Александр Лаптев
Сибирская вендетта
Теперь, десять лет спустя, у его дочери был очередной – шестой или седьмой по счёту папа. Сама дочь стала ему чужой. Она стала похожа на пигалицу и требовала время от времени от отца деньги – то на сапоги, то на модную куртку, то на учёбу… Андрей после этого так и не женился. Наверное, он был из разряда однолюбов – полюбил единственный раз в жизни, и вот такая незадача! Жена, конечно же, не знала о том, что он однолюб. Да и вряд ли она способна была понять – что это такое, ведь она не была однолюбкой. Да и странно это (в самом деле!) – всю жизнь любить одного человека, пускай достойного, пускай даже исключительного. Ведь есть множество других мужчин, и каждый из них по своему исключителен, интересен и загадочен! Имея огромный выбор, посвятить всю свою жизнь одному-единственному, принадлежать ему, исполнять его пошлые прихоти? Молодость так быстротечна, а соблазнов так много! Пройдёт жизнь – и нечего будет вспомнить под старость лет! И почему бы, в самом деле, однажды не сойти с ума и не броситься в омут запредельного счастья? Кому от этого плохо? Главное, чтобы муж не узнал…
Но мужья почему-то всегда узнают. Впрочем, как и жёны.
Зато теперь Андрей благословлял судьбу. Если бы жена ему не изменила десять лет назад, он не стал бы каратистом, то есть не стал бы настоящим каратистом – подлинным мастером этого древнего искусства. Фальшивую любовь он променял на подлинное мастерство, хотя это и стоило ему десяти лет изматывающих тренировок, ушибов и переломов, ежедневного самоограничения и жесточайшей дисциплины. Он вполне сознавал свою силу, ибо она была оплачена дорогой ценой – переломами ребер, выбитыми зубами, деформированными суставами, искривленными пальцами рук и ног. Он едва не ослеп, когда принялся с азартом набивать пальцы рук о мелкие камни, насыпанные в деревянный ящик. Пальцы экзекуцию выдержали, но окулист прямо ему заявил, что он потеряет зрение, если не умерит свой пыл. А пыл был очень силен! Да и куда было девать нерастраченную энергию любви и на какой предмет направить огонь обиды, способный испепелить человека изнутри? Одно время он хотел убить любовника жены. Потом хотел убить жену. А уж после – самого себя. Последнее желание было особенно сильным, и нельзя сказать, чтобы оно вовсе исчезло за десять лет. Рассуждая здраво, Андрей решил, что жизнью дорожить не стоит. Жизнь следует принимать как неизбежность, как работу, которую необходимо выполнять. Долг! Долг – прежде всего. Ничего, кроме долга. Хотя существует ещё карате. Великое боевое искусство, которому он посвятил всего себя, на которое ушли все душевные силы, вся нерастраченная энергия, вся любовь, вся ненависть, вся страсть души. Сначала это было простое увлечение, но вскоре это стало образом жизни. А теперь карате обратилось в его натуру. И это единственное, ради чего стоило жить.
А жену он давно простил. И даже не простил – слово это здесь не очень уместно. Она стала для него чужим человеком, в отношении которого подходят обычные слова вроде – простил, забыл, разлюбил. Полнейшее равнодушие, примерно такое, какое испытывает человек, глядя на статую в парке. Стоит – ну и чёрт с ней. Если завтра её унесут, никто и не заметит. Несколько раз он встречал жену на улице – и даже здоровался при этом. Но ничего не пошевелилось в душе. Хотя и ловил заискивающие взгляды, наблюдал уловки стареющей кокотки. Но взгляды проходили сквозь него, ничего не трогая и не возмущая, подобно невесомому нейтрино, которое пронизывает толщу Земли и уносится прочь в межзвёздные пучины. Одно лишь удивляло и ставило Андрея в тупик: как он мог связать судьбу с такой особой? Ведь получалось, что он был ей под стать – в той, прошлой жизни? Неужели он был таким кретином?
