Александр Койфман
Поиски в пути
В оформлении обложки использована картина Sefedin Stafa «Fedio Eimi»
© Койфман А. А., 2020
© Sefedin Stafa, 2020
© Оформление. ООО «Свиньин и сыновья», 2020
* * *
Неизбежность
От автора
Когда я написал первый вариант этой повести, две мои постоянные читательницы резко критиковали ее. Им не нравилась героиня, не нравилась в принципе возможность близких отношений пары, в которой женщина значительно старше мужчины. Их замечания как будто говорили: «Как так? Мужчина должен быть хоть немного старше своей спутницы».
Почему?! Почему не может быть наоборот, если им двоим хорошо вместе. Есть известные примеры. Агата Кристи в возрасте сорока лет вышла замуж за двадцатишестилетнего археолога Макса Мэллоуна. И они прожили вместе сорок один год. Не буду упоминать президента Франции Макрона и его прелестную супругу. Есть и не очень удачные судьбы – тридцатисемилетняя Неелова и двадцатиоднолетний Каспаров не смогли удержаться вместе больше двух лет. Но там большая вина мамы Каспарова. Да и среди моих знакомых и их друзей имеются такие примеры. Почему женщина должна стесняться своего молодого друга? Были и замечания от третей читательницы, с которыми пришлось согласиться. Надеюсь, что новый вариант представленной читателю повести, немного объяснит этот относительно новый феномен, новый тренд.
Все имена и фамилии действующих лиц изменены. За случайное совпадение фамилий с реальными лицами автор не несет ответственности.
Вступление
18.07.18, среда. Лимере.
Наверное, это случайность, но вечером, когда переделала все домашние дела, села в кабинете за столик у книжных полок и хотела найти что-нибудь давно нечитанное, на глаза попалась моя толстая тетрадь-дневник, в которую я заносила когда-то все события дня, свои мысли, переживания. Впрочем, когда-то – это не совсем верно. Ведь последний раз я обращалась к дневнику всего лишь года полтора назад. Взгляд скользнул дальше, продолжая поиски забытого, и сразу же вернулся назад.
Лениво взяла тетрадь в руки, открыла последнюю исписанную страницу. Да, последняя запись сделана 3 января 2017 года. Проглядела несколько строк. Ерунда, впечатления о праздничном столе. Ленивые, скучные впечатления о скучном походе втроем в ресторан, где мы отметили наступивший Новый год. Это было в Бельгии, в скучнейшем городке Генте. Мы тогда здорово поддали, делали вид, что нам весело. Мы – это я, Анна из Англии, всегда забываю, как называется ее деревушка, где она теперь мучается, и Мари из Питера. Почему мы попали в декабре в Гент – не помню. Кажется, это Анна, когда устроили видеоконференцию, предложила уехать на Новый год в глушь. Я еще посмеялась тогда: «В тайгу что ли?» А Мари парировала: «Холодно в тайге сейчас. Лучше в Европу закатить». Тогда и решили, что Гент самая подходящая глушь. Наверное, были неправы, на Рейне можно найти более глухие места. Но думать, выбирать было лень, так и решили.
Заглянула в начало. Сморщилась – дневник открывается записью от 17 июля 2012 года. Много самобичевания.
Да, помню, я тогда, после разрыва с Игорем, укатила из Рима к себе во Францию, злая на себя как черт. На то, что не могу выбросить его из головы, из жизни. Надеялась, что у своих виноградников остыну, забуду его наконец. Зачем мне портить ему жизнь, зачем навязывать свое присутствие? Закрыла тетрадь, закрыла глаза, вспоминаю. Не вышло тогда забыть, даже дернулась однажды позвонить ему, но остановилась. А потом, в октябре, укатили с Анной и Мари в Ниццу, хорошо отдохнули, но все испортила дурацкая история с Тадеушем. Бр-р-р, как вспомню, так вздрогну, неприятно ощущать себя полной дурой. Но что было, то было.
