Александр «Котобус» Горбов
Пасынки чудес
Глава 3 – Наследство
На сороковой день после похорон явился судья-дадвар. Толстяк, соблюдая приличия, состроил скорбное выражение лица и тяжело вздохнул, пересекая порог. Неспешно съел предложенную тёткой Зарой медовую поминальную лепёшечку. Позволил дядьке Хабиру подхватить себя под руку, отвести во внутренний дворик и усадить на подушки. И тотчас напустил суровый вид, вытащил из объёмистого баула Книгу правильных суждений и раскрыл перед собой.
– Во имя благих Семнадцати, да будет рассмотрено дело о наследстве Банара из рода Зугд.
Миназ косился на важного дадвара и в животе рождался холодок страха. Ему ещё нет пятнадцати! Кого судья назначит опекуном? Неужели дядьку Хабира? Отец никогда не любил этого тощего, похожего на землеройку, человека. А если дядька объявит, что сам наследник?
– Да будет суждение моё верно перед богами и людьми!
Толстяк утёр лоб шелковым платком и взялся за сумку с документами.
– Так-так. Сначала выясним наследников. Затем перечтём имущество покойного. Сосчитаем долги, сделанные усопшим. И назначим справедливое разделение.
К радости Миназа, дядька Хабир сразу же отказался от наследования. И заверил, что другие родичи не претендуют. О чём, с почтением, уведомил многоуважаемого давара. Да, и письма имеются, подписаны всеми родственниками. Единственный наследник – вот стоит, Миназ, сын вышеупомянутого Банара из рода Зугд.
Судья окинул холодным взглядом мальчика, кивнул и продолжил разбирать дело. Пришло время перечислить имущество.
– Дом. Сад. Виноградник. Лавка на Серой улице…
Толстяк чмокал губами, записывая в свиток каждый пункт. Словно чревоугодник, наблюдающий за переменой блюд на пиру.
– Так-так. Имущество ценою шесть тысяч триста дирхемов.
Снова бросив взгляд на мальчика, дадвар почесал второй подбородок. Миназ поёжился, как от холодного ветра. Тяжело перенеся смерть родителей, он смутно представлял, как жить дальше. Набежавшая родня со стороны матери, казалось, хотела помочь, но сквозило в их поведении что-то липкое, противное. А ещё Миназ стал замечать, что в доме не хватает вещей. Утащили многочисленные тётки и дядьки? От этого становилось горько, но как изменить положение, мальчик не знал. И что делать сейчас, что говорить судье, а посоветоваться было не с кем.
– Теперь займёмся долгами покойного Банара.
На лице дядьки Хабира промелькнула усмешка. Злая и одновременно довольная.
– По закону, как записано в Книге правильных суждений, каждый желающий получить долг с имущества покойного, должен заранее подать долговые расписки. Во исполнение закона они были поданы и мной рассмотрены.
Дадвар пожевал губами и вытащил из баула стопку пергаменных листов. Торжественно, как жрец на празднике, толстяк брал их по одному, зачитывал и вносил запись в свиток.
– Расписка, в том, что Банар из рода Зугд, одолжил триста дирхемов своему шурину, Хабиру из рода Ушусим.
Внутри Миназа всё оборвалось. Не может быть! Отец не мог брать такие суммы, тем более у дядьки. Не было у этого пройдохи таких денег!
– Расписка, в том, что Банар из рода Зугд, одолжил пятьсот дирхемов своему шурину, Хабиру из рода Ушусим.
А толстый дадвар всё читал и читал.
– Нет! Не брал отец этих денег! – не выдержал Миназ, сорвавшись на крик.
Судья осуждающе погрозил пальцем.
– Здесь стоит его подпись, мальчик. Или ты не веришь дадвару, исполняющего волю Семнадцати?!
Миназ сник. Чтобы спорить с судьёй надо быть отцом, знающим все судейские уловки.
– Подсчитаем, сколько всего был должен покойный.
Загибая пальцы, морща лоб и шевеля губами, толстяк принялся считать.
– Так-так. Итого, долг усопшего Банара из рода Зугд, составляет…
Дадвар сделал многозначительную паузу и поднял указательный палец.
– Шесть тысяч пятьсот дирхемов. Пусть имущество будет передано в счёт погашения долгов, как гласит Книга правильных суждений.
В горле у Миназа пересохло: в один момент судья сделал его нищим. В глазах предательски защипало, и он прижал к лицу рукав халата. А Хабир нахмурился и взглядом указал судье на мальчика. Толстяк кивнул и перелистнул страницы книги перед собой.
– Но остаётся ещё двести дирхемов, не погашенных имуществом. Их должен выплатить наследник покойного. У тебя есть двести дирхемов, мальчик?
Ответить судье Миназу было нечего. Откуда у него деньги?
– В таком случае закон говорит: если человек должен и не может выплатить долг, да будет он продан на торге в рабство, и из вырученных денег отдадут заимодавцу.
Мальчик вздрогнул, как от удара. Продать? Его?
– Может кто-то из родственников желает выплатить долг?
Дядька Хабир, с печальным выражением лица, открыл рот, собираясь что-то сказать.
– Это всё ты! – Миназ бросился к дядьке, – Ты это специально! Подделал расписки! Отец никогда бы не стал брать у тебя денег!
Звонкая пощёчина заставила мальчика отлететь.
– Щенок! Кусаешь руку, которой я хотел тебя выкупить? Злом отвечаешь на добро? Гадёныш, как и твой отец. Пусть тебя продадут самому гнусному из людей…
Миназ не стал дослушивать и бросился прочь. Сбежать! Он уйдёт из города, пойдёт пешком к родне отца…
– Ты куда?! – на выходе из дома его схватил за шиворот дюжий помощник дадвара, карауливший снаружи, – Сбежать решил?
Как рыба на крючке, мальчик забился в цепкой хватке. Дёрнулся в одну сторону, другую. Заорал. Вывернулся, рванул. И оставив в руках мужчины пустой халат, побежал прочь.
– Стой!
Но догнать быстроногого мальчишку помощник дадвара уже не смог. Миназ свернул в один переулок, в другой, вихрем пробежал через пустырь и нырнул в лабиринт узких улиц Старого города.
Глухие стены, запертые двери, пыль под ногами, повороты одним за другим. Дыхание сбилось и Миназ, не слыша погоню за спиной, остановился. Куда теперь бежать? Что делать? Где искать защиты? Ни одной идеи не приходило. Он посмотрел на ноги: одну туфлю он потерял, а другая просила плова, как говорила мать. Мальчик всхлипнул от накатившего воспоминания. Мама, скажи, почему я не умер вместе с вами?
Он долго бродил по городу. Старался не показываться на глаза стражникам, сторонился людей и судорожно искал выход. Идти к деду, отцу папы? Босиком, без халата и припасов он не пройдёт и пары фарсангов. А где достать? Украсть? Он замотал головой. Нет и нет: он не умеет, да и страх, что его поймают и отрубят руку как вору, жёг раскалённым углем. Тогда что делать? Никто из родни матери ему не поможет. Тут он вспомнил двоюродную тётку Азад. Бедная вдова, с которой семья почти не общалась. Только мать навещала несчастную, таская ей то рис, то сладости, то одежду. Отец хмыкал, но никогда не говорил и слова против. Да, пожалуй, только она и согласилась бы укрыть бедного сироту.
К дому Азад пришлось идти через весь город. Уже стемнело, когда Миназ постучал в дверь, выкрашенную синей краской. Очень долго никто не открывал, и мальчик почти отчаялся. Может её нет дома? Она уехала? Умерла?
– Кто там? – голос из-за двери звучал строго и сухо.
– Тётя Азад, это я! Миназ, вы меня помните?
Скрипнули плохо смазанные петли.
– Мальчик мой, что случилось?
Лицо рано постаревшей женщины показалось таким родным, что у Миназа потекли слёзы.
– Они хотели меня продать, тётя. Толстый дадвар и дядя Хабир и тётя Зара. Сказали, что папа был должен и…
– Заходи! Быстро!
Женщина втащила его внутрь и захлопнула дверь.
– Подожди, сначала приведём тебя в порядок, после расскажешь.
Она заставила его умыться, дала старый халат и накормила. Обычной пресной лепёшкой и варёным бургулем. Не евшему весь день мальчику они показались пищей богов. Чай, жидкий и безвкусный, Миназ выпил как мёд.
– Рассказывай, – тётка подлила из старого чайника ему в пиалу, – с самого начала.
Выслушала, качая головой. Пожевала губами.
– Банар не стал бы занимать такие деньги. Даже представить не могу, где твой дядя взял эти расписки. Не знаю, мальчик, не знаю.
– Я хочу уехать к деду, в Эрзум.
– Правильно, – Азад кивнула, – дед тебя в обиду не даст.
– Тётя, помоги мне, пожалуйста! Я не знаю дороги, я…
Она махнула рукой.
– Ай! Не говори глупости: я всего лишь женщина. А ты уже мужчина. Пристроишься к купеческому каравану и доберёшься. Но вот одежду тебе надо подобрать, да. Ладно, придумаем что-нибудь. Давай-ка, ложись спать. Утром будем думать.
Проснулся Миназ рано. Обошёл немногочисленные комнаты и не нашёл ни одной живой души: дом стоял пустым. Зато на кухне, под белым платком нашлась свежая лепёшка и ещё тёплый чайник.
Он не успел позавтракать, когда входная дверь хлопнула, послышался шум и через минуту вошла тётка Азад.
– Кушаешь? Молодец. Я принесла тебе одежду. Доедай и одевайся.
Миназ запихнул в рот последний кусок, запил чаем и развернул свёрток, брошенный Азад рядом с ним. Потёртые туфли на толстой подошве и старенький халат в заплатах оказались большими, но выбирать было не из чего.
– Спасибо, тётя.
– Ерунда. Твоя мать мне больше сделала. Ты слушай: сейчас выйдешь от меня и иди на Большой базар. Через несколько часов выходит караван в Мехбад. Уговори хозяина взять тебя – котлы чистить, верблюдов кормить, хоть ноги ему мыть обещай. Главное, из города убраться. Понял?
– Да, тётя.
– Всё, доел? Тогда иди.
Она проводила его до выхода, поцеловала сухими губами в лоб и открыла дверь. Миназ вышел на улицу, щурясь от яркого солнца, и за спиной лязгнул засов.
– Здравствуй, дорогой.
Ещё моргая, Миназ огляделся. С одной стороны улочки стоял детина, улыбающийся щербатым ртом. С другой – дадвар с помощником и дядька Хабир.
– Думал убежать?
Миназ, не размышляя, рванул в сторону детины: мимо одного будет легче прорваться. Тот стоял, всё так же улыбался и даже не сдвинулся с места. Но когда мальчик попытался проскочить мимо, резко выкинул руку в сторону.
Перед глазами Миназа всё закружилось, он ударился о стену дома и сполз в дорожную пыль. Больно! Очень-очень больно! А ему уже скрутили руки, затянули верёвкой и вздёрнули на ноги.
– Никуда тебе не деться, птенчик, – жарко дыхнул в ухо голос дядьки, – Весь в папочку, гадёныш. Ничего, тебя быстро научат слушаться.
Он хотел ответить, сказать, что обязательно отомстит, накажет. Но сил не хватило. А в голове звенел гадкий смех родственника. Миназа подняли и куда-то потащили.
Три дня он провёл в аду. Колодки, сарай, где держали таких же бедолаг, скудная еда на закате. А затем его вывели на помост и продали купцу из Тадмора. Через неделю караван тадморца покинул долину, где родился Миназ, и ушёл в пустыню.
* * *
– Просыпайся, отродье иблиса!
Тычок остроносой туфли под рёбра был не чувствительный, но очень обидный. Косоглазый Касым пнул мальчика ещё раз и украдкой глянул на шёлковую занавесь, за которой спал хозяин каравана.
– Будь проклят плешивый торговец, продавший тебя, – шёпот Касыма булькал и шипел, – бегом, маленький вонючка. Господин скоро проснётся, и ему потребуется свежая вода для омовения.
Миназ встал, потирая кулаком заспанные глаза. Подхватил деревянное ведёрко на длинной верёвке и вышел из шатра.
Над пустыней лежала обнажённая ночь, с драгоценностями-звездами на груди. Холодный ветер шелестел песчинками и где-то в темноте всхрапывали верблюды.
– Ну погоди, Касым, – лёгким шагом мальчик двинулся между шатров, – пожалуюсь господину, что ты гоняешь меня ни свет ни заря. Да и самого господина разбудить можешь.
Колодец, сложенный из гладких булыжников, вынырнул из темноты. Миназ, замечтавшись о взбучке для недруга, больно стукнулся большим пальцем ноги о камни колодца. Слёзы покатились из зажмуренных глаз. И следом за ними явились остальные печали – мальчику стало ужасно жалко себя. Плюхнувшись на песок и уткнувшись лицом в ладони, он заплакал о пропащей жизни.
