Александр Игнатенко
Как жить и властвовать
«Не люди, а злюди»
Людям нельзя доверять. Эта идея на всякие лады повторяется, например, у Ибн-аль-Азрака – со ссылкой на самые серьёзные авторитеты. Так, Праведный халиф Омар сказал: «Оберегайтесь от людей – не доверяйте им». Приводится и рассказ о том, как омейядский халиф Абд-аль-Малик Ибн-Марван нашел как-то камень с выбитой на нём надписью по-древнееврейски. Послали за обращённым в ислам иудеем Вахбом Ибн-аль-Мунаббихом. И тот прочитал древний завет: «Поскольку предательство в природе человека, то доверять кому бы то ни было – слабость». Знаменитый своим благочестием халиф Омар Ибн-Абд-аль-Азиз спросил у одного из своих придворных: «Кто наиболее убог?» Тот ответил: «Тот, кто много болтает, выдает собственные тайны и верит всякому». Есть, естественно, и обращение к авторитету Пророка, который сказал: «Люди – как верблюды; и среди сотни не найдешь такого, чтоб был хорош для верховой езды». Комментаторы разъясняют, что и один человек из ста не годится в товарищи, и тем самым истолковывают слова Пророка как призыв поменьше общаться с людьми и беречься их [38].
«Зло – природа людей, стремление всему перечить – привычка, несправедливость в отношении к другим – закон. Поэтому ты видишь, как они причиняют страдания тому, кто не сделал им ничего плохого, притесняют того, кто отнёсся к ним со справедливостью, перечат тому, кто обращается к ним с дружеским советом. У одного человека спросили:
– Почему ты заставляешь мучиться своих соседей?
А тот ответил:
– Кого же мне обижать? Не могу же я обижать тех, с кем не знаком» [39].
Здесь же приводятся и стихи на эту тему:
Ты сын обидчика и сам обидчик.
Не спорь: таков людской обычай.
Как ни крути, ты пленник вечной свары,
Потомок Евы и Адама – согрешившей пары.
Тут и притча. У одного мудреца спросили: «Когда человек бывает в безопасности от людей?» – «Когда не существует для него ни добра, ни зла». – «Когда же это?» – «Когда он мёртв». И разъяснил мудрец: «Ведь когда он жив и добр, то враждебность к нему питают злые, а когда он жив и злой – его ненавидят добрые».
Призывы остерегаться людей усиливаются утверждением о том, что время такое – и людей-то, собственно, не осталось. «Исчезли люди – остались злюди», – сказал как-то один из ближайших сподвижников Пророка – Абу-Хурайра. «Кто ж это такие – злюди?» – спросили у него. «Нелюди, похожие на людей», – ответил Абу-Хурайра. Ведут себя злюди не так, как то ожидается от людей. «Берегись! Берегись людей! – читаем у Ибн-аль-Азрака в «Чудесах на пути». – Пропали люди, остались злюди – волки в человеческих одеяниях. Попроси у них помощи – они отвернутся от тебя. Испроси поддержки – оставят на произвол судьбы. Спроси у них совета – тебя обманут. Соверши с ними сделку – тебя обсчитают. Попрощаешься с ними – сразу станут о тебе злословить. Коли ты благороден – будут тебе завидовать. Коли ты низкого положения – будут презирать. Коли ты учён – обвинят в заблуждениях и объявят еретиком. Коли ты невежда – опозорят и не наставят. Заговори – о тебе скажут, что ты бестолковый болтун. Промолчи – скажут, что ты тугодум, туп и глуп. Начни рассматривать что-то углублённо – скажут, что ты зануда. Скользни по поверхности – скажут, что ты дурак и невежда» [40].
Складывается впечатление, что средневековые авторы совершенно пессимистически относились к вероятности обнаружить в своём окружении добропорядочных людей. Автор «Чудесного ожерелья» в качестве «очень верных» приводит слова одного из мудрецов. «Ты стараешься изо всех сил сохранить друга – проявляешь терпимость, верность и преданность, но проходит время, и ты ничего не сможешь поделать, если друг отвернется при удаче, родич станет злорадствовать, когда ты попадёшь в беду, сосед позавидует удаче, помощник окажется недругом, жена – сварливой, служанка – нерадивой, раб возненавидит тебя, а сын опозорит. Ищи же заранее, куда бежать» [41].