Не захотела вспоминать, начала искать предыдущую тетрадь. Тетрадь нашлась, засунула я ее между томами Фейхтвангера. Почему и когда – не помню. Открыла, полистала, вчитываясь в некоторые строки… Наткнулась на слова о том, как в Париже перед отъездом в Израиль порвала и выбросила в мусорное ведро стихи, неоконченные рассказ и пьесу, записки о Мюссе, мои эскизы костюмов к пьесе. Все, что накопилось за несколько лет шатания от одной идеи к другой. Тогда все это показалось мне неестественным, надуманным. Но и не могло у меня быть иной реакции на эти попытки творчества – слишком резкий предстоял переход от обеспеченной жизни к неизвестности.
Закрыла тетрадь, задумалась. О чем? О своей несуразной жизни. О том, что не сделала ничего из того, о чем мечтала в школе и университетах. О ненаписанной книге, о забытом уже замысле исследовать творчество Мюссе и найти прототипы возлюбленных его главного героя. Тогда, в Париже, я пыталась писать, не имея никакого жизненного опыта, опираясь только на мнения и мысли, почерпнутые из множества прочитанных книг. А теперь? Теперь, когда судьба достаточно поиграла мною, есть ли у меня опыт, есть ли у меня что-то, что следует сказать другим? Ведь вот, передо мной материал реальной жизни. Это не выдумки праздной девицы, молодой заботливо оберегаемой мужем мамаши. Но будет ли моя жизнь интересна кому-то? Что я скажу нового, описывая свои блуждания? Не покажется ли моя так безрадостно завершившаяся любовь к молодому художнику очередной прихотью обеспеченной женщины не первой молодости? Не знаю, но буду пытаться. Пытаться, даже если это останется только книгой в одном экземпляре, только для меня. Ничего не изменю в записях дневника, но попытаюсь осмысливать, почему я писала именно так. И буду сразу переносить все в компьютер. Кстати, нужно бы и в Париже установить комп, не таскать же его с собой.
Часть I
Я
Глава 1
18.07.18. Лимере.
Так как я пишу в основном о себе, то, наверное, нужно представиться. Мне сорок пять лет, вдова уже девять лет. Неяркая шатенка, никогда не пыталась перекраситься в блондинку или брюнетку. Чуть выше среднего роста. Да, забыла – шестьдесят два килограмма. Все мои попытки вернуться к прежним, естественным шестидесяти килограммам пока безуспешны, к сожалению.
Я записи начала делать в двухтысячном, когда уехала от Франсуа. Было плохое настроение, тяжело переживала неустроенность жизни в Израиле. Ведь дура была, не желала ничего принимать от Франсуа, хотя он искренне хотел помочь мне. Почему-то считал себя виноватым, хотя винить во всем надо было меня, надеялся, что вернусь к нему. Тогда, в двухтысячном, хотела самостоятельно пробиться в жизни, хотя и не представляла, что и как для этого нужно делать. Первый год был кошмарный. В Израиле одновременно оказались десятки тысяч таких, как я: из больших городов, с высшим или неоконченным высшим образованием, из хороших семей, с большими претензиями к жизни, так как мнили себя особенными. Но реально мы не обладали востребованными в Израиле профессиями: филологи без знания иврита, искусствоведы, музыканты. Тогда даже инженеры не могли найти работу по специальности. Что уж говорить о таких, как я. Девушки и женщины из маленьких городков Украины и Белоруссии легче адаптировались – сразу искали места продавщиц, шли мыть полы, ухаживать за стариками.
Мне, репатриировавшейся из Франции, пришлось не сладко, ведь там я не работала ни дня. Муж – профессор Сорбонны из обеспеченной семьи – имел высокооплачиваемую работу, квартиру в Париже, дом и приносивший приличный доход виноградник на Луаре. Он не хотел, чтобы я работала, а мне это казалось естественным.
Открыла первую страницу дневника – какие-то банальности, жалобы на соседей марокканцев, подсчеты денег. Полистала дальше – ведь самой понятно, что ищу. Вот оно…
25.07.08, пятница. Тель-Авив.
Смешное приключение. Валяли вечером на пляже дурака с Аней, познакомились с двумя молоденькими солдатиками. От скуки что ли? Нужно быть серьезнее.
18.07.18. Лимере.
И все. Так мало о том, что позднее изменило всю мою жизнь. Заложила в тетрадь карандаш, отложила ее, сижу, вспоминаю.