После этого у Андрея были подруги – всё же он был молодой и сильный мужчина. Природа брала своё. Чем выше поднимался он по лестнице спортивных успехов, тем настойчивее и откровеннее его добивался так называемый слабый пол. Время от времени он позволял той или иной особе приблизиться к себе. Но сам никогда не проявлял инициативы. Ни одной он не сказал: «люблю». Ни одной не дал надежды на продолжение отношений. И не потому, что не хотел любви и не верил в семейное счастье. Просто он уже не способен был полюбить, всё в нём выгорело дотла в те дни и недели, когда он переживал крушение своего первого и единственного подлинного чувства. Обманывать Андрей не умел, да и не хотел этому учиться. Вот и получилось, что дорожить в этой жизни ему было нечем. Портреты на стене да самурайский меч – вот самые дорогие вещи в его квартире. Всё остальное – мелочь и тщета. Оставалась, правда, еще дочь. Но ее он тоже потерял. У той хватило ума отказаться от отца, и произошло это в возрасте, в котором человек уже осознаёт свои поступки.
События эти разделили его жизнь надвое. Всё, что было до, словно бы отодвинулось в тень, подернулось дымкой призрачного сновидения. В это сновидение угодили все его одноклассники и товарищи по университету, коллеги по первой работе, соседи и просто знакомые. Сам он настолько изменился, что даже бывшие друзья перестали его узнавать и уже не приглашали на редкие встречи. Он и сам перестал откликаться на различные приглашения – будь то юбилей школы или какая-нибудь знаменательная дата. Прошлое умерло в его душе.
Поэтому, когда вечером пятого дня (после стычки в павильоне) Андрея остановил на улице рослый мужчина, в котором он не сразу узнал друга детства, Юрку Змановского, с которым они не виделись лет тридцать, то он растерялся. Юрка несколько лет был его лучшим другом в школе, пока его родители не переехали в другой район. Долго Андрей после жалел о потере такого товарища! Это был бесстрашный мальчик, рослый не по годам, и физически очень сильный. Андрей хорошо помнил, как Юра, учившийся тогда в первом классе, бросился с кулаками на третьеклассника, который был выше его на голову, и, что удивительно, поборол его, завалил на пол и едва не задавил противника, так что пришлось его стаскивать с поверженного врага. Андрей ожидал от Юры многого, но то, что он увидел, превзошло все ожидания. Перед ним стоял здоровяк ростом под метр девяносто, широкий в плечах, с крупной головой и таким лицом, которое сразу внушает уважение, если не трепет. Это было лицо человека, умеющего повелевать и не терпящего отказов. Костюм хорошего покроя, белоснежная рубашка с расстегнутым воротом, на шее – массивная золотая цепь. На среднем пальце правой руки – золотая печатка. Типичный набор крутого парня.
– Ну, здравствуй, что ли! – Юрий протянул руку.
Андрей ощутил крепкое рукопожатие, отметив про себя, что из такого захвата, если прихватит, не так то просто будет вырваться.
– Здравствуй, Юра. Ты как меня нашел?
– Как нашел? Да очень просто, – приятель рассмеялся. – Я уже давно за тобой слежу. Кто же не знает об успехах Андрея Глотова? Ведь я всем знакомым говорю: вот мой друг детства! Эх, Андрюха, как же я рад тебя видеть. Живём в одном городе, а столько лет не могли встретиться!
– Действительно, – пробормотал Андрей. Он не знал, как себя вести. Перед ним был чужой человек. Да, угадывался в нем тот далекий Юрка-первоклассник, с которым они таскали варенье из подполья и тузили неприятелей с соседней улицы. Но слишком уж много утекло воды с той поры. Андрей огляделся. – Ты как, пешком?
– Обижаешь, – покачал Юрий головой и показал на обочину, где стояла дорогая иномарка черного цвета.
– Твоя?
– Ну ясно море, что не тёщина.
Они развернулись и пошли к машине.
– Так ты женат? – спросил Андрей первое, что пришло на ум.
– Да ну её к… – молвил друг детства, присовокупив крепкое словцо, – лучше давай о тебе поговорим. Как ты живёшь?
– Нормально, – Андрей пожал плечами. – У меня всё в порядке.
– Может, проблемы какие есть? Ты не молчи. Я ведь не последний в городе человек.
Они приблизились к машине, Юрий открыл заднюю дверцу, жестом приглашая Андрея садиться.
– Вперёд! – распорядился Юрий, когда они устроились на заднем сиденье.
