Александр Иванович Чучаев
Государственные преступления в уголовном праве России в XX веке. Историко-правовые очерки
В постановлении рассматриваемое деяние отграничивалось от так называемого простого неисполнения или неподчинения постановлениям местных властей – исполнительных комитетов, советов или их отделов, местных комиссий труда, военного, податного, здравоохранения, продовольственных и др., а также постановлений профсоюзов, фабрично-заводских комитетов или подобных им рабочих организаций, за нарушение которых в качестве меры взыскания предусмотрен штраф, налагаемый в административном порядке.
По мнению А. А. Герцензона, впервые саботаж упоминается в обращении СНК ко всем армейским организациям, военно-революционным комитетам, всем солдатам на фронте от 11 ноября 1917 г. «О борьбе с буржуазией и ее агентами, саботирующими дело продовольствия армии и препятствующими заключению мира»[48], в котором говорилось о сопротивлении буржуазии и контрреволюции мероприятиям советской власти[49]. На самом деле саботаж упоминается и раньше. Например, в обращении Наркома по министерству почт и телеграфов от 9 ноября 1917 г. «О борьбе с саботажем высших почтово-телеграфных чиновников»[50], не только само название свидетельствует об этом, но и в тексте указывается на то, что так называемые инициативные группы, в начале революции взявшие на себя управленческие функции, превратились в органы саботажа. Они саботируют не только власть, но и меры, необходимые для улучшения материального положения низших чинов. Вместе с тем А. А. Герцензон прав, утверждая, что указанные обращения «обрисовывают саботаж как специфический вид контрреволюции. …Саботаж исторически явился первой формой контрреволюционных преступлений после победы Октября; естественно, что и первые декреты советской власти в области уголовного законодательства были направлены на борьбу с этим видом контрреволюции. Борьба с контрреволюционным саботажем была сформулирована в общеполитической форме, в виде призыва к трудящимся объединиться вокруг советской власти вести непосредственную борьбу с саботажниками»[51].
Нормативные акты позволяют выделить признаки саботажа, относящиеся к деянию, субъективной стороне и субъекту преступления. Деяние характеризуется неисполнением служебных обязанностей, невыполнением декретов и приказов; субъективная сторона предполагает умышленную форму вины и специальную цель – так называемую контрреволюционную цель подрыва советской власти и завоеваний Октябрьской революции. Субъектом преступления признавался враг народа, враг народовластия, капиталисты и их прислужники. «Конечно, говорить о “составе преступления” в данном случае можно лишь относительно, но важно здесь подчеркнуть, что эти декреты советской власти в дальнейшем послужили основой для ряда обобщений законодательного порядка, а впоследствии уже были восприняты и Уголовным кодексом РСФСР в редакции 1922 г.»[52].
Дискредитирование власти предполагало сообщение, распространение или разглашение явно ложных или непроверенных слухов в печати, публичных собраниях или публичном месте, которые могли вызвать общественную панику, посеять недовольство или недоверие к советской власти или отдельным ее представителям, умышленно или по неосторожности умалять советскую власть в глазах населения. «В такой конструктивно весьма сложной форме циркуляр кассационного отдела ВЦИК пытался обрисовать особые формы контрреволюционной агитации и пропаганды, прямо и явно ненаправленные против пролетарской диктатуры, но объективно способствующих подрыву мощи социалистического государства»[53].
Данное преступление следовало отличать от нареканий, клеветнических и иных измышлений, оскорблений словом, в печати или действием отдельных членов и представителей местных или центральных властей, или отдельных ее представителей в том или ином советском учреждении, если оскорбления или измышления были направлены против конкретных лиц, а не учреждений в целом или его работников. Кроме того, в этом случае должны отсутствовать признаки хулиганства и цели оскорбления в лице представителя власти всего строя Советской республики.
Шпионаж характеризовался как оглашение, передача военных тайн, стратегических планов, сведений о военных силах или вооружении представителям иностранных держав или контрреволюционным организациям, сношение с ними с целью вызвать иностранное вмешательство, враждебное интересам республики.
