Александр Иванович Чучаев
Государственные преступления в уголовном праве России в XX веке. Историко-правовые очерки
Второе деяние, предусмотренное ст. 59 УК РСФСР, по сути, представляет собой частный случай изменнической контрреволюции, указанной в ч. 2 ст. 57 УК РСФСР. Разница между деяниями заключается лишь в том, что первое предполагает оказание помощи воюющей с Республикой международной буржуазии, а не борющейся международной буржуазии, не признающей коммунистической системы собственности, приходящей на смену капитализму.
Обращает на себя внимание описание субъективных признаков преступления, предусмотренного ст. 59 УК РСФСР. В отличие от других статей о контрреволюционных преступлениях в ней не говорится о контрреволюционной цели, а указывается на более конкретные специальные цели – склонение: а) к вооруженному вмешательству в дела Республики; б) к объявлению ей войны; в) к организации военной экспедиции. Это обстоятельство можно, пожалуй, объяснить тем, что указанные цели являются составляющими более общей цели – контрреволюционной, а склонение к вооруженному вмешательству, по сути, есть не что иное как посягательство на диктатуру пролетариата.
Статья 66 УК РСФСР определяет изменническое преступление как «участие в шпионаже всякого рода, выражающееся в передаче, сообщении, или похищении, или собирании сведений, имеющих характер государственной тайны, в особенности военных, иностранным державам или контрреволюционным организациям в контрреволюционных целях или за вознаграждение…».
С. Турло отмечает, что «66 статья Уголовного кодекса определяет участие в шпионаже весьма узко: оно признается лишь тогда, когда проделан длительный процесс шпионской деятельности, не предусмотренной Кодексом. Кодекс предусматривает не полное участие в шпионаже, а лишь некоторые его виды на особых ступенях их развития. Этим Уголовный кодекс упускает многие моменты подготовительной деятельности шпионства. Уголовный кодекс требует, чтобы органы розыска доказали бы преступность шпиона не иначе как в той стадии его деятельности, когда он совершил весь процесс подготовки и достиг главной своей цели, а, следовательно, и менее уязвим. … Благодаря этому часть шпионов может ускользнуть от возмездия Уголовного кодекса вследствие его неполноты»[91]. Автор предлагал выделить стадии шпионской деятельности. Первая из них состоит в изучении лиц, которые по своему служебному или иному положению способны оказать содействие; вторая – подготовка, «подталкивание» последнего к совершению преступления. «Всякий шпион искусственно толкает, прежде всего, намеченного им кандидата в пособники или укрыватели на какие-либо преступные деяния, которые постепенно засасывают человека, а боязнь ответственности за таковые толкает на дальнейшее. Преступление одного гарантирует тайну преступления другого»[92].
Указанные стадии действительно в ст. 66 УК РСФСР не оговорены специально, вероятно, это и не вызывалось необходимостью[93]. Они характеризуют предварительную преступную деятельность. В статье сформулирован усеченный состав преступления, для окончания рассматриваемого деяния не требуется фактической передачи или сообщения упоминаемых в норме сведений, достаточно совершения описанных деяний. Кроме того, приготовительные действия, судя по тексту закона, также частично охватываются ст. 66 УК РСФСР.
Собираемые сведения должны носить характер государственной тайны. «Под государственной тайной буржуазные юристы понимали те сведения, которые известны лишь только определенному кругу должностных лиц и распространение которых за пределы этого круга противоречит желаниям власти … у нас к этому определению нужно сделать одну поправку: государственной тайной являются сведения, известные лишь определенному кругу должностных или партийных лиц и которые не должны выходить за пределы этого круга»[94].
Содержание ст. 66 УК РСФСР частично пересекается с содержанием ст. 61 УК РСФСР (содействие организации, оказывающей помощь международной буржуазии) и ст. 68 УК РСФСР (пособничество контрреволюционным преступлениям).
Статья 213 УК РСФСР предусматривает специальный вид шпионажа, выделенный законодателем по объекту и субъекту преступления. Объектом данного преступления, как и всякого другого воинского преступления, согласно ст. 200 УК РСФСР выступает установленный законом порядок несения военной службы и выполнения вооруженными силами республики своего назначения. Субъект преступления охарактеризован с использованием негативных признаков: воинскими признаются преступления, которые не могут быть совершены гражданами, не состоящими на военной или морской службе.