Двигатель бесшумно заработал, машина качнулась и плавно покатилась. Заголосил Вилли Токарев из мощных динамиков. Андрей усмехнулся – вкусы у братвы почти не изменились. Как и 20 лет назад, Вилли Токарев упивался своими фальшивыми чувствами:
Моя любовь, запомни, в этом мире
Никто меня с тобою не помирит.
С тобой мы можем только сами, только сами –
Найти Луну под голубыми небесами…
Трудно было представить себе большую безвкусицу и бессмыслицу. Андрей глянул сбоку на друга детства. Тот чувствовал себя совершенно в духе, музыка ему очень нравилась. Он подкурил сигарету от копеечной зажигалки, затянулся с наслаждением.
– Тебе не предлагаю, – молвил задумчиво, – знаю, что не куришь. Ты же спортсмен! Правильно делаешь, уважаю!
– Ты многое знаешь обо мне, – сказал Андрей. – А я о тебе ничего не знаю. Слышал, что ты борьбой занимался. Был чемпионом области.
– Да, было дело, – поморщился Юрий. – Занимался классикой, выступал по юниорам. Вырупаев меня тренировал, олимпийский чемпион. Слыхал о таком?
– Ну как же! Кто же не знает олимпийского чемпиона. Замечательный человек. Я тоже у него прозанимался пару лет.
– Вот-вот, – крякнул Юрий. – Этот замечательный человек выгнал меня из секции.
– Это почему же?
– Я во время соревнований две руки сломал, в один день.
– Чьи?
– Ну не свои же. Два открытых перелома учинил на зональных соревнованиях. Меня бояться стали. В финале я за одиннадцать секунд «кэ-мэ-эса» на лопатки положил. Шутка ли! А ведь мне всего семнадцать было. Первый разряд у меня был тогда. А тут этот парень, ему уже двадцать лет, он по мужикам выступал, тянул на мастера.
– Так радоваться надо, если ты в семнадцать лет одолел мастера спорта. Тайсон ещё похлеще начинал!
– Да знаю я про Тайсона. Только тренер мне сказал, что ему не нужны костоломы.
– Так ты, может, не по правилам боролся?
Юрий с удивлением посмотрел на него.
– Как же не по правилам? Там всё очень просто – схватил – и ломай соперника к едреней фене. Только подножки нельзя делать, и удары запрещены – это само собой. Чего тут непонятного? Всё очень просто… Не в правилах дело! Понимаешь, я когда на ковер выходил, в меня такая злость вселялась, что я готов был разорвать любого. Даже не слышал, что мне рефери кричал в самое ухо. Приходилось меня стаскивать с соперника. А тот тоже орёт благим матом. Один тренер в суд на меня хотел подать, да передумал потом. Да и какой суд? Ведь это же соревнования! Я ж не виноват, что у меня силы на десятерых? Вот и отставили меня от борьбы. До сих пор жалко.
Андрей оценивающе глянул на бычью шею друга, на покатые плечи, за которыми угадывалась железная мощь, вспомнил давний эпизод с третьеклассником – и совершенно поверил рассказу. И тому, что выгнали из секции – тоже поверил. Всё же классическая борьба – это не панкратион, и даже не бокс, где всякое может быть и где чемпионы даже откусывают уши у своих соперников.
Андрей усмехнулся своим мыслям, спросил раздумчиво:
– А боксом ты не пробовал заниматься?
– Зачем ещё? Если понадобится, я и без бокса любому так в рыло заеду, что потом никакая больница не примет.
– А я вот карате увлекся.
– Слыхал. Молодец! Только я думаю, что со мной тебе всё равно не справиться. Я и в детстве поздоровее тебя был. Помнишь, поди?
– Помню, – легко согласился Андрей. – Таких как ты друзей у меня больше не было. Жалел я сильно, что ты тогда уехал. Долго про тебя вспоминал.
Андрей вздохнул, а Юрий сделал глубокую затяжку и рассеянно глянул в окно.
– Так ты не сказал, чем теперь занимаешься, – спросил Андрей.
– А занимаюсь я тем, что навожу в городе порядок. Нету у нас порядка ни в чём. Противно глядеть. Пидоры кругом. Пидоры и жлобы. – Он повернул голову и улыбнулся одними губами: – К тебе это, понятное дело, не относится.
Андрей пропустил последнее замечание мимо ушей. Брови его сдвинулись.
