Александр Изотов
Нулевой мир 1: Мера Ноль
Глава 1. Распятый
Я охнул, когда боль в животе снова заставила согнуться. Сквозь пальцы, зажимавшие рану, так и сочилась кровь. Чуть отлегло, и я снова прислонился к ледяному кирпичу. Затылок чувствовал вибрацию шоссе, сверху шуршали шины проезжающих авто. В середине осени умирать под дорожным мостом довольно холодно. И одиноко.
Едва я закрывал глаза, как снова и снова видел эту картину. Навечно застывшие глаза жены, и неподвижная дочурка в ее объятиях. Кровь, уже пропитавшая волосы, безжизненные поломанные пальцы…
Нет, хочу запомнить их другими. Память отказывалась помогать, но я настойчиво вытаскивал из прошлого кусочки счастья. Доча, ласково обнимающая меня за шею… Я упорно вспоминал мягкие губы жены. Такие живые, жадно ищущие мои губы…
Кротов должен сдохнуть! Эта мысль резанула, разметала собранные с таким трудом крохи тепла. Мой наниматель инсценировал свою смерть, а я понял это слишком поздно. И не успел защитить семью. Свидетелей убирают, или заставляют молчать.
Заморосил дождь, и пронизывающий ветер горстями забрасывал его под мост. Везде холод. Даже в животе, куда вошла пуля.
Подняв голову, сквозь пелену смерти я разглядел бетонные переборки моста. Ты, там, на небе… Если не примешь к себе моих, я найду тебя. Вылезу из ада, но найду.
Ни хрена не стоит твой мир… Там, где происходят такие вещи, бога нет. Что натворила шестилетняя Эльза?
Я грешен, я много кого убил. А Кротов жив… Он сдохнуть должен, ты слышишь?
«Ты действительно этого хочешь?»
Голос возник из ниоткуда, он заполнил все пространство, резонируя в бетонных конструкциях. Сил удивляться не было, осталась только предсмертная тоска. И злость…
– Хочешь мою душу? – прохрипел я, еле двигая языком. Я даже не думал, что у меня еще получится заговорить.
«Что мне твоя душа? Я и так могу забрать ее».
Я горько засмеялся, и острая боль сотрясла тело и заставила закашляться. Все, я уже одной ногой там. Голоса слышу.
– Деньги нужны? Даже там, у тебя, все деньги решают?
Я выплюнул эти слова с порцией крови. Кажется, задело легкое.
«Мне нужна твоя воля».
Сил говорить уже не было, я скатывался в пучину неведомого. Нижнюю часть тела уже совсем не чувствовал.
Воля. Как пафосно это звучит. Я хотел отомстить, словил пулю в кишки, и теперь умираю. Такая была моя воля.
« И что это даст?» – я с усилием удерживал себя в сознании.
«Ты сможешь отомстить».
«Да в жопу Кротова! Верни мне жену и дочь…»
«Мертвые не возвращаются».
«Тогда вали, откуда пришел. Я иду к ним».
Голос засмеялся. С ним смеялось все вокруг, даже бетонные конструкции тряслись от смеха, и хохотали на шоссе мокрые автомобили. Будто я сказал какую-то наивную глупость.
«Кротов провел обряд. Я заберу твою душу».
Эти слова меня удивили. Обряд? Что за ересь.
Впрочем, даже удивление уже лишало сил, и я сполз по стене, заскрежетал зубами от бессилия. Пистолет звякнул о бетонный пол. Несправедливость этого мира просто поражала. У богатых везде, даже после смерти, есть связи.
«Мне не нужна твоя душа. Мне нужен ТЫ».
Я ему нужен.
И Кротову был нужен. Молодой, неопытный телохранитель – ну, какой министр возьмет себе такого? Да, тогда это казалось невероятной удачей.
Я стиснул зубы от бессильной злости.
«Мне нужна моя семья».
«Мертвые не возвращаются, но есть другой путь».
Другой путь. Эти слова зацепили, душа встрепенулась, и таинственный голос, видимо, почувствовал слабину.
«Ты отправишься в нулевой мир».
Своим лбом я чувствовал щербатый бетон, боль от впившихся крошек удерживала на грани сознания. Я даже позволил себе удивиться.
«Нулевой?»
«Ты защитишь тринадцатого».
Нулевой мир. Тринадцатый… Чушь!
Я закашлялся, бетон подо мной заблестел. Кровь. Через пару секунд меня отпустило, но стало еще холоднее.
