Александр Карасёв
Чеченские рассказы
Безбашенный
Недели две уже Безуглов был на выезде. ВОП ему не доверили, а придали на усиление к прапорщику. Так-то Безуглов командир взвода, но прапорщик, конечно, всем управляет. Солдаты его называют – командир, а Безуглов так. Ничего, примирился. Сначала только самолюбие задело. Думает – прапорщик ещё в первую воевал, буду хорошо делать, что нужно. Пока ещё не знал, что нужно, а увлекался то тем, то этим.
Поделили они ночь на две половины. Прапорщик отдал молодому лейтенанту более лёгкую первую смену: «Будем это… так службу нести. Первые полночи ты посты проверяешь, вторую – я. А то это… уснут они, всем тут горло перережут». Хорошо. Так и несут.
Бить солдат Безуглов не решался, а слова на них не действуют – тоже вымотались за день не хуже. Есть дальние посты на пригорках, вроде секретов. Пока на один пост подымешься, на том, что уже был, солдат уснул. Автомат под себя подальше спрячет, ремнём обмотается, руки как-то обмотает им – пусть режут его, автомат не отдаст. Русский солдат на посту. Летёха, думает, по характеру мягкий, неопытный, не так давно из училища, можно слегка покемарить.
Безуглов отмаялся своё дежурство, разбудил прапорщика, лёг на кровать. Бушлатом накрылся. Провалился в сон и тут же вскочил. Приснилось что-то. Там иной раз такое приснится, что схватишься во сне за гранату – хорошо, если чеку не выдернешь.
И вокруг как-то странно. Тихо. Обычно пальба отовсюду – привыкаешь к этому. А тут тишина. Даже сова не гугукнет. На соседней «Рапире-7» всю ночь стреляют на каждый шорох – вырезали их, что ли? Вызвал по рации «Рапиру» – всё нормально. Вышел из блиндажа. Ночь стоит, небо звёздами усыпано. Сидел, печку топил до утра. Сон и от тепла не берёт, мысли в голову лезут.
С утра он патроны считал на постах и на пункте боепитания, рапорт составлял – комбат требовал. Потом ещё что-то. Пообедал. После обеда взялся с солдатами окопы рыть. Тут уже прапорщик говорит: «Ты это… хватает бойцов тут. А надо нарисовать это… схему огня». Безуглов отдал лопату бойцу, пошёл рисовать схему огня.
ВОП высоко на обрыве, весь как на ладони с окружающих гор. Правда, расстояние от них довольно большое. Безуглов расположился на самом открытом месте, в центре ВОПа, чтоб сектора обстрела были лучше видны. Сидит в складном кресле, наносит на схему ориентиры. Всё, где надо, под линейку, где надо, в цвете. Хорошо получается – в училище они проходили на военной топографии. Жарко. Весна ещё, а солнце палит, как летом. И так его, конечно, в сон и сморило.
А Безуглов носил тёмные очки. Посмотрел, наверное, американский фильм про Вьетнам и думал, что и у нас это будет неплохо в Чечне. Когда схему рисовал, очки сдвинул на лоб. Решил передохнуть, откинулся на спинку, очки на глаза сдвинул и уснул. Со стороны посмотришь – сидит лейтенант в кресле. Будто бы обозревает, как солдаты роют окопы. И тут начинается обстрел ВОПа.
Полоснули из автомата. И потом как будто из пулемёта. И одиночными: туф, туф. Пуля ударила во что-то деревянное, другая срикошетировала – взвизгнула. Все в окопы хлынули, головы попрятали, надели кто каски. Война идёт настоящая. БМП из пушки во все стороны горы прочёсывает. Грохот стоит. Солдаты лупят из автоматов куда попало. Безуглов сидит в кресле в тёмных очках. Вид у него спокойный и невозмутимый.
Всего минут пять-десять это длилось. Может, чуть больше – там не поймёшь. БМП в горы один БК выбросила, чеченцы больше не стреляют, прапорщик дал отбой. Безуглов от тишины проснулся, очки на лоб сдвинул. И дальше схему рисует – чего, мол, кипиш подымать из-за пары очередей?