Самая страшная вещь – человеческая зависть. Она-то прежде всего и превращает людей во враждебных друг другу. И это относится ко всем – родственникам, друзьям, соседям, посторонним людям. Псевдо-Аристотель в «Тайне тайн» поучает Александра Македонского относительно родственников: «Берегись родственников, как берёгся бы ты индийских василисков, кои убивают взглядом». Дело в том, что родственники переполнены завистью в отношении властелина. «Только твоя смерть примирит их с тобой», – заявляет автор «Тайны тайн». Такова, увы, человеческая природа. Ведь в самом начале существования человечества проявилась зависть одного из сыновей Адама – Каина к своему брату Авелю, и зависть эта привела к смертоубийству [42].
В «Греческих заветах» визирь, обращаясь к своему сыну, предупреждает его, что занявший министерское место неизбежно приобретает врагов-завистников. Они, будучи родственниками властелина или его фаворитами, считают, что именно они, а не ты, достойны того, чтобы занимать этот высокий пост. Себя они считают обделёнными и обиженными и готовы строить любые козни против визиря, как и против любого другого, занявшего какой-то пост в государственном аппарате [43].
Люди готовы завидовать чему угодно и ненавидеть всякого.
О басрийцах, позавидовавших соседу, осуждённому на казнь
Один басриец был грубым и злым, постоянно обижал своих соседей и поносил их. Некий достойный человек, придя к нему, стал увещевать его:
– Ты ведёшь себя так постыдно, что соседи постоянно жалуются на тебя.
– Они просто завидуют мне, – ответил тот человек.
Когда пришедший спросил, чему они завидуют, грубый басриец ответил, что соседи готовы завидовать чему угодно. И заявил, что они позавидуют ему, даже если узнают о его скорой казни. Гость удивился:
– Этого не может быть!
Тогда басриец предложил:
– Пойдем со мной, и я тебе докажу.
Они вместе отправились на площадь перед домом, где обычно собирались все его соседи.
Басриец уселся на скамью и прикинулся крайне опечаленным.
Соседи спросили его:
– Что с тобой?
– Нынче ночью пришёл в Басру приказ халифа Муавии, чтобы меня казнили вместе с Маликом Ибн-аль-Мунзиром и всей прочей басрийской знатью.
Соседи вскочили со своих мест и набросились на него с криком:
– Ах ты нечестивец, тебя казнят вместе с этими людьми, хотя ты не отличаешься ни знатностью, ни благородством?!
Тогда басриец, повернувшись к своему посетителю, сказал:
– Видишь, они завидуют, что меня казнят! Как же они повели бы себя, если б узнали обо мне что-нибудь хорошее? [44].
* * *
Что же делать? Как себя вести с такими людьми – а все они одинаковы? Абу-Хурайра, которому и принадлежит выражение «люди – злюди», говорил по этому поводу: «Общение с ними – болезнь и печаль. Лекарство и исцеление – в том, чтобы их избегать» [45].
Но, пожалуй, такая позиция неконструктивна. Она полностью исключает то сотрудничество, без которого каждому человеку и всем людям не обойтись – ни в повседневной жизни, ни в политике. Поэтому мне представляется более взвешенной и соответственно более практичной та рекомендация, которая дается в «Греческих заветах»: «Остерегайся людей больше, чем надейся на них, берегись их больше, чем доверяй им» [46].
«Враги, коими врагов посрамляешь»
Без армии властелину не обойтись. Это было аксиомой для авторов «зерцал» и для правителей. «Посредством войска властелин осуществляет господство, чтобы проводить успешную политику» [47]. «Власть – здание, а войско – его фундамент» [48]. Войско – опора власти [49].
Однако армия амбивалентна. Вот одна сторона дела, о которой говорит султан Абу-Хамму. «Знай, сын мой, – обращается он к наследнику престола, – что властелин без армии подобен бесплодной земле, похож на птицу без оперения. А птица без оперения обязательно будет когда-то поймана».
