Александр Кирнос
Шагающий по краю

Полная версия

«Жизнь, как во сне неодолимом…»

 
Жизнь, как во сне неодолимом,
текла по линиям судьбы,
Мелькали дни и годы мимо
свершений, горестей, мольбы.
Казалось, всё уже случилось
И недалёк заката час,
Но вдруг завеса приоткрылась
И вихрем подхватило нас,
Что в отдалении, что ближе
Не отличить, пока живу,
Ведь лишь одно лицо я вижу
В мечтах, во сне и наяву.
 

06.01.2017

«Жаль, всего полтора понедельника…»

 
Жаль, всего полтора понедельника
дымный воздух московский мне пить,
в небо цвета небесного тельника
скоро взмою и свистну: фью-ить.
До свиданья, Бутырская улица
и Савёловский малый вокзал,
где стоят вперемежку, сутулятся
те слова, что тебе не сказал.
Шлифовал, расставляя отточия,
не успел, ты меня извини,
но, пока ещё жизнь не закончена,
есть ещё предпоследние дни.
Распахни двери, окна и форточки,
не жалей ни тепло, ни уют,
вмиг слова, что сидели на корточках,
загалдят, зашумят, запоют.
И до тех пор, пока это тянется,
я с тобой пребывание длю,
мы с тобой никогда не расстанемся,
я тебя дольше жизни люблю.
 

«Ведь с каждым днём всё меньше стали…»

 
Ведь с каждым днём всё меньше стали,
Всё больше нежности. Она
Не от того, что мы устали,
Пришли другие времена:
Доверья, радости, печали,
Что клонятся к закату дни,
И каждый день словно в начале,
Мы рядом – руку протяни…
 

14.02.2017

«У тебя висит тоска на губе…»

 
У тебя висит тоска на губе
да и в целом внешний вид так себе,
всю неделю всё не так,
кое-как, и это факт,
знать, колёсики не в такт по судьбе.
Так бывает, вроде бы всё тип-топ,
только вдруг сосулька хлоп – прямо в лоб,
и осколков мельтешенье – вдрызг,
и машины перед носом – визг.
Жизнь куражится, плетёт вензеля,
только кажется спокойной Земля,
вон как кружится вкруг Солнца и оси,
и звенят колокола на Руси,
всё прими и ничего не проси.
Всё свершится, всё случится в свой черёд,
пламень плеч, и расставания лёд,
и ненужных встреч запутанный след,
и любовь, как смерч, на краешке лет.
 

«А он ей говорил слова…»

 
А он ей говорил слова,
Нанизывал за словом слово,
Сорокоустная молва
«Не верь, – шептала, – лишь полова
Всё, как мякина на ветру,
Рассеется, бесследно сгинет,
Исчезнет, как туман к утру,
Бесславно и бесслёзно минет».
А он ночами: «Не беда,
Я знаю, что серьёзно болен,
Но жив, люблю и в чувствах волен,
Всё остальное – ерунда.
Не слушай глупую молву
И помни лишь одно:
Я не ищу себе вдову,
С женою заодно».
Она не слышала слова,
Но вслушивалась в звук,
Что пробивался к ней едва
Сквозь сердца дробный стук,
И лёгкий колокольный звон
Заполнил окоём,
Люб-лю, влюб-лён, люб-лю, влюб-лён,
Вдво-ём, вдво-ём, вдво-ём.
И было так, и будет так
Повсюду и всегда
Сквозь морок, миражи и мрак,
Мгновенья и года.
Где миг как век, а век как миг,
Мгновение – эон,
Там если – колокольный звон,
То что нам мудрость книг.
 

«Пятнадцать лет ловлю я голос твой…»

 
Пятнадцать лет ловлю я голос твой,
спокойный, радостный, усталый, удивлённый,
мир без тебя покрыт тоской зелёной,
а мир с тобой – шатёр над головой.
С теченьем лет дороже свет в окне,
страшнее окон тёмные провалы,
быть одиноким – это не по мне,
молю, чтоб эта участь миновала
меня, и чтобы жили мы с тобой
как можно дольше (хорошо бы вечность),
и чтоб ушли однажды на покой
друг с другом рядом, дальше, в бесконечность.
 

«Сгущались тени по углам…»

 
Сгущались тени по углам,
сгущались тени,
и возникали тут и там
стволы растений
из ничего, из пустоты,
воображенья,
и становились я и ты
одним растеньем,
в ночной переплетались мгле
стволом, ветвями,
забывши всё, что на Земле
случилось с нами,
и в предрассветной тишине
вдруг ненароком
иное где-то в глубине
открылось око,
звёзд постигая тайный ход,
загадки смыслов,
закат – восход, закат – восход,
их коромысло.
Вот так и мы, вот так и мы,
и мы с тобою,
сплелись и вырвались из тьмы
одной судьбою,
я в августе, ты в феврале,
огонь и вьюга,
но встретились ведь на земле,
нашли друг друга.
Кто нам меж летом и зимой
назначил встречу?
Но ведь живём же, боже мой,
в пространстве речи.
 

«Мы шли навстречу февралю…»

 
Мы шли навстречу февралю
С тобою врозь так долго,
Не отпускай меня, молю,
И не из чувства долга.
Не отпускай меня, молю,
Не разжимай объятья,
Пока любовь не утолю,
Не стану улетать я.
Пока любовь не утолю,
Последнюю, земную,
Не отпускай меня, молю,
Пусть небеса ревнуют.
Пускай ревнуют небеса
До судорог, до дрожи,
Осталось пусть лишь полчаса,
И всё же, всё же, всё же…
 

«Всё в этом мире суетно и лживо…»

 
Всё в этом мире суетно и лживо,
Кругом обманы, бред и миражи,
Но мы ведь живы, и пока мы живы,
Мы ищем свет, барахтаясь во лжи.
Когда не мог до смысла я добраться
В рутине дел, потоке серых фраз,
Я вспоминал, что мне ещё семнадцать,
Я вас люблю, я думаю о вас.
И никогда мне с вами не расстаться,
Мир утонул в сиянье ваших глаз.
И мне семнадцать, снова лишь семнадцать,
Я вас люблю, я думаю о вас.
Мне так давно хотелось вам признаться,
И вот решаюсь я на этот раз,
Пусть я старик, мне всё равно семнадцать,
Я вас люблю, я думаю о вас.
 

14.02.2017

«Путаясь и в чувствах, и в словах…»

 
Путаясь и в чувствах, и в словах,
Не приму я горькое известье,
Что мы лишь на миг с тобою вместе
И что завтра превратимся в прах.
Что нам можно и чего нельзя,
Мы узнаем позже, много позже,
Жизнь пройдёт, горячая до дрожи,
Когда мы, по краюшку скользя
Меж привычным и непостижимым,
Миром тем, что создаём вдвоём,
Наконец поймём, чем дорожим мы
И что врозь с собой не заберём.
 

03.03.2017

«Замело все следы без следа…»

 
Замело все следы без следа,
хорошо поработала вьюга,
никогда не найти нам друг друга,
никогда, никогда, никогда.
Вновь вернёмся назад в города,
в толчею, гул машин, звон трамваев,
мы друг друга в толпе не узнаем
никогда, никогда, никогда.
Но закрою глаза, вот беда,
где бы ни был, везде и повсюду —
только ты, я тебя не забуду
никогда, никогда, никогда.
 

«Всё с кофточки, конечно, началось…»

 
Всё с кофточки, конечно, началось,
Поскольку кофточка была заговорённой,
Я, как мальчишка, был в тебя влюблённый,
И это всё в тебе отозвалось.
Лён вологодский, синеглазый лён,
Таишь в себе ты тайну и надежду,
А кофточка, чудесная одежда,
Секрет всех тех, кто любит и влюблён.
Что с нами сбудется, нам не предугадать,
Но любим мы, надеемся и верим,
Распахнуты друзьям сердца и двери,
И пусть для всех прольётся благодать.
 

04.02.2018

Фотография

 
Я носил тебя в левом кармане,
Чтобы ближе к сердцу была.
Был тобой я навылет ранен,
Эта рана не зажила.
Но пока кровь бежит по венам,
А озноб любви – по спине,
Мне не стать стариком степенным,
Эта стёжка судьбы не по мне.
И когда ночь придёт без рассвета,
Удержусь на самом краю,
Вспомню промельк слепящего света,
Я тебя дольше жизни люблю.
 

16.03.2020

«Прошло ещё три года…»

 
Прошло ещё три года,
промчалось, пролетело
с тех дней, того прихода,
но разве в этом дело?
Ведь я тогда не ведал,
что выпадет нам столько,
что годы-непоседы
и впрямь исполнят «горько»,
что рок, судьба иль выше
всего, что в мире этом,
нам столько лет распишут
любовью и советом.
 

17.06.2020

Лирическая-патриотическая

 
В Тель-Авиве, Москве иль Майами,
Беззащитна, отважна, нежна,
Лишь одна мне нужна мне моя мне,
Лишь моя мне нужна мне жена.
И пусть бабы в Нью-Йорке иль Мьянме
Строят глазки, какого рожна?
Лишь одна мне нужна мне моя мне,
Лишь моя мне нужна мне жена.
Не нужны мне Парижи и Бонны,
И чужая страна не нужна,
Не нужны мне маркизы и донны,
Лишь моя мне нужна мне жена.
Не оставлю я камня на камне,
Разлетится любая стена.
Дайте мне лишь мою, лишь моя мне,
Лишь моя мне нужна мне жена.
Ночь опустит лиловые ставни.
Мы одни наконец, тишина.
И шепнёт мне на ухо тогда мне,
Лишь моя мне шепнёт мне жена:
«Снег сойдёт, и проклюнется озимь
Среди хлябей российских и луж,
Строг, беспечен, смешлив и серьёзен,
Нужен мне лишь один мне мой муж».
 

20.09.2020

«Давай стихи напишем декабрю…»

 
Давай стихи напишем декабрю,
Быть может, он захочет стать светлее,
Когда ему я песню подарю,
Бредя по чёрной обезлиственной аллее.
Давай стихи на ветер пропоём,
Ведь песни даже в декабре бывают,
Давай декабрь маем назовём
И вспомним, как в нём птицы распевают.
Не говори, что я бреду в бреду,
В чаду любовном, я же не ребёнок,
Я и не верил, что тебя найду
В мечтах, иль наяву, или спросонок.
Но жизнь непредсказуема, она
Покруче, чем кино и чем романы,
И выдаст всё внезапно вдруг сполна
Без обещаний, но и без обмана.
Так и живём. Нам что декабрь, что май,
Лишь только б музыка любви в душе звучала,
Жаль только лишь, что жизнь не трамвай
И что нельзя начать маршрут сначала.
 

28.12.2023

«Пусть дождь и слякоть в феврале…»

 
Пусть дождь и слякоть в феврале,
пусть морось и туман,
в моей душе парад-алле,
и это не обман.
Сегодня Рада родилась,
и жизнь, конечно, удалась,
поскольку состоялась встреча,
и мы живём, ещё не вечер,
а если вечер – ну и пусть,
мы встретились, нашли друг друга,
и если грусть, то вместе грусть,
а вьюга – радости подруга,
метелью не сокрыть лица,
есть Рада – радость до конца,
до донышка последних дней,
до точки, многоточья,
галопа праздничных коней
перед последней ночью.
Порадуйтесь со мной, друзья,
Есть Рада – радость, жизнь моя!
 