Прапорщик подошёл, внимательно посмотрел на схему, на Безуглова, сказал: «Ты это… всё же не сиди так в открытую». Бойцы потом спрашивают: «Товарищ лейтенант, а вам не страшно было?» Он: «А чего страшного?»
Так он и стал Безбашенным. Солдаты его очень зауважали, даже старались не спать на постах. Прапорщика в скором времени отпустили домой, и Безбашенный самостоятельно командовал ВОПом до конца командировки. Потом он действительно неплохо держался под пулями.
На выезде
1
Убожко впервые видел в Чечне такую великолепную баню. Собственность ремонтной роты *** полка. Обыкновенный металлический каркас из подручного материала, обтянутый плащ-палатками. Вода нагревается на железной печке. Но самое главное – в топку по медицинской капельнице поступает солярка из канистры. И от этого изобретения очень ярко горят сырые дрова. Можно сколько хочешь плескать на печку воду. Огонь не гаснет от брызг и идёт пар.
В Шали капитан Убожко с майором Тушевым каждый вечер мылись в бане. Они приехали из Дышне-Ведено за топливом для своего полка.
– Уф!.. Ну, умельцы, ты смотри… Что значит сварка своя!..
– Харрашо…
Офицеры от души обливали друг друга почти кипятком, кряхтели и урчали от удовольствия.
После бани Тушев шёл в общество управленцев, а Убожко садился за стол под деревьями пить водку с водилами-контрактниками. Это были станичные мужики, ездившие в Чечню на заработки.
Потом приходил Михалыч, старшина ремроты. Он весь день беспощадно боролся с бойцами, орал, матерился и сейчас заставляет себя уговаривать, прежде чем возьмёт первую кружку с водкой. Но все знают, что это добродушный, хороший человек, а строгий вид у него от работы.
Днём в ремроту волокут разбитую технику, без траков, с пробоинами. Но когда темнеет, силуэты покалеченных бронемашин превращаются в тени причудливой формы. Всё пространство вокруг заполняет стрекот сверчков, а люди за столом становятся самыми родными. Поздно ночью размякший Убожко входил в палатку ремроты, валился на кровать с чистыми простынями.
2
В пятницу 23 июня 2000 года в три часа дня колонну бензовозов на Дышне-Ведено ждут прапорщик Гузик, женщина-финансист Сазонтова и лейтенант Кудинов. Они долго стоят в тени деревьев возле дороги или садятся в траву – но сидеть им тоже надоело. Бензовозы уже залиты солярой, но ожидают какой-то приказ. Тушев не вытерпел и ушёл ругаться.
Убожко слушает музыку в кабине бортовой машины с тентом. КАМАЗ почти упёрся бампером в дерево у палатки, чтобы лучше укрыться в тени. От него далеко раздаётся гнусавый голос: «…Водку я налил в стакан и спроси-ил… И стакан гранёный мне отвеча-ал… Сколько жил и сколько в жизни ты своей потерял. Этого никогда я не знал…» Тушев, пройдя через поле по упругой от солнца траве, открыл дверцу кабины.
– Чё сидишь, ёпта?! Скоро поедем.
– Ты куда? – Убожко приподнялся и сделал тише музыку.
– К Мазурину, ёпта, дотемна не доедем.
– Обратно пойдёшь, загляни…
Шали – предгорье. Далеко на горизонте видны горы. Вечером они наливаются мягким фиолетовым светом, а сейчас только серые и хмурые. Четыре часа. Машины по-прежнему стоят на солнцепеке. На поле с желтоватой травой ложится горячий воздух. Убожко идёт к колонне. С другого края, клокоча винтами, поднимаются сразу два вертолёта Ми-8. Тин-угун – отдаёт в груди. Это батарея гаубиц посылает снаряды в хмурые горы, которые уже и не горы вовсе, а квадраты на листе бумаги.
– Убожко вылез, – маленький Гузик наморщил лицо и сплюнул.
Сазонтова обернулась: – Господи, какой же он жалкий. С такими кривыми ногами. Сколько ему лет?
– У него сегодня день рождения, – невпопад сказал Кудинов.
Сазонтова посмотрела на лейтенанта и снисходительно улыбнулась.
Подойдя к однополчанам, Убожко стал слушать Сазонтову, с удовольствием забиравшую всё мужское внимание. Она рассказывала смешную историю, происшедшую в ППД с женой командира третьего батальона.
– Не будет сегодня колонны, – щурясь от солнца, сказал Гузик.
– Не спеши, а то успеешь, – сказал Убожко, ни к кому не обращаясь.
Но в шестнадцать сорок колонна вытягивает залитые солярой ЗИЛы-бензовозы и выкрашенный под жабу бортовой «Урал». Сапёры Гузика оседлали снарядные ящики с минами в кузове «Урала». Хоть и были места в кабинах, Убожко и Кудинов, помявшись, тоже забрались в кузов.
3
Колонна поднимает жёлтую глинистую пыль. «Урал» тарахтит бортами, в кузове все подпрыгивают на ящиках с минами. Убожко сидит по левому борту, спиной к кабине. Он поставил ногу на ящик, завёл левую руку в ремень автомата.
Напротив него, свесившись над бортом, сидит контрактник-сапёр. Это забавный контрактник. Его голова повязана чёрной косынкой, а трофейную (с чеченским флагом) разгрузку он надел на голое тело, загорелое и накачанное. Убожко привлёк скорпион на его плече. Видно, что татуировка сделана в хорошем салоне.
Об этом контрактнике Убожко слышал, что весной, когда полковые миномётчики неправильно взяли прицел и обстреляли полк, его посекло осколками.
Кудинов всматривается в то нависающую над головой, то убегающую от дороги зелёнку. Он был в Ханкале на курсах авианаводчиков и поэтому едет без автомата. Бойцы негромко разговаривают. Весёлый сапёр из команды Гузика рассказывает сержанту с автомобильными эмблемами историю о том, как «сочинец» сбежал из поезда в берцах поймавшего его старшего лейтенанта. Сапёр косится на офицеров, тактично проговаривает «старший лейтенант», вместо «старлей», хотя Кудинов вряд ли бы решился на замечания чужому бойцу, а Убожко всё равно не слушает.
Остальные сапёры знают эту историю, но не могут не смеяться. Так живо им представляется старлей, вернувшийся в полк в растоптанных кирзачах.
В кабине идущего следом бензовоза Убожко видит Сазонтову. Она что-то оживлённо говорит Тушеву. Лицо Тушева, наоборот, сосредоточено застыло. Убожко отвернулся и стал рассматривать начавшие появляться в листве крыши домов. Места вокруг были живописные.
Садовых деревьев и выглядывающих из-за них крыш становится больше. Машины несутся по улице Сержень-Юрта. По обеим сторонам стоят нетронутые войной добротные (часто двухэтажные) кирпичные дома. Колонна обгоняет идущих по обочине молодых чеченцев в чёрных брюках и ярких просторных рубашках. Они поворачивают головы и смотрят на русских наглыми глазами, их губы презрительно сплёвывают. Дальше, на другой стороне улицы, девушки в длинных узких платьях отворачиваются.
Бензовозы коптят выхлопами, поворачивают и выезжают из посёлка. Солнце клонится к вершине горы, и на потные, с пыльными подтёками лица вэвэшников веет дыханием прозрачной реки. Она бежит слева. Появляется и исчезает за деревьями или горными выступами, будто прячется. Убожко видит закопчённые останки фермы и большие воронки у дороги.
4
Не доезжая до Беноя и бывшего пионерского лагеря, головной ЗИЛ, обогнав несколько неподвижных бээмдэшек, остановился.
Десантники-бойцы смотрят на подъехавших вэвэшников, озираясь на зелёнку справа. Туда же направлены пушками башни БМД и чуть заметно шевелятся. Один из десантников говорит: «Туда нельзя, там стреляют». Тушев вылез из кабины и пошёл искать офицеров. Сазонтова сидит в машине.
Бойцы в кузове передают друг другу фляжку с водой. Убожко из кармана самодельной разгрузки вытащил сигарету, нашёл зажигалку. Солнце вот-вот начнёт заползать за верхушку горы. Надо было ехать. Убожко ещё не успел выкурить сигарету, когда вернулся Тушев. Грузный майор запрыгнул в кабину, и колонна тронулась. Быстро набирая скорость, ЗИЛы обгоняют растянувшиеся бээмдэшки. У одной бээмдэшки на плащ-палатке лежат трое раненых (или убитых). Возле них суетятся.
Десантники взглядом провожают безбашенных вэвэшников на бензовозах. Но не ночевать же было тем на дороге.
Отъехав метров пятьсот, на повороте увидели ещё одну бээмдэшку. Она выехала на обочину и была развернута наискосок.
– Боевое охранение пропустили, – сказал Кудинов.
– Что они дураки, что ли? – Гузик со злостью плюнул за борт.
Бойцы уцепились в борта, чтоб не вылететь из кузова от тряски. Солнце закатывалось за покрытую лесом гору, похожую на большой зуб. Поднимая клубы серо-жёлтой пыли, машины неслись по дороге.
Новостной сюжет
Когда русские войска взяли Грозный и отогнали чеченцев подальше в горные районы, собрали по окопам и землянкам солдат, посадили в военные грузовики и повезли в Ханкалу извилистой горной дорогой.
Тогда в Ханкалу из Москвы прилетал очень большой генерал. Он хотел сам на месте вникнуть в обстановку, узнать, почему нет до сих пор окончательной победы, отдать последний и важный приказ, разругать генералов чинами поменьше, побеседовать с офицерами и вручить солдатам награды.
Награждение солдат должны были снимать на камеры и показать по всем основным каналам. Из штаба группировки была спущена телефонограмма в полки, стоявшие в горных районах Чечни. Генералы все в Ханкале, офицеров тоже много ошивается, а солдат для награждения везти из боевых частей.
В одном полку почитали телефонограмму, отобрали солдат, отличившихся в зимних боях и на операциях. Кто-то снайпера сбил метким огнём, кто под пулями перебегать не боялся и товарища выручил, а кто и просто был у командира на хорошем счету или хорошо офицерам суп готовил. Но и отличившихся много собрали. Русскому солдату ни каска не нужна, ни бронежилет, никто его ничему не учит, а воюет так, будто он всю жизнь воевал – ничего не боится и к боевой обстановке быстро прилаживается.
Самых отчаянных только забраковали: кто и храбрый в деле, но с командирами спорил, приказы обсуждал или водку у чеченцев выменял на патроны и напился.
Свезли солдат сначала с ВОПов, которые в самых гиблых местах стояли, в полк. Командир полка походил перед строем, как водится, поматерился. Дал отмашку: «По машинам!» Уже и колонну под пригорком составили – впереди и сзади по БМП с разведчиками на броне, в середине бортовые грузовики – ЗИЛ и «Урал». Разместились солдаты в кузовах, тронулась колонна из-под пригорка, на котором полк стоял.
Обстановка тогда в Чечне неспокойная была, того и гляди фугас на дороге сработает или обстреляют из леса. Везли солдат безоружными – так было приказано в телефонограмме, и солдаты оставили кто автомат, кто снайперскую винтовку или пулемёт под охрану своим товарищам. Так-то на броне разведчики – под каждым автоматом у них подствольник; в башнях БМП пушки: у головной на сорок пять градусов влево повёрнута, у замыкающей – вправо. Но всё равно непривычно. БМП сожгут, разведчиков с брони разметает, без автомата что ты сделаешь? Хуже, чем на операции. Кто догадался, гранату положил в карман. Это разве себя подорвать, чтоб к чеченцам в плен не попасть: или сразу голову отрежут, или в зиндан посадят – никому не хочется.
Проехали по селу. Перед каждым домом на продажу десятилитровые бутыли с бензином выставлены, на улице Ленина рынок, людей мало, одни женщины в косынках у прилавков, подальше за рынком мечеть виднеется. За селом головная БМП резко круг очертила, разведчиков на ней качнуло в сторону, они вжались в броню, чтоб не свалиться. За БМП потянулись поворачивать ЗИЛ и «Урал».
Проехали место, где весной чеченцы расстреляли колонну омоновцев и до сих пор обломки грузовика в кювете лежат. Кто в Бога верует, про себя молитву прочёл, но мало таких. Помолчали каждый о своём, снова все переговариваются, кто байки травит, друг дружку шутками задирают и смеются. Едут в приподнятом настроении, радуются, что на дембель с медалью вернутся, перебирают, какие медали есть – «За отвагу» хорошая медаль. А кому это всё равно, едет себе, куда везут, без автомата непривычно только.
