В заключение стоит обратить внимание на любопытное совпадение сюжетов тафтенской набивки с символами ранних христиан – пальмовой ветвью, призванной отражать победу жизни над смертью, и рыбой, по-гречески «ихтис»; пять букв этого слова расшифровывались как «Иисус Христос, сын Божий, Спаситель». Резчик с реки Тафты, конечно, в таких тонкостях теологии не был искушен, а сходство символов объясняется их универсальностью в разных религиях, у разных народов. Не секрет, что христианство многое позаимствовало у языческих культов, истолковав сюжеты, символы и слова по-своему.
Легенда о «чудине белоглазом» и тафтенская набивка рассказали нам о сложном мире взаимодействия русского и финно-угорских этносов на раннем этапе освоения таежных просторов в бассейне Средней Сухоны. До вооруженных столкновений дело здесь доходило редко, однако мировоззренческие разногласия имели место. Интересно, что совсем недавно ученики Красноборской основной школы, собирая краеведческий материал о Тафте под руководством учительницы Александры Алексеевны Егep, записали другой вариант легенды А. И. Линькова. Любовь Васильевна Москалева, 1907 года рождения, вспомнила, как в старину объясняли происхождение микротопонима Чертовское. Это сенокосы и пастбища в двух километрах от деревни Горка. Якобы здесь рыбаки поймали в сети чертенка-мальчика. Научили его работать, а в один из церковных праздников решили окрестить, но мальчик, узнав об этом, сбежал с Тафты неизвестно куда. Данный сюжет удивительным образом перекликается с преданием о «чудине белоглазом», зафиксированным в конце XIX века погореловским краеведом. Скорее всего, мы имеем дело с более поздним вариантом предания, когда слово «чудин» уже не находило понимания в простонародной среде и было заменено на более известное, сказочное – «чертенок». Тем не менее сам факт «живучести» сюжетной линии на Тафте заслуживает всяческого внимания.
«Глухой», или «дикой стороной», называли в старину правый берег Сухоны в отличие от левого – «ходучей стороны», где в самом деле была проезжая дорога и где стоит большинство посухонских деревень. «Дикая сторона» хуже освещается солнцем, по весне там дольше лежит снег, поэтому селились крестьяне на ней неохотно. Из окон моего дома в Усть-Печеньге сквозь стволы вековых сосен видна деревня Любавчиха на другом берегу Сухоны. Точнее, не деревня, а деревушка: с десяток ее домов вытянулись в один порядок вдоль реки чуть пониже устья реки Печеньги. В писцовой книге Окологородной волости Тотемского уезда от 1623 года можно найти имя основателя этой деревни – Иван Любцов. Чем его прельстила «дикая сторона», теперь уже не узнать, но именно этот человек первым срубил избу на месте нынешней деревни, а ее название до сих пор напоминает потомкам о первопоселенце…
Старейшая жительница современной Любавчихи – почти девяностолетняя тетя Поля (Аполлинария Дмитриевна Волокитина-Романько). Она-то и рассказала мне местное небольшое предание о происхождении топонима Любавчиха: «Деревню основала зырянка Люба. Жила она одна, без мужа. Чтобы построить себе избу, валила в соседнем лесу топором огромные сосны, кряжевала их на бревна, а бревна сама носила на спине к стройке». Вот и весь сказ. Казалось бы, что тут интересного?
И все же, оказывается, есть два момента в сюжете этого мини-предания, на которые стоит обратить внимание. Во-первых, упоминание о недюжинной силе Любы и перетаскивании бревен на себе, без помощи лошади, традиционно для многих народных легенд о первопоселенцах в тайге. Строительство дома на начальных этапах освоения действительно требовало много сил, поэтому позднейшая мифологизация наделяла наших предков запредельными возможностями.
Во-вторых, любопытен сам факт причисления Любы к «зырянам». До революции, как известно, в России так называли нынешний финно-угорский народ коми. В древнерусских источниках этот же этнос именовался пермь, пермяки, пермичи. Однако никаких следов проживания в древности на Средней Сухоне пермяков нет: ни данные топонимики, ни разведки археологов это предположение не подтверждают. Но вот ученый из Екатеринбурга А. К. Матвеев пишет в одной из своих работ по топонимии Русского Севера, что на реке Устье в соседней Архангельской области (в старину Устьянские волости граничили с Тотемским уездом) население нескольких деревень до сих пор зовет себя «зырью».
Возникновение этнонима «зырь, зыряне» связывают с финским syrjä – «край, сторона», то есть для прибалтийско-финских народов этот древний этнос был своеобразными «украинцами» того времени и пространства. А. К. Матвеев считает, что зырь первоначально к предкам современных коми отношения не имела, а была близка к прибалтийским финнам. Иными словами, зырью могли именовать ту же самую чудь заволочскую, но чудью их звали древние русичи, а зырью кликали другие, финно-угорские аборигены.
