Александр Кулик
На виниле
И вот, спустя почти месяц мы были готовы к открытию. Продавца мы пока не нанимали, я решил сам первое время проконтролировать ситуацию, на месте понять, чего клиентам будет не хватать в плане музыки и обстановки, да и самому намного легче превратить нового посетителя в постоянного клиента. Особой рекламы мы тоже решили не давать, у нас же не сезонная распродажа в сетевом магазине женской одежды, потенциальные клиенты нашего нового магазина это люди, половина из которых уже были в других наших точках, а оставшаяся половина – их знакомые, коллеги или друзья. Поэтому новость о «Доме Винила» мы рассказывали в первую очередь своим покупателям трех других магазинов и клиентам из Сети.
Чтобы не начинать историю «Дома Винила» с плохо запоминающегося числа, было решено открыться первого июня. В этот день мы обещали всем покупателям одну пластинку в подарок, бесплатный кофе и возможность хоть целый день сидеть на нашем шикарном диване и слушать пластинки из доброй сотни дисков, специально отобранных для этой цели.
С акцией мы, конечно, погорячились: в первый же день мы продали 150 пластинок и около сотни ушли на подарки – такого наплыва посетителей мы с Эдом просто не могли себе представить. Почти весь день мы даже не присели – оба работали то в зале, то на кассе, консультируя и продавая, продавая и консультируя. К закрытию мы оба были выжаты, но довольны – проект точно не провалился с треском, значит, всё было не зря.
Пожалуй, впервые мы с Эдом не пошли отмечать такое важное событие, как успешное открытие магазина – оба просто валились с ног, а завтра ожидался примерно такой же ажиотаж: сегодня многие посетители только присматривались, приценивались, интересовались. И обещали зайти завтра или «на днях».
– Давай отметим сразу неделю или месяц со дня открытия, заодно станет понятно, насколько это всё вообще стоило времени и денег, сюда вбуханных, – с некоторым раздражением сказал Эд, всегда злившийся на пустом месте, если действительно уставал.
– Да без проблем, но ты тогда поезжай домой один, я хочу тут немного прибраться, пластинки на места поставить, да и послушать чего-нибудь в тишине хочется на новом диване, а то так и не опробовал пока, – я понимал, что Эд в таком состоянии уже мне не помощник, будет только под руку говорить да причитать постоянно.
– Отлично, хоть одна приятная новость. Тогда я погнал, – Эд махнул мне и уже через секунду оказался одетым в дверях магазина. Вот бы он так всегда собирался, а не только тогда, когда очень хочет домой.
Оставшись один, я посвятил первые десять минут небольшой уборке и восстановлению порядка на полках с пластинками. Потом прошел на кухню, достал из шкафчика Баллантайнс, из морозилки – лед, соединил в стакане эти нехитрые элементы моего «коктейля», сразу сделал хороший глоток и пошел обратно в зал.
В зале я выключил почти весь свет, оставив гореть только маленькое бра в дальнем углу. Совершенно не думая о том, что же хочу послушать, протянул руку к полке с пластинками Гленна Миллера, достал из конверта «Звездную пыль», записанную в 1941-м, поставил на проигрыватель, опустил иглу на «винил» и, провалившись в подушки темно-коричневого кожаного дивана, закрыл глаза. Звуки медленно поплыли из динамиков, окутывая меня со всех сторон, я погружался в нечто мягкое и нежное, тягучее и прекрасное. Я слушал Музыку.
Глава 3
Союзники
Меня снова разбудил грохот разрыва авиабомб. Нацисты бомбят Лондон в последние недели особенно рьяно. Фау-1 на этот раз взорвалась слишком близко, прямо у нас на Слоун-стрит – теперь о сне можно забыть, нужно срочно одеваться и бежать на улицу, освещенную багряными языками пламени от горящего после авианалета здания. Там до войны размещался молодежный театр, а теперь были расквартированы различные вспомогательные службы военного ведомства. Людям в здании нужна помощь, может быть, там еще есть те, кого можно спасти из-под завалов.
Меня зовут Вильям Джонс, и я – военный врач в госпитале при штабе американских вооруженных сил в Европе. Сегодня у меня могла выдаться первая спокойная ночь за последние две недели – вчера вместе с оркестром Гленна Миллера к нам прибыл новый военврач, который, огромное ему за это спасибо, не стал даже распаковывать чемоданы и практически сразу вышел на ночное дежурство, сменив меня.
Но теперь это не имеет никакого значения – работы хватит на всех, причем не на одну ночь. Я быстро накинул китель и побежал вниз. Когда вчера вечером в полумертвом состоянии я падал на кровать, у меня хватило сил снять только его, и сейчас я был очень этому рад. На улице уже было не протолкнуться: отовсюду бежали солдаты с носилками, ломами, кирками, ведрами воды и песка, сновали туда-сюда медсестры, которых можно было легко узнать в красных сполохах по их белым повязкам на рукавах, гражданских тоже хватало, – все кто мог или просто хотел чем-то помочь устремились к горящим развалинам.
Бомба попала довольно «удачно», если такое выражение вообще уместно при разговоре о бомбардировке – основные разрушения получило крыло, вмещавшее склад и кухню-столовую, которая посреди ночи, хвала Небесам, еще не работала – повара должны были прийти в 4.30 утра. Центральный вход в здание почти не пострадал, и раненых можно было выносить через него, и это обстоятельство спасло жизнь как минимум трем караульным, охранявшим склад в эту ночь – их вовремя доставили в госпиталь, и серьезной кровопотери удалось избежать. К несчастью, без погибших не обошлось: начальник караула и кладовщик, которые должны были находиться на складе круглосуточно, погибли, попав в самый эпицентр взрыва.
– Билл, ты уже здесь, отлично, – слышу я из-за спины удовлетворенный голос начальника госпиталя. – Я тоже не успел уснуть, – говорит он, глядя на то, как я одет.
– Да, шеф, поспать нам пока, видимо, не судьба, – говорю я на ходу, так как мы с полковником уже бежим к нашему госпиталю, обгоняя колонну солдат с ранеными на носилках.
В приемном покое народу битком, но суеты и неразберихи нет – работа госпиталя в условиях военных действий и постоянных авиаударов давно подстроилась под такой сумасшедший ритм, и все службы четко выполняют свои функции.
Мы с полковником сразу расходимся по двум соседним операционным, там нас уже дожидаются два тяжелораненых бойца с осколочными в голову и живот. Я долго мою руки и тру глаза – нет ничего хуже, чем сложная операция после стольких ночей без нормального сна. Но я должен сохранять четкую работу рук и головы хотя бы еще на пару часов – раненые парни не виноваты, что врачи не спят, они не должны страдать из-за этого, они-то свой долг выполняли до самого конца, пока могли стоять на ногах, значит, и мы справимся.
Спустя два часа и две операции я сидел в холле и абсолютно онемевшей от усталости рукой пытался крутануть колесико бензиновой зажигалки, чтобы прикурить. Пока я мучился с этой непростой задачей, кто-то подошел ко мне сзади-сбоку и, чиркнув спичкой, помог зажечь сигарету. Я прикурил и не глядя кивнул в знак благодарности невидимому помощнику.
– Доброй ночи, доктор, – обратился ко мне довольно приятный мужской голос, – позвольте спросить, с ним все будет нормально?
Я обернулся, пока не понимая, о ком или о чем, вообще идет речь и хотел прямо спросить об этом, но мой собеседник опередил меня.
– Я говорю о том парне, которого вы только что оперировали, с ранением в ногу, – уточнил Гленн Миллер.
Да, это был именно он, я уже много раз видел его портрет на афишах еще дома, в Нью-Йорке. Наверное, мне следовало бы удивиться или хотя бы немного оторопеть, ведь я встретился лицом к лицу с одним из самых популярных музыкантов нашего времени, но я был настолько уставшим, что смог только немного приподнять левую бровь в знак удивления.
– Доброй ночи, капитан. Да, у него легкое ранение по касательной: сухожилия, артерии и другие важные элементы не задеты, через несколько дней он уже сможет подняться, а еще через неделю полностью встанет на ноги.
– Простите, я не представился. Капитан Гленн Миллер, руководитель прибывшего вчера военного оркестра, – начал представляться Миллер, но я немного неуклюже перебил его, сказав, что узнал, что очень рад знакомству и представился сам.
Молодой парень, которого я оперировал, оказался трубачом из оркестра, поэтому Миллер и пришел в госпиталь, как только узнал о случившемся, – оркестр квартировал совсем рядом, тут же, на Слоун-стрит. Он был очень рад, что его товарищ сильно не пострадал: во-первых, они просто были приятелями, а во-вторых, (и мне показалось, что это был наиболее важный момент) такому трубачу не найти быстро замену и в мирных Штатах, а уж тут, на войне, и думать нечего.
Мы поговорили еще буквально пару минут про ситуацию на фронте, про оркестр и его состав (сорок пять музыкантов, три отличных вокалиста). Я был приглашен на ближайший концерт и на том мы распрощались – мне было просто жизненно необходимо поспать хотя бы пару часов, причем, похоже, спать я буду тут же в госпитале, на диване в ординаторской, а Миллеру нужно было проверить, все ли нормально с остальными его подопечными.
На этот раз я поспал около пяти часов: то ли мне действительно решили дать отдохнуть, толи просто не смогли разбудить – не знаю, но выспался я отлично. Первым делом после пробуждения я спустился на первый этаж, где располагался кафетерий для персонала, выпил две чашки крепчайшего кофе и съел нечто среднее между пончиком и засохшим хлебом, но привередничать в такой ситуации не приходилось.
В коридорах уже не было столпотворения, никто не бегал, новых раненых не привозили. Поднявшись обратно в ординаторскую и не обнаружив никого, сразу пошел в кабинет начальника госпиталя, чтобы узнать, какие распоряжения будут на сегодня.
Полковник был на месте и, судя по еще дымящейся на столе чашке кофе, тоже совсем недавно проснулся. Правда, был он уже не один.
– Здравия желаю, господин полковник, – военные приветствия были среди врачей нашего госпиталя не приняты, но когда рядом посторонние, лучше быть начеку.
– Привет, Билл, – похоже, все было нормально, так что строить из себя прилежного вояку совсем необязательно. – Познакомься: Кэрол Валентайн, военный корреспондент «The Times», прибыла к нам для создания серии репортажей об американских вооруженных силах, нашем госпитале и о Миллере, конечно. Ты же уже слышал, что он прибыл вместе со своим оркестром?
– Очень рад, разрешите представиться: майор Вильям Джонс, военврач и заместитель господина полковника, – я слегка улыбнулся, посмотрев в глаза этой милой и еще совсем молодой девушки, сидящей за столом полковника с ручкой и тетрадкой, как студентка-отличница. – Да, не только слышал, но и беседовал ночью с Миллером, а до этого оперировал его трубача, а вы, видимо, тогда еще были в операционной и разминулись с ним.
– Кэрол, – просто ответила она и посмотрела куда-то сквозь меня, в сторону коридора. То ли ей был неинтересен именно я, то ли было очень интересно что-то другое, находящееся там, за дверью – этого я не понял.
Из дальнейшего разговора я узнал, что кроме своих прямых обязанностей врача и экстренных вызовов в госпиталь, которые случались почти каждый день, теперь мне еще предстояло помогать мисс Валентайн в ее нелегком деле.
Как оказалось, приступать мы должны были немедленно, и я мысленно обрадовался тому, что позавтракать решил до визита к начальству, а то так и остался бы голодным. Первым делом я провел Кэрол по всем трем этажам госпиталя, рассказывая, где проходят операции, где восстанавливаются раненные, где находится перевязочная, и где отдыхают врачи и медсестры, как поступают и хранятся медикаменты и все прочее в таком духе.