Разведчики на броне, как из полка выехали, все повязали головы чёрными косынками, только у офицера на голове кепка. Сидит суровый. И разведчики его все такие. Из них для награждения тоже двое в «Урале» едут, отдельно держатся, на пехоту свысока поглядывают.
В реке дети купаются. Весёлые, шум стоит. Две девушки, молодые совсем, прямо в платьях купаются, взяли одного чеченёнка за руки и за ноги, раскачали, бросили подальше в реку – смеются, брызги летят. Горная река быстрая и чистая – солдаты на ВОПах пьют из неё воду и пищу готовят, воды не хватает привозной.
Дальше дорогу коровы переходят, на сигналы машин ноль внимания. Механик-водитель первой БМП высунулся из люка, смотрит на это дело, влез обратно и стал маневрировать между коров, как будто это вешки на полигоне. Коровы мычат, прут прямо на БМП рогами.
Наконец выбрались из стада коров, на горной дороге БМП скрежещут на подъёмах, грузовики сизым дымом заходятся. Справа лес над обрывами за рекой, а слева к дороге подступает. Проехали мост, слева на пригорке дзот торчит и два ствола зенитной пушки из-за плетня выглядывают – первый полковой ВОП.
У каждого ВОПа солдаты приветствуют своих товарищей, с которыми только утром попрощались. Иной раз те выбегают к дороге, но колонна не останавливается, идёт насколько можно быстро.
За полковыми пошли ВОПы соседнего полка, всё реже, а потом совсем закончились. Стали попадаться разрушенные строения и сгоревшая техника в кюветах: сначала уже ржавая БМП справа показалась и потом за каким-то селом танк без башни. Солдаты притихли до самой Ханкалы, стали больше всматриваться по сторонам. Кому до дембеля не так много осталось – об этом думают. А тем, что служить ещё, так и думать нечего.
Ближе к Ханкале видно, что побольше стало войск. По дороге блокпосты из бетонных плит, солдаты за ними в касках и бронежилетах, БМП подальше стоят. Навстречу прошла колонна с бронетранспортёрами – видно, что из ремонта. И следом большая колонна армейцев: МТЛБ и саушки. Гаубицы откуда-то бьют, и вертолёты над головой постоянно летают, армейские и вэвэшные – с белым кольцом на хвосте. Уже и колонны из других полков присоединяются. Боевая техника в голову и хвост съезжается, а грузовики становятся в середину большой колонны…
В Ханкале большой строй собрали – смотрят на внешний вид. Форму в полках с начала кампании не меняли, хэбэ на всех линялое, от солнца выгоревшее, затёртое, у кого и с заплатами. Многие стоят в грязноватом – особенно в окопах не настираешься, к реке нужно спускаться под прикрытием, а приказ был срочный, рано утром выехать – не все успели постираться. На котором солдате кирзовые сапоги совсем износились, с дырами на голенищах и подмётки гуляют. И от вшей многие стоят чешутся. От этих ещё вшей у формы совсем вида нет – в кипятке её вываривают, камуфлированная окраска становится одного цвета – грязного. Горе смотреть.
Приказано было всем подшиться. Мишень это для снайпера, и где в окопе белую тряпку возьмёшь? Так никто и не подшитый стоит. В Ханкале не такая опасная служба, есть подворотнички в автолавках – времени уже нет. Вот-вот московский генерал прилетит и такое увидит. И журналисты ещё.
Солдаты стоят в строю, с ноги на ногу переминаются, по загорелым лицам пот ручьями льётся и в сапоги стекает. Поодаль офицеры совещаются, толстый офицер отделился, подошёл к строю, ходит, на солдат смотрит, большую голову под кепкой чешет, вернулся к своим. Соображают, что делать: убрать их совсем от греха подальше или не убирать. И если убрать, что делать тогда? Одни от этих солдат всегда проблемы.
С вертолётной площадки уже движение началось, бежит худой офицер, руками машет, тоже кричит, чтоб убрали этих солдат. Решили заменить их быстренько другими: писарей из штабной палатки выдернули и согнали ещё, кто на глаза попался, из тех, что в Ханкале служат. Как раз мимо вели солдат на концерт артистов. Эти получше: в новой форме и с белыми подворотничками.
