение.
На складе были холодильники, электроплиты, линолеум, краски и другие стройматериалы.
Птицефабрика в хорошие времена начала строительство многоквартирного дома, но перестройка, кризис и банкротство все мечты похоронили.
Мы предложили бывшим работникам забрать в счет погашения долгов по зарплате складское имущество: стройматериалы, электроплиты, холодильники и т. д. по закупочным ценам.
И люди пошли. Кто брал для себя, кто на перепродажу. Короче, мы погасили самую главную очередь: вторую!
Как сказала судья, это был прецедент.
Появился материал в газетах, даже дали видеосюжет. Конечно, это все очень льстило, но я откровенно говоря, сейчас понимаю, да и раньше понимал, что меня хвалили, обо мне писали, награждали вовсе не потому, что я такой умный, а просто потому что я был практически одним из первых. По счету, конечно, а не по знаниям.
И многое, что делалось – делалось впервые. Но я нос не задирал. Рядом со мной работали мои коллеги Вячеслав Петрович Панков, Евгений Владимирович Зусманович и другие, вновь пришедшие арбитражные управляющие. Всего нас было 7 человек на область.
Сложности? Их было выше крыши. Мы оценивали с помощью независимых оценщиков объекты недвижимости и технику, и иное имущество и продавали его, заключая договоры купли-продажи. Тогда еще не было, слава Богу, никаких электронных площадок, даже аукционы пришли чуточку позже. Мы все делали сами, и, честное слово, справлялись.
Закон «О несостоятельности (банкротстве)» не знал никто. В том числе администрация области.
Вице-губернатор, курирующий сельское хозяйство, узнав, что я распродал стройматериалы для недостроенного дома, обвинил меня в разбазаривании средств. За меня заступался только руководитель ФСДН Николай Степанович Сильченко, а вице-губернатор по гос. имуществу… уклонился от скандала.
Нервы мои не выдерживали. Чуть было не бросил все. Областью руководил замечательный хозяйственник, рыбопромышленник, битый, исключенный из партии и восстановленный вновь, обвиненный в хищениях и отбившийся от наветов, Владимир Афанасьевич Бирюков.
Его уже нет с нами.
Я пришел к нему, сел в приемной взял стопку бумаги и начал писать длинную объяснительную, с ссылкой на Закон и прочее.
К моему стыду, я не знал, что я подчиняюсь только собранию кредиторов и Арбитражному суду! И никому более!
Вообще-то, я знал это, но как-то не решался громко сказать. Сказали другие.
В приемную вошел милиционер.
– Это вы Лельчук? – спросил он.
Я не успел ответить. Еще раз распахнулась дверь и милиционер отлетел в сторону. На пороге стояли… мои птичницы (я так их про себя называл). В рабочей одежде, с какими-то сумками, папками и бумагами.
Немая сцена длилась недолго. Ольга Зозуля вырвала у меня из-под руки мою недописанную объяснительную, отодвинув плечом мента, повернулась к вышедшему на шум Губернатору и в жестких выражениях высказала ему все, что она думает о фабрике, о страусиной ферме, о новых формах правления… и еще об очень многом.
Порвав на мелкие клочки мою бумагу, она положила эти клочки на секретарский стол. Губернатор подошел ко мне, приобнял за плечи и спросил:
