Александр Харников
Русские своих не бросают: Балтийская рапсодия. Севастопольский вальс. Дунайские волны
Добравшись до Або, я, посовещавшись с Карлом, решил не высаживаться в порту, а попробовать дойти до Гангута. Далее можно было рискнуть и за ночь попытаться добраться до Ревеля. А уже оттуда шла прямая дорога до Петербурга.
Единственно, чего я опасался – у Або нам придется выйти в открытое море, тамошние воды Карл знал плохо. Впрочем, мы все равно по пути держались у кромки шхер, чтобы при первой же опасности нырнуть туда и уйти по мелководью. Но неподалеку от Гангута мы решили все же срезать путь и направились от острова Сёдербад прямиком к острову Моргонланд. Нам надо было пройти по открытому морю всего-то около трех миль, но ветер был северным, порывистым, и шли мы это расстояние большей частью на веслах.
И надо же такому случиться: откуда-то черти принесли английский паровой фрегат «Валорос», который я уже имел удовольствие лицезреть во время боевых действий у Бомарзунда. Силуэт я узнал сразу. Похоже, удача, которой я так опрометчиво успел похвастаться перед генералом Бодиско, на этот раз от нас отвернулась.
Мы попытались было уйти к Моргонланду, понадеявшись на то, что англичанину не будет дела до каких-то там финских рыбаков. Но «Валорос» сделал предупредительный выстрел, и ядро шлепнулось в воду в половине кабельтовых впереди нашей лайбы. Мы, естественно, пустились наутек – желания угодить в лапы британцев ни у меня, ни у Карла не было. До неприятеля было около полумили, до острова – чуть побольше.
Фрегат «Валорос» подошел к нам примерно на тысячу двести футов. Похоже, что его командир помнил о том, что в этой части Балтики немало опасных подводных банок, и не рискнул зайти в незнакомые воды. Но с него спустили баркас, который направился в нашу сторону. Мы с Карлом не знали, чем все это может закончиться – обычным досмотром или арестом нашей лайбы. Возможно, что англичанам просто захотелось полакомиться свежей рыбкой, которую мы предусмотрительно купили у финских рыбаков, встретившихся неподалеку от Або.
Карл Грод был одет в более приличную одежду, чем я, и мог сойти за владельца лайбы. Поэтому мы решили, что если они нас все же догонят, переговоры с британцами вести будет он. Я допускал, что даже если кто-нибудь из англичан знает финский или шведский язык – а у них во флоте кто только ни служит, – вероятность того, что нас удастся разоблачить, будет очень мала.
Английский баркас прошел уже две трети пути, фрегат же, стоя на месте, продолжал время от времени стрелять из пушки в нашу сторону. И в этот самый момент из-за острова Моргонланда показался необычный корабль – таких я еще никогда в жизни не видел. У него не было ни парусов, ни высоких дымовых труб. Но двигался он быстро – скорость неизвестного корабля была не менее двадцати узлов. Он был окрашен в необычный сине-серый цвет. Причем – я мог поклясться в этом – корабль был сделан не из дерева, а из металла.
«Неужто у англичан появились железные корабли?» – с горечью подумал я. Ведь именно у них, как я слышал, строились самые лучшие военные корабли в мире.
Баркас неожиданно сбавил ход – похоже, что сидевшим в нем англичанам что-то очень не понравилось. Я присмотрелся к кораблю. Биноклем я пользоваться, понятно, не стал – откуда у бедных финских рыбаков может быть такой дорогой прибор? Но зрение у меня было острым, и я увидел, что гюйс у неизвестного корабля красный, похожий на гюйс кораблей Российского императорского флота, а кормовой флаг – белый. Синего креста на нем видно не было, но с такого расстояния я и не ожидал его разглядеть. Значит, корабль, по всей видимости, российский. На борту его белой краской были нарисованы три большие цифры: «210».
Неизвестный русский корабль стал приближаться к «Валоросу». Когда расстояние между ними оказалось около полутора тысяч футов, британский фрегат открыл огонь из кормовой пушки. Ядро плюхнулось в воду менее чем в сотне футов от незнакомца.