Московский генерал вручил им кресты за отличие второй степени, каждому пожал руку, сказал каждому тёплое слово, поблагодарил за службу. Журналисты сняли на камеры новостной сюжет – хорошо получилось. Последним в строю не хватило крестов второй степени, дали первой, предупредили только, чтоб никому не говорили, что у них второй нет.
А тех солдат, что привезли, сводили в столовую, приказали их в бане помыть, но потом не вышло что-то, или забыли. Поели они, отдохнули на кроватях в большой палатке с дощатыми полами, подивились на условия здешней службы. И обратно их в окопы увезли. Одного только солдата в санчасть положили с больными почками: видно, лежал на голой земле, когда ещё не на всех ВОПах землянки вырыли, и застудил.
Воин
Хорошо известно, что, когда в армии заканчивается война, начинаются таблички. На третьем ВОПе таблички были повсюду, опережая полное окончание боевых действий в Чечне как минимум на несколько лет.
Например, над тщательно выложенной маскировочным дёрном ямой для отходов высилась табличка: «Выгребная яма». У входа в длинную взводную палатку, где хранились продукты, была табличка «Столовая». Стрелковые ячейки отличались табличками с цифрами порядковых номеров бойцов ВОПа и буквенным обозначением основной и запасной позиций: «1А», «1Б», «2А» и так далее. И даже у входа в землянку, где хранились боеприпасы, была табличка: «Склад боеприпасов». «Это чтобы чеховский снайпер не ошибся куда стрелять», – шутил младший лейтенант Шурупов, который сам этими всеми табличками и распоряжался, готовясь к визиту на ВОП командира полка.
Ещё создавалась грандиозная клумба возле «столовой», выгодно окантованная белёным булыжником вместо бордюра. Для этой клумбы у чеченца Аслана, жившего за рекой, специально была взята известь и семена различных цветов. Из лома и спиленных в лесу стволов срочно изготовили турник – все знали, что Виноградов, командир полка, считает турник основным сооружением в боевой службе опорного пункта.
В тот день позывные третьего ВОПа непрерывно запрашивал Лихолат, замполит второго батальона: «НП у тебя есть?… Срочно вырыть!»… «Гранаты с постов убрать!» Потом, через два часа: «Гранаты на посты раздать… соорудить верёвочные поручни… оборудовать вертолётную площадку…» Перед обедом Лихолат заявил по рации совсем к тому времени запутавшемуся в указаниях Шурупову: «Шурупов! Выстави секрет из пулемётчика и автоматчика в квадрате 61—20 до темноты…» – «Какое 60—20? а карта у меня есть?» – пытался возражать Шурупов. «Выполняй!» – И Лихолат исчез из эфира.
Шурупов мечтал о скорейшем приезде командира полка как об избавлении. «Строиться!..» – орал он на свой замордованный табличками и другими мероприятиями личный состав и нарезал задачи.
Война войной, а обед, как говорится, по расписанию. Плотно покушав за своим отдельным столом, Шурупов привычно затребовал СВД и поупражнялся в стрельбе, – он ежедневно выбивал из снайперской винтовки белый камень из обрыва за рекой, и выбить этот камень ему пока не удавалось. Рассиживаться за столом, однако, долго не приходилось. Командир полка мог уже выехать, и ясно, что никакая сволочь, вроде Лихолата, об этом не предупредит. Надо было что-то решать хотя бы с секретом и вертолётной площадкой. Идиотские верёвочные поручни (чтобы не поскользнуться в дождь) Шурупов опустил сразу, а НП уже и так отрывался в центре ВОПа.
Выкурив сигарету, Шурупов передал штатному снайперу СВД, заметил пулемётчика Зюкина, доскребавшего ложкой свой котелок.
– Зюкин!.. Ко мне!.. Живее!..
Зюкин без большого удовольствия отставил котелок и не слишком быстро направился к командиру. Однако у командирского стола он вытянулся и заблымал глазами – типа: «чего изволите-с».
– Слушай сюда, Зюкин! – И Шурупов постучал пальцами по столу, показывая, куда нужно слушать. Зюкин въелся глазами в начатую банку сгущёнки и стал слушать, отрывая от сгущёнки глаза в нужных случаях.