– Я что-то не понял, о каком порядке ты говоришь?
– О человеческом!.. Во! – мы уже приехали. Вылазь! Посидим, как люди, поговорим за жизнь.
Андрей выбрался из уютного салона, ступил пару шагов и невольно остановился. Они оказались на крутом берегу реки. За рекой убегала вдаль бескрайняя снежная равнина. Справа и слева её замыкали невысокие горы. А где-то там, за горизонтом, лежал в своём каменном ложе Байкал. А за спиной у них, вдоль берега, выстроились как по снурку одинаковые коттеджи из красного кирпича. Все двухэтажные, с башенками и балкончиками; видно, что дорогие и ухоженные. По периметру их опоясывала глухая кирпичная ограда.
– Вот мое логово! – не без гордости обвел рукой Юрий строения. – Нравится?
– Нравится.
– Пойдем, что ли?
– Пошли. Только ненадолго.
– Ты что, домой торопишься? Можно подумать, тебя там кто-то ждёт. Не торопись, Андрюха! На тот свет мы всегда успеем!
– Ты это о чем? – Андрей остановился.
– Да пошли уже, нечего тут на ветру стоять. Продует еще. Вы, спортсмены, больше всего боитесь простудиться. Уж я-то знаю, как дунет ветерок – всё, сливай воду. Сам такой был. Пошли-пошли!
И, не давая вставить слова, препроводил Андрея в дом.
Дом был шикарный, но какой-то холодный и словно нежилой. Не чувствовалось в нём уюта, душевности, хотя жарко грели батареи, всё сверкало чистотой, ниши заполняла роскошная мебель чёрного дерева, а на втором этаже ярко пылал камин. Но от всего этого веяло холодом. Однако Андрей не стал ничего говорить хозяину. Не его дом, нечего и хаить.
На втором этаже был накрыт большой круглый стол из плотного тёмного стекла. По обеим сторонам стояли глубокие удобные кресла, в каждый из которых можно было поместить небольших размеров бегемота. Андрей глянул сверху на закуски и зажмурился. Салаты мясные и рыбные, курица варёная, индейка печёная, свежие помидоры, огурцы, зелень какая-то в лохани, шпроты, сыры, колбасы… всего не перечесть. Водка стояла в квадратных бутылках, коньяк армянский пятизвездочный, шампанское, ликеры, «кока-кола». Прислуживали две девицы – молодые, пышнотелые, обе в коротких юбочках. Хозяин с ними не церемонился. Точнее, вовсе их не замечал. Отдавал приказания словно в пустоту, но всё исполнялось незамедлительно. Чувствовался железный порядок – тот, что основан на страхе.
Андрей не стал отнекиваться и выпил рюмку коньяка, к которому питал слабость. Водка, вино, шампанское – ничто его не привлекало. Но коньяк, если он настоящий – тут уж трудно было устоять. Да и зачем отказываться? Иногда и полезно бывает – в умеренных дозах. А после коньяка так хорошо идёт на закуску буженина с молодой петрушкой, с чёрными оливками, с луком, с огурцом, с сочными мясистыми помидорами и ещё бог знает с чем. В какой-то момент вкусовые ощущения притупились, и Андрей ел всё подряд, не чувствуя никакой разницы.
Всё было отлично, но Андрей хотел разобраться – какой такой порядок поддерживает его друг в городе.
– Так ты чё, не понял, что ли? – искренне удивился Юрий, когда Андрей задал наводящий вопрос. – В законе я, понимаешь? Свердловский район – моя территория. Я тут смотрящий.
– Так ты что, сидел?
– С чего ты взял? Я что, похож на человека, которого можно вот так вот взять и засадить за решётку?
Андрей усмехнулся.
– Насколько я знаю, вор в законе обязан побывать на зоне. А иначе он как бы не настоящий.
Юрий поставил фужер на стол, отодвинул его пальцем.
– Это теперь не обязательно. Времена меняются. Главное, чтобы человек был с понятием.
– А ты с понятием?
– А ты что, сомневаешься? – Юрий сверкнул глазами, и сразу стало ясно, что он не любит двусмысленностей. Лицо стало жёстким, на скулах обозначились желваки. Это был уже не тот Юрка Змановский, которого когда-то знал Андрей. Перед ним был настоящий мужик – сильный, бесстрашный и беспощадный.