Хулиганство в постановлении трактовалось достаточно своеобразно; в ст. 7 говорилось: «Кто исключительно с целью внести дезорганизацию в распоряжения советской власти или оскорбить нравственное чувство или политические убеждения окружающих учинит бесчинство» (отсюда позднее появился термин «политическое хулиганство»). Своеобразием отличалось и примечание к данной статье. Согласно этому примечанию лица, прошлая деятельность которых, хотя бы и до утверждения власти Советов, признавалась социально вредной для революции или была прямо против нее направлена (провокаторы, охранники, осведомители, царские сановники, иные деятели старого режима), также могли предаваться суду революционного трибунала. Для этого лишь требовалось специальное постановление исполкомов, местных советов или специально уполномоченных ими органов.
По сути, данная норма, на наш взгляд, является прообразом ст. 5 УК РСФСР 1922 г., согласно которой уголовное законодательство «имеет своей задачей правовую защиту государства трудящихся от преступлений и от общественно опасных элементов (курсив наш. – Авт.)…»[54]. А.А. Пионтковский видел в этом некоторое влияние социологической школы на становление советского уголовного права[55].
«Целый ряд декретов, изданных в период иностранной военной интервенции и гражданской войны, предусматривающих ответственность за отдельные преступления, был направлен на осуществление функции обороны социалистического государства, тесно связанной тогда с функцией подавления сопротивления свергнутых эксплуататорских классов»[56]. К их числу можно отнести: постановление СНК от 5 сентября 1918 г. «О красном терроре»[57]; постановление Совета рабочей и крестьянской обороны от 25 декабря 1918 г. «О дезертирстве»[58]; постановление Совета рабочей и крестьянской обороны от 3 марта 1919 г. «О мерах борьбы с дезертирством[59]; постановление Совета рабочей и крестьянской обороны от 3 июня 1919 г. «О мерах к искоренению дезертирства»[60] и др.
Положение о революционных военных трибуналах, утвержденное Декретом ВЦИК 20 ноября 1919 г.[61], содержало перечень преступлений, дела о которых были подсудны этим трибуналам. Из числа контрреволюционных посягательств в нем были названы: заговор и восстание с целью ниспровержения советского социалистического строя; измена Советской республике; шпионаж; восстание против органов Рабоче-Крестьянского правительства и поставленных им властей; сопротивление проведению в жизнь требований законов республики, постановлений и распоряжений советских властей; агитация и провокация, имевшие целью вызвать совершение массами или частями войск указанных выше преступных деяний; разглашение секретных сведений и документов; распространение ложных сведений и слухов о советской власти, войсках Красной Армии и о неприятеле; похищение или уничтожение секретных планов и других секретных документов; умышленное уничтожение или повреждение железнодорожных линий, мостов и прочих сооружений, телеграфных и телефонных линий и складов казенного имущества.
Обобщив законотворческую деятельность советской власти за неполных два года, Нарком юстиции РСФСР Д.И. Курский пришел к выводу, что система особенной части уголовного законодательства охватывала 11 групп преступлений: 1) против личности[62]; 2) против Рабоче-Крестьянского правительства: 3) нарушения обязанности военной службы; 4) нарушения обязанностей государственной или общественной службы; 5) нарушения постановлений, регулирующих производство; 6) нарушения порядка снабжения населения продуктами; 7) имущественные правонарушения; 8) нарушения постановлений о частной торговле и кредите; 9) нарушения постановлений о налогах; 10) нарушения постановлений о почте и транспорте; 11) нарушения постановлений об охране научных и художественных ценностей[63].
А.А. Герцензон относительно второй группы преступлений замечает: «Если попытаться суммировать уголовное законодательство периода гражданской войны, посвященное борьбе с контрреволюцией, и привести его в некоторую систему, приближающуюся к системе социалистического уголовного кодекса, то мы увидим, что уже к концу периода гражданской войны социалистическое уголовное законодательство создало по сути дела законченную систему норм о контрреволюционных преступлениях, а именно:
1. Контрреволюционные восстания и мятеж.