– Сегодня с тринадцати ноль-ноль ты с пулемётом и стрелком Пироговым, с автоматом, находился в секрете, в квадрате 60—21, запомнил?
– Так точно.
– Повтори!
– Я находился секретно с автоматом и Пироговым в квадрате.
– Правильно!.. В каком квадрате?.. В квадрате 61—21 ты находился! Это вон там, в зелёнке, – Шурупов ткнул пальцем выше обрыва, в который стрелял из винтовки, – ориентир белый камень, понял?
– Так точно!
– Действуй!
– Есть…
– Какое «есть», куда ты пошёл? Запоминай: если спросят у тебя, был ли ты в секрете, скажешь – был с рядовым Пироговым, вооружение: РПК-74 и АКС-74, квадрат 21—61. Сидели скрытно до подхода темноты, после чего скрытно снялись и доложили мне, что ничего не видели, ты старший. А сам вместе со взводом свои задачи, яволь?
– Яволь
– Ну и ладненько, не подведи меня. Действуй!
Давно ко всему привыкший в армии сержант Зюкин пошёл действовать, то есть перво-наперво доскрести котелок и выпить совсем уже холодный чай. А не менее ко всему привыкший в армии, и даже значительно более привыкший, Шурупов стал размышлять о вертолётной площадке.
Выслуга Шурупова составляла порядка семи «календарей», не говоря о льготной. Звание он получил на курсах «Выстрел» при Пермском училище тыла, где шесть месяцев исправно пил водку. Тем не менее он посещал какие-то занятия и твёрдо из них помнил, что вертолётная площадка имеет радиус или диаметр – здесь он путался – пятьдесят метров. А на ВОПе при всём желании открытого места ни с радиусом пятьдесят метров, или хотя бы с таким диаметром, не было.
«И на фиг она нужна вообще, эта площадка?.. Он что, на вертолёте сюда лететь собрался?..» Шурупов даже замечтался о чехе, метким выстрелом из «стингера» сбивающем вертолёт с Виноградовым, не долетевший до третьего ВОПа… Но надо было всё же чего-то предпринять. И Шурупов принял единственно верное решение – сделать маленькую вертолётную площадку. Он построил свой доблестный личный состав, насчитывающий, согласно БЧС, одного рядового контрактной службы, четырёх сержантов, одного ефрейтора и двенадцать рядовых бойцов.
Через час, как по волшебству, на третьем ВОПе возникла вертолётная посадочная площадка. Это был не слишком ровно отмеченный тычками с белыми флажками-тряпочками круг – примерно восемь на восемь. Трава в круге была скошена сапёрными лопатками.
Не знаю, смог бы пилот приданной нам вертолётной эскадрильи посадить в этот круг вертолёт… Разве что оказался бы в эскадрилье какой-нибудь виртуоз своего вертолётного дела, но это навряд ли… Однако главное – вертолётная посадочная площадка на третьем ВОПе оборудована, а приказ выполнен.
Нужно сказать, что, когда Шурупова спрашивали, почему он не уволился из армии как все, а остался, он говорил: «Для смеха». И отчасти Шурупов не врал. Он был прожжённым циником, лодырем и офицером отчаянным, презиравшим смерть. Кое-как он приготовился к приезду Виноградова, устал, но без нервов. Особенно он не заморачивался, относясь к армейской показухе как к некой увлекательной игре. Значительно больше страдали его солдаты, не имевшие в своём большинстве столь философского и оптимистичного взгляда на военную службу.
Разумеется, Виноградов не прилетел, а приехал. Его уазик охраняла разведрота на двух БМП. Отборные разведчики, увешанные разным оружием, рассыпались за придорожным бурьяном. Только после этого Виноградов солидно вышел из машины и, подобно главе мафиозной группировки из Сицилии, стал с достоинством подниматься на третий ВОП. Он был в тёмных очках в камуфлированной оправе. (Злые языки, со слов женского медперсонала полка, утверждали, что у Виноградова имелись и камуфлированные плавки.)
Вслед за командиром полка поднимались начальник штаба подполковник Козак, майор Сосновников из управления и капитан Лихолат, в «районе» исполнявший обязанности командира второго батальона.