«Валорос» успел сделать всего несколько выстрелов. Потом железный корабль ответил наглому британцу из орудий, которые, оказывается, стояли у него на носу, полностью закрытые со всех сторон железными листами. Выстрелы противника «Валороса» – оказались не в пример более меткими. Фрегат неожиданно взорвался, превратившись в столб пламени и дыма – видимо, ядро или бомба угодили прямо в пороховой погреб.
К счастью, мы находились достаточно далеко, и обломки британского военного корабля до нас не долетели. Победители спустили большой железный баркас, который удивительным образом, без каких-либо усилий гребцов, быстро направился к месту гибели «Валоруса». Он покружился там, а потом, рассекая волны, помчался в сторону английского баркаса. Железный самодвижущийся баркас подошел вплотную к английскому. Сидевшие в нем британцы и не думали сопротивляться. Взяв их буксир, неизвестные так же быстро отправились назад. Нами не заинтересовались – действительно, кому нужны мирные финские рыбаки?
Я вскочил на ноги и стал размахивать над головой курткой, стараясь привлечь внимание тех, кто находился на корабле-победителе. Так продолжалось в течение десяти-пятнадцати минут. Похоже, что там наконец заметили меня.
Стальной баркас снова отошел от его трапа и направился к нам. Когда он оказался от нашей лайбы на расстоянии нескольких десятков футов, я сумел как следует разглядеть его и матросов, которые в нем находились.
Первое, что мне бросилось в глаза – баркас этот двигался сам собой, без помощи весел. Я присмотрелся к форме матросов – на нашу морскую форму она была похожа мало. Все они были одеты в странные ярко-оранжевые жилеты, а в руках у некоторых я увидел неизвестное оружие, весьма удивительное по внешнему виду.
«Да, – подумал я, – а может, это и совсем не русские? И попытавшись привлечь их внимание к себе, я, похоже, немного погорячился».
– Hyv piv, – крикнул мне один из моряков, видимо, старший из них. Сказанное им означало «добрый день» по-фински – это даже я уже успел вы-учить.
– Добрый день, – ответил я по-русски, – позвольте представиться – ротмистр Шеншин. Направляюсь со срочным донесением в Петербург. А со мной фельдфебель Карл Грод.
Офицер козырнул мне и ответил:
– Мичман Воронин, Российский флот, учебный корабль «Смольный». Здравия желаю, господин ротмистр. Не желаете ли проследовать на борт нашего корабля?
14 августа 1854 года.
Санкт-Петербург. Зимний дворец
Император Николай I
День закончился, но вместе с ним не закончились дела, которые я сегодня должен был сделать. Надо было работать, но сил у меня с каждым днем становилось все меньше и меньше. Война… Эта проклятая война, которая началась для меня так неожиданно. Сказать по чести, я никак не ожидал, что британцы и французы, несмотря на свою вековую вражду, объединятся, чтобы бросить вызов России.
Я вспомнил, как граф Нессельроде, словно сирена, усыплял меня успокоительными донесениями послов из Лондона, Парижа и Вены. Все это оказалось ложью. Меня обвели вокруг пальца, словно – мальчишку. – Оказалось, что ненависть Европы к России сильнее многовековой неприязни Франции и Британии.
Это все проклятый лорд Стредфорд-Каннинг, которого я еще в 1834 году отказался принять в качестве британского посланника в Петербурге. Я знал о его антироссийских интригах в Константинополе и Греции. А потому не желал видеть Каннинга в России.
Но Каннинга отправили послом в Турцию, где он неожиданно быстро набрал силу и стал там фактическим руководителем всей внешней политики Османской империи. Недаром сам султан и его приближенные называли Каннинга «Великий Элчи» – Великий посол. Мне рассказывали, что когда Каннинг появлялся во дворце султана Абдул-Меджида, турецких чиновников охватывал панический ужас. И даже сам великий визирь спешил встретить Великого Элчи у входа в свои покои и выполнить все его указания.
Про этого выскочку Наполеона III я и говорить не хочу. Он просто испытывает маниакальное желание унизить Россию, чтобы взять реванш за поражение своего дядюшки. С ним было все ясно.
Но что случилось с Австрией и Пруссией? Я не забуду, как лебезил передо мной этот молокосос Франц-Иосиф, которого пять лет назад я спас во время Венгерского мятежа, и его слова, с которыми он обращался ко мне в своем послании: «С раннего детства я привык видеть в вашем величестве твердого защитника монархической идеи правления, а также искреннейшего и надежнейшего друга нашей семьи… Я рассчитываю на поддержку могучей руки вашего величества».