Указанная статья гласит: «Военный шпионаж, т. е. агентурное обслуживание неприятельской армии путем собирания и передачи неприятелю всякого рода сведений, осведомленность в коих может способствовать неприятелю в его враждебных действиях против Республики».
С. Турло обращает внимание на то, что в законе говорится о неприятельской армии, что предполагает состояние войны. Между тем шпионаж совершается и в мирное время, следовательно, более точным было бы использование термина «иностранной армии». Кроме того, необоснованно сужен характер совершаемых деяний и предмета преступления. Сведения должны обладать особым свойством – их знание может способствовать неприятелю в его враждебных действиях. Автор пишет: «При определении шпионажа следует исходить не из качества сведений, добываемых шпионами, а из образа их действий. Не объект и степень воздействия, а род самого действия определяет шпиона. Независимо от содержания сведений, если они были добыты тайно или под вымышленным предлогом, для передачи кому бы то ни было без согласия соответствующих органов государства трудящихся, налицо уже шпионская деятельность»[95]. При таком подходе деяние фактически теряет законодательные рамки; в качестве преступного может быть признано любое действие, направленное, например, на выявление недостатков в работе организации, без согласия последней.
Уже говорилось, что преступления, предусмотренные ст. 67 и 71 УК РСФСР, не «вписываются» в рассмотренную систему контрреволюционных преступлений, как бы стоят особняком. Строго говоря, они не являются таковыми, так как первое охватывает действия, направленные против пролетариата до того, как он завоевал классовое господство, установил советскую власть и организовал рабоче-крестьянское государство, а второе является преступлением против интересов правосудия[96].
В первоначальной редакции ст. 67 УК РСФСР выглядела таким образом: «Активные действия и активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных должностях при царском строе…». 10 июля 1923 г. формулировка статьи была изменена, она приобрела следующий вид: «Активные действия или активная борьба против рабочего класса и революционного движения, проявленные на ответственных или особо секретных (агентура) должностях при царском строе…»[97].
Криминообразующим признаком выступает специальный субъект преступления – лицо, занимавшее ответственные или особо секретные должности. Каких-либо законодательных указаний на этот счет не было, поэтому признание должности таковой относилось к прерогативе суда. К числу названных лиц причислялась, например, агентура бывших охранных отделений.
Надо иметь в виду, что указанная характеристика относится лишь к исполнителю преступления, в других ролях может выступать любое лицо. В связи с этим вряд ли можно согласиться с А.А. Пионтковским, распространявшим указанную характеристику субъекта и в отношении подстрекателя к совершению преступления[98].
Применительно к данному преступлению принципиальное значение имеет вопрос о давности. Согласно примечанию 2 к ст. 33 УК РСФСР (в ред. от 10 июля 1923 г.) высшая мера наказания подлежит обязательной замене по выбору суда наказаниями, указанными в п. «а» и «б» ст. 32 УК РСФСР (изгнание из пределов РСФСР на срок или бессрочно, лишение свободы со строгой изоляцией или без таковой), если со времени совершения преступления прошло не менее пяти лет. Со времени совершения деяний, указанных в ст. 67 УК РСФСР, этот срок уже истек, поэтому, казалось бы, применение высшей меры наказания в принципе невозможно. Более того, логичен был бы вывод о несоответствии санкции статьи указанным положениям. Однако в примечании 3 к ст. 33 УК РСФСР было закреплено изъятие из общего правила: «по преступлениям, предусмотренным ст. 67 … применение давности в каждом случае предоставляется усмотрению суда».