– Да я просто так спросил, – ответил Андрей и потянулся за бутылкой с кока-колой. – Так значит, ты неплохо живешь?
– Не жалуюсь.
– И всё хорошо у тебя?
– Хорошо. Чего не скажешь о тебе.
– А что ты про меня знаешь?
– Да знаю кое-что! Даже такое, о чем ты не подозреваешь.
– О чем это я не подозреваю?
– Охота на тебя ведётся. Хороших людей ты обидел. Вот что.
– Эти люди ведут себя как свиньи.
– Не тебе их судить. У них свои законы.
– Закон для всех один. Не трогай ближнего, тогда и тебя не тронут.
– Некоторых надо тронуть.
– Это ты про меня? – Андрей с улыбкой посмотрел на друга.
– Нет. Ты случайно в это дело встрял. Я слишком поздно узнал. Уже ничего нельзя было сделать. Да это и не моя территория. Ты ведь у танка засветился. Всё, что я могу для тебя сделать – это сегодняшний вечер. И ещё дам тебе совет. Немедленно уезжай из города. Я тебе уже ксиву сделал. Считай, что это подарок от меня. Последний. Больше уж не увидимся.
– Почему не увидимся? Только встретились после стольких лет. Юрка, ты меня пугаешь.
Друг детства шумно вздохнул.
– Я сейчас против шерсти иду. Если братва об этом узнает, а она обязательно узнает, мне придется объясняться. Я тогда скажу, что ты друг детства и я не мог поступить иначе. Один раз меня простят. Но на большее я не рассчитываю. И ты тоже не рассчитывай. Всё очень серьезно. Ты ведь мертвяков заделал. Это тебе не игрушки. Такое не прощается никому. И мне бы не простили тоже.
– Ну что ж, спасибо. Только напрасно ты обеспокоился. Я не собираюсь никуда уезжать из Иркутска.
Юрий переменился в лице.
– Андрюха! Да ты с ума сошёл! Обдумай всё хорошенько. Веришь ли, не было у меня после тебя настоящего друга – ни одного! Казалось бы, что за ерунда – пару лет всего мы с тобой дружили, да и были-то мы сопляками. А на всю жизнь я тебя запомнил. Как жаль, что я тогда уехал. Сейчас бы вместе дела проворачивали. Нас бы ни одна сволочь не тронула!
Андрей усомнился в такой приятной перспективе, но спорить не стал. Лишь слабо кивнул и произнёс сдержанно:
– Ничего, всё у нас впереди.
– Ничего у нас впереди нет! – возразил Юрий. – Наши дороги разошлись. Сегодня мы встретились для того, чтобы ты знал, что у тебя есть друг, и друг хочет тебя спасти, несмотря ни на что.
– Спасибо. Я это запомню.
– Ты подожди благодарить. Ты ведь самого главного не знаешь.
– А что – главное?
Юрий посмотрел на часы, Андрей машинально повторил его жест. Часы показывали половину одиннадцатого.
– Главное, что ты всё ещё жив, – торжественно объявил Юрий.
Андрей вопросительно смотрел на него.
– Ты всё ещё не понял? – Юрий наклонился к нему. – Твою квартиру взорвали только что!
Андрей замер от неожиданности.
– Не понял.
– Если бы я тебя сегодня не перехватил, тебя бы уже не было в живых. И значит, что?
– Что?
– Значит, я тебе жизнь спас! И за это надо выпить.
Андрей медленно поднялся.
– Ты хочешь сказать, что мою квартиру взорвали, пока мы тут с тобой сидели?
– Ну да, взорвали. А ты думаешь, что если бы ты там был, что-нибудь изменилось бы?
– Но почему ты мне сразу об этом не сказал? – воскликнул Андрей.
– Я не мог, не имел права. Да и ни к чему это. Чёрт с ней, с квартирой. Главное, что ты остался жив. Давай выпьем еще по одной. Может, водочки?
Андрей молча стоял. Голова кружилась – то ли от коньяка, то ли от помидоров. А может, от всего сразу.
Юрий наполнил рюмки.
– Пей! За собственное воскрешение!
Андрей опустил голову.
– Я пойду.