2. Присвоение функций государственной власти с контрреволюционной целью.
3. Государственная измена и шпионаж.
4. Вредительство и саботаж.
5. Диверсионный акт.
6. Контрреволюционная агитация и пропаганда.
7. Политическое хулиганство.
8. Участие в контрреволюционных организациях.
9. Активная борьба с революционным движением при царском строе»[64].
Гибельный процесс развала продовольственной базы страны советская власть пыталась остановить путем изъятия хлеба урожая 1916 и 1917 гг. у кулаков – «деревенской буржуазии». В соответствии с Декретом ВЦИК от 9 мая 1918 г. «О предоставлении Народному комиссару продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими»[65] все имеющие излишек хлеба и не вывозящие его на ссыпные пункты, а также расточающие хлебные запасы на самогонку объявлялись врагами народа. Они подлежали тюремному заключению не менее 10 лет, изгнанию навсегда из общины, а их имущество – конфискации. Самогонщики, сверх того, наказывались принудительными общественными работами.
По Декрету СНК от 4 августа 1918 г. «О заградительных реквизиционных продовольственных отрядах, действующих на железнодорожных и водных путях»[66] «начальник отряда лично отвечает за порядок и дисциплину в отряде и за исполнение отрядом… предписаний. В случае нарушений, злоупотреблений, хищений и т. д. все виновные подлежат аресту и в случаях надобности привозу в Москву (в распоряжение Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией) для предания суду Революционного трибунала».
Во время гражданской войны всем учреждениям и организациям, а также военным и гражданским лицам запрещалось производить закупку заграничных товаров в прифронтовой полосе. Постановление СТО от 11 мая 1920 г. «О борьбе с контрабандной торговлей»[67] предусматривало, что все пытающиеся перейти линию фронта без надлежащего разрешения Народного комиссариата внутренних дел и Особого отдела ВЧК должны признаваться шпионами, задерживаться и привлекаться к ответственности по законам военно-революционного времени. Ответственные руководители советских учреждений в случае выдачи ими разрешений на право приобретения импортных товаров считались пособниками в организации шпионажа.
Декретом СНК от 8 декабря 1921 г. «О борьбе с контрабандой»[68] на образованную при ВЧК Центральную комиссию по борьбе с контрабандой возлагалась «ближайшее наблюдение за деятельностью органов, охраняющих границу по борьбе с контрабандой, и принятие чрезвычайных мер в нужных случаях». Дела об указанном преступлении относились к подсудности революционных трибуналов.
Решению проблем с продовольствием в стране уголовно-правовыми средствами был посвящен Декрет СНК от 4 июля 1920 г. «О заградительных постах Народного комиссариата продовольствия и его местных органов»[69], согласно которому в целях охраны продовольственных и иных заготовок государства на железнодорожных, водных и шоссейных путях создавались заградительные посты из агентов продорганов для контроля и реквизиции провозимых продуктов продовольствия в ручном багаже, в вагонах и т. д. Виновные передавались в распоряжение Чрезвычайной комиссии как нарушившие требования советской власти.
Усиленная ответственность предусматривалась за преступления, совершаемые при выполнении так называемых продовольственных работ. Наказуемость деяний дифференцировалась в зависимости от «служебной категории» субъекта преступления. Постановлением НКЮ от 26 февраля 1921 г. «Об усиленной ответственности должностных лиц за преступления, совершаемые при продовольственной работе»[70] выделялись три таких категории: 1) уполномоченные и агенты продорганов, занятые заготовками и продовольственным контролем на путях сообщения; 2) рабочие продовольственных отрядов; 3) воинские отряды, предоставляемые в распоряжение военного отдела Народного комиссариата продовольствия и его местных отрядов распоряжением штаба Красной Армии.
Совершенные ими преступления признавались, в частности, превышением власти, сопровождавшимся дискредитированием советской власти и имевшим важные последствия.