Худощавое лицо Козака морщило солнце, а сам Козак был презрительно-мрачен. Все были слегка пьяны и томились от жары. И, вероятно, это обстоятельство спасло Шурупова от осмотра НП, представлявшего собой яму, вертолётной посадочной площадки, представлявшей описанный выше круг… и других не менее замечательных сооружений третьего ВОПа.
Между тем бойцы Шурупова надели каски и застыли в стрелковых ячейках, а Шурупов сделал навстречу поднявшемуся Виноградову четыре вполне молодцеватых строевых шага, козырнул:
– Товарищ паалковник! Командир третьего ВОПа, младший лейтенант Шурупов.
Невнятным произнесением звания «подполковник», так чтобы вроде и не «полковник», но очень смахивает, Шурупов владел и держался умеренно нагло. Козак даже крякнул за спиной Виноградова – «орёл-бля».
– Кепку постирай, воин! Как ты будешь в ней с чехами воевать?.. Главкому не вздумай так докладывать, как мне сейчас… Записывай рапорт Главнокомандующему, – сказал Виноградов строго.
Я забыл сказать, что вся эта буча с табличками, НП и площадками случилась из-за известия – «К нам едет Главком». А уже после получения такого известия Виноградов решился впервые посетить свои опорные пункты. Кстати, это именно Главком, а не Виноградов, предпочитал передвигаться в Чечне на вертолёте. Виноградов предпочитал в Чечне сидеть в своём вагончике и лишний раз из него не высовываться.
Короче говоря, Шурупов достал из заранее заготовленной планшетки ежедневник, ручку и стал записывать за Виноградовым, который диктовал: «Товарищ Главнокомандующий. Мы находимся на южной окраине н. п. Ца-Ведено, один километр пятьсот метров севернее Ведено. Первый мотострелковый взвод пятой мотострелковой роты занимает ВОП… – здесь отметишь три точки… Да… а с какой стороны у тебя чехи будут наступать?..»
– Как с какой? – Этот вопрос даже невозмутимого Шурупова привёл в замешательство… Дело в том, что чехи могли наступать с какой угодно стороны. На то он и опорный пункт с круговой обороной. Зелёнка со всех сторон, кроме одной стороны, там, где дорога и откуда поднялся Виноградов. Только с этой стороны и не могли наступать чехи, если они, конечно, не полные кретины, – местность открытая аж до обрывов за рекой.
– Противник у тебя будет наступать оттуда! – И Виноградов махнул рукой в обрывы, а Шурупов открыл рот… – Пиши дальше: «…С передним краем по рубежу… отметишь рубеж (Шурупов кивнул и стал писать, сокращая слова) … и выполняет задачи по обеспечению безопасности прохождения колонн. Обороняя ВОП номер три, основные усилия сосредотачиваю на удержании позиций первого мотострелкового отделения. Огневое поражение противника организовываю по периодам огня. Первый период… При выдвижении противника из глубины на дальних подступах наношу огневое поражение средствами старшего начальника, а также приданными огневыми средствами. Второй – при развёртывании противника в боевой порядок – средствами старшего начальника, а также приданными и штатными средствами по участкам сосредоточенного огня. Третий – при атаке переднего края наношу огневое поражение всеми имеющимися средствами, в том числе с использованием минно-взрывных заграждений. Боевой порядок в один эшелон…»
Изгаляясь над военным гением Виноградова под видом рвения, Шурупов переспрашивал: «Как, как?»… или даже: «Повторите, пожалуйста, своё предложение». От чего Козак ещё больше изнывал и кривился, а Виноградов, не замечая подвоха, терпеливо повторял: «Боевой порядок в один эшелон»… Шурупов же на самом деле давно изображал в своём ежедневнике нечто вроде кардиограммы, с закорючками, но без букв. Он сообразил, что командир полка просто диктует ему один из текстов, заученных им в академии. Шурупов машинально водил ручкой в ежедневнике и представлял лихое наступление походной колонны чехов. Как бы на его глазах чехи разворачивались в цепи и под ураганным огнём пёрли через реку в брод. Этой выразительной картине по мотивам Великой Отечественной войны не хватало только танков.