Уже через десять минут напряженного молчания с её стороны, я четко осознал: всё, что я говорю, мою собеседницу совершенно не интересует.
– Мисс Валентайн, вам это не интересно? Вы хотели бы узнать что-то другое?
– Простите, сэр, но я не хочу писать репортажи с войны, в которых бы описывался температурный режим хранения пенициллина, – она говорила не с вызовом, не с упреком, она просто констатировала факт, и никакого отношения ко мне это не имело.
– Что же тогда вы хотите увидеть? – я немного растерялся, не зная, что же ещё может заинтересовать столь молодую особу с кудрявыми светлыми волосами и слегка вздернутым носиком.
– Я бы хотела быть здесь, когда случится очередной авианалет, чтобы рассказать не только про устройство госпиталя, но и показать, как вы все здесь реально спасаете жизни наших солдат и гражданских. Я хочу провести читателя от места и момента трагедии, через операционную и палаты до выздоровления или смерти, – глаза девушки просто сияли праведным огнем, похоже, она очень ярко представляла себе всю картину происходящего и действительно знала, как обо всем этом написать, чтобы задеть читателей за живое.
– Не думаю, что вам стоит видеть то, что здесь творится в такое время – тут очень много раненых, окровавленных людей, крики и стоны доносятся отовсюду. Чтобы к этому привыкнуть нужно время. Много времени. Иначе у вас просто может быть шок и вы свалитесь без чувств. Да и опекать вас никто из врачей в такой ситуации не сможет – все будут заняты настолько, что некогда будет лишний раз вздохнуть, не то что интервью давать.
– Простите, майор, но вы меня, похоже, с кем-то путаете, – она стала серьезна настолько, что я сразу почувствовал, что она действительно сможет провести ночь в госпитале, да еще и поможет нам, если это понадобится.
– ОК, пусть будет по-вашему. Я выпишу пропуск, с которым вас пустят в госпиталь в любое время. Только одна просьба: не мешать докторам и всему медперсоналу. После я дам вам любые комментарии, какие пожелаете.
Следующие две недели прошли просто отлично, в данной ситуации «отлично» означало просто «спокойно», чего всем нам было достаточно. Я приходил утром на работу, проводил совещания, делал обходы, консультировал коллег, сделал одну плановую операцию и, что самое важное, ночью уходил домой, отсыпаться.
Ни ночные авиаудары, ни мисс Валентайн меня не тревожили, я смог немного прийти в себя и начал подумывать, а не сходить ли на концерт оркестра Миллера. После своего первого концерта 14 июля 1944 года на базе Thurleigh USAAF, о фантастическом успехе которого писали все газеты, теперь уже майор Миллер провел более двадцати выступлений. Оркестр играл каждый день, иногда по несколько концертов, выступая на авиабазах и в концертных залах, всеми силами помогая поддерживать бодрость духа в сердцах солдат и офицеров. Ближайший концерт должен был состояться у нас в госпитале, поэтому пропустить его я просто не мог, да и не хотел, конечно же.
Мы с полковником были приглашены на концерт лично руководителем оркестра, хотя по долгу службы, в любом случае, мы бы пришли на него, даже если бы больше всего на свете не хотели слушать музыку Миллера. Кроме того, подготовка концерта требовала решения множества организационных вопросов, которые нам же и предстояло решать. Под площадку для выступления была приспособлена веранда в парке на территории госпиталя, в котором обычно прогуливались выздоравливающие. В теплую летнюю погоду мы могли себе это позволить, не опасаясь ухудшения здоровья наших пациентов, большая часть которых на этот вечер превратилась в зрителей.