В послевоенный период в законодательстве появилась такая мера воздействия, как лишение прав гражданства. Например, согласно Декрету ВЦИК и СНК от 15 декабря 1921 г. «О лишении права гражданства некоторых категорий лиц, находящихся за границей»[71] такому воздействию подвергались лица, добровольно служившие в армиях, сражавшихся против советской власти или участвовавшие в какой бы то ни было форме в контрреволюционных организациях. В последующем она применялась в качестве средства борьбы власти с инакомыслием.
Глава II
Охрана власти по Уголовному кодексу РСФСР 1922 г
§ 1. Контрреволюционные преступления
В гл. I Уголовного кодекса РСФСР 1922 г. предусматриваются две группы государственных преступлений: контрреволюционные преступления и преступления против порядка управления.
Г.З. Анашкин писал, что «уголовное законодательство первых лет Советской власти не содержало термина “измена Родине”. Это объясняется отнюдь не недооценкой необходимости борьбы с преступлением. Представляется, что на первых порах законодательные органы молодой Советской республики считали преждевременным устанавливать ответственность за измену “государству”, “Родине”, так как шел процесс становления и развития нового государства. В сознании большинства народа со словами “Родина” и “государство” ассоциировались многие атрибуты прежней власти буржуазии и помещиков. Реакционные силы, прикрываясь этими словами, выступали против революционных завоеваний народа.
При таких условиях термин “революция” более ясно и четко воспринимался народом, нежели “государство” и “Родина”. Поэтому все общественно опасные деяния, направленные против завоеваний революции, законодатель именовал контрреволюционными»[72].
В Уголовном кодексе впервые было дано определение контрреволюционного преступления. Согласно ст. 57 УК РСФСР «контрреволюционным признается всякое действие, направленное на свержение завоеванной пролетарской революцией власти рабоче-крестьянских Советов и существующего на основании Конституции РСФСР Рабоче-Крестьянского правительства, а также действия в направлении помощи той части международной буржуазии, которая не признает равноправия приходящей на смену капитализма коммунистической системы собственности и стремится к ее свержению путем интервенции или блокады, шпионажа, финансирования прессы и тому подобными средствами»[73].
Постановлением 2-й сессии ВЦИК X созыва от 10 июля 1923 г. «Об изменениях и дополнениях Уголовного кодекса РСФСР»[74] эта статья реконструирована: во-первых, вместо фразы «направленное на свержение завоеваний пролетарской революции» указано «направленное к свержению, подрыву или ослаблению»; во-вторых, закреплено, что «контрреволюционным признается также и такое действие, которое, не будучи непосредственно направлено на достижение вышеуказанных целей, тем не менее, заведомо для совершившего деяние, содержит в себе покушение на основные политические или хозяйственные завоевания пролетарской революции».
Таким образом, понятие контрреволюционного преступления было существенно расширено за счет признания таковыми, во-первых, наряду с действиями, направленными на свержение власти, действий, направленных к ее подрыву и ослаблению; во-вторых, деяний, совершаемых с косвенным умыслом, и при отсутствии специальной цели. «Это расширение понятия контрреволюционных преступлений диктовалось изменением форм классовой борьбы в восстановительный период сравнительно с периодом гражданской войны. На сессии ВЦИК при обсуждении главы о контрреволюционных преступлениях расширение понятия «контрреволюционные преступления» обосновывалось необходимостью борьбы с скрытыми формами контрреволюционной деятельности, которые в то время до известной степени возобладали. Расширение понятия контрреволюционного преступления в первую очередь имело значение в борьбе с экономической контрреволюцией как новой формой сопротивления классовых врагов диктатуре рабочего класса»[75].
Говоря о сложностях выбора подходов к формированию структуры указанной главы УК РСФСР, А.А. Пионтковский писал: «Теоретики буржуазно-уголовного права обычно делят государственные преступления по непосредственному объекту их посягательства на следующие группы: 1) посягательства на внутреннюю структуру государства – «Hochverrat», бунт; 2) посягательства на внешнюю силу государства – «Landesverrat», измена; 3) посягательства на чужое государство – враждебные действия по адресу чужого государства»[76].