Как указывалось, п. «а» ст. 32 УК РСФСР предусматривает наказание в виде изгнания из пределов РСФСР на срок или бессрочно. Статья 71 УК РСФСР фактически служит уголовно-правовым обеспечением реализации этой меры наказания. В ней говорится: «Самовольное возвращение в пределы РСФСР в случае применения наказания по п. «а» ст. 32…». Характеризуя эту норму, А.А. Пионтковский пишет: «Эта статья неправильно помещена в раздел о контрреволюционных преступлениях. … С субъективной стороны она не требует ни прямого, ни эвентуального контрреволюционного умысла, а с объективной стороны является преступлением против исполнения судебного приговора. Попала она в раздел о контрреволюционных преступлениях, видимо, лишь по тому, что предшествующая ей статья 70 указывает как на наказание, на изгнание из пределов РСФСР вообще, единственный случай, где в особенной части кодекса применяется это наказание»[99].
Обращает на себя внимание и соотношение санкций. Предикатное преступление предполагает изгнание из пределов РСФСР, т. е. высылку, а рассматриваемое деяние – высшую меру наказания.
Одной из особенностей гл. 1 УК РСФСР 1922 г. является то, что в ней, наряду с собственно уголовно-правовыми запретами, содержатся нормы, относящиеся к Общей части уголовного права. В частности, речь идет о соучастии в совершении контрреволюционных преступлений и прикосновенности к ним. Так, в ст. 68 УК РСФСР говорится об укрывательстве и пособничестве всякого рода преступлениям, предусмотренным в ст. 57–67 УК РСФСР, не связанным с непосредственным совершением указанных преступлений или при неосведомленности об их конечных целях. Во-первых, вероятно, отсюда проистекает упоминавшееся выше признание А.А. Пионтковским подстрекателя специальным субъектом контрреволюционного преступления, так как согласно ст. 68 УК РСФСР соучастником признавался лишь пособник. Во-вторых, налицо некорректная формулировка рассматриваемой нормы. Согласно ст. 16 УК РСФСР «пособниками считаются те, кто содействует выполнению преступления советами, указаниями, устранением препятствий, сокрытием преступника или следов преступления». В-третьих, пособником может быть признано и лицо, которое не осознавало конечных целей совершаемого преступления, что, по сути, должно исключать соучастие как таковое.
Отмечая указанные обстоятельства, А.Я. Эстрин писал, что ст. 68 УК РСФСР необходимо изложить в новой редакции: «Укрывательство или пособничество персонально контрреволюционерам или их организациям, не могущее быть рассматриваемым как укрывательство или пособничество какому-либо акту этой организации, направленному к осуществлению ее целей»[100]. Вряд ли предлагаемый А.Я. Эстриным вариант сделал бы норму более понятной. Неясно основное: о каком пособничестве, не связанном с конкретным деянием, идет в этом случае речь? В уголовно-правовом смысле пособничество не может быть вообще, оно всегда предполагает определенное преступление, охватываемое, к тому же, умыслом пособника. А.А. Пионтковский предположил, что «законодатель в статье 68 хотел специально выделить пособничество к приготовительным контрреволюционным действиям, которые лишь по исключении из общего правила (приготовление в силу статьи 12 не караются[101]) являются… частично наказуемыми при контрреволюционных преступлениях»[102]. Однако и такое толкование не снимает многих вопросов, главный из которых заключается в невозможности отграничения преступлений, предусмотренных ст. 61 и 68 УК РСФСР.
В ст. 68 УК РСФСР укрывательству придается значение самостоятельного деяния. Но пособничество предполагает действия по сокрытию преступника или следов преступления. В связи с этим можно сделать два предположения: во-первых, выделение укрывательства излишне, так как оно полностью охватывается понятием пособничества; во-вторых, законодатель вкладывал иной смысл. Последнее обусловлено следующими соображениями. Укрывательство как проявление соучастия предполагает заранее полученное исполнителем обещание лица сделать это, в законе о таком обещании ничего не говорится. Следовательно, не исключено, что имеется в виду прикосновенность к совершению преступления. Однако и это предположение может быть легко опровергнуто. При таком толковании можно прийти к выводу, что укрывательство как составная часть пособничества считалось ненаказуемым. Исходя из общего отношения к контрреволюционным преступлениям, вряд ли такой смысл мог хотя бы предполагаться законодателем.
В литературе 20-х гг. прошлого века к соучастию также относили: 1) антиреволюционные пропаганду и агитацию; 2) призывы к невыполнению распоряжений власти; 3) пропаганду и агитацию в пользу международной буржуазии; 4) изготовление и распространение антиреволюционной литературы. Такой подход основывался в первую очередь на зарубежном законодательстве.