Но есть и другая сторона. «Однако тот, кто небрежно обходится с войском, – продолжает султан, прославившийся своими завоеваниями на севере Африки в XIV веке, – падёт со своего трона, поможет врагам во вред самому себе» [50].
Лапидарно эту двойственность армии выразил автор «Тайны тайн», которого повторяли многие. «Враги, коими врагов посрамляешь», – вот что такое армия [51]. Разъяснение этой максиме дал, например, аль-Маварди. «Воины – враги властелина, если постигла их порча. Ими, если они в порядке, властелин воздаёт врагам по заслугам» [52].
Главная причина опасности армии для властелина заключалась в том, что она была наёмной, вернее, платной и инонациональной по отношению к основной массе населения, и часто – к самому властелину. При этом платный и инонациональный характер армии реализовался в том, что на службу призывались, точнее – приглашались, целые войсковые формирования, состоявшие из представителей одного этноса (народа, племени, родоплеменной группировки).
Примечательный в этом отношении эпизод приводится в «Сокровище владык» Ибн-аль-Джавзи. Для защиты от притязаний на престол очередного претендента один из приближённых советует халифу аль-Мамуну прибегнуть к помощи тюрок. «Властелины всегда так поступают», – заявил этот придворный [53]. Это и неудивительно. Халифат, называвшийся Арабским, всё больше становился таковым только по имени. Администрация, судопроизводство, наконец, военное дело – все эти и другие государственные функции выполнялись во всевозраставшей степени неарабами.
Армия имела свои интересы, очень часто не совпадавшие ни с намерениями правителей, ни с нуждами подданных. Чем это было чревато для правителей, может показать пример дайламитов (выходцев из горной части Южного побережья Каспийского моря).
Неожиданное окончание Халифской аудиенции
Дайламиты были призваны для наведения порядка в столице и оказания поддержки аббасидскому халифу аль-Мустакфи (944–946). За короткое время их предводитель Ахмад, ставший называться Муизз-ад-Давля (Укрепляющий державу), прибрал к рукам всю реальную власть и стал основателем целой династии (Бувейхидов), которой конец положили в 1055 году новые захватчики – сельджуки.
Историки описывают эпизод, который в полной мере иллюстрирует зависимость этого и других поздних аббасидских халифов («жалких фигур, всё более и более скатывавшихся к полному упадку», по характеристике Адама Меца) от воинских начальников. В один из дней 945 года аль-Мустакфи давал торжественную аудиенцию. Вокруг него, расположившись по рангу, сидели приближённые. Вошёл Муизз-ад-Давля, поцеловал землю у ног халифа, а затем его руку. Тут вдруг вошли два воина-дайламита и что-то прокричали по-персидски. Халиф подумал, что они хотят облобызать его руку, и протянул её им. Они же схватили его, бросили наземь и поволокли прочь, обмотав ему шею его же собственной распущенной чалмой. После этого халифа ослепили[7].
* * *
Подобные случаи не были единичными. Ибн-ат-Тиктаки сокрушается о том, скольких правителей воины свергли с трона, ослепили, а то и убили [54]. Аль-Газали напоминает, что солдатня убила многих визирей [55].
Поэтому армия, являясь инструментом осуществления политики, – от этого мы сейчас отвлекаемся, – представляет собой смертельную опасность для властелина, да и для всего общества. Согласно аль-Маварди, эта опасность троякая.
Во-первых, военачальники могут сделать многое для того, чтобы спровоцировать потенциального противника на начало военных действий. Такое возможно, потому что военные рассматривают мирные условия невыгодными для себя. Ни званий новых, ни трофеев… «Пропадает их прибыток, уменьшаются доходы, и тогда они находят причины, чтобы разорвать целое – поставить врага в неловкое положение, упразднить мир и покой, широко раскрыть двери, ведущие к тому, чего они вожделеют», – к чинам, славе, влиянию, власти, богатству. И их, естественно, не волнует, что они нарушают политические планы властелина.