Таким образом, тетя Поля из Любавчихи в своем предании сохранила очень важную вещь: у чуди в наших местах было и другое название – зырь, зыряне. Надо сказать, что тетя Поля в научном мире человек известный – ее фотография есть на странице 83 сборника «Русский Север», выпущенного в 1992 году Институтом этнографии под эгидой Российской Академии наук. В 80-х годах в посухонских деревнях московские этнографы собирали сведения о пище крестьян, и тетя Поля из Любавчихи стала одним из самых главных информаторов данного проекта.
Упоминается зырь и в небольшом местном предании о происхождении названия деревни Побоищное, что стоит на левом берегу Сухоны в соседнем Нюксенском районе. В старину эта деревня относилась к Дмитриево-Наволоцкой волости Тотемского уезда. Жители Побоищного объясняли название своей родной деревни тем, что на этом месте прежде случилось побоище, или битва, русских с зырью, в котором последняя потерпела якобы сокрушительное поражение и вынуждена была отступить далеко в леса и болота, а на берегу Сухоны, на лучшем месте, выросла первая русская деревня волости Дмитриев Наволок. Другой вариант предания связывал ойконим Побоищное с названием ручья Черемисского, протекающего по другую сторону Сухоны. Говорили, что там жили черемисы (старинное наименование финно-угорского народа марийцы) и оттуда нападали на русских – деревню сожгли, людей топили в реке, а многих перебили. На огородах и картофельных загородцах в Побоищном находили костяные стрелы. Про них сказывали: «зырь оставила», или: «черемисские стрелы».
На самом деле этимология деревенского названия Побоищное связана с народным термином «побоище» – «место в лесу, где повалены ветром деревья; бурелом». На таких местах упавшие деревья сжигали, землю распахивали, а иногда и строили избы, давая начало новой деревне.
…Несколько преданий о чуди записал в Тотемском уезде на рубеже ХIХ-XX веков известный ученый и краевед М. Б. Едемский, уроженец Кокшеньги (это несколько волостей на северо-востоке прежнего уезда). Свои записи Михаил Борисович опубликовал в журнале «Живая старина» в 1905 году. Нелишне будет вспомнить о них.
«Дак это верно, жила будто бы раньше эта чудь-та. Вон на том месте, где у нас Подкуст, слыхал ли ты или нет, деревня такая. Игнатовская пишется-то. Подкустовцев-то и теперь у нас все чудаками зовут, да ведь они тоже наши, должно быть, а только, значит, живут-то, где чудь жила…
Погибла она вся, до единого человека. А креститься, вишь, не захотела: наши-те заставляли, дак она задумала лучше погибнуть, а не крестилась. Сробили, значит, эта чудь-то, такую крышу из тесу на четырех столбах, земли сверху наносили, собрались все под эту крышу-ту да столбы-те взяли и подсекли, тут всех их и задавило.
Да боялись они крещенья-то. Им говорили, что это – вот что: отрубят сначала руку, ну хоть правую, а потом ногу – левую, а тут, значит – другую руку и другую ногу – вот-он крест-от какой выходил! Тут поневоле забоишься!»
В кокшеньгских волостях до сих пор можно видеть «кусты» – священные рощи из огромных елей или сосен, где запрещено рубить деревья и даже ломать у них ветки. Название деревни Подкуст из процитированного выше предания тоже происходит от данного народного термина. Вологодский археолог И. Ф. Никитинский после раскопок в этих «кустах» и сбора дополнительного материала у местных жителей доказал, что в рощах в старину были языческие святилища и раннехристианские кладбища. Вообще в истории нашего края выделяется целая эпоха некой «двойственности», когда было смешанное чудское и русское население, а в религиозных верованиях тесно переплелись язычество и православие. Следующие несколько легенд и преданий как раз и являются отражением тех далеких веков…
Два самых больших ледниковых валуна в пределах Вологодской области – камни Лось и Утюг – находятся у нас в Тотемском районе, всего в 20 километрах друг от друга. Лось лежит прямо в русле Сухоны, чуть пониже Тотьмы, а Утюг находится на склоне долины реки Еденьга, недалеко от деревни Старовская Пустошь.
До сих пор никто не обращал внимания на то обстоятельство, что эти «ледниковые пришельцы», по сути дела, являются братьями-близнецами. Во-первых, и Лось, и Утюг сложены одной и той же горной породой – розовато-серым гранитом. Во-вторых, параметры валунов удивительно точно совпадают и по весу, и по размерам: у Лося масса около 350 тонн, длина 8 метров, ширина – 4, высота – 3, а Утюг весит порядка 300 тонн, длина – 8, ширина – 5, высота – 2 метра. Третья особенность роднит Лося[1] с Утюгом больше всего. Если на географической карте соединить местоположение этих камней одной линией, а затем продолжить ее дальше на северо-запад, то получится предполагаемая трасса, по которой ледник и притащил более 150 тысяч лет назад эти валуны на тотемскую землю.