А.А. Пионтковский, как нам представляется, был несколько непоследователен. С одной стороны, пропаганду и агитацию он относил к соучастию в контрреволюционных преступлениях (к подстрекательству к совершению контрреволюционного преступления независимо от его результатов), с другой стороны, признавал их delictumsuegeneris, т. е. преступлением особого рода[103].
Подстрекателем по УК РСФСР считается лицо, которое склонило к совершению конкретного деяния; этим и отличаются агитация и пропаганда от соучастия в преступлении.
Согласно ст. 69 УК РСФСР указанное преступление заключалось в пропаганде и агитации, которые выражались в призыве к свержению власти Советов путем насильственных или изменнических действий, активного или пассивного противодействия Рабоче-Крестьянскому правительству либо массового невыполнения возлагаемых на граждан воинской или налоговых повинностей.
В литературе агитацию и пропаганду предлагалось различать, во-первых, по количеству выдвигаемых идей, во-вторых, числу лиц, которым они были адресованы. Под агитацией понималась деятельность, имевшая целью донести до масс (неопределенного круга лиц) одну или несколько идей; пропагандой – деятельность, имевшая целью донести до одного или нескольких лиц большое количество идей. «…Контрреволюционная пропаганда или агитация, содержащаяся в указанных в статье 69 призывах, охватывает как призывы (пропаганда) в устной или письменной форме, направленные к определенному ограниченному кругу лиц (индивидуальное подстрекательство), так и призывы (агитация), направленные к неопределенному кругу лиц. Таким образом, агитация и пропаганда охватывают всякое индивидуальное или массовое подстрекательство к учинению описанного в статье деяния. Агитация и пропаганда могут быть публичными и непубличными. Если агитация носит обычно публичный характер, то пропаганда носит обычно непубличный характер»[104]. В этом разъяснении наглядно проявилась противоречивость определения А.А. Пионтковским юридической природы антиреволюционной агитации и пропаганды.
К рассматриваемому преступлению близко примыкает деяние, предусмотренное ст. 70 УК РСФСР, согласно которой ответственность наступает за «пропаганду и агитацию в направлении помощи международной буржуазии, указанной в ст. 57…». Таким образом, в законе речь идет об активно борющейся международной буржуазии с идущей на смену капитализма коммунистической системой собственности. При этом действие закона не ограничивается только РСФСР, оно охватывает и другие страны, против которых ведется такая борьба. Сущность упоминаемой в ст. 70 УК РСФСР помощи не раскрывается, следовательно, можно предположить, что имеется в виду любая помощь международной буржуазии.
По ст. 72 УК РСФСР преследовались изготовление, хранение с целью распространения и распространение агитационной литературы контрреволюционного характера. Содержательно этот уголовно-правовой запрет примыкает к запрету, установленному ст. 69 УК РСФСР, они дополняют друг друга, поскольку агитация и пропаганда, по сути, немыслимы без соответствующего агитационного и пропагандистского материала.
Необходимо иметь в виду, что в законе говорится об изготовлении, хранении и распространении соответствующей литературы. Следовательно, автор последней не может признаваться субъектом рассматриваемого преступления; он подлежал ответственности по ст. 69 УК РСФСР за собственно контрреволюционные агитацию и пропаганду.
Преступление должно преследовать специальную цель – подрыв или ослабление власти Советов и Рабоче-Крестьянского правительства, при ее отсутствии действия не образуют контрреволюционного преступления.
Согласно ст. 73 УК РСФСР признаются преступными измышление и распространение в контрреволюционных целях ложных слухов или непроверенных сведений, могущих вызвать общественную панику, возбудить недоверие к власти или дискредитировать ее. Текст статьи, как нам представляется, сформулирован недостаточно корректно. Так, понятия «измышление» и «ложные слухи» являются тавтологичными, а измышление непроверенных сведений, пожалуй, вообще невозможно.
Судя по смыслу нормы, при распространении ложных слухов закон связывает ответственность с их авторством, тогда как при распространении непроверенных сведений, разумеется, этого не требуется.