Долго из своего ателье уговаривала по телефону Аню поехать вечером на пляж. А она уверяла, что хочет вечером что-нибудь посмотреть в окрестностях. Как будто есть еще что-то, что она не видела этим летом. Ведь провела в Израиле уже две недели. Уболтала, вечером заехала за ней к себе домой, заодно переоделась, добрались до пляжа, отошли в сторонку от большой семьи марокканцев, расположились, трепались о чем-то несущественном. Народ постепенно расходился, когда неподалеку бросили свои мешки два солдатика. По-другому я и не могла их мысленно назвать, они были всего лишь лет на шесть-семь старше моего Пьера. Они сначала немного дурачились, возились на песке, потом начали тихо говорить о чем-то. До нас доносились обрывки их слов, но мы и не прислушивались, болтали о своем. Я в очередной раз стала укорять Аню, что ей пора найти настоящего мужика, выйти замуж. Она отбивалась, мол, где его найти, настоящего. Я говорила, что, если сидеть в своем Эдинбурге в бабском коллективе кафедры, а вечерами отсиживаться дома, ничего не найдешь. Тут она взвилась:
– А ты нашла кого-нибудь после твоего Франсуа?
– Сравнила… Я тебя старше на два года, побывала замужем. Сын есть, хоть и почти не вижу его. Все исполнила, с меня взятки гладки. Да и не всегда я одна, были у меня мужчины.
– Если ты про того бизнесмена, как его зовут… Йося? Да, Йося, так ничего же у тебя с ним не получилось. А зря, солидный мужичок, судя по твоим описаниям. Не смогла удержать?
– Неправда. Я сама с ним рассталась. Да, солидный, преуспевающий. Но до чего же скучный! Все про свои сделки долдонил. Да еще врал, что жена больная, что он с ней не живет. А пойти со мной куда-нибудь боялся. Пытался подарками отделаться. Как будто они мне нужны… Я его быстро раскусила, показала на дверь. Да я ж тебе писала…
– И все? Слабо, подружка. Так ты на старости лет тоже одна куковать будешь.
– Аня, некогда мне мужиками заниматься, в ателье дел невпроворот. Я же все эскизы рисую. Девочки только выкройки по ним делают и шьют. А если захочу – любого мужика захомутаю. Но зачем мне лишние заботы?
– Рисуешься? Любого мужика… Вон, смотри, видишь рядом эту парочку? Давай, познакомься… – И расхохоталась. Так громко, что солдатики оглянулись на нас.
Я тоже посмотрела на них. Без формы они стали похожи на вытянувшихся подростков. Хотя, может быть, я и не права – бицепсы у обоих в порядке.
– Ты что, в своем уме? Это же дети еще.
– Но ты же сказала, что любого мужика…
– Мужика, а не ребенка.
– Где ты видишь ребят? Скажи, что сдрейфила. Болтушка. Давай на бутылку настоящего шампанского поспорим, что не сможешь очаровать.
И опять рассмеялась. Солдатики снова посмотрели на нас, уже внимательнее. Я разозлилась, будет она еще надо мной смеяться.
– Захотела бы, познакомилась. Тоже мне – проблема. Очаровывать не собираюсь, а познакомиться – нет проблем. Хорошо, спорим на бутылку.
– Иди, знакомься!
Встала, независимо направилась к воде. Но чуть наискосок, чтобы видеть краем глаза, смотрят ли на меня солдатики. Смотрели. Зашла в воду, поплескалась, специально втянула живот, повернулась боком показать бюст, окунулась и поплыла, сильно расплескивая воду, вроде почти не умею плавать. Место это хорошо знаю, чуть дальше от берега имеются небольшие ямки. Подплыла к ним, сделала вид, что пытаюсь стать на дно и проваливаюсь. Выскочила на поверхность, замолотила руками по воде, погрузилась снова и вновь на поверхности имитирую неуверенность и страх. Громко ойкнула – кричать «помогите» не хочется, это уж слишком. Мельком взглянула на берег – вижу, что один из солдат бежит по воде – бросился спасать меня. Еще раз окунулась с головой. А он уже рядом, подхватывает меня, то есть схватил за волосы и тащит от ямки. Наверное, его так учили в армии спасать тонущих. Ладно, волосы у меня крепкие, выдержу. Но как только он «вытащил» меня из ямки, стала на ноги. Развернулась к нему, так что он отпустил мои волосы, гляжу на него испуганными глазами. Или мне так кажется, что умудрилась имитировать испуганные глаза. А он так участливо говорит:
– Не бойтесь, все уже в порядке.