А через мгновение слёзы кончились. Осталась непривычная взрослая пустота и снисходительная усмешка. Что взять с глупого раба? Что кроме плача, может себе позволить жалкий ребёнок?
Нет, так не пойдёт! Встав и отерев лицо шершавыми ладонями, мальчик с остервенением стал спихивать тяжёлую крышку с колодца. Он не будет плакать – его предки были воинами, купцами, путешественниками. Они никогда не позволяли себе расклеиться от мелких потерь. Ну и что, что раб? Зато жив, не калека, и впереди ещё целая жизнь. Тысячи возможностей чтобы выкупить себя или, в крайнем случае, сбежать. В конце концов, он Миназ, сын Банара из рода Зугд. Его предки владели тысячами таких караванов. И он будет владеть, если не раскиснет и возьмёт себя в руки.
Расплёскивая холодную, тёмную как небо воду, мальчик вытащил из колодца ведро. Осторожно поставил на песок, и присев рядом на колени впервые за долгие дни умылся. Тяжёлые капли, срываясь с подбородка, падали в песок. А мальчик, подняв глаза к алмазной пыли звёзд, шептал стихи древнего гимна.
«И да будет слово Твоё как закон».
Пересыпающийся песок шипел змеёй, обтекая босые ступни.
«Да не оставит меня милость Твоя. Последую за перстом Твоим и заповеди исполню Твои».
Ветер колыхнул грязные пряди волос.
«Голос Твой услышу со дна темницы, из царского дворца уйду по воле Твоей».
Далёкий вой прокатился над головой.
«Я глина в руках твоих. Возьми и исполни задуманное до создания мира. Да не воспротивится сердце моё и разумение».
Мальчик зачерпнул из ведра и поднял сложенные лодочкой ладошки, протягивая холодной глоток небу. Звёзды, отражаясь в предложенной воде, с удивлением взирали на маленького раба, сотворившего древний ритуал. А он смотрел на них и ждал знамения. Знака, дарящего надежду. Но небеса молчали, играя неслышимую музыку сфер.
Руки опустились, выливая воду. Миназ поднялся и, сгибаясь под тяжестью ведра, побрёл обратно к шатру. Не видя, как из созвездия Стража полетела к земле падающая звезда. Знак? К добру? Ко злу? Кто из живущих знает – пусть молчит.
Глава 4 – Богодел
Они ждали Хан-Го в переулке рядом с башней. Десяток гвардейцев-фарисов в багровых плащах и высоких шлемах.
– Шуофкан, – сотник Балик Железнорукий сделал шаг вперёд, положив ладонь на рукоять меча, – по велению сердара, ты пойдёшь с нами.
Волшебник кивнул, удивляясь такому обороту дел. Он внезапно впал в немилость? Но спорить Хан-Го не стал. Идти? Пожалуйста, он законопослушный шуофкан, следует указаниям владыки.
Шагая в окружении фарисов, Хан-Го размышлял о причинах внезапного вызова. Неделю назад, в тот день, когда он встречался с Балхом, сердар уехал на охоту. Ничего необычного, иногда на владыку нападала такая блажь. Интересно, сердар уже вернулся и жаждет увидеть любимого шуофкана? Или кто-то из придворных решил посоветоваться с волшебником? Вины, ни явной, ни тайной, Хан-Го за собой не числил.
Они вышли из лабиринта улиц и пересекли огромную Площадь собраний. Но фарисы не повели его к главному входу дворца, свернув направо. Пройдя вдоль стены, Балик Железнорукий приказал остановиться около окованной железом неприметной двери. На троекратный стук им открыл фарис в синем плаще.
– В городе наступает ночь.
– И только бессмертные всегда на посту.
– Проходите.
Хан-Го усмехнулся забавному паролю, но запоминать не стал: каждый вечер его меняли, выбирая строки из случайной книги.
Балик отослал остальных фарисов и сам повёл шуофкана через задний двор цитадели. Вокруг царила жизнь, обычно скрытая от досужих глаз: готовили еду для челяди, сушилась одежда на растянутых верёвках, бегали слуги, а в загончике квохтали куры. Хан-го подумал, что заглянул в тайный механизм часов дворца: грубые железные шестерни, двигающие золотые стрелки на парадном циферблате.
– Сюда, шуофкан, – Балик указал на вход для слуг.
Недолго поплутав коридорами, сотник привёл его к низкой двери под охраной двух фарисов.