– Да ты совсем ошалел! Куда ты ночью пойдёшь? Автобусы здесь не ходят. Утром я тебя сам отвезу, куда скажешь. Да и нельзя тебе туда сейчас. Они ведь думают, что ты погиб! Бери паспорт и сматывайся. Денег я тебе дам на первое время. Десять штук хватит? Ведь это же и хорошо, что так всё вышло. Говорю тебе, я случайно узнал, в последний момент. Ты теперь умер для них. Сматывай удочки и живи в свое удовольствие. Москва, Питер, Псков, Новгород, Тула, Воронеж – выбирай любой город. Я всё устрою. Откроешь там спортивную школу, начнёшь новую жизнь. Чего ты застрял в этой дыре? Так много хороших городов на свете. Скажи: ты бывал на великих американских озёрах? Это, я тебе скажу, нечто! Куда там нашему Байкалу. Бабы там – во! Такие тёлки, ажна мороз по коже! Сами на… просятся. Особенно когда узнают, что ты русский. Я одну тёлку всю ночь трахал, а ей всё мало. Такая жуткая бабища, прости господи. Попа, что твой диван – двумя руками не обхватишь…
Андрей протестующе поднял руку, ему теперь было не до скабрезностей.
– Но ведь там же люди, они могли пострадать!
– Какие еще люди? – вскинулся Юрий.
– Соседи по подъезду!
– А, вот ты о чём… О них не беспокойся. В таких случаях всё делается с умом. Так, осыплется известка с потолка, да пара стёкол вылетит в доме напротив – и вся любовь. Побелят потолки, обои переклеят, и дальше будут жить твои люди. Жизнь – это такая штука, что её трудно изничтожить. Иной раз даже противно делается. Давишь их, давишь, как тараканов, а эти твари всё ползают под ногами.
Андрей остановил взгляд на приятеле.
– Ты знаешь, кто это сделал?
– Конечно, знаю. Лёха Меченый. Ведь он в джипе сидел, когда ты его охранника трюмил. Таких вещей они не прощают. Я бы тоже не простил.
– И где его можно найти?
– В «Юбилейном». Коттеджи сразу за троллейбусным кольцом, знаешь? Три штуки, красный кирпич – один к одному. В каждом коттедже по три этажа, гараж и зимний сад. Рядом – стадион, охрана есть. Всё путём.
– Видел я эти сады Семирамиды. Думал, что там приличные люди живут.
– Не советую даже близко подходить. Там охрана в три ряда. Пришьют тебя, и все дела. У него ведь и в ментовке связи есть. Ты думаешь, почему они так быстро на тебя вышли? Я, конечно, не знаю, кто там у них закладывает. Да и знал бы, не сказал. Но кто-то стучит. Ясно, как божий день. Эх, Россия, до чего ж ты докатилась! Никому нельзя верить. Прокурора можно за лимон баксов купить, слыхано ли дело? Ну да чёрт с ними. Ложись-ка ты лучше спать. Тебе теперь некуда торопиться. До города пятнадцать километров. Или ты на лыжах покатишься?
Андрей налил в стакан минеральной воды. Внутри разливался жар, и он залпом вылил в себя холодный напиток. В голове мутилось, хотелось зажмуриться, не помнить ничего. Налил второй стакан – и так же залпом выпил. Вытер губы рукавом и повернулся к приятелю.
– Ладно, показывай, где тут можно прилечь. Завтра у меня трудный день. Вели подать мне раскладушку!
Юрий захохотал в голос.
– А ты молодец! В такой ситуации ещё способен шутить. А давай-ка мы с тобой в баньке попаримся! У меня массажистки – высший класс, настоящие профессионалки! Расслабят так, что про всё на свете забудешь.
– Не надо бани. Спать хочу.
Юрий внимательно посмотрел на друга и вздохнул.
– Ну, спать так спать.
Он живо поднялся и вышел из комнаты. Андрей слышал через стеклянную дверь, как он отдал распоряжение своим властным голосом. По коридору сразу забегали какие-то люди, заскользили тени по резному стеклу. Андрей сидел в удобном мягком кресле и смотрел на огонь, радостно полыхающий в камине. Но мерещились ему обугленные стены, копоть на потолках и – трупы, трупы во множестве – в неестественных позах, с искаженными лицами…
– Так ты не пойдешь в сауну, последний раз спрашиваю? – перед ним снова стоял друг детства.