Ледниковая трасса пересекает Архангельскую область, уходит в северную часть республики Карелия. Если же обратиться к геологической карте названных территорий, то можно отыскать место, где на поверхность выходят те самые розовато-серые граниты архейской эры. Находится оно на берегах карельского Выг-озера, через которое, кстати говоря, проходит известный Беломор-канал. До Тотьмы оттуда почти 300 километров. Вероятно, могучим напором ледника, сползавшего со Скандинавских гор, будущие Лось и Утюг были оторваны именно от выгозерских скал и перенесены в юго-восточном направлении, причем Лось вместе со льдом пропутешествовал на 20 километров дальше Утюга.
В советские времена местные краеведы придумали миф, что камень Лось при лесосплаве по Сухоне был взорван, так как мешал свободному прохождению бревен. Якобы от ледникового валуна теперь осталась лишь малая часть. При этом ссылались на предание о том, что царь Петр I во время своих неоднократных «путевых шествий» к Белому морю с целой свитой умещался на поверхности камня и даже трапезничал на нем! У Лося, согласно данной легенде, имелось второе название – Царев стол.
Простейший осмотр камня Лось показывает, что если какие-то взрыво-технические работы около него и производились, то валун пострадал от них минимально – небольшие сколы с поверхности замечены лишь в нижней части объекта, но они могут иметь и вполне естественное происхождение в результате выветривания. Большая часть Лося покрыта однородной патиной – темной коркой, образовавшейся за многие тысячелетия после отступления ледника. Такую же патину и сглаженные углы имеет соседний с камнем Лось валун Корова – он показывается из-под воды только при летнем меженном уровне воды в Сухоне.
Современные споры о размерах камня Лось имеют и дореволюционную подоплеку. По мнению геолога Н. Барбота-де-Mapни, путешествовавшего по северу России в 1864 году, камень Лось должен в два с половиной раза превосходить знаменитый Гром-камень в Санкт-Петербурге, на котором стоит конная статуя императора Петра I. Известно, что в высоту подножие монумента достигает 5 метров, а в длину – свыше 10. Что же, камень Лось в середине ХIХ века был 10 метров в высоту и 20 в длину?! Н. Барбот-де-Марни явно ошибался. Скорее всего, он что-то напутал в своих расчетах.
Другое дореволюционное свидетельство более реалистично. В конце ХIХ века русский писатель и плодовитый журналист Н. А. Лейкин тоже плавал по Сухоне. Вот что он писал после поездки: «Небольшой камень желтовато-серого цвета, выглядывающий из воды близ правого берега реки. Он так мал, что на нем едва одному человеку можно уместиться, а Петр, наверное, был уже хоть с какой-нибудь маленькой свитой. Вся выставившаяся из воды площадь камня имеет едва две сажени в диаметре». По нынешней метрической системе, это около 4,5 метра, что близко к действительности… Здесь нужно отметить, что внешний вид камня сильно зависит от уровня воды в реке, но даже в самую низкую межень Лось мало смахивает по размерам на Гром-камень. Кроме того, основание питерской статуи ледниковым валуном не является, а было специально вырублено в гранитном карьере как кусок монолитной скалы. Ледник бы не смог перемещать по равнине такой огромный камень…
Наконец, в фондах Вологодской картинной галереи хранится произведение художницы Анны Николаевны Каринской под названием «Камень Лось на Сухоне». Картина написана в 1904 году и изображает знаменитый камень при очень низком уровне воды в Сухоне. Хорошо видно, что форма и размеры Лося 100 лет назад ничем не отличались от современных, а это значит, что все домыслы о взрыве камня нужно отбросить прочь.
До сих пор не утихают споры и о происхождении названия камня Лось. Есть несколько версий о значении этого топонима. Первая говорит о том, что надводная часть камня похожа на голову переплывающего реку лося. Вторая предполагает наличие на поверхности валуна выбитого человеком петроглифа – рисунка лосиного копыта, но осмотр Лося эту гипотезу не подтвердил.