– Проходи, волшебник. Тебя ждут.
Хан-Го кивнул и согнувшись вошёл внутрь.
Это была спальня: широкое ложе, застеленное покрывалами; пол устлан коврами; клетки с певчими птицами; роспись из листьев на стенах. Выстроившись рядком, замерло несколько придворных в расшитых золотом халатах. На постели лежал хозяин комнаты, дворца и державы – сердар Камбис Второй. Бледный, дрожащий как в лихорадке, накрытый стёганым одеялом до подбородка. Рядом суетились врач и старая кормилица. Хан-го сделал два шага вперёд и поклонился.
– А вот и ты, Хан, подойди, – голос владыки потерял былую мощь и теперь скрежетал полушёпотом, – Ближе, сядь рядом со мной.
Шуофкан присел на край ложа, гадая, что произошло с сердаром. Ранен во время охоты? Болен?
– Все вон! – сердар приподнялся и рявкнул неожиданно громко.
Царедворцы попятились и с поклонами исчезли за дверью.
– Вы тоже.
Камбис уже мягче обратился к лекарю и кормилице. Старуха недовольно заворчала.
– Иди, бибиям, – на лице Камбиса появилась слабая виноватая улыбка, – я должен поговорить с ним один.
Оставшись наедине с шуофканом, владыка откинулся на подушки тяжело дыша.
– Как я тебе, Хан? Похож на умирающего?
– Глупости, Кам, – Хан-Го нахмурился, – ты ещё меня переживёшь.
Жизнь иногда складывается так причудливо, что можно только развести руками. Шуофкан Хан-Го и сердар Камбис Второй дружили. С того момента, как молодой волшебник помог молодому принцу выпутаться из очень скверной истории. Помог и не потребовал награды, даже когда на голову Камбиса опустился царственный венец. Совершенно разные, по темпераменту, вкусам и желаниям, они частенько встречались, играли в «смерть владыки», спорили, просто молчали рядом за кувшином старого вина. Для настоящей дружбы этого бывает достаточно.
– Переживу? А как тебе это?
Сердар откинул одеяло. Всё тело владыки было покрыто язвами. Постель под мужчиной была мокрой от пота и сочащейся крови.
– Скверно. Что говорит лекарь?
Губы Камбиса искривились.
– Что он может сделать против Них? Только приглушить боль.
Шуофкан вопросительно поднял бровь.
– Не говори, что ты не знаешь про свару Семнадцати. Уроды!
– А при чём здесь ты, Кам?
– Не строй из себя дурака. Откуда они берут силы? Из людей! Из каждого кто ходит в их грязные храмы. А я ведь приношу главные жертвы Семнадцати за всю страну, не забыл? Они рвут мне жилы, Хан! Я не хочу умирать за этих свиней!
Сердар закашлялся, так что на губах выступила розовая пена.
– Они рвут друг друга, мрут сами, а платим за всё мы. Будто посадили дерево, и оно пронизало всю страну корнями. Храмами, алтарями, жрецами, мной. Мной, Хан! А теперь выдёргивают дерево, тянут корни. И как берег без поддержки, страна начинает сползать в бурную реку.
Он снова захрипел. Хан-Го провёл рукой над лицом владыки. Ладонь замерцала тёплым светом, отогнала серость, возвращая коже привычный цвет.
– Ты не слышал, что творится в стране? Засуха в одном городе, наводнение в другом, странные болезни, саранча… Страна умирает вслед за Семнадцатью!
– Что ты хочешь от меня, Кам?
Глаза сердара стали тёмными, на лбу залегли морщины. Он приподнялся, приближая лицо к волшебнику.
– Дай нам бога.
– Что?!
– Создай нам нового бога, шуофкан.
Хан-Го застыл, не в силах ответить.
– Я знаю, вы можете. Во времена моего отца вы подняли руку на Семнадцать, сделали своего бога. Я читал в книгах. Вы проиграли, но вы же могли!
– Нет!
– Это моё последнее слово, Хан-го, – тон сердара стал грозным, – сделай нам бога, или я уничтожу шуофканов. Я уже приказал фарисам: вырезать всех до единого в день моей смерти. Понял?
Камбис упал на постель и махнул рукой, отпуская волшебника. Когда Хан-Го поклонился у двери, сердар повторил:
– Сделай, Хан. Дай нам нового защитника.
В комнату вернулась кормилица с лекарем и сердар умолк.