Ложные слухи и непроверенные сведения должны обладать определенным свойством – быть способным вызвать общественную панику, возбудить недоверие к власти или дискредитировать ее, т. е. подорвать авторитет в глазах трудящихся.
В соответствии с ч. 2 ст. 73 УК РСФСР «при недоказанности контрреволюционности означенных действий наказание может быть понижено до трех месяцев принудительных работ».
§ 2. Преступления против порядка управления
Включение в систему государственных преступлений наряду с контрреволюционными преступлениями деяний, посягающих на порядок управления, в теории уголовного права оценивается неоднозначно. Так, ряд криминалистов высказали мнение, что к ним следует относить только контрреволюционные преступления[105]; представители другой позиции полагали целесообразным считать таковыми и преступления против порядка управления[106]. Мотивируя позицию законодателя, С.П. Ордынский пишет: «Предметом второго раздела главы первой УК являются преступления против порядка управления, против правильного функционирования органов управления подчиненного, т. е. такие преступления, которые, не посягая непосредственно на основы существующего государственного устройства и социального уклада, расстраивают или грозят расстроить подчиненный государственный аппарат. Этим признаком посягательства на органы подчиненного управления и отличаются деяния, описанные в данном разделе, от преступлений соседнего, первого раздела главы первой, т. е. от преступлений “контрреволюционных”, направленных против существующего государственного строя в его основах»[107].
Общее понятие преступлений против порядка управления содержится в ст. 74 УК РСФСР. Таковым признается «всякое деяние, направленное к нарушению правильного функционирования подчиненных органов управления или народного хозяйства, сопряженное с сопротивлением или неповиновением законам советской власти, с препятствованием деятельности ее органов и иными действиями, вызывающими ослабление силы и авторитета власти».
Социальная направленность объединяемых этой главой преступлений различная, они нарушают различные области общественных отношений. Объединяет их же, по мысли законодателя, то, что они так или иначе посягают на нормальную деятельность органов управления. Согласно общему понятию преступление против порядка управления не обязательно должно влечь нарушение порядка управления, достаточно, чтобы деяние было направлено на такое нарушение. Правда, в связи с его формулировкой возникает вопрос об определении употребленного термина «сопряженное». Слово «сопряженный» означает взаимно связанный, сопровождаемый[108]. Следовательно, исходя из значения данного термина, в законе указаны два взаимосвязанных деяния: первое направлено к нарушению правильного функционирования органов управления или народного хозяйства, второе – сопротивление или неповиновение законам советской власти, препятствование деятельности ее органов, иные действия. Причем следует заметить, в этом случае содержание первого деяния остается неясным.
Иначе трактует эту взаимосвязь С.П. Ордынский. Он пишет: «Термин “сопряженное” очевидно употреблен в статье в смысле “заключающееся” или “состоящее в”; таким образом, преступлением против порядка управления признается всякое деяние, направленное к нарушению правильного функционирования подчиненных органов управления или народного хозяйства, заключающееся в сопротивлении … и т. д. Иначе говоря, “сопротивление”, “неповиновение” и т. д. – не привходящие элементы преступления, а основные, отличительные. Преступное деяние объективно состоит именно в “сопротивлении”, “неповиновении” и “препятствовании”, рядом с которыми закон ставит и возможные другие действия, при непременном условии, чтобы и эти “иные действия”, как и само “сопротивление”, “неповиновение” и “препятствование” – вызывали или могли вызвать ослабление силы и авторитета власти»[109]. Вероятно, возможно и такое толкование рассматриваемой нормы, но оно, как нам представляется, придает не присущее ей значение. Если согласиться с автором, то тогда законодателю проще было написать следующее: «Преступлением против порядка управления признается посягательство на нарушение правильного функционирования подчиненных органов управления или народного хозяйства, совершенное путем сопротивления или неповиновения законам советской власти, препятствования деятельности ее органов и иными действиями, вызывающими ослабление силы и авторитета власти».