04.02.2024

«Постель мы стелили в четыре руки…»

 
Постель мы стелили в четыре руки,
Друг другу являя участье,
И всё улыбались (совсем дураки),
А что ещё надо для счастья!
Сползал почему-то ночами матрас,
и в щель уползали подушки,
и мы забывали про день без прикрас,
про близость судьбы на опушке.
И о расставанье, что скоро грядёт,
незвано и неумолимо,
но всё ж мы отметили твой Новый год,
идущие вдаль пилигримы.
 

05.02.2024

«В комнате друг против дружки…»

 
В комнате друг против дружки
Мы сидим, как две подружки.
Вот он муж, а вот жена,
Непонятно, вот те на!
Я вздохну, достану флягу,
Отхлебну глоток вина
И промолвлю: «Поду лягу».
Ты в ответ мне: «Вот те на!»
Воттена и Подулягу,
Не тревожим мы бумагу,
Иль по клавишам стучим,
Иль, задумавшись, молчим.
А на улице весенней
Никакого настроенья,
Моросящий нудный дождь,
И весна – сплошная ложь,
Всё мрачнее тишина…
Подулягу – Воттена.
 

14.03.2024

Долгий путь к свободе
(1991–2023)

День пришёл

 
Я до рожденья знал, что я еврей,
Живой анахронизм, свидетель чуда.
И память предков, кто я и откуда,
Растворена, как соль, в крови моей.
Меня учили: «Помни, ты еврей,
Терпи, сожмись, храни любовь и нежность.
Надень плотнее маску – безмятежность,
Когда стоишь у запертых дверей».
Пытался стать своим среди людей.
Я – русский, белорус, азербайджанец,
Но мне твердили: «Ты лишь самозванец,
Закутавшийся в плащ чужих идей».
И день пришёл, как радостная боль:
Вода уходит, проступает соль.
 

Возвращение

 
Средь шума повседневной суеты,
Средь тошноты душевной маеты,
Рассеивая грёзы и мечты,
Вдруг прозвучит: «Где ты? Скажи, где ты?»
Не рабби я, не цадик, не злодей.
Обычный меж обычнейших людей.
И чаша жизни, терпкого вина,
Мной выпита уже почти до дна.
Я лгал себе, я время воровал,
Друзьям надежды тщетно подавал.
Ценил застолье, суету и лесть.
И прелестей иных не перечесть.
В оцепененье идолам служил,
Плыл по теченью и вполсилы жил.
Но всё же мне доверено хранить
Синайской клятвы трепетную нить,
Но помню я о вере и любви,
Но звуки Шма звучат в моей крови,
Но к правде, оступаясь и греша,
Стремится обнажённая душа.
Скользят века – опавшие листы.
Как в день шестой, звучит: «Адам, где ты?»
Рукой прикроюсь, вздрогну на бегу.
Я прятался, но больше не могу.
 

Письмо из Иерусалима в Москву

 
Шепни: «Шалом», и я тебе отвечу,
Шепни: «Шалом», я сразу всё пойму.
Звучит «шалом», и я спешу сквозь вечер
Навстречу сердцу, вопреки уму.
Ещё сгожусь, быть может, на затяжку,
Стареющий, лысеющий еврей.
Кто остановит храброго портняжку,
Сорвавшего все петли от дверей?
Звучит «шалом», окутывая плечи
Своим теплом сквозь годы, вёрсты, тьму.
Звучит «шалом», и я стремлюсь навстречу
Сквозь вихри чувств и мыслей кутерьму.
Перевалила жизнь за половину,
Но вызван я тобой из суеты,
И ветер странствий холодит мне спину,
И грудь щемит восторгом высоты.
Субботний вечер расставляет свечи,
«Шалом, хавер, пойму я и приму».
Звучит «шалом», и я лечу навстречу,
Ерушалаим, зову твоему.
 