* * *
От эскорта Хан-Го отказался. В одиночестве пошёл обратно в башню, размышляя над ультиматумом сердара. Люди, шедшие навстречу, сами отходили с его пути – лицо волшебника кривилось в страшных гримасах. Он мучительно, капля за каплей, выискивал в памяти всё что знал о давнем восстании шуофканов. Вспоминалось мало, и уж точно не рецепт по сотворению бога.
У дверей башни его ждал полный чернявый юноша в зелёном халате.
– Добрый день, учитель!
Волшебник холодно кивнул. Каждый год, шуофкан обязан взять под крыло хотя бы одного молодого человека, жаждущего знаний. Одни, без способностей к волшебству, станут государственными чиновниками. Другие – врачами, землемерами и судьями. И лишь единицы могут сдать экзамен на звание шуофкана. Всем, независимо от способностей, наставник должен вложить знание законов: людей, магии, природы и государства. Но этого ученика Хан-Го не любил. Бездарность – таков был вердикт в первую же неделю обучения. Лентяй – стало понятно на третью. Дурак, подытожил волшебник через месяц. Но его отец, наместник одной из провинций, щедро отсыпал плату и Хан-Го оставил неуча.
– Учитель, разрешите напомнить, сегодня большое собрание шуофканов.
– Сегодня? – волшебник скривился как от зубной боли, – Хорошо что сказал, Вазид. Знаешь где лежат свитки?
– Да, учитель.
– Заверни во что-нибудь и жди меня у входа.
Оставив ученика собираться, Хан-Го поднялся в кабинет. На книжной полке, в самом дальнем углу, нашёл невзрачный томик. Летопись шуофканов – самая бесполезная из рукописей в библиотеке волшебника. Но теперь пригодилось и она.
Неизвестный хронист уделил войне шуофканов с богами всего пару страниц. Стесняясь позорного поражения, просто отметил сам факт: да, было, проиграли. Никаких подробностей, никакого творения богов: восстали, разгромлены, виновные наказаны. Полновесные мастера казнены, ученики покаялись. Хронист без утайки перечислил списки и тех и других. Главный зачинщик Нариман Седой, его поддержали Бэхрем Чёрный, Фархад Кузнец и ещё десяток шуофканов. Следом, ещё множество учеников и помощников. Хан-Го скользил по именам взглядом: большинство уже умерли, остальные исчезли ещё в ту пору. Но тут мелькнуло знакомое имя: Балх, воспитанник Бэхрэма Чёрного.
От удивления Хан-Го прикусил губу. Учитель, ты успел поучаствовать? Был слишком юн и тебя не стали наказывать? Но я-то знаю: ученик всегда знает дела наставника. Если не во всех подробностях, но уж точно может многое рассказать. Захлопнув книгу, шуофкан вышел из кабинета. Он должен спросить у Балха, как Бэхрем Чёрный делал бога. А если он откажется отвечать, Хан-Го знает маленький секрет.
* * *
Крепость шуофканов – так называли это место. Но никаких стен, башен и рвов здесь не было. Просто огромный сад, где круглый год цвели вишнёвые деревья. И строение из белого камня в центре, больше похожее на усыпальницу. Но рискнувший пройтись по аллеям, посыпанным жёлтым песком, или заглянуть внутрь, больше никогда не возвращался. Твердыня волшебников умела хранить свои секреты.
Хан-Го, и семенящий за ним Вазид, пересекли сад и вошли во дворец шуофканов. За створками дверей в три роста человека их ждал огромный зал. Ряд колонн делил его на две части: внутренний круг для полноправных волшебников, и внешний, для учеников. Хан-Го, не оглядываясь, направился к своему месту. А Вазид свернул к низенькому столику, за которым сидел морщинистый волшебник.
– Доброго дня, мастер, – юноша поклонился и вывалил свитки перед стариком, – примите на хранение от шуофкана Хан-Го.
Архивариус мрачно прищурился.
– Опять всё перепутано? Сколько раз повторять: нужно пронумеровать, подписать и сложить по дням.
– Простите, мастер, – Вазид скорбно повесил голову, – никак не получается. Хан-Го всегда очень торопится и я не успеваю…
Юноша отступил в сторону, пропуская к столу следующего ученика со свитками в руках. Сделал шаг назад, ещё один, и скрылся от глаз архивариуса и растворился в толпе.
Побродив между учениками, Вазид заметил кое-кого у стены на лавочке. Голубоглазую девушку, одетую по-мужски.