«Почему я?».
Я уже не говорил, а только думал, но даже мысль требовала сил. Новая волна накатила, и перед глазами стало темнеть.
«Что ты решил? Времени мало».
«Почему я?»
Темнота и холод схватили за самую душу, пронзили болью, и я попытался выдохнуть еще хоть слово…
***
«Кто это?»
Я плыл в пространстве, не понимая, где свет, а где тьма… Все вокруг заполнил протяжный гул, здесь не было тишины. Я не чувствовал тела. Его просто не было.
«Человек».
Новые голоса. Не такие сильные, как тот. Певучие. Но эти голоса мне совсем не нравились.
«Не просто человек. Ты чувствуешь это?»
«Да».
«Нельзя дать ему пройти в нулевой мир».
«Он здесь по ЕГО воле» – вмешался третий голос. Мелодичный, похожий на женский.
«Он не сказал «да»».
«ЕГО намерение – закон!» – третий голос противился.
Снова боль. Откуда, где? Ведь тела нет. Кажется, что тебя грызут, разрывают на части. Душу рвут.
…
– Разряд!
…
Меня тряхнуло. Голодные твари отлетели, разметались в стороны.
«Надо торопиться!»
«Он здесь по ЕГО воле!» – не унимался третий голос, – «Что вы творите?»
«Его можно убить. Он не дал согласия».
«И тебя убьем!»
И снова накинулись. И я бы рад отбиваться, но нечем. Я ничто. А боль реальна.
Рядом заверещал женский голос. Кажется, на мою защитницу тоже напали.
…
– Адреналин.
– Пульс пропал! Теряем.
– На счет три…
…
«Он уходит!»
«Нельзя его упустить. Хозяин будет недоволен!»
«Вы нарушили ЕГО волю!»
«Ты сейчас умрешь!»
Меня снова тряхнуло, будто толкнули что есть сил. Что они делают?
…
– …один. Разряд!
– Три. Два. Один…
– Разряд!
***
Я снова умирал.
«Очнись».
Женский голос позвал, но мне было не до него. Холод окутывал… Хотя, постой, холода как раз и нет. Жара адская. Я чувствую ее всем телом. Что происходит?
В уши летели звуки. Крики женщин, мужчин и детей. И треск. Так может трещать только пламя. В нос ударил запах дыма. Что-то горит…
Я со стоном разлепил веки. И зажмурился от яркого света.
Солнце нещадно палило, обжигая обгоревшие плечи. Даже закрытые глаза не помогали от яркого света. Пот безжалостно прожигал ссадины и раны солёным клеймом, заставлял все тело гореть тупой болью. И ни двинуться, ни почесаться – руки прочно привязаны к толстому столбу за спиной, как и ноги.
Судя по ощущениям, столб был деревянный, и висел я на нем очень давно.
Сил стоять уже не было, и я просто висел на верёвках, которые с адской заботой резали кожу. Я прижался затылком к столбу, чуть подняв голову – солнце прожгло веки, да ещё брови отпустили порцию пота прямо в глаза.
Я зажмурился еще сильнее, мотнул головой, пытаясь стряхнуть…
– Этот живой!
– Добей…
Какой-то незнакомый язык. Каркающий, грубый. До меня не сразу дошло, что я его понимаю.
Кого добей? Меня?
Откуда-то появились силы, я задёргался, зарычал, высохшие губы разомкнулись:
– Не-е-е…
Движение тела крутануло меня в сторону – веревки давно так туго натянулись на онемевших конечностях, что на столбе висели уже свободнее. И в этот же момент с гулким стуком столб за моей спиной тряхнуло, и я резко почувствовал, как правого бока коснулось что-то теплое. Даже горячее.
– Везучий недоносок!
– Моя бабушка лучше метает, чем ты, Троргал, – раздался чей-то смех. Голос был мощный, как из трубы.
«Живи!»
Да я бы с радостью. Я снова разлепил соленые веки, глаза нещадно жгло.
– Дохляк какой!
– Так нулевой же. Святоша он, не видишь?
– Точно.
– Дай копье…
– Я сам. Учись.
Я едва смог разглядеть две смутные фигуры передо мной. Огромные. Блин, сил нет совсем. Рук не чувствую, совсем затекли.
«Поединок проси!»
Странный совет, учитывая ту боль и слабость, что я чувствую.
– Как думаешь, Троргал, с бревном срублю его?
– Дохляка точно перерубишь.
Я сморгнул, картинка чуть прояснилась. И разглядел копье. Охренеть, да это бревно с наконечником в полметра! Как можно его удержать?
«Боя проси! Ты слышишь меня?»
Я только сейчас осознал, что женский голос был в моей голове. Но пот залил глаза, картинка размылась, смутная фигура подняла оружие, и я сразу забыл про голос.
Времени думать не было.
– По..д..нок.. – прокаркал я сухим горлом, пытаясь двигать разбухшим языком.
– Что он сказал? – фигура с копьем опустила оружие.
– Кажется, подонок.
– Поеди… к… – снова попытался я.
Зарычав от бессилия, я рванулся на веревках. Боли в руках не почувствовал, и это испугало еще больше. Боль надо чувствовать.
Я усмехнулся. Всего минуту назад умирал под мостом, а сейчас при виде копья, которым можно слона пробить, вдруг жить захотелось.
– Бой! – наконец у меня вырвалось четкое слово.
– Что? – послышался удивленный голос, – Ах, ты дерьмо нулячье!
Следом раздался раскатистый смех, который сразу же оборвался хлестким ударом. Смеявшийся охнул и выругался.
– Троргал, посмейся мне тут, зверье пустое!
«Поединок священен! Зеленые Скорпионы немногие, для кого честь что-то значит».
Я попытался проморгаться еще. Получилось осмотреться чуть получше.
Деревня с простыми мазаными домами, соломенные крыши. Солома дымила, среди горящих домов мелькали люди, воздух был наполнен криками. Кажется, здесь явно не вечеринка. И уж точно сюда еще не докатилась цивилизация.
Передо мной стояли два воина. Это как картинки в гугле набрать с тегом «воин», именно такие персонажи и вылезут. Огромные, плечистые, в кожаных бронях, обшитых металлическими звеньями.
Горящие яростью глаза. Волосы убраны назад. И кожа с зеленоватым отливом. Удивляться времени не было, и я просто принял это как данность. Зеленые Скорпионы, значит…
У копейщика светлые волосы, витая татуировка на левой щеке. Я про себя окрестил его блондином. Другой воин, который, видимо, и метнул топор, был с черными волосами. Ну, будешь брюнетом.
Блондин указал второму на меня:
– А если ноль зовет на поединок, это считается?
– Да нет, конечно!
– То есть, прибью, и ничего не будет?
– Да ну ноль же, к тому же просва!
«Скажи, что Небо разберется».
Я поймал себя на мысли, что с надеждой ждал, что еще скажет этот голос. Благодаря ему я жил уже на несколько секунд больше, и не доверять сейчас резона не было.
Копье поднялось над плечом, бдондин с татуировкой замахнулся.
– Небо… разбир…ся… – пересохшие губы совсем не слушались. Сухой язык только бестолку шлифовал их.
Копье опустилось.
– Да катись все в ноль! – выругался воин.
Брюнет, который, по-видимому, звался Троргалом, сказал:
– Тогда зовем десятника. Он мастер, скажет, что делать.
– Да, так лучше будет… Зверье пустое!!!
Я, поняв, что мне подарили еще несколько минут жизни, скосил глаза вниз.
Невероятно худые, обгоревшие ноги, обмотанные в драное тряпье. На ногах и животе саднящие кровавые следы. Что могло их оставить? На ум приходил только кнут.
Сбоку торчала деревянная палка. Ручка топора. Я уже не удивился, что топор такой огромный, после того, как увидел копье. Воины такой комплекции, как те двое, играючи управлялись с таким.
Передо мной остался только воин с копьем, второй куда-то исчез.
Чувствуя кожей горячий металл топора, я попробовал подтянуть руки так, чтобы перерезать веревки. Не получилось, лезвие топора под мышкой, руки связаны за столбом.
Блондин спокойно следил за моими попытками освободиться, даже не пытаясь помешать. В принципе, я уже разглядел свое тщедушное тело, и понимал, почему он не беспокоится. Прибьет одним пальцем.
И как я собираюсь с ним биться? Я даже рук не чувствую.
«Ты жив, это главное!»
Я выругался. И прикусил разбухший язык. Кровь наполнила рот, и это помогло. Я облизнул этой влагой губы, даже проглотил немного. Железный противный вкус.
Светловолосый с отвращением поморщился и сплюнул.