Мой «отец-командир» – фельдмаршал Иван Федорович Паскевич – со смехом рассказывал, как в Варшаве перед ним на коленях стоял австрийский фельдмаршал Кабога и со слезами на глазах умолял его прийти на помощь гибнущей империи Габсбургов. Пришли и спасли… Только вот зачем?
Что же я получил вместо ожидаемой поддержки и благодарности? Да ничего! Австрия фактически присоединилась к англо-французской коалиции. Когда решался вопрос войны и мира, министр иностранных дел Австрии граф Буоль вызвал нашего посла в Вене барона Мейендорфа, кстати, родственника Буоля – барон был женат на сестре графа – и сообщил ему, что «австрийская политика полностью совпадает с британской».
Какое коварство! Недаром барон Мейендорф потом сказал: «Мой шурин Буоль – величайший политический собачий отброс, который когда-либо я встречал и который вообще существует на свете». По-немецки это прозвучало еще энергичней.
Ну, а я перевернул висевший в Зимнем дворце портрет императора Франца-Иосифа лицом к стене, написав на его тыльной части: «Du Undankbarer» («Неблагодарный»).
Даже Пруссия – страна, которую я искренне любил, и которая была родиной моей супруги, колеблется, так еще и не решив – остаться ли ей нейтральной, или присоединиться к неблагодарной Австрии и выступить на стороне наглых британцев и воинственных французов.
Флот союзников вошел в Черное и Балтийское моря. И если на Черном море корабли англичан и французов стояли в Варне, так и не решаясь высадится в Крыму, то на Балтике союзники действовали более решительно. Они обстреляли несколько небольших финских городков и бомбардировали нашу недостроенную крепость Бомарзунд на Аландских – островах. Гарнизон крепости не спасовал и дал достойный отпор вражеским кораблям.
Посланный мною в Бомарзунд ротмистр Шеншин сумел пробраться сквозь англо-британскую блокаду и доставил осажденному гарнизону награды – мое высочайшее благоволение, ордена и повышения в чинах господам офицерам, а нижним чинам по серебряному рублю за исправную службу. Но ротмистр, вернувшись с Аландов, честно рассказал мне, что гарнизон крепости мал, укрепления на острове еще не достроены, и Бомарзунд вряд ли устоит под натиском хорошо вооруженного и многочисленного неприятеля.
Как военный инженер, я прекрасно понимал возможности крепости и считал, что она не выдержит долее десяти дней настоящей атаки. Гарнизон, чтобы избежать полного истребления, скорее всего, вынужден будет сложить оружие, а крепость – или, скорее всего, то, что от нее останется – нам придется освобождать от неприятеля зимой, когда Ботнический залив замерзнет и покроется льдом…
Я ждал с нетерпением возвращения ротмистра, чтобы узнать от него во всех подробностях, что происходило ныне в крепости Бомарзунд.
Историческая справка – Николай I
Император Николай I в отечественной истории считается неоднозначной фигурой. С одной стороны, его называют тираном и деспотом, жестоко подавившим в 1825 году восстание декабристов, а с другой стороны, еще при жизни он получил прозвище «каторжник Зимнего дворца» и «вечного работника на троне». Все зависит от того, кто и с какой позиции ведет о нем рассказ. Только следует помнить вот еще о чем. По словам русского историка и философа Георгия Петровича Федотова, «Николай I столь ненавистный – и справедливо ненавистный – русской интеллигенции, был последним популярным русским царем. О нем, как о Петре Великом, народное воображение создало множество историй, анекдотов…»
Третий сын императора Павла I при рождении практически не имел шансов оказаться на троне. У него было два старших брата, у которых могли быть наследники. Но так получилось, что у Александра I в браке родились две дочери, которые умерли в младенчестве. От его любовницы Марии Нарышкиной, с которой он прожил без малого пятнадцать лет, тоже были две дочери. Мужского потомства у него не оказалось, и таким образом, после смерти Александра I трон должен был перейти к следующему по старшинству брату, великому князю Константину Павловичу.