Я только моргаю глазами, вроде не отошла еще. Потом вымолвила:
– Спасибо, я ужасно испугалась.
Ведь сразу поняла, что он русскоязычный, хотя он сказал на иврите. Из воды двинулись вместе. Но на берегу он отошел к привставшему с песка приятелю. Я тоже плюхнулась рядом с Аней. А она улыбается, большим пальцем показывает вниз – мол, проиграла, ничего не получилось… Я потихоньку показала ей кулак, встала, подошла к солдатикам:
– Еще раз спасибо за спасение.
Имитирую умильную улыбку. А тот, который меня «спасал», встал, озабоченно спрашивает:
– Можно будет узнать, как Вы себя чувствуете? Иногда последствия сказываются только в следующие дни.
Я не маленькая – рост метр шестьдесят девять. Но он выше меня на целую голову. Хорошо растут здесь мальчики на южных хлебах. Гляжу на его загорелый торс…
– Нет, нет. Все нормально. Незачем вам беспокоиться…
А Аня приподнялась, подсказывает:
– Лизу легко найти на Бограшева, в ателье, если будете волноваться.
Солдатик посмотрел на нее:
– Спасибо, найду.
Все, вроде, событие исчерпано. Возвратилась к Ане. Полежали еще немного, я заявила, что хочу ужинать, и мы ушли, не оглядываясь на солдат, которые тоже начали собираться. Ужинали у меня дома – Аня всегда останавливается у меня, когда приезжает в Израиль. Мы с ней подружились еще в университете, в Питере. Она была на курс младше, но ходила на тот же семинар по французской литературе, что и я. Мне отчим оплатил год учебы в Париже, там я и познакомилась с Франсуа. Иногда созванивались с Аней. А потом она выбралась в Англию, вернее в Шотландию, да так и застряла в Эдинбурге – преподает в колледже. Мы встретились вновь, когда я с Франсуа отдыхала в Шотландии. Пьеру тогда было три года, остался с няней в Париже. Переписывались, а когда я купила свое ателье и сняла приличную квартиру, она стала приезжать ко мне почти каждый год на недельку-две.
Следующие три записи не стала читать, не интересно, но четвертую прочитала два раза.
01.08.08, пятница. Тель-Авив.
Уже закрывала ателье, когда вошел солдат с вещевым мешком и автоматом. Или ружьем? Не разбираюсь. Посмотрела на него и чуть ли не расхохоталась. Лицо напряженное, хмурое, переминается с ног на ноги. Это же мой «спаситель»! Молчит.
– Здравствуйте, еще раз спасибо. Вы тогда не представились.
– Игорь. Игорь меня зовут.
– Здравствуйте, Игорь. Как Вы меня нашли? Да проходите, не стойте в дверях. Меня зовут Елизавета Дюкре.
Прошел и стоит.
– Положите ваш мешок и оружие. Никто их не возьмет, – указала на свободный стол.
Помялся, положил мешок не на стол, а рядом с ним. Оружие прислонил к нему. Потом пригласила к себе. Накормила. А утром отправила домой.
18.07.18. Лимере.
Слишком коротко тогда записала, очень сухо. А ведь было немного смешно и очень странно. Нет, не подумайте, ничего между нами не было и не могло быть. Но помню уж слишком детально. Возможно, потому, что позднее вспоминала все много раз. А разговор был простой:
– Вы только что с базы? Далеко она?
– Да, с базы. Она южнее Беер-Шевы. Я прошел по Бограшева, как сказала Ваша подруга. Увидел Вас в окне.
– Понятно. Вы, наверное, проголодались? Приглашаю Вас поужинать. Тут рядом нормальное кафе имеется.
– Да нет, я не голоден.
– Не верю, даже если обедали на базе, прошло много времени. Не возражайте, Вы же мой спаситель. Я не хочу быть неблагодарной.
А сама внутренне улыбаюсь, непонятно чему. И довольна, что зашла днем в соседний салон, привела голову в порядок.
– Я сейчас закрою все, мешок и оружие можете оставить здесь. Никто его не возьмет.