По мнению автора, общая схема государственных преступлений буржуазного права не может охватить всех основных типов контрреволюционных преступлений против пролетарского государства. Так, посягательство на классовое господство пролетариата может быть совершено не только нарушением его политической организации – советской власти («политическая контрреволюция», аналогичная бунту в буржуазном уголовном праве), или на внешнюю безопасность государства («изменническая контрреволюция», лишь формально аналогичная измене в буржуазном уголовном праве), но и путем посягательства на экономические основы классового господства пролетариата («экономическая контрреволюция», не имеющая аналогов в буржуазном уголовном праве). Разрушение хозяйственных основ пролетарской диктатуры (национализированная промышленность, транспорт, государственная внутренняя и внешняя торговля, финансовое хозяйство) влечет за собой подрыв классового господства пролетариата. Кроме того, существенные различия кроются в отношении к охране «чужого государства». В уголовном праве пролетарского государства есть для этого необходимое основание – интернациональная солидарность пролетариата. Поэтому посягательство на классовое господство пролетариата в одном государстве признается контрреволюционным преступлением всяким другим пролетарским государством[77].
Исходя из определения контрреволюционного преступления, можно выделить три его разновидности:
1) действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти;
2) помощь международной буржуазии, стремящейся к свержению коммунистической системы собственности;
3) покушение на основные политические или хозяйственные завоевания пролетарской революции при отсутствии целей свержения, подрыва или ослабления власти.
Объектом контрреволюционных преступлений предлагалось понимать «классовое господство пролетариата в его политическом выражении»[78]. Объектом же конкретного преступления признавались власть Рабоче-Крестьянских Советов и Рабоче-Крестьянское правительство.
Общее понятие контрреволюционного преступления не содержит указания на общественно опасные последствия, поэтому считается оконченным с момента совершения соответствующего деяния. В теории права в связи с этим возник вопрос о квалификации так называемого негодного покушения; иными словами, достаточно ли для ответственности субъективной оценки лица о возможности достижения им контрреволюционных целей или требуется, чтобы предпринятые действия объективно могли привести к их реализации? В УК РСФСР не содержится положений о негодном покушении. В связи с этим А.А. Пионтковский писал: «Общая обрисовка оконченного покушения, данная в ст. 13 Уг. код… заставляет признать, что покушение с негодными средствами подходит под общее понятие покушения, что находится в соответствии с общим принципом кодекса, придающим особое значение субъективной опасности преступника. Единственное исключение с точки зрения опасности преступника целесообразно сделать для покушения с негодными средствами, учиненного в силу явного невежества и суеверия, ввиду неочевидной опасности его учинившего»[79].
Содержание субъективной стороны контрреволюционного преступления зависит от его вида. Первые два из них предполагают только прямой умысел, что обусловлено наличием специальной цели. «Прямой умысел по смыслу текста статьи не должен быть направлен на оказание помощи международной буржуазии непосредственно в ее борьбе с идущей на смену капитализма коммунистической системой собственности. Прямой умысел здесь должен быть направлен на оказание вообще какой-либо помощи активно борющейся с коммунистической системой собственности буржуазии»[80].
Третий вид контрреволюционного преступления, по мнению криминалистов, мог совершаться только с косвенным умыслом. Однако с точки зрения современной теории уголовного права приводимые ими доводы достаточно противоречивы. Так, указанное деяние признается авторами покушением на охраняемый уголовным законом объект[81]. Покушение же может совершаться только с прямым умыслом. Кроме того, имеет место формальный состав, что также предполагает данный вид вины. Вероятно, подобная характеристика вины обусловлена неудачной формулировкой уголовно-правовой нормы[82]. Во-первых, термин «покушение» в данном случае, возможно, применяется не в смысле обозначения стадии совершения преступления, а как синоним термина «посягательство». Во-вторых, с одной стороны, норма содержит указание на заведомость, что, несомненно, свидетельствует об умышленной форме вины, но, с другой стороны, говорится, что действия не направлены на реализацию целей свержения, подрыва или ослабления власти. Кроме того, следует заметить, что формулировка «основные политические или хозяйственные завоевания пролетарской революции» дает практически ничем не ограниченный простор для сколько угодно широкого толкования, что впоследствии нашло подтверждение в судебной практике.