Во-вторых, враг может привлечь войско властелина на свою сторону, соблазнив его своими щедротами. «Всегда бьют в цель стрелы, нацеленные в заветные желания». В-третьих, если войско упустить из-под контроля, то оно может восстать против властелина [56].
«Труднейшее из дел устроителя державы – управление войском», – сокрушенно констатирует (и предупреждает) аль-Маварди. Ключевая проблема – материальные условия воинов. Владыка должен полной, вернее, достаточной мерой обеспечивать войско всем необходимым, чтобы воины не знали ни в чём нужды. Если же он не сможет этого сделать, то произойдёт одно из трёх следствий, каждое из которых нежелательно. Либо воины станут посягать на имущество подданных, либо их склонит на свою сторону тот, кто сможет обеспечить их нужды, либо они займутся добыванием средств к существованию, что их обессилит, и они не смогут выполнить то, что от них требуется [57].
Здесь очень важно соблюсти меру. Если выплаты избыточны, то воины, поднакопив денег, могут покинуть воинскую службу. К тому же жизнь в условиях материального избытка может избаловать их и изнежить. Ко всему прочему они начнут дорожить собственным богатством и чаще станут задумываться о том, стоит ли рисковать жизнью [58].
Но опасно и недодавать войску.
Как поведёт себя голодная собака?
Халиф аль-Мансур наставлял одного из своих военачальников:
– Мори голодом собаку – она пойдёт за тобой; раскорми её – она тебя же и сожрёт.
– Повелитель правоверных, если ты никогда не будешь кормить свою собаку досыта, – возразил тот, – найдётся кто-нибудь другой, кто поманит её костью, и она убежит за ним, бросив тебя [59].
* * *
Персидскому царю приписывается такое наставление своему сыну. «Не раскрывай свою ладонь широко перед воинами, не то они без тебя обойдутся. Не сжимай ладонь перед ними, не то они возмутятся против тебя» [60].
Однако не нужно думать, что деньги являются решающим фактором в господстве над войском[8].
И мухи не всегда на мёд летят
Один визирь настоятельно рекомендовал царю копить деньги и заполнять сокровищницу золотом и драгоценными камнями. Когда царь высказал сомнение и предположил, что лучше всё-таки тратить деньги на соратников, то визирь заявил следующее:
– Пусть даже они от тебя сейчас и отвернутся, но когда у тебя появится в них нужда, ты предложишь им деньги, и соратники слетятся к тебе.
Царь засомневался.
– А можешь ли ты как-то это обосновать? – спросил он.
– Конечно, – с уверенностью сказал визирь и спросил: – Можешь ли ты собрать здесь множество мух?
– Нет, – ответил царь.
Тогда визирь велел принести плошку с мёдом. Прошло некоторое время, и рой мух налетел на сладость. Но царя, видно, это не убедило, и он обратился к одному из своих приближённых с вопросом, прав ли визирь.
– Конечно, не прав, – ответил тот и для доказательства предложил дождаться вечера. Когда стемнело, он велел принести мёда. И ни одна муха не появилась [61].
* * *
Идея ясна. Не во всякое время, не в любых условиях мёд-деньги являются гарантией мобилизации соратников. Ещё одна притча для закрепления принципа.
Не имей сто динаров…
Один царь копил деньги, но не обращал внимания на то, чтобы собирать вокруг себя верных людей – соратников, воинов, советчиков. Приближённые предупреждали, что противник грозит ему нападением, и советовали готовить людей к будущей войне, делать то, что делает противник, – не жалеть усилий и денег на привлечение соратников. Но царь показал на сундуки с деньгами и сказал: «Вот мои соратники», намекая тем самым на то, что в любое время он сможет привлечь деньгами нужных людей. Но тут напал на него противник. И убил он царя, оказавшегося без соратников, и захватил его сундуки [62].
Не соратниками, а «ненадолго заглянувшими в гости» являются те, кого властелин призывает под свои знамёна в определённое время и для выполнения конкретной важной для него цели.
Тем самым императив «Берегись армии» дополняется другим: «Не надейся только на деньги, если хочешь иметь достойных соратников». Как их привлечь – об этом в разделе «Оснаститься».