Я закрыл глаза, опять накатывало безразличие. Нет, нельзя сдаваться. Надо бы удивиться, что это за мир, где я. Но желание жить явно намекало, что это можно оставить на потом.
Почему-то я плохо помнил, кто я. Помню только… Мост… Голос.
Жена! Дочь! Мне обещали их вернуть!
«Сделка с Абсолютом?»
Кажется, эта женщина в моей голове обо мне ничего не знает.
Раздался крик, я повернул голову.
Откуда-то сзади появился невысокий человек, тоже в простых доспехах, на голове шлем. Кажется, броня была ему великовата. Вооруженный тонким мечом, он заорал и ринулся на блондина.
– Сдохни, задница скорпа!
Короткий взмах копьем, и наконечник высунулся из спины бедняги. Тот даже не смог достать клинком до противника, а только захрипел, дернулся пару раз и затих. Меч выпал из руки и со звоном упал на землю. Блондин, внимательно глядя на меня, чуть улыбнулся, и одной рукой играючи поднял копье с насаженным на него человеком.
У меня чуть челюсть не отпала. Это невозможно! У него мышцы порваться должны.
Воин сделал короткое движение, будто стряхивая воду с копья, и мечник улетел в сторону. Что-то незримое, будто прозрачный светлячок, отделилось от замершего далеко в стороне трупа и полетело к копейщику.
Светлячок влетел в воина в районе груди и исчез, а тот, довольно улыбнувшись, прикрыл глаза. Будто кайф поймал.
Да что это за мир такой? Воины, мечи, копья!
«Это нулевой мир».
Я закрыл глаза и, наконец, решил обратить внимание на голос. Он был женским, певучим, и звучал довольно приятно для моего уха. Точнее, мозга.
«Кто ты такая?»
«Готовься!»
Голос проигнорировал мой вопрос, но я послушно открыл глаза.
К нам в сопровождении Троргала шел еще один воин, с большим мечом в руке. Наверняка тот самый десятник. Лысый, седые усы и короткая борода. Одет в кольчужные штаны на голое тело, лишь только грудь и плечи перекрещивали кожаные ремни. Дубленые полоски кожи поблескивали железными бляшками, но почему-то у меня были сомнения насчет эффективности такой брони.
Впрочем, судя по размерам этого десятника, броня ему была не нужна. Он был на полголовы выше Троргала, и на столько же шире в плечах. На голом теле, наряду с витиеватыми татуировками, было видно полно шрамов, и они придавали еще более устрашающий вид. Его кожа тоже отливала зеленью, но по сильным мазкам на груди я понял, что это просто краска.
На поясе у лысого висел топор, не меньше того, что торчал в бревне у меня под боком. Его меч был в несколько раз больше, чем тот, что лежал у ног блондина. Как можно махать полутораметровым куском железа весом с аккумулятор от грузовика, я не представлял.
До меня стало доходить, что сказав «поединок», я всего лишь попросил убить меня.
– Кроммал, что у тебя тут? – рявкнул десятник.
Блондин ткнул копьем в мою сторону.
– Тут вот, меня на поединок вызвал…
– Ты из-за него меня позвал? – лысый лишь мельком глянул на меня, – Да это дерьмо нулячье!
«Берегись!»
Легко сказать! Я же связан, никакой свободы действий.
Я едва успел заметить движение руки, снимающей топор с пояса, и дернулся что есть сил, прижимаясь к торчащему лезвию, отвел голову…
Меня чуть не оглушило, с таким треском вошел в дерево топор у самого уха. Столб тряхнуло, и я почувствовал, как загорелось соленой болью плечо – лезвие топора надрезало кожу, и пот сразу смешался с кровью.
Было больно, но я еще жив!
– Ах, ты ж! – вырвалось у десятника.
Мое сердце гулко забилось, ударяя по ушам, и я, в очередной раз поражаясь своей глупости, крикнул:
– Бой!
Впрочем, другого выхода у меня не было. На поясе у Кроммала висел еще топор, и третий раз будет последним.
Воины стояли, пораженные тем, что их мастер промахнулся. Если Троргал еще мог списать все на везение, то тут, кажется, были уже знаки судьбы.
Кроммал покосился на небо и приложил на всякий случай два пальца ко лбу.
– Да не может быть, – сказал наконец десятник, – Это же ноль!
– Да, это вообще просва, – кивнул Троргал, – Их проповедник!
– Да ересь это! – десятник свирепо качнул головой и потянулся к топору на поясе Кроммала.
