Александр Куделин
Неуставняк-1. Книга 1
Мы выполнили данную команду, при этом, видя перед собой пример командира, так же, как и он, при повороте склонили голову чуть вперёд – строй поплыл, чеканя шаг, шторм плеч прекратился. На берегу стоял майор в кителе под портупеей и отдавал подразделению честь.
– Вольно! – послышался голос незнакомого командира.
Старания прошли даром – ему явно не понравилось наше прохождение перед ним, так как команда «Вольно!» прозвучала замученно поздно, когда мы уже входили на плац.
– Вольно! – спопугайничал прапорщик, и мы, ослабив шаг, повернули головы вперёд.
Послабление было недолгим – по входу на плац, нас вновь заставили перейти на строевой шаг, и мы, кто как, высоко поднимая ноги, проследовали к свободному месту.
В это время на плацу стояли четыре подразделения: два крупных, наверное, роты, и пара мелких – по взводу.
Те, кто уже находился на плацу, приняв стойки, производили замысловатые движения, похожие на тренировку каратистов. Перед каждым подразделением стоял старший командир по форме одежды номер два и, умело двигая телом, бил ногой или рукой в воздух, предполагая, что именно там находится его противник, а остальные с заметным запозданием повторяли за ним движения на счёт, который он произносил. Дойдя до Пятнадцать18, все вставали в полный рост с опущенными вдоль тела руками и нешироко расставленными ногами. Только у одного взвода получалось всё чётко и слаженно, движения остальных походили на проветривание потёртостей с потугами на выбивание виртуальных ковров.
– Разойдись!.. Рота-а! Для выполнения спецкомплекса десантника ста-но-вись! – Используя свои руки как указку, прапорщик быстро расставил нас по местам.
Его лужёная глотка, словно невидимая сила, двигала нами в угоду ему одному. Все встали как на шахматной доске, но каждый из нас занимал только белые клетки, а чёрные предназначались для воображаемых противников, которых мы должны были бить всеми своими конечностями, подглядывая за движениями командира.
– Стойку принять! – Прапорщик отставил в сторону ногу и, слегка присев в коленях, согнул руки в локтях. – Спецкомплекс номер «Раз» начинай! Делай раз!..
Рота повторяла за ним, делая раз, делая два, делая три и так далее. Упражнение заканчивалось после счета «пятнадцать», при этом все вновь стояли в начальной позе. Во время этих мудрёных выбрасываний рук и ног мы постоянно крутились, перемещаясь из одной клетки нашей шахматной доски в другую, а иногда и отступали, чтоб затем нанести сокрушающий удар рукой или ногой, но конец упражнений опять встречали в начальной позе и каждый в своей клетке.
– Чёрт побери, это круто! – Я не занимался запрещённым в наше время каратэ, но меня всегда влекла загадка этого спорта. – Вау! Я изучаю боевое каратэ!
Мы раз пять повторили спецкомплекс номер «Раз» и после этого строем пошли в расположение умываться. Удивительно, но после зарядки на плацу нас не погнали на спортгородок заниматься на силовых тренажёрах. Двигаясь под командованием только сержанта на отрезке в триста метров, который отделял плац от расположения роты, нам пришлось трижды идти смирно с равнением «На! Лево!». Причём все начальники, которым мы отдавали честь, были не ниже майоров.
– И откуда их столько понабралось? – подумал я, когда мы в четвёртый раз, распрямив спину, отдавали в строю честь уже подполковнику.
При построении на завтрак сержант объявил, что ему будет жалко расстаться с отдельными личностями, так как сегодня всех распределят по подразделениям, но обещал рассказать нашим будущим младшим командирам обо всех замеченных у нас качествах и достоинствах. Моё сердце вновь сжалось: снова менять обстановку, снова приспосабливаться, и снова ты в тылу врага, и снова надо будет выжить!
Ясное небо покрылось пеленой неизвестности, и грозовые порывы ветра начали забираться за шиворот, чтоб заморозить спину. Завтрак прошёл, но предстоящая перемена не дала нормально пережёвывать пищу, так как всё новое пугало, омрачая только что начавшие вырисовываться горизонты. Много каши осталось у нас в тарелках, зато свиньи19 были счастливы, и это дало им повод потолстеть ещё на несколько незапланированных граммов.
Мы не ходили ещё в наряды, но уже знали, что весь остаток пищи и очистки корнеплодов отправляются в местный свинарник, куда за никчёмностью ссылаются недостойные солдаты.
После завтрака без перекура нас повели на плац, где плотной кучей стояли офицеры и слушали подполковника, который им что‑то втолковывал, но это нас не касалось, и наш сержант провёл роту на левый край плаца, где мы замерли в ожидании дальнейших распоряжений командиров.
После небольшого совещания офицеры разошлись по своим подразделениям. К нам пришли три капитана, четыре прапорщика, одного мы видели на зарядке, и майор, которого довелось приветствовать после нашего кругового галопа.
Майор встал перед строем и объяснил, что от нас требуется. В его руках был список, согласно которому каждого из нас назначали в определённую роту батальона. Как оказалось, всё это время мы находились в первой роте, а приписали меня, Чалого, Андреевского и Костю в четвёртую. Организованными отрядами нас развели по новым подразделениям, где, в свою очередь, мы были распределены повзводно – я, Андреевский и Чалый попали во второй, а Костя – в третий.
После распределения роты обрели иной порядок построения, чем ранее – упорядоченным гуртом. Теперь рота стояла не единой коробкой, а повзводно. С правой стороны колонны размещался командир роты, слева от него друг за другом стояли два офицера – заместитель командира роты и замполит. Далее налево – командир первого взвода и за ним – прапорщики этого взвода. Потом сержанты взвода и слева от них – сам взвод солдат, стоящих по фронту человек десять, а в глубину – по трое. После первого взвода на расстоянии в два шага стоит командир второго взвода, и далее всё повторяется. Всего рот в батальоне четыре, в каждой по три взвода, но были ещё и отдельные взвода – комендантский и ремонтный.
Кроме того, на тот момент к батальону приписали взвод переменного состава негодников – тех солдат, которым по разным причинам остаться в десанте было не суждено. Их до поры до времени консервировали в нашем батальоне, собирая урожай со всей дивизии в целом.
Наш взвод возглавляет прапорщик, слева от него стоит сержант со смуглой, словно загоревшей на юге, кожей. Его рост дотягивает до положенных ста семидесяти четырёх сантиметров, но он приземист, и по этой причине кажется ниже всех.
– Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! – По центру плаца стоял майор и отдавал команды.
Голос был настолько громок, что казалось, будто вещает не он, а репродуктор – его усилило многократное эхо от казармы нашей части, выходящей фасадом на плац, и казармы понтонёров, находящейся с тыла за искусственным забором из кустарника. Все напряглись и выполнили команду. Майор взял руку под козырёк и, убедившись, что его команда выполнена, повернулся перед строем кругом. У него это вышло великолепно. Далее он по кратчайшему пути ринулся, печатая шаг и не опуская от козырька правой руки, в сторону просторной трибуны, на которой стоял подполковник. В отличие от марширующего высокого красавца тот был немного грузен телом.
– Товарищ подполковник! – Приставка «под» словно не прозвучала, а была скомкана так, что перед нами стоял полковник с потерянными на погонах звёздами. – Батальон связи сорок четвертой учебной дивизии построен! Заместитель командира батальона майор…
– Здравствуйте, товарищи! – раздался голос командира части.
– Здравия желаем, товарищ под… полковник! – Приставка «под», словно осой, ужалила каждого в язык, и наше дружное приветствие распалось на блеянье баранов.
– Здравствуйте, товарищи! – Командир части решил повторить своё приветствие.
Зам стоял, не шелохнувшись, его поза полностью соответствовала стойкости оловянного солдатика. Командир части, так же невозмутимо стоя на трибуне, держал руку под козырьком. Времени у обоих было явно в достатке, и никто никуда не торопился.
Мы, неоднократно поправляясь и подтачивая слово «подполковник» к своему языку, дружно отвечали на его: «Здравствуйте, товарищи!».
Наконец, после раза десятого, уразумев, как правильно сказать, мы смогли произнести заветную фразу.
– Здравия желаем, товарищ подполковник! – При этом приставка «под» была скомкана, но не забыта, что указывало на то, что перед нами стоит действительно подполковник, а не какой‑нибудь там полковник.
– Поздравляю вас с зачислением в нашу часть! И желаю вам успешно пройти обучение в нашем батальоне, чтоб в дальнейшем своим делом подтвердить доблесть и умение связистов‑десантников!
– Ура. Три раза, – полушёпотом подсказал прапорщик на середине речи подполковника.
– Ура! Ура! Ура! – Вороны, сидевшие на верхушках деревьев, в беспорядке взлетели, поддержав нас своим карканьем.
– Батальон! К торжественному маршу!!! Поротно! Первая рота прямо! Остальные на Пра! Во!
Весь батальон пришёл в движение. Конечно, смотреть с трибуны интересней, чем принимать участие в строю – сейчас пока смотреть не на что, но мы обязательно научимся ходить красиво, вот увидите, научимся.
Наша рота прошла два поворота и вышла на стартовую линию, с которой начался не только наш первый торжественный марш через плац, но и новая жизнь – жизнь курсантов учебной десантной дивизии.
К БОЮ!
• (Здесь и в других случаях, не оговорённых мной, при обращении к любому подразделению все должны отвечать, за редким исключением, слаженно и в один голос).
• Бур, Буреть – проявлять неоправданную упёртость в выборе направления выхода из создавшейся ситуации.
• К бою! – интенсивное отжимание в упоре лёжа на кулаках. Поверхность, на которой ты стоишь, в учёт не берётся, а зачастую даже используется как наказание, так как после отжимания в луже или нечистотах даётся пятнадцать минут, чтобы привести себя в порядок для построения в общий строй. Данная команда, поданная старослужащим любого звания, должна выполняться мгновенно. Используется для острастки забуревшего, чтоб тот включил мозги. Является пограничной чертой, после чего идёт физическое уничтожение20 “противника”!
Нашим парадным строем командовал совершенно невысокий майор по фамилии Костин, его заместитель, в пику ему, был высокий и худой.
Расположение роты находилось на втором этаже казармы, который разными подъездами делила с нами третья рота. Первый этаж был поделён на сейфовое хранилище и учебные классы. Фасадом наша казарма выходила прямо на плац. Удобство небольшое, так как всегда на виду, но при выходе с плаца (то есть с каждого построения) нам не требовалось, печатая шаг, нанизывать на сапоги лишние метры до своих расположений, да и на зарядку мы всегда выбегали первыми, а это немаловажные минуты две на заправиться и привести себя в порядок.
После прохождения по плацу рота выстроилась вдоль теперь уже нашей казармы, причём там же, но правее, стояла и третья рота – места хватало всем.
Ротные отцы-командиры, пройдя плац, прямо на марше вышли из строя и проследовали в курилку. Командовать ротой остался высокий широкоплечий старший сержант срочной службы – такой холёный, довольный ариец с малозаметным акцентом и широкой улыбкой дурака.
– Значит так, бойцы, те, кто меня не знает, запомните или сделайте себе зарубку на причинном месте, – он стоял, заведя руки за спину, согнув их в локтях и скрепив ладони в замок, – меня зовут Радвила! Я старшина вашей роты, то есть четвёртой. Всем ясно?!
– Так точно!
– Согласно уставу, при отсутствии в подразделении командиров роты офицерского состава управление ротой переходит старшине роты. Всем ясно?!
– Так точно!
– Нет, видно, не всем! Не слышу единства в голосе! – Он стоял и улыбался, словно нас тут сто клоунов, а он один такой беззаботный зритель. – Всем ясно?!
– Так точно! – мы выдохнули из себя эти слова, чтоб он только стёр свой идиотский улыбон.
– Вот, теперь вижу, что ясно всем. – Но улыбка всё же осталась, и он продолжил. – Сейчас те, кто не знаком со своими командирами, познакомятся, а далее каждый взвод действует по заранее намеченному плану. Гарик, подойди ко мне!
Из строя первого и третьего взводов вышли младшие сержанты и принялись отдавать своим подразделениям команды, а наш младший сержант вялой походкой кавалериста подошёл к старшине, и они начали о чём‑то вполголоса переговариваться. Мы стояли и ждали приказаний.
На душе было тоскливо. За неполных две недели я четыре раза поменял обстановку, и каждый раз приходилось приспосабливаться, чтоб обеспечить себе достойную жизнь или существование. Как здесь? Кто эти парни, стоящие со мной в едином строю? Как я смогу себя показать? Смогут ли они оценить меня по достоинству, и смогу ли я принять их оценку?
Я неоднократно доказывал, что лидер, и мне не пристало ходить под кем-либо. Я могу быть только наверху или не будет никого! Для достижения этой цели можно тратить много времени, но моя натура подсказывает – быстр тот, кто не спешит.
…Однажды в нашей школе возродили УЧКОМ (ученический комитет). Основной задачей комитета было воздействие на отстающих учеников посредством изменения их среды обитания, то есть дома или во дворе. У меня на тот момент была пара двоек по разным предметам и кол по истории. Считая, что эти оценки поставлены незаслуженно – по этой, да и не только, причине, я их от мамы тщательно скрывал.
Сижу дома, пью чай – звонят! Открываю дверь, стоит и нагло лыбится в полном составе УЧКОМ класса.
– Чё припёрлись? – Не дожидаясь объяснений, начинаю прикрывать дверь.
– Мы не к тебе, а к твоим родителям, – заявила председатель УЧКОМА Мамина Наташа.
С ней мы учились с первого класса. Отличница, красавица, душой комсомолка и даже парторг, но уж очень похожа на мою маму в период её девичества. Я ей симпатичен, но мой статус отстающего в учёбе хулигана претит заводить со мной дружбу. А я и не настаиваю. У меня уже появилась своя любовь, и я её и не скрываю.
Мама почувствовала, что возле двери заминка, и быстрым шагом пришла с кухни.
– Саша, там кто?
– Майя Петровна, это мы, члены УЧКОМА. – Малина решила начать выполнение назначенной миссии.
В общем, был чай с пирогом и беседа, причём она не за мою успеваемость, а просто так.
Под конец мама сама задала вопрос: «Девочки, а как Саша учится?»
Малина, за мою любовь не к ней, раздражение мало скрывала, но, мечтая переориентировать, готова была закусать меня, хотя порывы к примирению у неё всё же случались – как мартовское потепление на среднем Урале.
– Вы знаете! Плохо, – горестно выдохнула она. – Вот сегодня, например, Саша получил кол по истории.
Моя надежда на её нерешительность рухнула. Эта откровенная зараза решила меня подставить по полной, и думаю, что причиной тому был троллейбус, из‑за которого мы накануне поругались.
…Я частенько ездил на троллейбусной колбаске, а, чтобы сократить расстояние от остановки до школы, научился, тормозя по накатанному машинами снегу, съезжать с дороги в сугроб обочины. Она это увидела и с беспокойством высказала мне мою неправоту. Вообще-то это часть другой истории, но тогда мы с ней в холле школы первый раз откровенно поругались, и это уже была не детская притирка характеров, а настоящее следствие с последствием…
Историю я уверенно знал на пять. Просто, взахлёб дочитывая книгу об Александре Македонском, у доски тройку раз я нарёк Невского Македонским. Думаю, что он это пережил с достоинством, так как его деяния я описал в точности согласно учебнику – он-то промолчал, чего не скажешь о вспотевшей за него учительнице! Моё примирительное объяснение она слушать не стала и поставила кол. Он-то как раз и послужил Наташке поводом, чтобы войти в мой дом и поквитаться за мой нервный посыл её во “леса”!
От пионерского заявления Наташи у всего доблестного УЧКОМА на лицах появился румянец, так как после дружеского чаепития выглядело это откровенным стукачеством, а так делать нехорошо – чему учили наши дворы, школы и детские рассказы о дедушке Ленине!
Для моей мамы откровение оказалось незапланированным – она ахнула и, схватившись за сердце, налилась краской.
Валя Дудина, моя вспыхнувшая звездой любовь и соседка по парте, взяла инициативу в свои руки: “Давайте, девочки, пойдёмте, уже поздно!”.
Весь УЧКОМ перевалился из мизерной кухни в небольшой коридор. Четыре члена классной “правиловки” с нарастающим чувством вины принялись ошпарено одеваться. Прихожая была маленькой, Валя стояла в коридорчике, который вёл на кухню и ждала, когда оденутся остальные. Я, как настоящий кавалер, помог ей надеть пальто и замер, мучимый сознанием содеянного, а больше той несправедливости, которая сейчас произошла и в скором времени продолжится после оставления сими доброхотами нашего жилья.
Когда дверь была уже открыта, и первая отступающая активистка занесла ногу через порог, Валя, повернувшись к маме, сказала: «Вы знаете, Саше ставят оценки не за знания, а за поведение!».
Одно слово, разрядившее ситуацию, расставило всё и вся на места! …
Вот и сейчас, в который раз сменив обстановку и нарастающих друзей, хотелось войти в коллектив таким, какой ты есть, а не каким нарисуют другие.
Сарказм мужского коллектива безграничен. Как можно подняться среди равных?! Только подмяв себе подобного! Достаточно неверного слова, и любой остряк прикрепит к тебе кличку.
И всё!!!
Она, как наколка, нестираемой канвой прошьёт твоё тело и останется в тебе навсегда. Но ты есть сам индивидуум и не обязан доказывать всем, что ты достоин быть равным. Мы все равны и мы все достойны!!!
Достойны? Кого или чего? Равны? Кому и в чём? Жёсткая философия суровой жизни.
Стоя в строю, соображаю, с кого начать. Мне обязательно надо выделиться, чтоб подняться на вершину, а там…Я не знаю, что будет на ней, меня просто туда влечёт и я её хочу. Сейчас понимаю, что её хотят все, но в тот далёкий день мне казалось, что туда очереди нет, и я по очереди Первый.
Но сначала следовало оглядеться.
Наш младший сержант кивнул головой и, развернувшись на каблуках, вернувшись ко взводу принялся командовать: «Равняйсь! Смирно! Разойдись!» – Каждую последующую команду он отдавал с задержкой на её выполнение.
У Гарика было своё виденье на знакомство с личным составом. Он не посчитал нужным представиться, а сразу начал управлять.
– Взвод! В шеренгу, по одному! Стройся! – Он встал по стойке смирно и поднял левую руку в сторону на уровне плеча.
Роста мы были разного, но никто не хотел быть ниже рядом стоящего
– Так, закончили ползать, как мухи по стеклу! – выказал своё нетерпение Гарик. Мы быстро разобрались по свободным местам и замерли. – Равняйсь! Смирно! На первый-третий рассчитайсь!
– Первый! Второй! Третий! – каждый по очереди выкрикивал свой номер, голова произносящего номер поворачивалась в сторону следующего, словно передавая эстафету от первого к последнему.
– …! Первый! Второй! – последний произнёс свой номер и, вытянув перед собой левую руку, прокричал: «Расчёт окончен!»
– Взвод! Первые на месте! Второй, третий, левое плечо вперёд! Марш! – И, словно крылья веера, шеренга, придя в движение, стала разрываться на сектора.
Первые номера стояли, перебирая под собой ногами, а вторые и третьи, сохраняя линию из трёх человек, стали двигаться каждый по своей дуге.
– На месте!
Мы засеменили ногами, изображая ходьбу в пантомиме.
– Стой! Раз, два!
Сделав два холостых шага, взвод прекратил движение. «Равняйсь!». Мы выровняли ряды. «Смирно!». «Вольно!».
– Так, Тела, – брезгливо окрикнул Гарик, – посмотрели налево, посмотрели направо, одним словом, огляделись и запомнили своё расположение в строю.
Я огляделся, моё место самое козырное – центр строя. То, что надо.
– Разойдись! – Звук «р» у Гарика был особенный, словно любимый. Он его и выделял, и смягчал одновременно. – Взвод! В колонну по три стройся! – Слова звучат мягко, без напора, но с командной ноткой. – Разойдись!..
Гарик своеобразно красив. Знаете, такой сын раздольной степи. Смуглая кожа, вполне европейские черты лица со слегка поджатыми уголками глаз. Стандарт роста в ВДВ – метр семьдесят четыре – Гарик в нём, но фигура сына кочевого народа визуально его уменьшает. Кажется, что он ниже всех, а значит, менее достоин нами командовать, и это огорчает. И вообще, кто ниже ростом – тот коротыш, а это в подчинении ведёт к внутреннему сожалению.
– Взвод, в колонну по три стройся! – Его голос, как голос благодарного воспитателя, с каждым новым построением становится мягче. – Разойдись!
– Взвод, в колонну по три стройся! – Мы молниеносно выполнили команду и замерли, чтоб вновь разрушить строй. – Ну, уже неплохо, но тренироваться будем. И если вы не будете вести себя, как стадо баранов, то и мне не придётся быть пастушьей собакой.
Его манера говорить, подбирая слова и складывая их в длинные смысловые фразы, указывала на его образованность. Я только-только окончил техникум и чувствовал разницу между человеком, поднявшимся на холм науки, и тем, кто остался пастись на просторах равнин несбывшихся надежд. Гарик не стрелял фразами из Омара Хайяма, но его порой мудрые высказывания были отчасти приняты мной как девиз для выполнения определённых жизненных действий.
– Так, кто из вас был уже в медсанчасти?
– Й-я, – проблеял, подняв руку, высокий новобранец, стоящий в центре первого ряда взводной колонны.
– Отлично. Как зовут? – Гарик прищурил глаза и стал быстро оценивать данного индивидуума.
– Оле-е-ег. – Снова проблеял кучерявый в мелкий завиток.
– Ты чё, Тело! Издеваешься!?! – От добродушного Гарика не осталось и следа. Перед нами стоял палач с восточного рынка – сейчас кого-то будут резать на ремни?! – Отвечай по уставу! Переросток! Ты меня кадришь, что ли! Совсем опупел! Отвечай!
– Рядовой Го‑о‑олышев. – Если б не ветер в мою сторону, то нашего сержанта хватил бы удар, а блеющий умер бы от разрыва “сердечной жилы”.
– Рядовой Голышев, товарищ сержант! – Меня словно кто ударил в спину и заставил выкрикнуть эту фразу.
– Кто это сказал? – Голос страшного Гари ослаб и принял тон заинтересованности.
– Я, товарищ сержант! – без страха подал голос я и молодцевато продолжил, – Рядовой Куделин!
– Рядовой Куделин, выйти из строя! – А вот этой каверзы я и не ожидал.
Когда солдат выходит из глубины строя, он кладёт свободную от оружия руку на плечо впереди стоящего, тот, в свою очередь, жмёт плечо своего впереди стоящего и так до самого первого. Первый, получив заветный сигнал, делает шаг вперёд и шаг в правую сторону. Второй в это время продвигается на два шага вперёд и делает шаг в сторону, но уже в левую, а за ним уже движется третий, который, выйдя из строя, делает шаг вперёд и в сторону, чтоб встать перед первым. Четвёртый проделает весь путь третьего, но встанет перед вторым.
Словно сказочный бутон, раскрывался наш строй, чтоб выпустить на свет божий Дюймовочку – я стоял пятым. И, как только, выйдя из строя, я приставил ногу к ноге, строй начал сворачивать свой бутон в обратном направлении, чтоб напрочь отрезать меня от моего тёплого места.
– Рядовой Куделин – старший! Ведёшь взвод в медсанчасть, Голышев подскажет, там дожидаться меня. Ясно!?
– Так точно! – Я неумело взял под козырёк и развернулся кругом, чтобы отдать первую свою команду. – Взвод! Равняйсь, смирно! Вольно! Вторая колонна, задние, сомкнуть строй!