Но тот, женившись на польской красавице Жанетте Грудзинской, вступил в морганатический брак, что считалось нарушением закона о престолонаследии, утвержденного Павлом I. К тому же этот брак оказался бездетным. Да и сам Константин, не желая взваливать на себя бремя государственных забот, заранее отрекся от престола в пользу Николая.
При вступлении Николая на трон все вдруг вспомнили пророчество его великой бабки, императрицы Екатерины II. Он родился 6 июля 1796 года за четыре с половиной месяца до смерти Екатерины. Увидев новорожденного, она сказала: «Я стала бабушкой третьего внука, который, по необыкновенной силе своей, предназначен, кажется мне, также царствовать, хотя у него есть два старших брата». Слова императрицы оказались пророческими.
Сам Николай, впрочем, не отнесся серьезно к словам своей великой бабки и потому выбрал карьеру военного. Воспитывал Николая и его младшего брата Михаила генерал Матвей Иванович Ламздорф. Причем воспитывал строго, невзирая на их происхождение. Нашкодившие царские сыновья часто получали от своего сурового наставника не только подзатыльники. Ламздорф за малейшую провинность пускал в ход розги, линейку и даже ружейный шомпол. Надо сказать, что у юного Николая характер был далеко не сахар, поэтому ему доставалось больше, чем Михаилу.
Как бы то ни было, но Ламздорф сумел привить своим подопечным любовь к военному делу и военной форме. Привычка к выполнению ружейных приемов осталась у Николая на всю жизнь. Это было что-то вроде физзарядки. Поутру, после обязательной прогулки по набережной (причем император гулял один, без охраны), он в Зимнем дворце в течение часа проделывал ряд ружейных приемов в высоком темпе.
Возможно, именно это позволило Николаю даже к старости выглядеть браво и иметь атлетическую фигуру. Вот как описывал его внешность врач Конно-гвардейского полка Карелль, в 1849 году (напомним, что тогда Николаю было уже пятьдесят три года) проводивший осмотр императора: «Видев его до тех пор, как и все, только в мундире и сюртуке, я всегда воображал себе, что эта высоко выдававшаяся грудь – дело ваты. Ничего не бывало… Я убедился, что все это самородное; нельзя себе представить форм изящнее и конструкции более Аполлоново-Геркулесовой». Кстати, природа не обидела и ростом. Его рост был 189 см. Правда, до своего предка Петра I он все равно не дотягивал – рост Петра был 203,5 см.
Перед восшествием на престол Николай был шефом лейб-гвардии Саперного батальона и командиром 2-й гвардейской пехотной дивизии.
Немудрено, что взойдя на престол, Николай ввел при царском дворе чисто военные порядки и нравы. С детства носивший военную форму, новый император считал «своими» только офицеров. На одном из частных балов, где штатских оказалось больше, чем военных, Николай, обведя взором залу, недовольно спросил у одного из сопровождавших его генералов: «Что тут так мало наших?»
Вполне естественно, что Николай носил только военную форму, тратя на «построение» немалые деньги из так называемых «гардеробных сумм». Кроме того, немалые траты императора были связаны с посещением им кадетских корпусов.
Дело в том, что Николай очень любил детей. Он часто посещал военно-учебные заведения Петербурга. Существовала особая традиция общения царя с юными кадетами, о которой рассказывает в своих воспоминаниях известный художник-маринист Алексей Петрович Боголюбов, в детстве воспитанник Александровского кадетского корпуса. Он пишет: «Не проходило двух недель, чтобы кто-то из высочайших особо не навещал корпус… Случалось, что государь входил в зал, где нас кишело до четырехсот ребят и стоял гул, как в громадном птичнике… «Здорово, детки!» – говорил он голосом, которого уже после никогда не забудешь, и вдруг мертвая тишина воцарялась в зале. «Ко мне!» – и опять взрыв шума, и такая мятка вокруг него, как в муравейнике. Нередко он ложился на пол. «Ну, поднимайте меня», – и тут его облепляли, отвинчивая пуговицы на память и т. д. Всего более страдал султан шляпы, ибо все перья разбирались, как и пуговицы, и в виде памяти клеились в альбомы».