* * *
Враг твой в сердце твоём
Душа человека подобна оазису, где бьют прохладные родники, стоят зелёные деревья, лежит густая тень, веет прохладный ветерок. Но под сенью этого благодатного леса нашли себе прибежище дикие звери – лев гнева, тигры невежества, волки предательства, свиньи алчности, змеи несправедливости, скорпионы зависти [63][9]. Естественно, этих и других, здесь не перечисленных зверей-пороков надлежит опасаться. Особая их вредоносность – в том, что они поселились в душе каждого человека и хищно на него посягают.
Почему же душа человеческая похожа на бестиарий – собрание тварей, захвативших прекрасную страну? Ссылаясь на неизвестного мудреца, аль-Маварди пишет, что Бог создал ангелов полностью интеллигибельными – целиком из разума, не дав им ничего от животных страстей. В животных Всевышний вложил только страсти и обделил эти существа разумом. Что же касается сынов Адама, то даны им и разум, и страсти [64]. Иначе говоря, человек двойственен в соответствии с Божественным замыслом. Идея эта была достаточно популярна в «зерцалах». Правда, в отдельных случаях она реализовалась с некоторыми отличиями. Так, Ибн-Арабшах говорит о двух противоположных началах в человеке, но для него это – свойства ангелов и джиннов [65]. Несколько иная трактовка у Ибн-Аби-р-Раби в его «Пути владыки в устроении владений». В человека заложены две силы – разумная и животная, каждая из которых обладает волением и выбором, и человек как бы оказывается предметом постоянного спора между ними [66]. Есть ещё более усложнённая конструкция – из трёх элементов. Согласно неизвестному автору «Канона политики», душа человека состоит из трёх – ангельской (или разумной), которой противопоставлены зверская (или животная) и скотская (или растительная) [67].
При всех различиях в трактовке причин, по которым душа оказывается, хотя бы частично, звероподобной, прослеживается нечто общее. Мы видим, что в душе человека есть два начала. Первое – это разум. Он – источник добродетелей. Ему же в качестве источника пороков противостоят разные вещи – и животность, и схожесть с джиннами (мусульманскими чертями), и зверские и скотские начала в человеке.
Чаще всего эта противоположность выражалась в противопоставлении разума и его антипода, обозначавшегося арабским словом хава́.
Это понятие многозначно, как и некоторые другие, о которых мы говорим в этой книге. Чаще всего оно передаётся как «страсть». Сложности с этим понятием видели и авторы «зерцал». Например, аль-Маварди объясняет, констатирует, что есть некоторое сходство между хава и страстью, но страсть относится к чувствам («страстная женщина», «он оказался в плену страсти»), а хава́ – явление интеллектуального, умственного порядка [68]. Это противоположность разума. Но не глупость или невежество, а своего рода затмение разума. Это и страсть, и пристрастие, и подверженность страстям, эмоциям, аффектам.
Приведу разъясняющий пример, которого нет в «зерцалах», чтобы авторам и читателям было понятно, о чём идёт речь. Всем известно выражение «в состоянии аффекта», вошедшее в юриспруденцию и бытовую лексику. В таком состоянии, ставшем результатом неожиданного потрясения или возбуждения, человек не способен контролировать свои действия, отвечать за свои поступки; разум человека, когда тот пребывает в состоянии аффекта, как бы отключён; в этом состоянии человек может совершить поступки и действия, которые он никогда бы не совершил, если бы имел возможность поразмыслить, сдержать гнев, возмущение, обиду, зависть, злорадство и т. п. Так вот, хава – это своего рода постоянное, непрекращающееся состояние аффекта, невозможность для разума контролировать поведение человека.