Своей командой я полностью отрезал себе путь к отступлению. Шестой стал пятым, а остальные, стоящие за ним, также сделали шаг вперёд, чтоб хоть как‑то повысить себя в общем строю.
– Взвод! Прямо! Шагом! Марш! – подражая утреннему прапорщику, скомандовал я.
Взвод двинулся вперёд, но шаг был не так твёрд, как если б им командовал сержант или офицер, и я сознательно решил исправить положение.
– Раз! Раз! Раз, два, три! – Некоторые принялись печатать шаг, однако многие не могли поверить, что ими командует равный, и я проявил настойчивость. – Раз! Раз! Раз, два, три! Взвод, смирно!
Команду «Смирно» приняли все, ноги поднялись на предписанные тридцать пять сантиметров, шаг стал чётким. Сомнения улетучились – я обрёл уверенность и власть!
– Вольно! – Мой голос уже отлил командные нотки.
Часть просто кишела офицерами, и чтоб не нарываться, при встрече с майорами я приказывал взводу перейти на шаг «Смирно, равнение на…». Всех, кто был рангом ниже, я игнорировал. Но вдруг какой‑то капитан меня остановил, преградив своей рукой, как шлагбаумом, дорогу.
– Воин, а вы почему честь не отдаёте старшему по званию? – Взвод спокойно следовал в заданном направлении, а я, сбитый волной со своего капитанского мостика и потерявший управление, запаниковал.
– Согласно уставу воинской службы вы, находясь вне строя, должны отдавать честь любому военнослужащему, двигающемуся вам навстречу. Причём за три шага до старшего по званию вы обязаны перейти на строевой шаг. Ясно!?
– Так точно! – Я вздёрнул руку к виску и рысью помчался в сторону удаляющегося взвода.
– Воин, стой! Ты из какого подразделения? Стой, тебе говорю!!! – Навязчивая вежливость данного командира пропала, и он рванул за мной, покрывая матом спину.
Я слышал приближающиеся шаги, но его остановило то, что дало мне ускорение.
Там вдалеке плыла мина, и в любой момент борт набравшего обороты корабля мог быть повреждён, а командир погибнуть, не доведя судно до порта его назначения.
Впереди, походкой отдыхающих навстречу бесконтрольно шедшему взводу двигались два главных командира части, которые командовали первым нашим парадом.
– Взвод, смирно! – Все словно только этого и ждали. Шаг был шикарный. – Равнение на! Ле! Во!
Сам я, подав корпус вперёд, высоко поднимая ноги, стал двигаться возле взвода. Оба военачальника остановились и, приосанившись, отдали честь проходящему строю и его командиру. Проходя мимо наших отцов‑командиров, я увидел, что они мне широко улыбаются, разве что не смеются.
– Что я делаю не то? – метнулась мысль, и я скосил взгляд на взвод.
– Вольно! – прохрипел голос комбата.
– Вольно! – крикнул я и отдал честь.
«Боже! Какой стыд!!!» – Мысль дала импульс и схватила за сердце. Я шёл, не отдавая честь рукой, приковав свои руки к бокам. Боже, какое уродство я только что изобразил!!! Мне было стыдно и досадно одновременно.
Взвод шёл своей дорогой к намеченной цели, рулевым был Голышев. Он шептал передним, куда надо повернуть, и они сами выбирали траекторию движения. Наш путь лежал вдоль утреннего редкого сада и большого склада. Не поворачивая в сторону автопарка, колонна проследовала прямо. С левой стороны дороги стоял одноэтажный клуб, а рядом, через лужайку – небольшое здание медсанчасти. Фруктовый сад по левую сторону дороги простирался дальше и упирался в территорию, огороженную колючей проволокой, посредине которой стояло одноэтажное здание из красного кирпича с маленьким плацем, размеченным линиями. В это время там стояла группа солдат с автоматами и производила какие‑то непонятные для нас движения. Автоматы их были необычно коротки и издалека казались игрушками.