И вот день концерта настал. Музыканты приехали практически впритык к назначенному времени – оказалось, что утром они уже отыграли программу на авиабазе и сразу после этого поспешили к нам. В силу того, что выступление должно было проходить на открытом воздухе, зрителям выпала возможность наблюдать за всеми приготовлениями оркестра, подстройками инструментов, за небольшой предконцертной репетицией.
Когда концерт начался и оркестр заиграл «Moonlight Serenade» («Серенаду лунного света»), зрители просто взорвались аплодисментами и восторженными приветственными криками. В этот момент я понял, что когда Миллер говорил, что хочет играть на войне, чтобы «вдохнуть немного энергии в ноги наших марширующих солдат и немного больше радости в их сердца», он был прав на все сто. В воздухе царила атмосфера праздника, воодушевления, радости и надежды. О том, что мы находимся на территории госпиталя, вокруг идет война, большинство зрителей – раненные солдаты, в то мгновение все просто позабыли. Здесь и сейчас царила Музыка, а все остальное было неважно.
Оркестр играл фантастическую программу: «I Know Why» («Я знаю почему), «In the Mood» («В настроении), «Tuxedo Junction» («Перекрёсток смокинг»), «Chattanooga Choo Choo» («Поезд на Чаттанугу») и другие самые популярные вещи, которые в исполнении Миллера знал уже весь мир.
Звук в парке распространялся легко и приятно, было совсем необязательно тесниться в толпе зрителей, чтобы насладиться музыкой. И я, воспользовавшись тем, что все были заняты концертом, потихоньку отошел вглубь аллеи, сел на деревянную скамейку, закурил и закрыл глаза. Со сцены в это время плавно полилась моя любимая композиция «Stardust» («Звездная пыль»).
С закрытыми глазами слушать такую музыку – особенное удовольствие, ты ни на что не отвлекаешься, перед глазами не мельтешат люди, автомобили, не мешает свет окон и фонарей. Можно просто сидеть, вслушиваться в каждую из нот, в их переливы, улавливать игру оркестра целиком и безошибочно выделять в ней тромбон Миллера.
Так, сидя на удобной скамейке, я то ли задремал, то ли вошел в состояние близкое к трансу, по-видимому, вызванное музыкой, доносящейся со сцены. В этот момент я был самым счастливым человеком на Земле, несмотря ни на что.
Глава 4
Мысли вслух
Ощущение реальности все никак не хотело возвращаться ко мне. Я не совсем понимал, что со мной происходит: то ли проснулся, то ли вышел из комы или вернулся с того света. Вокруг было темно, тихо, я лежал на чем-то мягком и силился вспомнить, где же я мог оказаться и что вообще происходит.
Постепенно до моего сознания начало доходить, что я в своем новом магазине, что я остался здесь после закрытия и решил немного выпить и послушать музыку. Странно, но я не помнил, как оказался лежащим на диване, как уснул. Вроде и выпил-то только одну порцию виски. Может быть усталость, накопившаяся за день сделала свое дело, и я решил прилечь? Ничего не помню.
Зато я очень отчетливо помнил свой сон. Только вот ощущения, что это именно сон, не было. Скорее, мой мозг воспринимал все увиденное как воспоминания давно прошедших лет. Так бывает, когда перед сном начинаешь думать о далеком прошлом, в памяти всплывают лица знакомых, какие-то диалоги, прожитые волнительные моменты. Но то, о чем я думал сейчас, никак не могло быть моей памятью: я просто спал и видел очень яркий и детальный сон, одновременно страшный и прекрасный, в нем была война и музыка Миллера.
Такое со мной произошло впервые. Нет, конечно, сны, похожие на некий «фильм», я видел и раньше, но никогда прежде после пробуждения я не помнил столько деталей, имен, лиц. Что ж, все когда-то происходит в первый раз. Я решил, что не буду «зацикливаться» на такой мелочи, все-таки это был просто сон, и подумал, что неплохо бы отправиться домой, не ночевать же в магазине.
К моему удивлению, было еще совсем не поздно, что-то около одиннадцати часов – получается, я спал всего ничего. Как же за такой короткий промежуток я успел увидеть такой долгий сон? Видимо, в нашем подсознании время существует по другим законам.