По УК РСФСР все контрреволюционные преступления, исходя из способа их совершения, можно объединить в три группы:
1) политическая контрреволюция – преступления, предусмотренные ст. 58, 64 и 65;
2) экономическая контрреволюция – преступления, предусмотренные ст. 63;
3) изменническая контрреволюция – преступления, предусмотренные ст. 59 и 66.
Вне указанной системы находятся преступления, предусмотренные ст. 67 и 71 УК РСФСР.
Политическая контрреволюция закреплена в трех нормах. В ст. 58 УК РСФСР говорится: «Организация в контрреволюционных целях вооруженных восстаний или вторжения на советскую территорию вооруженных отрядов или банд, а равно участие во всякой попытке в тех же целях захватить власть в центре и на местах или насильственно отторгнуть от РСФСР какую-либо часть ее территории или расторгнуть заключенные ею договоры…». Таким образом, объективная сторона преступления характеризуется тремя альтернативно указанными деяниями: а) организацией вооруженных восстаний или б) организацией вторжения на советскую территорию вооруженных отрядов или банд; в) участием в попытке захватить власть, насильственно отторгнуть от РСФСР часть ее территории или расторгнуть заключенные Россией договоры.
Следует заметить, что неосведомленность лица о целях указанного в ст. 58 УК РСФСР преступления не исключала уголовную ответственность, а лишь влекла более мягкое наказание. В связи с этим А.А. Пионтковский замечает: «Признание описанного … состава преступления контрреволюционным должно влечь за собой признание допустимости неосторожного контрреволюционного преступления, что противоречит данному в ст. 57 общему понятию контрреволюционных преступлений»[83].
Статья 64 УК РСФСР (в ред. от 11 ноября 1922 г.[84]) предусматривает ответственность за организацию «в контрреволюционных целях террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабоче-крестьянских организаций, а равно участие в выполнении таких актов, хотя бы отдельный участник такого акта и не принадлежал к контрреволюционной организации». Исходя из сути преступления, его объектом могли быть интересы советской власти. Называя в качестве потерпевших «деятелей революционных рабоче-крестьянских организаций», законодатель предусмотрел усиленную охрану «товарищей, которые непосредственно в советских учреждениях не работают, а работают в партийных или профессиональных организациях и не могут быть подведены под понятие представителей Советской власти в точном смысле этого слова»[85]. Убийство указанных лиц без контрреволюционного умысла в зависимости от обстоятельств дела охватывалось ст. 142, 143 или 144 УК РСФСР. Однако надо заметить, что такой вывод не столь однозначен. Все дело в том, что в самом законе есть оговорка относительно возможного отсутствия контрреволюционной цели отдельных участников такого акта. Здесь, вероятно, возможна такая ситуация: контрреволюционная организация нанимает убийцу, который из корыстных побуждений совершает террористический акт в отношении представителя советской власти. В этом случае виновный должен был нести ответственность по ст. 64 УК РСФСР.
Организация в контрреволюционных целях разрушения или повреждения взрывом, поджогом или другим способом железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народной связи, водопроводов, общественных складов и иных сооружений или строений, а равно участие в выполнении указанных преступлений охватываются ст. 65 УК РСФСР.
Закон содержит открытый перечень предметов преступления. Так, наряду с железнодорожными путями в статье говорится об иных путях сообщения, иных сооружениях и строениях. В этом случае законодательная обрисовка этого признака такова, что позволяет, по сути, относить к предмету преступления, например, любое сооружение или строение. Перечень способов совершения преступления также носит примерный характер; это означает, что всякое непосредственное разрушение или повреждение указанных в законе предметов может подпадать под признаки преступления, предусмотренного ст. 65 УК РСФСР. Законодательная формулировка преступления исключает его стадиальность: данной нормой охватывается как приготовление, покушение, так и оконченное посягательство на интересы советской власти.