– Не пойду.
– Ну, смотри. Жалеть потом будешь. – На лице у Юрия играла снисходительная улыбочка. Но Андрей был непреклонен.
Они вышли из гостиной, прошли несколько десятков метров по коридору, поплутали по закоулкам этого диковинного дома и попали, наконец, в затемнённую комнатку небольшого размера, в которой было так тихо и покойно, что хотелось броситься на белые простыни и забыть обо всём на свете.
Юрий еще постоял какое-то время, потом хлопнул друга по плечу:
– В девять я тебя разбужу. Ну всё, спим! – и вышел.
Утром Юрий отвёз Андрея домой – как он ни уговаривал друга немедленно уехать из города, тот не внял доводам разума.
Андрей проворно взбежал на третий этаж. Лестничная клетка вся была в чёрной копоти, по битым кирпичам и хрусткому крошеву ходили хмурые люди, на лицах у них было написано всё что угодно, кроме удовольствия. Пожилая соседка, увидев Андрея, охнула и прижала ладонь ко рту.
– Андрюша, ты жив?!
– Как видите.
Он прошел сквозь дверной проем, в котором отсутствовала дверь, миновал тёмную прихожую и очутился в гостиной. Первый взгляд – на стену. Меча на стене не было. Портретов – тоже.
Разгром в квартире был отменный! Мебель почти вся сгорела, превратившись в обугленные остовы. Стёкла в окнах выбиты, а на полу – хлам из штукатурки, тряпок, битой посуды, каких-то железок и обгорелого тряпья, словно здесь произошло крушение поезда.
Фотограф с камерой вдруг останавливался там и сям – с озабоченным видом делал снимки, слепил людей своей вспышкой, скрипел ботинками по битому стеклу и что-то бормотал сквозь зубы. Впрочем, на него никто не обращал внимания.
– Это вы хозяин квартиры? – Андрея тронули за плечо. Перед ним стоял полицейский – небритый, весь какой-то мятый, с синяком под левым глазом. Таких блюстителей порядка Андрей ещё не видывал.
– Да, я.
– Вас просили срочно подъехать в райотдел, вот адрес. – Он протянул сложенную вчетверо бумажку.
– Хорошо. – Андрей сунул бумажку в карман и прошёл в спальню, которая пострадала меньше других комнат. Достал из стенного шкафа спортивную форму: кимоно, брюки, пояс, накладки, полотенце, бинты. Побросал вещи в спортивную сумку, затем вытащил документы из внутреннего кармана пиджака и направился к выходу.
– Вас просили сразу приехать, как только появитесь! – крикнул в спину полицейский.
– Да понял я, – бросил Андрей на ходу, – не глухой.
До райотдела Андрей неспешно добрался пешком. Дежурный, сидевший на крутящемся круглом табурете, долго пялился в его паспорт, потом настойчиво звонил куда-то, бубнил в трубку, принагнув голову и бросая на Андрея недоверчивые взгляды. Затем сунул в окошечко паспорт и пропуск с синей печатью.
– Кабинет сто восемь, первый этаж по коридору направо.
Андрей пошел по коридору в указанном направлении. Вдоль стен на скамьях сидели какие-то подозрительные личности, все испуганно таращились на Андрея и имели такой вид, словно их через пять минут поведут на расстрел. В коридоре было темно, неуютно и как-то дико. Приблизившись к нужной двери, Андрей коротко постучал и, распахнув дверь, шагнул внутрь.
Увидев его, из-за стола, заваленного бумагами, вышел человек невысокого роста, плотный, лет пятидесяти. На погонах – четыре звёздочки, на голове – сверкающая лысина.
– Андрей Викторович Глотов? – Он дружелюбно протянул руку: – Панасенко Сергей Львович, оперуполномоченный. Буду заниматься вашим делом. Присаживайтесь.
Андрей машинально пожал руку и сел на стул возле стола, выжидательно посмотрел на лысого капитана.
Тот занял своё место, подвинул к себе чистый лист и взял карандаш.
– Фамилия, имя, отчество.
Андрей ответил.
– Год рождения, образование, место работы, адрес…
Когда формальности были соблюдены, капитан откинулся на спинку и заговорил уже другим тоном.