Естественно, теперь мне спать совсем не хотелось. Я попытался придумать, чем же можно себя занять хотя бы на пару часов, пока снова не захочется спать, но ничего дельного в голову не приходило. Оставалось одно: пойти бродить по окрестным улочкам, выпить где-нибудь пару кружек пива с легкой закуской, посмотреть там же футбол, хоккей, или еще какой-нибудь спорт, который наверняка будут показывать в баре, а потом уже идти домой и пробовать заснуть.
Дойдя по центральной улице своего района до первого же открытого заведения, я, даже не глядя в меню, заказал два светлых фирменных пива и порцию фисташек. В этом баре я оказался впервые. Судя по всему, заведение открылось совсем недавно: мебель и барная стойка были чересчур свежи, и на их поверхности не было видно ни единой царапины – крайне странное зрелище для спорт-бара.
Я выбрал для себя самый дальний столик от входа, в глубине зала, но такой, чтобы хорошо было видно большой экран телевизора, висящего под потолком. Я не хотел сейчас общаться с людьми. А вот посмотреть на людей на телеэкране я был очень даже не против. Конечно, в такое время о прямой трансляции футбола речи не шло – передавали повтор какого-то дневного матча бундеслиги, название команд с моего места разглядеть не удалось, а вставать и подходить к телевизору не хотелось.
Просидев так с полчаса, в матче как раз начался второй тайм, я расплатился с неприветливым барменом с потухшим взглядом и «вышел в ночь». Да, теперь на улице уже стояла именно ночь – не поздний вечер, не сгущающиеся сумерки, а обычная, какая и положено, ночь.
После пива с орешками жутко захотелось есть. Вот всегда со мной так: мог же заказать в баре какой-нибудь еды, наверняка салат, сосиски или еще что-нибудь такое у них было, но нет же, о том, что я хочу есть, всегда вспоминаю уже на улице. Ничего не поделаешь, придется тащиться в круглосуточный магазинчик, там точно можно будет купить что-нибудь, не требующее готовки.
Можно было бы, конечно, пойти домой и там поесть. Но это только в том случае, если в холодильнике есть еда. А ее там не было. С этим открытием магазина мне вообще не хотелось ходить за продуктами и что-то стряпать. И я решил, что какое-то время можно перебиться тем, что подают в кафе или предлагают «с собой» в забегаловках быстрого питания.
В итоге, чуть за полночь я был дома с пакетом всякой съедобной, но по большей части нездоровой пищи. Приняв душ, открыв банку колы и шелестя на всю квартиру пакетом чипсов, я устроился на диване, включил телевизор и целый час смотрел какой-то нудный детектив. Зачем это делал, я не понимал, видимо, хотел просто какое-то время быть чем-то занятым. Впрочем, польза от этого фильма была – я очень захотел спать. И пока это желание никуда не улетучилось, пулей полетел в кровать и уже через несколько минут крепко спал. На этот раз мне не снилось абсолютно ничего.
Даже несмотря на то что лег довольно поздно, проснулся я в семь часов, причем бодрый и отдохнувший. Иногда отсутствие снов – явный плюс, мозг успевает отдохнуть за меньшее время.
Проверив свои запасы, я понял, что даже с учетом вчерашней ночной закупки ничего для завтрака у меня нет. Можно было бы выпить кофе с тостом, почитать газету и отправиться на работу, как показывают в фильмах, но, к сожалению, я так не умел. Для того чтобы начать день мне нужна настоящая пища: омлет с беконом, пицца, на худой конец, многослойный и крайне сочный бутерброд.
Хорошо, что есть кафе, работающие с самого утра как раз для тех, кто есть спозаранку любит, но держит холодильник пустым. Умывшись, одевшись и быстро пролистав основные каналы в телевизоре с их вечным Morgenmagazin, я вышел из дома. Восемь утра в Берлине – разгар утра, все спешат на работу, многие уже приступили к своим обязанностям и усердно трудятся, чтобы в 17.00 с чистой совестью засесть в ближайшем ресторанчике за кружечкой любимого пива.