Отнесение рассматриваемого преступления к политической контрреволюции достаточно относительно. Оно, несомненно, затрагивает и хозяйственные основы пролетарской революции, поэтому может быть признано преступлением, характеризующим экономическую контрреволюцию.
Данное деяние является смежным по отношению к ряду преступлений против порядка управления и к такому деянию, как повреждение или уничтожение чужого имущества. Грань между ними пролегает в субъективной стороне: при совершении последних преступлений отсутствует контрреволюционный умысел и специальная цель подрыва или ослабления советской власти.
Общее понятие экономической контрреволюции дано в ст. 63 УК РСФСР. Первоначально оно было представлено в следующем виде: «Участие в организации, противодействующей в контрреволюционных целях нормальной деятельности советских учреждений или предприятий, или использующие таковые в тех же целях». Постановлением 2-й сессии ВЦИК X созыва от 10 июля 1923 г. «Об изменениях и дополнениях Уголовного кодекса РСФСР»[86] эта статья подверглась существенной реконструкции: во-первых, изменилась дефиниция общего определения экономической контрреволюции; во-вторых, она была дополнена второй частью. В измененном виде ст. 63 УК РСФСР была сформулирована таким образом: «Противодействие нормальной деятельности государственных учреждений и предприятий или соответствующее использование их для разрушения и подрыва государственной промышленности, торговли и транспорта в целях совершения деяний, предусмотренных ст. 57 (экономическая контрреволюция), – карается наказаниями, предусмотренными ст. 58.
Те же действия, при отсутствии признаков ст. 57, выразившиеся в сознательном неисполнении возложенных по службе обязанностей, заведомо небрежном их исполнении или осложнении той же деятельности излишней канцелярской волокитой и т. д. (саботаж) караются наказаниями, предусмотренными ст. 105[87]»[88].
Объектом экономической контрреволюции признаются основы экономической мощи советской власти. Формулировка статьи предполагает два деяния: противодействие нормальной деятельности государственной промышленности, внешней и внутренней торговли, транспорта.
Саботаж выделен в самостоятельный состав преступления и отнесен законодателем к числу должностных преступлений, а не контрреволюционных деяний. Об этом можно сделать вывод по двум моментам: во-первых, в его законодательном определении указано негативное обстоятельство («при отсутствии признаков ст. 57»), во-вторых, содержится ссылка на применение санкций, предусмотренных за совершение должностного преступления.
Согласно определению экономической контрреволюции оно не охватывает деяний, непосредственно разрушающих транспорт или фабрично-заводские сооружения. Подобные действия подпадают под признаки ст. 65 УК РСФСР (см. характеристику выше).
В узком смысле изменническая контрреволюция охватывает преступления, предусмотренные ст. 59 и 66 УК РСФСР. Однако надо иметь в виду, что ч. 2 ст. 210 и ст. 213 УК РСФСР, регламентирующие ответственность за воинские преступления, также предполагали изменнические действия[89].
В ст. 59 УК РСФСР описаны два деяния: 1) сношение с иностранными государствами или их отдельными представителями с целью склонения их к вооруженному вмешательству в дела Республики, объявлению ей войны или организации военной экспедиции; 2) способствование иностранным государствам уже после объявления им войны или посылки экспедиции, в чем бы это способствование ни выражалось.
По мнению А.А. Пионтковского, «первая часть является по своим объективным свойствам подстрекательством иностранного государства к указанным в статье действиям. Следовательно, она не подходит под обрисовку изменнической контрреволюции, данной во второй части ст. 57.
…Это подстрекательство может быть по смыслу статьи совершено как путем непосредственного сношения с отдельными представителями иностранного государства, так и путем обращения к целому государству (например, воззвание по радио)»[90].