– Как вы думаете, кто мог совершить взрыв в вашей квартире? У вас есть враги?
Андрей на секунду задумался.
– Вообще-то должны быть. Просто так квартиры не взрывают, – произнёс без всякого выражения.
– И кто же это? Вы их знаете?
– Знаю, что это местная братва. Паспортов я их не видел, но кличку главаря знаю.
– И кто это? – сверкнул глазами капитан.
– Меченый!
– Гм… – капитан сделал озабоченное лицо, качнул подбородком и хмыкнул. – И что, у вас есть доказательства?
– Какие ещё доказательства?
– Что это именно его парни взорвали вашу квартиру.
– Нет, доказательств у меня нет. Эту уж вы ищите доказательства.
– Да мы-то ищем. Но меня вот что интересует: а что вы такого совершили, что Меченый оказывает вам свой интерес?
– Я его человека ударил. А потом еще нескольких. Они на меня напали, когда я входил в подъезд, ну и мне ничего не оставалось.
– Так-так, – с укоризной протянул капитан, – одного, а потом ещё нескольких. Что-то я такое слышал. Двое лежат в реанимации, один в морге, а ещё один лечится амбулаторно, отделался лёгким испугом. Что же вы, Андрей Викторович, так неосторожно себя ведёте? Разве для этого вы изучали древнее боевое искусство?
– Я защищал свою жизнь. Возможно, что немного переборщил. Но ведь они были вооружены. Некогда мне было рассуждать и оценивать шансы! Тут уж одно из двух: или они, или я. Мало, что ли, у нас на улицах мирных граждан убивают?
Граждан убивают немало, и капитан знал об этом лучше других. Две недели назад в центре города зверски убили единственного сына известного в городе журналиста, главного редактора газеты и директора книжного издательства. Как обычно, никто ничего не видел, убийц по горячим следам поймать не удалось. Похороны вылились в стихийный митинг. Но что толку? Молодой двадцатилетний парень погиб. И сколько их гибнет от рук бандитов – без всякой причины, без разумного объяснения, вопреки всякому здравому смыслу?
Капитан смекнул, что разговор оборачивается не в его пользу, и переменил тактику.
– А вы не обращались в полицию по факту нападения?
– Нет, не обращался.
– Вот это зря! Если бы сразу обратились, возможно, и не было бы сегодняшнего инцидента.
Андрей не стал спорить. Капитан попался дубинноголовый. Толку от такого следователя будет мало – это уж он понял.
– Есть ещё ко мне вопросы? – спросил устало.
Вопросов не было. Андрей подписал протокол и покинул неуютный кабинет. Вышел на улицу и остановился на минуту. От полиции проку не будет. Надеяться можно было только на себя. Вздохнув глубоко, он поправил сумку на плече и пошел к трамвайной остановке. Он еще успевал на одиннадцатичасовую тренировку.
Через несколько дней Андрей установил в квартире новую дверь. Вывез на свалку гору мусора, наскоро побелил потолки и прикупил кой-какую мебель. Тренировки не прекращались. Ценой огромного напряжения сил ему удалось сохранить прежний ритм жизни: две тренировки утром и три вечером. Внешне он ничуть не изменился, был всё так же строг и точен. Можно было решить, что вместо нервов у него стальные жилы. Он и раньше редко смеялся, а теперь лицо его стало похоже на древнюю ацтекскую маску. Взгляд острый, пронизывающий, широкие скулы стиснуты, голова чуть наклонена вперёд – столкнуться с таким нос к носу в тёмной подворотне не всякий бы рискнул. А между прочим, это был, в известном смысле, самый безобидный человек на свете – в том смысле, что без причины он бы и мухи не обидел, никогда бы не поднял руку на беззащитного человека.
Внешность часто бывает обманчивой!
Через неделю Андрей позвонил следователю. Тот сообщил беззаботным голосом, что дело находится в производстве и пока что найти исполнителей взрыва не удалось.
– Но ведь я вам же сказал, кто это сделал! – заметил Андрей.
– Слова к делу не пришьешь. Нужны доказательства. А с доказательствами у нас не густо. Как всегда, никто никого не видел, никто ничего не знает. Отпечатков пальцев преступники не оставили, зацепиться не за что.