– Нет, оружие я не могу оставить.
Посмотрела на него. Может быть, ему некуда пойти, если он в ателье заявился с оружием и мешком.
– Игорь, вы в Тель-Авиве живете?
– Нет, в кибуце. Здесь слишком дорого.
Все понятно. Ехать неизвестно куда, потом не смог бы до вечера вернуться в Тель-Авив, а завтра шабат. Сама немного даже горда. Все-таки выиграю спор с Аней. А она-то мне звонила из Эдинбурга, смеялась, что с меня шампанское.
– Тогда пойдемте ко мне. Я тут недалеко живу. Найду, чем накормить.
Вижу, что он в растерянности. Наверное, сам не понимает, зачем меня искал. Нужно его успокоить.
– Заодно вещи ваши постираете у меня. Не беспокойтесь, у меня вы никому не помешаете.
Вижу, что он колеблется, нужно командовать:
– Все, забирайте ваши вещи, пойдемте.
По дороге зашла в магазинчик у моего дома. Знакомая продавщица приветливо сказала, на иврите, конечно, с марокканским акцентом:
– Племяш из армии пришел? Худенький, подкормить нужно.
Она же знает, что сын мой значительно младше. Я в ответ только улыбнулась – кто его знает, понял ли Игорь. По его лицу сейчас ничего не заметно. Возможно, еще не пришел в себя. Набрала, что нужно, ведь дома запасы не рассчитаны на мужчину.
Дома продолжила командовать:
– Ванна там, примите хотя бы душ, но сначала выньте все, что нужно стирать. Я положу в машину.
Испуганно взглянул на меня, хотел что-то сказать и промолчал. Начал вынимать из мешка одежду. А я ушла на кухню, чтобы дать ему прийти в себя. Не знаю, что он подумал, но молча принес мне все, что нужно постирать, и пошел в ванную. Заправила стиральную машину. Готовлю на кухне ужин, а сама не пойму, что же я делаю. Отправить его после ужина домой – нельзя, белье еще не скоро высохнет. Ждать, когда все просохнет – как он потом доберется домой. Оставить ночевать – невесть что подумает. Ладно, потом разберусь. Разобралась, после ужина отвела его во вторую спальню, постелила постель и тоном учительницы заявила:
– Отдохнете здесь. Компьютер в салоне, там же телевизор. Если что нужно, позовите – я у себя. Устала, посмотрю свой сериал.
Он так и не побеспокоил меня, смотрел фильм, ходил по салону. А потом я выключила свет и заснула.
Утром сложила аккуратно его вещички, покормила и отправила домой, в кибуц.
Следующая запись была через неделю, возможно, всю неделю не было ничего интересного. И опять касалась Игоря.
08.08.08, пятница. Тель-Авив.
День был тяжелый, много заказов. Да еще вызванный электрик приходил чинить мазган. К вечеру устала, но когда девочки стали уходить, задумалась. Не спешу закрывать ателье. Сама над собой посмеиваюсь: «Чего, дура, ждешь? Не придет мальчишка. Да и зачем он тебе нужен?» Совсем уж собралась уходить, когда дверь открылась, на пороге запыхавшийся Игорь, смотрит на меня, молчит.
– Отпустили? Голодный, небось?
Он молчит.
– Ладно, пойдем ко мне. Переоденешься и сходим поужинать.
Так вот, незаметно перешла на «ты». Дома переодела его, сходили поужинать и немного погуляли. На этот раз он меньше стеснялся, рассказал кое-что о себе. Вечером, перед сном, написала Ане, что бутылку все-таки выиграла я, а не она – с Игорем мы познакомились. На ее глупости реагировала резко.
18.07.18. Лимере.
И все. Больше ничего не записала. А было много разговоров. Но все по порядку.
Я как предчувствовала, за неделю собрала кое-что в ателье, что не пошло в дело, из мужской одежды. Наверное, ожидала, что Игорь явится. Я ведь поняла, не спрашивая у него, что он одинок в Израиле, хотя не знала тогда, как он репатриировался. Он немного сопротивлялся, говорил, что гражданская одежда у него в мешке, но я настояла на своем. Ужинали в кафе недалеко от моего дома. Потом повела его по Бен Егуда и Алленби до улицы Шенкин. На обратном пути зашли в кафешку на углу Алленби и Кинг Джордж. Выпили по кружке пива.