– Поединок священен! – раздался еще один голос.
Воины обернулись, я тоже скосил взгляд. К площади с моим столбом двигался еще один человек. Седые волосы, убранные в хвост, борода, и проницательный взгляд. Он не был одет, как воины, – пытаясь понять, кто это, мозг предложил мне слова «маг» или «знахарь».
Простая зеленая туника свисала до колен, под ней угадывалась легкая кольчуга. Убранные волосы украшал серебряный обруч, в руках он нес искривленный длинный посох, достававший ему до плеча. Посох был изогнут дугой, и заканчивался странным наростом в виде жала.
– Торбун, ты же не хочешь прогневать Небо? Давно меру свою не терял?
– Старый, это же просва! – в голосе лысого появилось оправдание.
– А скинешь меру, если Небо вдруг накажет? Из-за нуля готов рискнуть?
Торбун недовольно поморщился, потом кивнул Троргалу:
– Развяжи его.
Седой добавил, поглаживая бороду:
– Тем более, скорпионы, где вы видели «просветленного», который хочет драться?
Глава 2. Жажда жить
Ну, ждать, что меня заботливо развяжут и подхватят на ручки, не пришлось.
Троргал подошел, вырвал свой топор, не заботясь, что острые края задели мою руку. От боли я прижался затылком к дереву. Воин скрылся из глаз, зайдя за спину, и тут столб тряхнуло так, что у меня зубы чуть не вылетели. Он перерубил веревки!
Мои руки разлетелись в стороны… Но ноги-то так и связаны.
Я полетел головой вниз, попытался поджать ноги, кое-как подставил локти, руки совершенно не слушались. Удар о землю оглушил, я сложился, и ноги страшно заломились, натянув веревки и жилы до предела. Сейчас сломаются.
Новый стук топора. Я с облегчением ссыпался на землю. Именно ссыпался, сил во мне вообще не было. Я часто задышал, в нос ударила сухая пыль.
Сколько я провисел тут? Я себя помню только пять минут всего.
«Этот проповедник висел тут два дня».
Два дня!!! От осознания этого ко мне сразу вернулись все чувства. Тело скрутило болью, занемевшие руки и ноги взорвались миллионами искр, будто прошило пылью из ружья.
Горло загорелось, иссохшее нутро стало долбить в мозг о своей жажде.
– Пить!
У меня вырвалось это непроизвольно, но сил терпеть больше не было.
– А пожрать не дать, просва сраная!
– Давно не отливал, сейчас я тебе помогу, – шаги зашаркали в мою сторону.
– Троргал! Небо оскорбить вздумал?
Я сжал пальцы от злости, и, скребя ими по земле, подтянул ноги. Сволочи, дайте только…
Еле подняв голову, я уткнулся взглядом в меч, лежащий у ног воина с копьем. Как его там, блондина этого? Кроммал? Зарычав, я выкинул руку вперед. До меча всего-то шагов пять.
– Пить! – снова вырвалось у меня.
– Вот же говно нулячье, и как осмеливается только?
Я с криком подтянул свое тело, упираясь коленками, и прополз несколько сантиметров. Земля была твердой, с мелким крошевом какого-то камня. Все это впивалось в локти, в колени, лезло в саднящие раны. Блин, заражение подхвачу.
– Вот же просва упрямая. Сдох бы давно, и ладно.
– А ну, зверье пустое, заткнулись! – это рявкнул десятник, кажется.
– Торбун, если доползет до меча, дашь ему воды.
– Хорошо, Старый.
Я попытался еще пару раз подтянуться, но силы быстро покинули меня. Уткнувшись лбом в землю, я задышал, вдыхая грязь и раздувая вокруг пыль. Надо еще тянуться!
Не могу…
Даже по сравнению с огнестрельным в живот эта боль была невыносима. Дали бы мне умереть там, под мостом…
Лежать просто так оказалось приятно. А что, если не двигаться, и спокойно помереть, отдать богу свою душу. Полететь навстречу родным. И мучения прекратятся.
Богу душу…
Воспоминания резанули слова о том, что мою душу заберут. И родных я там не встречу.
Я попытался подтянуть себя еще. Сил поднимать голову не было, и я просто повернул ее поудобнее. Меч поплыл перед глазами, стал расплываться.
«А твои жена и дочь? Как же они?»
Зарычав, я подтянул руку, сделал усилие. Тело дернулось и обессилено замерло. Не могу больше.
– Бесхребетный ноль!