На наш взгляд, допустимо и другое объяснение конструкции общего понятия преступлений против порядка управления. Скорее всего, законодатель поступил так осознанно. Общее понятие охватывает две группы криминообразующих признаков. Первая группа названа без конкретизации содержания, так как она охватывает все деяния, образующие систему рассматриваемых преступлений; вторая группа признаков через слово «сопряженное» названа частью конкретно, частью – через обобщающее понятие «иными действиями». Формула общего понятия применительно к конкретному преступлению может быть представлена, например, следующим образом: «участие в массовых беспорядках, сопряженное …» – и далее по тексту. В этом случае примененным законодателем терминам придается их истинное содержание.
Преступление против порядка управления должно обладать определенным свойством – способностью вызывать ослабление силы и авторитета власти. В противном случае они не могут считаться таковыми и влечь ответственность согласно нормам разд. 2 гл. 1 УК РСФСР. При этом надо иметь в виду, что закон берет под охрану силу и авторитет не отдельного органа власти или представителя власти, а власти в целом. «Он борется против опасности зарождения и развития неуважения к существующей власти вообще, и поэтому посягательство на отдельное должностное лицо или органы управления учитывает в этой главе лишь постольку, поскольку в таком посягательстве таится опасность для власти вообще, для того конкретного воплощения власти, которое существует»[110].
Уже указывалось, что в систему преступлений против порядка управления включены различного рода деяния. Их условно можно сгруппировать следующим образом: 1) преступления, посягающие на авторитет власти; 2) преступления, посягающие на интересы правосудия; 3) преступления, посягающие на основы общественной безопасности; 4) преступления, посягающие на основы хозяйствования; 5) преступления, посягающие на основы военной мощи государства; 6) преступления, посягающие на порядок управления (в узком, собственном смысле).
В этом случае первая группа преступлений будет объединять деяния, предусмотренные ст. 86, 87, 88, 91 и 104 УК РСФСР. В свою очередь они также могут быть подразделены на две подгруппы: преступления против авторитета власти и преступления, посягающие на управленческую деятельность представителей власти. В первой подгруппе объединены преступления, при совершении которых не причиняется вред представителю конкретного органа власти или органа управления.
Вторая группа будет охватывать преступления, предусмотренные ст. 89, 94, 95, 104-а, 104-б, 104-в УК РСФСР; третья группа – преступления, предусмотренные ст. 75, 76, 77, 93 УК РСФСР; четвертая группа – преступления, предусмотренные ст. 78, 79, 80, 85, 92-а, 97 и 99 УК РСФСР; пятая группа – преступление, предусмотренное ст. 81 УК РСФСР[111]; шестая группа – преступления, предусмотренные ст. 90, 92 и 96, 98, 100, 100-а, 101–103 УК РСФСР.
Вне указанной системы остается преступление, предусмотренное ст. 82 УК РСФСР. Эта статья посвящена не конкретному уголовно-правовому запрету, а ответственности участников преступных деяний, предусмотренных ст. 75–81 УК РСФСР, вовлеченных в преступление по малосознательности и невежеству, не уличенных в совершении тяжких деяний, предусмотренных ст. 75 УК РСФСР (эти лица могли приговариваться к условному наказанию).
По своему содержанию к норме, предусмотренной в ст. 82 УК РСФСР, примыкает норма, закрепленная в ст. 84 УК РСФСР. Она регулирует ответственность за изготовление, хранение с целью распространения и распространение литературных произведений, призывающих к совершению преступных деяний, предусмотренных ст. 75–81 УК РСФСР.
По сути, не «вписывается» ни в одну из указанных групп и деяние, предусмотренное ст. 83 УК РСФСР. В первоначальной редакции она предусматривала ответственность, во-первых, за всякого рода агитацию и пропаганду, заключающие призыв к совершению преступлений, описанных в ст. 75–81 УК РСФСР; во-вторых, возбуждение национальной вражды и розни, в-третьих, агитацию и пропаганду, имевших место во время войны и направленных «к неисполнению гражданами возложенных на них воинских или связанных с военными действиями обязанностей и повинностей». Последнее деяние, судя по его содержанию, можно было бы отнести к преступлениям, посягающим на основы военной мощи государства. Остальные же охватывают ряд деяний, входящих в различные группы.
В указанных выше трех статьях, на наш взгляд, предусмотрены delictum sui generis – преступления особого рода.