И почти всю дорогу Игорь рассказывал. Рассказывал о службе, о том, как и почему приехал из Омска в Израиль, о своих приятелях во взводе. Мне оставалось только слушать и временами выражать междометиями свое одобрение. Не знаю, была ли это реакция на «испуганное» молчание предыдущей встречи, или попытка рассказать о себе то, что не интересует приятелей во взводе, или просто желание выговориться. Я запомнила из всего этого только слова о его занятиях в Омске живописью. Сначала в кружке при Доме пионеров, потом в студии при заводе, на котором работала его мать.
Дома сразу указала ему на его спальню, ушла к себе. Вот тогда-то и написала Ане. Она сразу ответила:
– Ну и что, переспала с ним? Как он?
– Дура ты, Аня! О чем треплешься! Он же еще совсем молоденький. И спор был только на то, чтобы познакомиться.
– Молоденький… ну и что? Я же видела, он в полном порядке, здоровье из него так и прет. Не глупи. Не строй из себя «мамочку». Пользуйся случаем. Жизнь такая короткая, особенно у нас, женщин. Тебе ведь не восемнадцать.
– Прекрати, не хочу обсуждать.
И выключила компьютер. Выключила, погасила свет, а перед глазами Игорь, как он стоял передо мной на пляже.
Совсем неприличное видение. Рассердилась на себя, повернулась на другой бок, начала считать баранов, чтобы уснуть.
Вот и сейчас, когда держу в руках дневник, возник перед глазами Игорь, стоит, смотрит на меня, как тогда, на пляже. Наваждение, глупости. Хорошо хоть, что не постельная картинка. Ведь мне уже сорок пять. Другие в этом возрасте – бабушки, а мне такое перед глазами видится. Нет, теперь он совсем другой. Не знаю, лучше или нет, но другой: уверенный, знающий, что он хочет. А я, я знаю, что хочу? Ну, если исключить желание быть моложе хоть на десяток лет и килограмма на два-три легче. Но вернуться в 2009 год? Быть снова с Игорем, следить за его первыми шагами в живописи? Глупости. Прошлое не вернуть. И не нужно, нужно жить нынешней жизнью. Вот дождусь женитьбы Пьера, появятся у него дети, буду возиться с ними в доме на Луаре. Зря, что ли, вложила в свое время столько энергии и денег в его благоустройство?
Тогда, в декабре 2009 года, после неожиданной смерти Франсуа, меня вызвал во Францию его адвокат мэтр Вилар. Оказывается, Франсуа оставил своими наследниками Пьера и меня. Нет, какие-то деньги он оставил и родственникам первой жены – детей у них не было. Но квартиру в Париже он завещал мне, а пенсионные деньги, виноградник с небольшим винным производством и домом в Лимере – нам с четырнадцатилетним Пьером в равных долях, оставив меня его опекуном. Были еще и ценные бумаги, часть из них пришлось продать, чтобы выплатить налоги, но остаток должен был приносить мне не менее пятнадцати тысяч евро в год. Да виноградник приносил нам тысяч семьдесят. Родственники первой жены не опротестовывали завещание, поэтому к середине 2010 года я превратилась в состоятельную вдову.
Франсуа… Не ожидала от него такого поступка, знала, что он долго надеялся на мое возвращение, но я же никак не подавала повода для такой надежды. Сразу же отказалась от его помощи, когда репатриировалась в Израиль. Но мэтр Вилар не был удивлен. По его пониманию, мы оставались мужем и женой, месье и мадам Дюкре, так как я не предприняла никаких шагов к разводу, а Франсуа, как все католики, был категорически против развода. И мне, как жене, полагалась серьезная часть его имущества. В отличие от двухтысячного года, не отказалась от денег Франсуа. Но сразу появились две проблемы. Где жить, в Израиле или во Франции. И что теперь будет с моими отношениями с Игорем, как он воспримет эти изменения.
Разве это проблемы были? Проблема сейчас. Проблема – построить жизнь без Игоря. Отложила дневник, ушла в спальню. Завтра будет день, завтра, возможно, буду на все смотреть по-другому.