Я усмехнулся. Посмотрю я на тебя, когда ты провисишь два дня на столбе под палящим солнцем. И тебя будут жрать мухи.
«Ты не висел! Ты тут десять минут всего!»
Я выругался. Вот же назойливая баба. Заткнись!
«Вставай, ноль! Я жить хочу!»
– Не, все, этот не доползет, – послышался голос Торбуна.
– Может, добить? – с надеждой спросил Кроммал, – Небо одобряет милосердие.
Сраный копейщик! Я подтянул руку, она застыла на полпути. Простите, мои дорогие!
– Я тебе добью! Надо будет, сам сдохнет, не испытывай судьбу.
Снова уткнувшись носом в пыль, я… заплакал. Глаза жгло, влаги давно не хватало, но тело с болью содрогалось в приступах рыдания. Вокруг стояли несколько воинов, и наверняка с презрением смотрели. А мне все равно, я умираю.
«Папа!»
Я затих. Что? Это кто?
«Папа. Иди сюда! Смотри, что я умею!»
Эльза! Моя Эльза! Ты моя кровинка!
«Папа-а-а. Ну-у, что ты лежи-и-ишь?»
– Да иду я, иду! – вырвалось из пересохшего горла.
Новое попытка, я с огромным усилием поднял голову и уперся подбородком в грязь. Меч всего-то… ну, какого хрена? Он все так же в пяти шагах!
– А-а-а! – я закричал, раздирая пересохшие связки.
Тянем одну руку. Обдираем кожу до новых ссадин, я чувствую, как вырываются волоски с корнем. Прочертив локтем, будто по наждачке, я выкинул руку вперед, больно вонзив пальцы в пыль.
Вторую руку под себя. Опираемся на локти. Экономим движения. Ползем телом, помогаем уставшим рукам.
***
«Помогаем локтями, сраные вы шавки! Автомат в руках у вас будет, как ползти будете? Уро-о-оды! Понабрали говно всякое!! Куда ты, шваль, автомат в грязь опустил? Он у тебя блесте-е-еть до-олжен!!! Ты у меня за всю роту стволы чистить будешь!»
***
Голос нашего сержанта оглушительно прогудел из прошлого и будто поддал пинка по моему новому тощему заду. Я сразу согнулся, выпятив пятую точку к небу, и кинул себя вперед. Вернее, попытался, но все же продвинулся вперед сразу на два шага, прочертив подбородком борозду и набрав в рот земли.
– Вот же нулячий ноль!
– Настырный. Стихия духа в нем сильна.
– Стихия духа есть у всех, Старый!
– Да, Торбун, но кому-то меньше досталось, кому-то больше.
– Да он же нулевая мера! Чего там больше?
– Сейчас и поглядим. Воды скомандуй принести.
Десятник рыкнул и шаркнул ногой от досады.
– Троргал, дуй давай за водой, зверье твое пустое!
– Понял, мастер.
Прошаркали шаги, отдаляясь от меня, а я так и лежал, не сводя глаз с меча и готовясь к следующему рывку. Земля скрипела на зубах, когда я сжимал челюсти от боли, но потихоньку я опять подтянул колени под живот. Локти под грудь.
Готовься…
Пры-ы-ыжок!
Тело рванулось, и я попытался выкинуть руки вперед. Получилось очень плохо, я со всего маху проехался лицом по земле. Даже в глаза попало, и я загудел от наждачной боли, зажмурившись. Вот только пальцы…
Пальцы правой руки коснулись чего-то, что не могло быть землей. Твердый металлический предмет. Я с лаской погладил навершие рукояти клинка, пытаясь рассмотреть его через забитые песком глаза. Все слезилось, долго веки держать открытыми не получилось, я снова зажмурился.
Как же больно.
Но пальцы все пытались подцепить. Подтянуть. Еще чуть-чуть. Есть! Да, усилия не пропали даром.
Я счастливо заулыбался, сразу почувствовав песок между зубами и губами. Теперь все усилия на то, чтобы удержать и подтянуть. Пальцы, к которым наконец прилила кровь, разгибаются, соскальзывают, но я потихоньку тяну.
Клинок тихо звенел, скользя по редкому гравию. Я тянул к себе меч и не верил происходящему. Я сегодня умирал под дорожным мостом, в мире с машинами и техникой. А здесь что? Мечи, копья… Что это, постановочные декорации? Но лежащий неподалеку труп воина говорил об обратном.