Конечно, состояние, когда хава безраздельно господствует над человеком, практически исключено. Как я уже отмечал выше, в душе человека существуют и борются два начала – разум и хава. Именно через взаимную противопоставленность разума и хава («дури», сказал бы я, если бы предмет наших рассуждений не был так серьёзен) и можно определить эти две категории. Разум является началом, истоком добродетелей, они из него проистекают; он же является и «устроителем добродетелей», ибо он направляет и сдерживает человека, будучи подобен узде, которая сдерживает скакуна [69]. Не случайно слово акль в арабском языке имеет два значения: разум и узда. Популярен был афоризм, который мы обнаруживаем, например, у аль-Маварди: «Разумный (а́киль) человек язык свой держит в узде (акль)» [70]. Это вот «удержание в узде» относится не только к языку, но и ко всему, что бы человек ни делал.
А вот источником, причиной всего зла, которое может совершить человек, является в само́м человеке хава. Ибн-аль-Азрак со ссылкой на аль-Газали пишет: «Она – корень всякого зла, что происходит в бытии. Если ты подумаешь, то поймёшь, что она – корень всякой смуты, позора, преступления, бедствия, что может приключиться с Божьими тварями от начала Творения до Судного дня» [71]. Если «узда» входит в ассоциативный разряд разума, то с хава средневековые арабские авторы стремятся ассоциировать словохава́н – унижение, бесчестие, позор [72]. Самодур (ещё одно очень подходящее русское слово!), т. е. тот, кем овладела хава, не может властвовать над людьми, считает Ибн-аль-Азрак (и не только он), так как не только не способствует осуществлению порядка в обществе, а наоборот – вносит в него беспорядок и порчу [73].
Сторонники такой совершенно отрицательной трактовки хава (страсти – пристрастности – аффектированности – неразумия – самодурства) имели мощного и непревзойдённого союзника – Коран. «О Дауд, Мы сделали тебя наместником на земле, – обращается Бог к Давиду (Дауду), – суди же среди людей по истине и не следуй за страстью (хава), а то она сведёт тебя с пути Аллаха!» (38:25). «А если бы истина последовала за их страстями, – говорит Коран о тех, кто не уверовал сразу в пророческую миссию Мухаммада, – тогда пришли бы в расстройство небо и земля, и те, кто в них» (23:73). И ещё: «Разве ты не видел того, кто взял своим Богом страсть, и Аллах сбил его с пути при Своём знании и положил печать на его слух и сердце, а на его зрение положил завесу. Кто же его поведёт после Аллаха?» (45:22) [74]. Соответственно тот, кому удалось обуздать хава, становится Божественным избранником: «А кто боялся пребывания Господа своего и удерживал душу от страсти, то, поистине, рай, это – его прибежище» (79:40–41).
Таким образом, опасаться хава – один из заветов, входящих в общий императив «Беречься». Более того, Ибн-аль-Азрак превращает её в первейшую опасность, которая угрожает самим основам власти [75]. «Завет Ардашира» по этому случаю говорит: «Знайте, что перемены постигают вас с двух сторон: от преобладания над вами враждебной нации или из-за порчи вашего нрава» [76]. Тем самым дурной нрав как бы уравновешивается с внешним врагом, предстаёт в роли внутреннего врага владыки.
Опасаться – не значит ничего не делать. Наоборот, все авторы «зерцал», обращающиеся к этой теме, призывают к борьбе со страстью, пристрастностью, дурным нравом, самодурством [77]. Способы борьбы описаны мной в разделе «Совершенствоваться». Здесь передам только одно важное предупреждение Ибн-Аби-р-Раби. Животная природа человека является первичной и поэтому базовой, поскольку человеческое существо первоначально возникает как животное и только в течение длительного процесса воспитания, образования, самосовершенствования становится разумным. Поэтому необходима постоянная работа души над собой – ежечасная и ежеминутная. Ведь в случае, если дать ей послабление, она не останется в прежнем положении (всё живое движется) и обязательно сползёт к первичному, простому – к животному началу [78].
И ещё одна парадоксальная рекомендация, которую не нужно воспринимать буквально, а надлежит рассматривать в качестве преувеличенного предупреждения против хава – страсти – пристрастия – аффектированности – неразумия – самодурства.
«Если перед тобой два решения и ты не знаешь, какое из них вернее, смотри, чего тебе хочется больше, и выбирай другое, ибо самое правильное решение – бороться со своими страстями и желаниями» [79].