Мы подошли к дорожке, ведущей в медсанчасть, возле которой находилась курилка небольшой вместимости.
– Взвод! Раз! Раз! Раз, два, три! Стой! Разойдись! – Никто метаться, как перед сержантом, не стал, а каждый вывалился из строя сам.
– Можно перекурить. – Мой голос потерял напор и зазвучал, как эхо заблудившегося в лесу.
– Без тебя знаем, – прошлёпал губами юнец с лицом наглой мартышки и походкой разгильдяя.
«Шлёпогуб» – окрестил его я: «Саня! Опасность! Торпедная атака!!!», «Может в рожу и затоптать?!»
Так и подмывало застроить взвод ещё на разок, чтоб дослушали до конца, но это был бы уже явный перегиб, и я, смешавшись с толпой, решил пока затеряться.
Курилка быстро набилась телами моих сослуживцев, которые не забыли оставить место и для меня. Доставать свою сигарету уже не пришлось – её подали.
В скором времени к дорожке подтянулся ещё один взвод нашей роты, и мой авторитет укрепился сильней.
Взвод привели два младших сержанта. Один из них, словно брат Шлёпогуба – похож прям один в один, но разница в цвете волос и звании отдаляла их на разные планеты. Второй был похож на молодого Ипполита Матвеевича Воробьянинова из книги «Двенадцать стульев». Фактура, фигура, руки, длинная шея с кадыком – ну, он, да и только.
– Кто старший?! – Мартышка в погонах улыбалась буквально до ушей.
В курилке сразу началось движение, и на скамейке образовалось столько пространства, что я смог бы прилечь.
– Я. – Я одиноко сидел посреди освобождённого пространства.
– Ты чё, боец? Нюх потерял?! —Бренча губами и сглатывая слюни затараторил младший сержант – Ты где находишься? Дух! Перед тобой старший по зва-н-и-ю! – Мартышка готова была выпрыгнуть из своей одежды, чтоб меня покусать.
– Я!?! – Я нагло отвалился и сел, как фон барон. – В курилке! А тут, насколько я понимаю, все равны.
– Ты чё, душа-а-ра? В пятак хочешь, ты из какой роты? – Он напрягся и сжал кулаки.
– Саня, подожди, не горячись, успокойся! Мальчик ещё не въехал, где он и с кем разговаривает. – Киса Воробьянинов положил руку на его плечо и обратился ко мне. – А ты, воин, обязан проявить уважение к старшему по званию!
– Согласен уважать всех, кто уважит меня! – Я немного приосанился и сменил свою наглую позу на более скромную.
– Ипполит, ты видишь? Да он издевается! – Мартышка корчилась, вырываясь из железной хватки хозяина, а тот просто держал руку на его плече и никаких усилий не прилагал.
– Ладно, остынь. – Он лёгким движением отодвинул Мартышку назад, и проследовал в курилку, которая гостеприимно приглашала присесть всех желающих на свои опустевшие сиденья.
– Дай закурить. – Ипполит присел рядом и улыбнулся прямо в лицо.
Я протянул початую пачку «Примы», он своими длинными пальцами выудил из неё сигаретку и прикурил от своей зажигалки.
– Знаешь, воин, представь такой разворот, – затянувшись, он не стал выдыхать дым, а, говоря, выпускал его из себя при произношении гласных звуков, – вот ты прослужишь здесь полгода и, отучившись, станешь младшим сержантом, и вдруг какой‑то сопливый новобранец станет тебя равнять с собой, ссылаясь на неприкосновенность курилки. А как же устав, согласно которому он обязан уважать старших командиров и не давать им повода возлагать на него дисциплинарное взыскание?! А как отнестись к статье опять-таки устава, согласно которой командир обязан добиться выполнения приказа вплоть до применения оружия?!
Говорил он складно, убедительно и быстро, словно на выдохе. Вдох он использовал, чтоб затянуться сигаретой, а выдох применял для дела. На меня классически наезжали, я понимал, но не знал, как прекратить этот литературно-познавательный понос неизвестного мне командира.
– Короче, пацаны, чё вы хотите? – Я пошёл в бур.