Я же никуда не спешил – до открытия магазина оставалась уйма времени. Наслаждаясь какой-то легкостью и чувством свободы, я шел медленно, рассматривал знакомые дома и улицы, выискивал что-нибудь интересное в витринах, читал мельком заголовки свежих газет в лотках с прессой. Так славно поутру мне не было очень давно. Не знаю, с чем это связано, может быть с тем, что спало напряжение, постоянно давившее до открытия нового магазина, а может быть все дело во сне, который мне приснился. Очень уж интересно и правдоподобно все в нем было, да и живое выступление оркестра Гленна Миллера – это что-то. Хотя, если подумать, это ведь тоже только плод моей фантазии и оркестр в реальной жизни, может быть, вообще играл не так и не то.
Дойдя до кафе, где подавали завтраки в моем любимом формате, я заказал «Большой континентальный» и, пока ждал свой заказ, размышлял, стоит ли рассказывать Эду про мой сон. И пришел к выводу, что не стоит: он парень классный во всех отношениях, но вот рассказывать ему сны – это лишнее.
В кафе была занята всего пара столиков, и я уселся за один из трех свободных, прямо у окна. Наблюдать за людьми, спешащими на работу, пока сам сидишь и спокойно завтракаешь – отличное занятие. Только если сидеть так слишком долго или слишком часто, начинаешь задумываться, а все ли с тобой нормально. Может быть, тебе тоже надо куда-то поспешить, что-то поделать с серьезным видом и в 17.00 вернуться обратно? Вот и сейчас я не смог просидеть в кафе больше получаса: что-то внутри задергалось, заволновалось, и во мне проснулся трудоголик – я поспешил в магазин.
Придя и открыв дверь, я ощутил то приятное чувство, которое испытываешь, возвращаясь в свой любимый дом. Похоже, мы все сделали правильно – и с местом не прогадали и с его обстановкой. Но, к сожалению, для лирики уже не оставалось времени – нужно было подготовить все для второго дня открытых дверей в нашем магазине.
Первым делом я достал из закутка-склада пластинки для подарков, доставил немного «винила» в зал, заполнив пробелы на месте проданных вчера дисков. Потом зашел в офис, проверил почту и с полчаса формировал заказы, присланные через Интернет. Для продаж в Сети у меня была выделена отдельная ниша в глубине комнаты, в которой находились действительно редкие пластинки, покупателя на которых просто так на улице вряд ли встретишь.
Пока я возился в дальней комнате, зазвенел колокольчик, оповещавший, что кто-то открыл дверь. Я решил, что это Эд неожиданно решил не опаздывать сегодня и даже не стал выглядывать в зал. Однако, спустя некоторое время, я понял, что если бы сюда зашел Эд, уж он догадался бы, где я. Поняв это, я быстро зашагал в сторону входа, не хватало еще, чтобы пара коробок с пластинками исчезла в неизвестном направлении уже на второй день работы.
В торговом зале меня ждал не Эд и не грабитель, а довольно приятный сюрприз: молодая девушка, совсем невысокая и худенькая, прохаживалась между рядами пластинок и иногда пробегалась по обрезам конвертов пальчиками в легких кашемировых перчатках, перелистывая диски, видимо, что-то искала.
– Добро утро, фройляйн – как можно дружелюбнее поздоровался я.
– Доброе утро, – она отдернула руку от пластинок, видимо, задумалась и не заметила, как я зашел в зал.
– Вам чем-нибудь помочь? Ищите конкретную пластинку? Или исполнителя? Вообще-то мы работаем с одиннадцати, но я с удовольствием помогу вам, – хочешь, не хочешь, а обязанности продавца на сегодня для меня никто не отменял.