Камни Лось и Корова на реке Сухоне
Третья версия связана с возможностью использования камня как языческого алтаря, где в древности приносились жертвы богам охоты и рыболовства, а так как главным источником мяса в тайге были лоси, то и название валуну дали соответствующее ритуалам. В русских былинах и сказках описывается священный Алатырь-камень. Это «всем камням камень, всем камням отец, Царь-камень, пуп Земли». Находится он обычно на острове, окруженном водой, на Алатырь-камне стоит церковь или же некое божество. Последнее может ударить по камню и расколоть его. На камне приносятся жертвы, к нему обращаются с молитвами…
Такие алатырь-камни прежде имелись близ каждого русского города, в каждой крупной волости. Тотемский Лось, вне всякого сомнения, был языческим центром округи, сюда сходились люди в определенные дни года, для того чтобы произвести некие обрядовые действия. Уникальность расположения камня в русле реки еще больше подчеркивала его сакральность. Имеется на камне и трещина, пересекающая его сверху вниз. К сожалению, кроме чисто мещанской «легенды» (как их называл известный русский писатель Н. С. Лесков) о Петре I, больше не сохранилось ни одного предания о тайном прошлом камня Лось. Его близнецу Утюгу в этом плане повезло больше…
Название Утюг придумали геологи уже в XX веке, а в народе этот огромный валун у реки Еденьги издавна именовали просто Большим камнем. Жители соседней деревни Старовская Пустошь Лидия Сергеевна Стулова и Платонида Александровна Трошкина рассказывают о камне следующее: «Туда ходили в Троицу и по другим большим праздникам, кроме Ильина дня. Плясали на Большом камне четверочку, метелицу, шестерку. Вставали 8 человек попарно напротив друг друга… В сторону реки на камне есть ямки. Сядешь в большую ямку, правым локотком упрешься в маленькую ямку, а если ляжешь, то затылком – в третью ямку. Были ямки и для пяток, да нарушились. Это бог на камне-то отдыхал. Ступеньки на камень были со стороны леса. Раньше кругом камня березки росли, проход был только к берегу Еденьги.
Камень Утюг (Большой)
Про Большой камень говорили много чего: и будто бы мужик под ним с лошадью закопан, с плугом. Говорят, он пахал землю, а камень упал с неба на него и убил. Старики баяли, что под камнем закопан серебряный баран, а еще про гадания вспоминали: поутру сверху камень устилали полотенцами с вышивками, а местная колдунья ходила кругом, по солнцу и читала заговоры и молитвы. Некоторые мужики рылись под Большим камнем, думали, клад найдут. Бывало, что и костры по ночам жгли на поверхности».
Из этих рассказов можно сделать несколько выводов: скорее всего, в языческие времена, а также и в первые века христианства Большой камень был центром религиозных верований на Верхней Еденьге. Не вызывает сомнения «посвященность» его Перуну, богу-громовержцу, на что указывает запрет на посещения камня в Ильин день (в православии святой Илья заменил собой Перуна) и сюжетный ход о падении камня с неба – наказании земледельца за нарушение табу. Языческие запреты «не трогать матушку-землю» в какие-то дни года позднее перешли и в русское православие. В старинных заговорах, записанных этнографами в XIX столетии, на территории Вологодской губернии часто упоминается «камень Алатырь», или «Латырь-камень». Вот характерные строки из приворотов на любовь и заговоров от лихих людей:
На море, на окияне есть бел-горюч камень Алатырь,
никем не ведомый.
Под тем камнем скрыта сила могучая,
и силы этой нет конца…
…У синего моря есть стоит Латырь-белый камень.
…Слово мое крепко и лепко,
как бел-горюч камень Алатырь.
Кто из моря всю воду выпьет,
кто из луга всю траву выщиплет,
кто с неба все звезды сосчитает,
и тому мой заговор не превозмочь,
силу могучую Латырь-камня не увлечь…
Таким образом, в старину наши предки верили, что огромные валуны представляют собой концентрацию божественной, непреодолимой силы, посланной свыше на землю, ближе к людям. Подобные священные камни виделись посредниками между человеком и божеством…
В Тотемском районе мне известно еще несколько почитаемых камней. По размерам все они не сравнятся с Лосем и Утюгом. В основном это так называемые «следовики» и «громовики». На первых имеются «отпечатки» рук, ног бога или богородицы, а вторые обычно расколоты на части, либо у них есть трещина, якобы от удара молнии. Таких камней много на всем Русском Севере. Предания насчет них обычно однотипны: шел бог или богородица, устал, захотел отдохнуть, оперся или наступил на камень – вот и след. Если человек закроет его своей рукой или ногой и при этом загадает желание – оно должно сбыться. На «громовиках» же по обычаю собиралась различная нечисть, богу их сборища надоели, и он «пульнул» в них громом и молнией. На Вологодчине встречаются и более редкие разновидности сакральных валунов – «сливни» и «писанцы», которых на тотемской земле я не встречал. На одних есть углубления, куда собирается вода, ее-то и собирают, или сливают, для лечебных целей. На других нанесены рисунки и надписи. А есть еще камни, которые исчезли… Об одном из них пойдет речь в следующей главе книги.