Клинок оказался в моих руках и я осторожно обнял его, прижавшись щекой к рукояти. Так, свернувшись в позе зародыша и обнимая меч, я отдыхал.
– Вставай! Собака нулячья!
– Небо ждать не будет.
Послышались шаги. Я поднял голову, пытаясь разомкнуть песочные глаза. Вернулся Троргал.
Рядом упала кожаная фляга, внутри заплескалось, забулькало…
Откуда только силы появились, руки мигом схватили, я за секунду нашел деревянную пробку. Только что пальцы меч ухватить не могли, а пробку мигом выдернули. Я оперся на локоть, разом приподняв тело, и подкинул флягу ко рту.
Я зацепился взглядом за воинов. Они смотрели, чуть улыбаясь, хитро щурясь. Рука с флягой остановилась, бессильно опустилась на землю. Что там, отрава?
– Да никто тебя травить не будет, – усмехнулся знахарь, – Это не делает чести воину.
Я с сомнением поджал губы и покосился на небо, смаргивая боль от песка под веками. Кто знает, что у них там небо разрешает, а что может оказаться вполне нормальным? Во всех этих религиях всегда так было – что не запрещено, то, значит, можно. Подлая суть человека извернется, но найдет лазейку.
«Честь для Зеленых Скорпионов не пустое слово».
Ага. И она еще здесь.
Я вздохнул. Память вырвала какие-то обрывки с уроков по выживанию. Что-то там про спазмы желудка. Это про еду или воду? Вот не помню, хоть убей.
Мне бы вспомнить, как меня зовут. Вот дочку точно помню.
Я осторожно приподнял мешковатую флягу, приложил к губам, чуть поднял. Прохладная жидкость с землистым привкусом хлынула в рот, и я, сделав неимоверное усилие, убрал флягу ото рта. Весь организм вспыхнул буйной сиреной: «ГЛОТАЙ! ПЕЙ! ГЛОТАЙ!»
Я выдержал. Прополоскал водой рот, воспаленный язык благодарно купался в ней спустя два дня засухи. Собрав всю грязь и песок, я… выплюнул ее на землю.
– Вот же ноль смердящий! Он издевается.
– Тихо, Торбун, мы же не в пустыне. Воды хватит.
– Старый, что мы с ним телимся?
Первые крохи жидкости, впитавшиеся через язык, прояснили голову. Я пригубил снова и сделал три мелких глотка. Организм, до этого трубивший во все барабаны, понял, что моя воля сильнее, и безропотно принимал ту дозу, что я определил.
Как же хорошо. Твою-то мать, я никогда еще в жизни не пил с таким удовольствием. Эта вода казалась самой вкусной, что я пробовал.
Сделав несколько глотков, я снова взял паузу. Появились силы.
– А-а-а… – со стоном и криком я, толкаясь локтем, а потом и ладонью, натянул измученные мышцы, и сел.
Я сидел!
– Кого он вызвал на поединок?
Знахарь задал вопрос, но в ответ возникла пауза. Я плеснул из фляги в грязную ладонь, растер воду, пытаясь сделать почище. Налив еще немного, я попытался промыть глаза.
– Я пойду! Пальцем перешибу.
– А с чего это ты, я же топор метнул!
– И промахнулся. Попытку сделал.
– Их тут двое было, Троргал и Кроммал, – пояснил десятник.
Я поднял голову, оглядывая лица огромных и суровых воинов. Троргал и Кроммал хищно улыбались, их глаза прямо горели желанием перерубить тощего нуля.
Кроммал так и не отпустил копье. Он упер его древком в землю, одну руку положил на бок, и стоял, выпятив грудь. Троргал, прищурив глаза, попробовал на остроту лезвие топора и кивнул мне. Типа, все готово для тебя.
– Дерьмо нулячье, долго молчать будешь?
Я перевел взгляд на десятника. Он нервно дернул мечом, и глядя на меня с презрением, сплюнул мне под ноги. Вся эта суета с «дерьмом нулячьим» явно казалась ему лишней тратой времени.
Вокруг горела и грабилась деревня, кричали люди, и там воины Торбуна давно уже без присмотра. А он тут, нянчится с каким-то задохликом, вдруг нашедшим в себе наглость умереть красиво.
Лысый зарычал от злости и, глянув на небо, резко приложил ко лбу два пальца и отмахнул их вниз. Это у них наверняка жест какой-то священный. Или охранный.