В свободное время (которого у царя практически не было) Николай посещал театр. Иногда он и сам выходил на сцену, для того чтобы сыграть незначительную роль, часто без слов. Не был чужд император и музыке. Первым из русских монархов он освоил духовые инструменты. Николай неплохо играл на флейте, валторне и корнете. Правда, публично он не выступал, а лишь иногда, на домашних концертах в Зимнем дворце, позволял себе поиграть для близких.
Двор при Николае I, по словам современников, был пышен, но больше похож на военный лагерь. В то же время именно в его правление творили такие гении русской культуры, как Пушкин, Гоголь, Тургенев, Брюллов, Клодт и многие другие. Следует помнить и то, что именно при Николае I придворные заговорили на русском языке. До этого общеупотребительным языком в Зимнем дворце был французский.
14 (2) августа 1854 года. ПСКР «Выборг».
Сорок миль к северо-востоку от острова Хиума
Командир корабля капитан 3-го ранга
Борисов Николай Михайлович
Задача, которую поставил перед нами командир бригады, была несложной. Наши соседи – страны Балтии – решили поиграть своими паучьими мышцами и устроить большие маневры с участием всего имеющегося у них в наличии корабельного состава – двух десятков небольших сторожевиков и катеров. Из Москвы поступил приказ – понаблюдать за игрищами молодых недоразвитых демократий и своим присутствием напомнить «ма-а-а-леньким, но го-о-ордым», что Америка далеко, а мы – вот они, совсем рядом. Нам предписывалось в конфликт с убогими не вступать, к их территориальным водам не приближаться, дабы не напугать их насмерть.
Мы вышли из Высоцка и вскоре оказались в районе учений. Игрища «трех балтийских тигров» происходили у берегов Моонзундского архипелага – далеко в открытое море эти кораблики просто боялись уходить.
– Жалкое зрелище, душераздирающее зрелище, – произнес мой старший помощник, капитан-лейтенант Игорь Шаров, голосом мультяшного ослика Иа-Иа, наблюдая с мостика за всеми этими учениями-мучениями.
Действительно, техническое состояние и уровень боевой подготовки флотов республик Балтии у опытных моряков, к которым я относил экипаж нашего «Выборга», вызывали гомерический смех. Но, как говорится, чем богаты, тем и рады.
Насмотревшись вволю на военно-морскую комедию, мы должны были пройти еще немного на север и обозначить себя у южной оконечности полуострова Ханко, после чего возвращаться домой. И вот тут-то все и началось…
Дежурный радист неожиданно доложил мне, что в эфире исчезли все радиосигналы. Тишина, как в сурдокамере. Одновременно отказали и ГЛОНАСС, и GPS. Что бы это все могло значить?!
Я велел немедленно связаться со штабом бригады в Высоцке, но как радист ни старался, ему это сделать так и не удалось. Попытка установить связь с узлом связи Северо-западного управления погранвойск в Питере тоже оказалась безуспешной. Немного подумав, я дал указание попробовать выйти на частоты – наших финских коллег – может быть, они в курсе, что случилось. Но и финны не отвечали на наши вызовы.
Мне стало немного не по себе. Что же все-таки произошло? На экране локатора было пусто, хотя место, где мы сейчас находились, было довольно оживленным. Раньше корабли шли мимо нас один за другим, а сейчас – словно вымерли. Происходящее мне все больше и больше переставало нравиться.
На всякий случай я приказал сыграть боевую тревогу. Пусть люди находятся на боевых постах и будут готовы к любой неожиданности. А радист тем временем безуспешно продолжал шарить в эфире. Наконец, ему повезло.
– Товарищ капитан 3-го ранга, – сказал он, снимая наушники, – есть связь с танкером «Лена». Он находится к юго-западу от острова Руссаре.
Танкер «Лена», флотский корабль снабжения, базировавшийся в Балтийске, я знал хорошо. Накануне нашего выхода в море я видел его в Высоцке, где он стоял под погрузкой у нефтяного терминала. По слухам, «Лена» должна была отправиться в Средиземное море с грузом нефтепродуктов для нашей эскадры, которая сейчас днюет и ночует у берегов Сирии.