Письмо из Москвы в Иерусалим

 
Да, русский я! И сладкая до боли
Щемит тоска, а не английский сплин,
В ней волн прибой в осеннем ржавом поле
И тающий над ним гусиный клин.
Но я еврей! И дым тысячелетий
Окутывает, небо заслоня,
Рим первый и второй. А этот третий?
Иль я избрал, иль он избрал меня?
 
 
Проломлена стена тупым тараном,
И снова вдаль сухим листом лечу.
Но не хочу в Толедо жить мараном
И покидать Толедо не хочу.
Я не хочу стать в Аушвице пеплом.
Но как оставить Рейна берега?
Я онемел. Душа моя ослепла.
Рука отсохла. И стоят стога…
 
 
На всех полях стоят стога разлуки,
Любовь, надежда сохнут на юру,
И шепчет ветер гаснущие звуки:
«Тебя ли позабуду, Иеру…»
Брожу я по Москве, Иерусалиму,
Ищу покой, двойной печали сын.
Но горестно вздыхают серафимы:
Всегда один…
 

Рождение пророка

 
Был день седьмой. Растущая луна
Тревожного, щемящего нисана.
Ушёл он в спальню необычно рано,
Но спать не мог: сегодня не до сна.
Болит душа. Волнения причины
Давно понятны. Лунный полукруг
Далёк и пуст, как идолов личины,
Пропитан злобой, желчью, как Мардук.
 
 
Мир раскололся. Кружится война,
Насилья волны гонит Прат суровый.
И страшная всеобщая вина
Колеблет мироздания основы.
Неужто жизнь лишь случая игра,
Похмелья миг в чужом холодном пире?
Не зная зла, не ведая добра,
Ей тешатся безликие кумиры.
 
 
Бесчисленных ваалов ложь и скверну
Рубил, сжигал он, но молчал народ,
Уже его испытывал на верность
В печи коварный мстительный Нимврод.
Отец его богат, слыл мудрецом,
В Харране приторговывал богами.
Аврам пытался говорить с отцом,
Но каждый раз они сшибались лбами.
 
 
Кого любить в чужом холодном мире?
Он в гневе был, отчаянье, тоске.
Нет Бога в пошлом золотом кумире,
Нет правды в чёрной крашеной доске.
Что делать, если невозможно жить
От подступившей к горлу вязкой лжи,
А тихий голос совести звенит
Струною, опрокинутой в зенит?
 
 
Молился он. И в страстной жажде слова
Была душа зерном для молотьбы.
Всё внешнее сметалось, как полова,
И обнажалась линия судьбы.
К утру ему открылся Элоким,
Среди руин забрезжила дорога,
И впредь неважно, что случится с ним,
Он призван, чтоб исполнить волю Бога.
 
 
Его удел – за истиной идти,
Стремиться к ней без устали и меры,
Быть странником, хранителем пути,
Глашатаем любви, свободы, веры.
Гроза прошла. Он вышел на крыльцо.
Был терпкой горечью пронизан воздух.
Светлело небо, холодели звёзды,
И дождь слезами омывал лицо.
 
 
Не ведал он, единственный еврей,
Как долог путь от запертых дверей.
Покинуты навек отец и мать.
Не лгать, не убивать, не предавать.
 

Жертвоприношение

 
Как мне понять загадку Исаака?
Всегда задумчив, тих, и одинок,
И молчалив. Жил в ожиданье знака
Средь волн пустыни, таинства дорог.
Кому обязан жизнью, зная с детства,
Мечтал о встрече и молил о ней,
И веры драгоценное наследство
Впитал, как губка, с первых детских дней.
В пустыне, меж колодцев и верблюдов,
Жил Бога глас, взыскующий в ночи.
Ждал Исаак, когда свершится чудо,
Пустыни ветер словом зазвучит.
Он в тридцать семь поднялся на вершину,
Безмолвно лёг на жертвенный алтарь.
Бог есть любовь, зачем Он жертву сына
Потребовал, как требовали встарь?
В последний миг предложена замена,
Ответ небес на преданность отца.
Но как измерить испытанья цену
Страданием любимого лица,
Вместившим нежность, боль, любовь, сознанье,
Что всё вершится волею Его,
Сиянье веры, трепетность желанья,
Тщету надежды, страх поверх всего.
Над Мориа диск солнца зябко стынет.
Душа в оцепененье замерла.
Был жертвы акт исполнен, понят, принят…
Но Сарра в этот вечер умерла.
 

Исход

 
Пришёл нисан, и зябкий свет луны
В полночной тьме колышет занавески,
Трубит шофар, преграды сметены,
Рабам на волю вручены повестки.
Уже свершились казни, и в Мицраим
Возврата нет.
А будущее? Или станет раем,
Иль превратится в бред.
Но ровная симметрия долины,
Прорезанная мутной лентой Нила,
Уныла, словно кирпичи из глины,
И как спина надсмотрщика постыла.
Похлёбка с мясом, солнца злобный жгут,
С рождения исчислена дорога.
А над Синаем грозно тучи ждут,
Когда придём мы, чтоб услышать Бога.
 
 
От рабской повседневности в душе
Привычек, слов, поступков, отношений
Уводит в неизведанность Моше,
В пустыню для исканий и свершений.
Шма, Исраэль! Раздался трубный глас.
Мы Тору приняли однажды и навеки.
Но сколько рабства ещё было в нас,
Как долго оно тает в человеке.
 
 
Одни уйдут к язычникам служить,
Другие боги уведут их за собою,
Но клятвы той трепещущая нить
Оставшихся сплетёт одной судьбою.
Сквозь Вавилона блуд, сквозь Рима спесь
К печам Освенцима протянется тропинка.
Машиах если всё ещё не здесь,
Неужто непонятно, где заминка?
 
 
Борьба не кончена, ещё ярится зло,
И, значит, миру вновь нужны солдаты,
Те самые, которым повезло
Жизнь заслонить собою в сорок пятом,
На грозный суд из пекла той борьбы
Они придут, когда Ему угодно.
Ты видишь, Адонай, мы не рабы.
Мы выполнили клятву. Мы свободны?
 
 
Опять весна, опять пришёл нисан,
Вновь свет луны колышет занавески.
Кто для свободы был рождён, от сна восстань,
Ещё не все разобраны повестки!
 

На распутье

 
Опять весна, опять пришёл нисан,
Вновь Песах плавно переходит в Пасху,
И тот, кто требовал: «Иди за мной, восстань!» —
Меняет облик, излучая ласку.
Сквозь тьму веков пригрезится едва
Дрожь ночи звёздной, тихий шум Кидрона,
Оливы серебристая листва
Во рву ночном, над пропастью склонённом.
В том мире, где всесилен римский меч,
Волнуется одна лишь Иудея.
Здесь головы летят с упрямых плеч,
Когда сердца об истине радеют.
Народ жестоковыйный, вас из всех
Избрал Господь, и нам нельзя расстаться.
Ведь опираться можно лишь на тех,
Кто в состоянии сопротивляться.
 
 
Спрячь в ножны меч, кто на решенья скор,
Пройдут века, но не придёт решенье.
Не силой разрешится давний спор
Меж воздаяньем и меж всепрощеньем.
Любое чудо можно совершить,
Лечить больных и накормить голодных.
Но как рабов в свободных превратить,
От ненависти для любви свободных?
Пройдя путь крестный муки и любви,
Он ввысь ушёл, сомнений не рассеяв,
Поклявшись, что ничем не искривил
Пути, завещанного словом Моисея.
Не изменить явился, а исполнить
Завещанный от пращуров закон —
Одной любовью только мир наполнить.
Но вновь набатом – колокольный звон.
 

Дорога надежды

 
Среди язычников лишь верою храним,
Египет, Вавилон, Афины, Рим
Прошёл еврей, гоним, но не покорен,
Он жил, любил и умирал по Торе.
«Бог – жизнь моя, прохлада в летний зной, —
В душе звучала проповедь пророка. —
Ходи смиренномудрым предо мной,
Люби людей и избегай порока».
Но за грехи сожжён Иерусалим,
Разрушен Храм, заброшена дорога.
И вновь народ рассеян и гоним
В изгнанье. И вершится воля Бога.
 
 
Вот Павел пламенный (в отрочестве Шаул),
Из слов Христа пожар любви раздул.
Такой горячей, пламенной любви,
Что стали храмы строить на крови.
А вот печать пророков, Мохаммет,
В любви и верности Аллаху дав обет,
Клинком и словом радуя сердца,
С восторгом бьёт гяуров до конца.
Покорны все, и лишь один народ
Аллаха и Христа не признаёт.
Унижен, втиснут в гетто, как в тюрьму,
Зачем-то верен Богу своему.
 
 
Но вот пришли иные времена,
Начертаны иные письмена.
– Долой господ, богов, мы не рабы!
Мы рождены для счастья и борьбы!
Оставьте Храм, скорей спешите к нам,
Обряды ваши – древний ветхий хлам.
И разве ваш ревнивый старый Бог,
Когда вас распинали, вам помог?
 
 
Но если справедливость в мире есть,
Её добудет «совесть, ум и честь».
Идите к нам, у нас одна дорога.
И соблазнились, и не стало Бога.
И сотни тысяч, лагерная пыль,
Сошли туда, где не растёт ковыль.
И стоном переполнилась земля.
Взывали: «Бо…» – а выдыхалось – «…».
 
 
А в это время в западной стране
Другие песни пели по весне:
«Долой химеру совести, страна
Права тогда, когда она сильна.
А милосердья вздорные идеи
К нам завезли мерзавцы-иудеи.
Пора весь мир от них освободить.
Кто слаб, тот не имеет права жить».
И миллионы превратились в дым,
И воздух стал от ужаса седым.
Пройдя сквозь печи, в небо изошли
Пророков дети, странники земли.
 
 
С тех пор прошло уже немало дней,
И с каждым днём становится ясней:
Без Бога нет ни правды, ни ума,
Нет выбора – пустыня иль тюрьма.
Но если тридцать с лишним сотен лет
Живёт народ, что сохранил Завет,
И вновь обрёл Израиль, как и прежде,
Быть может, в мире место есть надежде…
 

Правда и милость

 
Ночью тревожной бессонницы гул,
Злобы, обиды и гнева разгул.
И не прорваться сквозь эту лузгу
Правды тарану.
А милосердие нежной рукой
Смоет из глаз, исходящих тоской,
Злость, и обиду, и непокой
Лжи и обмана.
 
 
Правда разрушит гордыни скалу,
Вихрем сметёт заблуждений золу,
Гневно прорвёт равнодушия мглу
Словом пророка.
А милосердье прольётся, искрясь,
И, прорезая сомнения вязь,
Семя любви прорастает сквозь грязь
Зла и порока.
 
 
Правда сурова. А милость легка?
Не избежать в этой жизни греха.
Взвешено будет на небесах
Всё, что случилось.
Миг – и исчезнут узоры листа:
Сила, богатство, успех, красота.
И лишь две жилки дрожат на весах:
Правда и милость.
 

Пророк

 
Из пустоты текут слова
Без мыслей и без чувств,
Вот так насквозь растёт трава,
И в зелень плещет синева,
И марево, как тетива,
Дрожит, и… вспыхнул куст.
 
 
Он вспыхнул пламенем речей,
А я при чём? Ведь я ничей,
Косноязычен я и гол,
И робок – не по мне глагол,
И голова моя пуста,
Замкни, Господь, мои уста,
Случайно я в кресте дорог,
Я не пророк.
 
 
Но ничего, кроме огня,
И в мраке ночи, свете дня,
Теснясь, волнуясь и звеня,
Несёт меня поток.
Противился я, сколько мог,
Но слов поток, словно потоп,
Несёт меня.