– Просветленный, знаешь ли ты правила? Ты хотел поединка… – устало вздохнув, сказал Старый.
Он нервно поправил серебряный обруч и покосился на воинов. Авторитет авторитетом, но ему не надо, чтобы все думали, что у него начинаются старческие капризы.
– С ним буду биться! – я указал пальцем на десятника.
Лысый хапанул воздуха и покраснел от злости.
– Да как ты, нулевая мера, смеешь?
Кроммал возмущенно покачал головой:
– Просва, ты не видишь, кто перед тобой? Это мастер зверь, третье жало!
«Ты сдурел? У тебя никаких шансов!»
Даже моя соседка по палате возмутилась.
Я усмехнулся. Можно подумать, с блондином или брюнетом у меня больше шансов. Если уж вызывать на поединок, то самого сильного. А Небо разберется.
«Идиот!»
Я посмотрел на небо. И вдруг приложил два пальца правой руки ко лбу и отвел их. Я сразу понял, что это движение для этого тела очень привычное, будто делаю это тысячу раз на дню.
– Да будет так, – сказал Старый, покачав головой. Он явно ожидал от меня чего-то другого.
– Ну, ноль, ты мог умереть быстро, – прошипел сквозь зубы Торбун.
Да, спасибо. Два дня ждал смерти, куда уж быстрее-то.
Я потихоньку нагнулся вперед, уперся ладонями в землю, и попытался встать на колени. Руки затряслись, ноги не слушались, но после четвертой попытки я смог таки упереться. Теперь подъем! Подъе-е-о-о-о-ом!
***
«Вставай, твою мать! Шавка сраная! Подъе-е-о-о-ом! Что, сил нет?!? А моргать силы есть? Это я тут вас жалею, а враг жалеть не будет. Ножик в позвонки отлично входит!»
***
Враг жалеть не будет. Перенеся вес тела на трясущиеся ноги, я вдохнул и, наконец-то, оторвал руки от земли. Медленно поднялся и, пошатываясь, осмотрелся.
Синее небо с ярким солнцем, одинокое облачко. Деревня находилась в какой-то долине, вокруг возвышались самые настоящие горы. Все, как на картинках – снежные шапки, величественные перевалы, и стелющийся на склонах туман.
Тут было даже уютно, в этой деревне. Если бы не резня, которую тут, по-видимому, устроили эти самые Зеленые Скорпионы.
«Не спеши судить».
Я с сомнением слушал голос. У меня свои представления о морали, и в то, что здесь все справедливо, мне не верилось. Если этот Торбун считает нормальным резать детей и женщин, то у меня против него рука не дрогнет.
«В какого идиота я попала!»
Воины разошлись, освобождая место. Старый тоже отошел подальше и встал, опираясь на изогнутый посох. Его взгляд все еще был заинтересованным.
Я опустил взгляд. Меч убитого лежал под ногами. В сравнении с клинком в руках лысого это была так, зубочистка. Но, как говорится, лучше синица в руке… Меч десятника я даже приподнять не смогу.
А этот?
Я осторожно нагнулся, ухватился негнущимися пальцами за рукоять. Боясь выронить оружие, я все-таки выпрямился, и, наконец, посмотрел в глаза Торбуну.
Все, хватит время тянуть. Я уже умирал сегодня. Это не страшно, да еще и под конец какие-то голоса мерещиться начинают. Надеюсь, в следующем мире будут уже мои родные.
– Есть какие-то правила? – на всякий случай спросил я.
А то мало ли, не так двинешься, не туда посмотришь, и на меня бросятся блондин с брюнетом, чтобы нанести свой праведный удар во имя Неба.
– Какие, к собачьим нулям, правила? – прорычал Торбун, вставая напротив.
– В поединке нету правых, есть только победитель, – сказал Старый.
Я осторожно переступил с ноги на ногу, пытаясь понять, сколько у меня сил. Тело потряхивало, мне приходилось ловить равновесие. Меч оттягивал руку ощутимо, два-три раза подниму, и выдохнусь.
Последний раз махал шашкой только с сержантом. Он был заядлый казак, и все его солдаты были обязаны приобщиться к настоящему искусству. Поэтому мы иногда часами скакали, размахивая клинками и разучивая красивые движения.
По счастью, меч в руке был настоящим – толстый и надежный клинок, баланс чувствовался идеально. Не китайская фольга, и не японская зубочистка – ими только кровь пускать. А этим можно и череп пробить.