– Если честно, я пока не решила, чего хочу точно, но мне кажется, что это должно быть что-нибудь мелодичное и с приятным пением.
Я не знал, о каком стиле музыки она говорит, даже о каких примерно годах или странах, поэтому попытался немного сузить сектор поиска и спросил, каких исполнителей она предпочитает, но, оказалось, что она не очень разбирается в старых пластинках, а точнее, вообще не разбирается.
– На Рождество… мне подарили проигрыватель и пару пластинок… с рождественскими песнями… я их прослушала и… больше проигрыватель не включала… А сейчас шла на работу… и увидела вашу вывеску… Вот и решила зайти, – она говорила как-то прерывисто, что ли, как будто на долю секунды задумывалась перед каждой фразой, а иногда и словом.
– Тогда могу вас обрадовать: вы очень удачно зашли, мы только вчера открылись и у нас есть очень много классных пластинок. Может быть, посмотрим вот эти? – Я быстро пробежал взглядом по рядам дисков, вытащил и передал в руки моей утренней гостье пластинки в таком порядке: Фрэнк Синатра, Дин Мартин, Перри Комо, Энди Уильямс, Бинг Кросби, Макс Байгрейвс.
Девушка не спеша рассматривала каждую сторону каждого конверта, читала название пластинки и описание на задней стороне, откладывала просмотренную пластинку в сторону и начинала изучать следующую. Закончив осмотр всех шести дисков, она отвернулась от меня и просто смотрела в окно добрые пару минут.
– Не знаю почему, но обложки пластинок нравятся мне намного больше, чем вкладыши у CD. Особенно у старых пластинок. У меня есть одна вот этого исполнителя, – она показала на конверт с улыбающимся Максом Байгрейвсом на обложке. – На той пластинке конверт сделан как поздравительная рождественская открытка со стихами внутри – разве у CD такое встречается?
– Думаю, это вы про сингл «Christmas Greetings» 65-го года – отличный диск. У меня когда-то был такой, действительно красивый конверт, да и «Silent Night» в исполнении Байгрейвса очень хороша, – я не совсем понимал, слушает она меня или нет, может быть, она сказала все, что хотела и мой ответ тут вовсе не подразумевался.
– Да, там была именно эта песня. А вы хорошо разбираетесь в пластинках? В магазине научились?
– Не совсем, скорее наоборот. Сначала узнал кое-что о пластинках, а потом уже попал в магазин. Кстати, меня зовут Алекс, мы на пару с приятелем держим несколько магазинов пластинок, в том числе и этот, – я решил, что продажи никуда не денутся, а вот такую интересную девушку, я может уже больше не встречу, по крайней мере, до сих пор же не встречал.
– Криста, – она назвала только имя, не «очень приятно», не «а меня зовут…» или хотя бы «а, вот оно что». Только имя.
– Очень приятно, Криста, – я просто не знал, что сейчас еще сказать.
– Знаете, Алекс, давайте я возьму все эти пластинки, не хочется сейчас стоять, выбирать, решать, кто лучше. Вот послушаю и решу.
Я рассказал ей про нашу акцию, добавил к ее заказу еще пару пластинок в подарок; она же как-то рассеяно меня поблагодарила, сказала, что, может быть, еще зайдет и совершенно неожиданно для меня вышла из магазина. Я не успел не то что телефон у нее спросить, а даже попрощаться по-человечески. Что ни говори, а она была немного странная, эта Криста. Этим, видимо, она меня и зацепила.
Буквально сразу после ее ухода дверь снова открылась, колокольчик звякнул, и в магазин вошел Эд. По сравнению с тем Эдом, с которым я попрощался вчера вечером, этот парень выглядел и счастливее, и моложе – вот что значит здоровый сон.
– Привет, Эдик, – я не всегда называю его так, только если его физиономия выглядит слишком довольной – это просто не дает мне покоя.
– Я тысячу раз просил меня так не называть! Привет! – его тон явно говорил о том, что он и не думал обижаться.
– Как дела? Выспался?