– Привет, Дана! – юноша плюхнулся рядом с ней на лавочку, – Не знаешь, сегодня надолго?
Волшебство не знает пола. Шуофканы принимали в ученики и юношей и девиц, если они появлялись на пороге. Так что бежали, бежали юные красавицы из-под строгого семейного надзора к башням, падали на колени, умоляли не выгонять. Не многие обладали даром, но если выпал случай – никто уже не мог забрать счастливицу. И средь шуофканов женщины не считались редкостью.
– Тебе всё не терпится, – девушка поморщилась, – зачем ты шёл учиться, если только и делаешь, что пьёшь вино и шляешься по весёлым домам?
– Во-первых, мне идёт зелёный судейский халат, а для его получения надо три года быть учеником. Во-вторых, законы я уже знаю и больше в мою голову ничего не лезет. Ну и в-третьих, сама подумай, какой из меня шуофкан? Я не смогу с таким серьёзным лицом всю жизнь ходить.
Вазид скорчил рожу, весьма похожую на Хан-Го и Балха одновременно, и поднял руки, изображая ритуальный призыв. Девушка улыбнулась, прикрыв рот ладошкой.
– Ты бы мог стать лицедеем, Вазид.
– Ой нет, всю жизнь в дороге, шумная публика и площади. Нет уж – стану судьёй, буду ходить толстый и важный, смотреть на всех свысока. Отращу три или четыре подбородка. Женюсь, наверное.
– А скучно не будет?
Юноша вздохнул.
– Будет. Но я отцу обещал, а он знаешь какой строгий. Хочешь, не хочешь, а придётся. И невесту мне уже подобрали.
Вздохнув, Вазид посмотрел в сторону шуофканов, вставших в большой круг.
– Нет, колдуном быть ещё скучнее, чем судьёй. Ладно, сиди, а я пойду сплетни послушаю. Хоть какая-то польза от этого сборища.
И неудавшийся волшебник сбежал в толпу учеников.
* * *
Они снова встретились после окончания всех ритуалов. Хан-Го и Балх вышли вместе, немного прогулялись по саду и остановились под вишней, подальше от лишних ушей. Двум ученикам оставалось только ждать поодаль, когда учителя наговорятся. Слова до них не долетали – кто-то из волшебников сотворил ветерок, гуляющий кругом и смешивающий звуки в невнятное бу-бу-бу.
– Не лезь, – Балх скривил губы, – тебя растопчут.
– Я должен попробовать.
Хан-Го пожал плечами.
– Кому ты должен? Хочешь закончить как Бэхрем? Распятым между землёй и небом, для назидания всех живых? Он висел так три года. Три! Думаешь, тебе выберут участь полегче?
– Балх, оглянись! Время Семнадцати заканчивается. Сколько их осталось? Семь? Пять? И они не прекращают свару.
– Закончат, не волнуйся.
– Расскажи мне рецепт Бэхрема. Ты ведь был с ним, видел и должен помнить.
– Не будет никаких рецептов, Хан. Думаешь он делился с учениками такими тайнами? Даже если бы я знал, то не рассказал даже под пыткой. Люди должны оставаться людьми, а боги богами.
– Боги превращают друг друга в мертвецов. И скоро сделают это же с людьми.
– Ерунда, – Балх отмахнулся, – Ещё немного и всё придёт в норму.
– Не уводи разговор. Как Бэхрем делал бога?
– Лишь собирался. Хронисты напутали, Хан, не было никакого сотворённого бога. Только намерения и куча гордыни. У него всё равно бы ничего не вышло.
– Ты лжёшь.
Балх устало пожал плечами.
– Я всё сказал. А теперь пойду домой и буду отдыхать.
Старый шуофкан пошёл прочь, но через несколько шагов обернулся.
– Как раздумаешь заниматься глупостями, приходи в гости. У меня есть для тебя подарок: интереснейший трактат о травах.
Хан-Го ещё долго стоял под вишней и задумчиво обрывал лепестки с цветов. Смотрел тяжёлым взглядом в пустоту и хмурился. Пока в глазах не мелькнуло удивление. Что-то вспомнил шуофкан, отчего сразу же повеселел. Отпустил совсем заскучавшего Вазида и бодрым шагом пошёл домой. И старому Балху, увидь он в этот момент своего ученика, стоило побеспокоиться о тайне богоделанья.