– С «Лены» передают, что они поддерживают устойчивую связь с БДК «Королев» и учебным кораблем «Смольный». И еще… – тут радист даже подпрыгнул на кресле от удивления, – товарищ капитан 3-го ранга, со «Смольного» на «Лену» передали, что он был атакован британским парусно-паровым военным кораблем. «Смольный» открыл ответный огонь и потопил британца. Выяснилось, что мы находимся… – тут голос радиста дрогнул, – оказывается, товарищ капитан 3-го ранга, мы каким-то образом попали в XIX век. Точнее, сейчас на дворе 14 августа 1854 года. На Балтике ведутся боевые действия между русским флотом и объединенной англо-французской эскадрой.
– Что за ерунда! – возмутился я. – Какой XIX век? Какая война? Они что там, на «Лене», допились до белой горячки?
– Не знаю, товарищ капитан 3-го ранга, – развел руками радист, – только сейчас со «Смольного» вышел на связь капитан 1-го ранга Степаненко – командир учебного корабля, – который подробно доложил на «Королев» о том, как именно был потоплен британский военный корабль «Валорос», входивший в состав эскадры адмирала Непира, которая действует на Балтике.
Оказывается, в ходе боя были взяты пленные, а на борту «Смольного» находится ротмистр Шеншин – личный посланец императора Николая I, следовавший из Бомарзунда в Санкт-Петербург.
От удивления я чуть не сел мимо стула.
Во дела! – подумал я. Прямо как в книжках про альтернативную историю. Раз, два – и мы оказались в другом времени, в другой эпохе. И что же нам теперь делать-то? Понятно, что если британцы полезут и на нас, как они полезли на «Смольный», то мы влупим им по самое не грусти со всей пролетарской сознательностью. Все же кораблик наш хотя и небольшой, но для нынешних времен весьма зубастый. Пушка 76 мм и полторы сотни снарядов – этого вполне достаточно для того, чтобы перетопить всю эскадру британского адмирала. Да и 30-миллиметровая шестистволка может немало дел натворить.
Учитывая же, что мы можем вести огонь с дистанции шести с половиной миль, мы достанем англичан, даже не предоставив им удовольствия открыть огонь по нам.
– Товарищ капитан 3-го ранга, – отвлек меня от размышлений радист, – в эфир вышел капитан 1-го ранга Кольцов. Он находится сейчас на «Королеве». Так вот, каперанг Кольцов приказал как старший по должности всем боевым кораблям, из XXI века попавшим в XIX век, собраться в точке рандеву в пятидесяти милях к югу от крепости Бомарзунд. Надо оценить все наши силы и определить – что делать дальше.
Гм, подумал я, конечно, наш «Выборг» принадлежит совсем другому ведомству, и капитан 1-го ранга Кольцов для меня не начальник. Но ситуация чрезвычайная, и Кольцов в данном случае прав – надо держаться всем вместе, чтобы не пропасть пооди-ночке.
– Хорошо, – сказал я радисту, – сообщи на «Королев», что мы идем к точке рандеву. Заодно уточни ее координаты. И поддерживай связь с «Леной» и «Смольным». А также пошарь как следует по всем диапазонам – глядишь, кто еще из наших современников найдется…
14 (2) августа 1854 года. МДК «Мордовия».
К югу от полуострова Ханко
Командир корабля капитан 3-го ранга
Сергеев Николай Иванович
Про военный корабль принято говорить, что он идет. Но про мой корабль так не скажешь. Он не идет, а летит. В ТТХ «Мордовии» указано, что ее максимальная скорость – шестьдесят узлов. Но на ходовых испытаниях малый десантный корабль проекта 12332 «Зубр» развил скорость семьдесят узлов. А сами конструкторы – создатели этого корабля, шепнули мне при приемке МДК, что это еще не предел.
Сегодня мы идем со сравнительно небольшой скоростью – чуть меньше пятидесяти узлов. Но это для нас такая «швыдкость» небольшая. Для большинства военных кораблей подобная скорость просто запредельна. «Мордовия» мчится по волнам, поднимая тучи водяной пыли.
Мы следуем из Балтийска в Финский залив. На борту МДК усиленная разведрота 879-го отдельного десантно-штурмового батальона и техника – четыре БТР-82А и четыре САО «Нона-СВК».
По приказу высокого начальства нам предстоит поиграть в войнушку – добравшись до Березовых островов (раньше их называли островами Бьеркского архипелага), мы вскроем конверт с легендой учений и узнаем, где и когда нам предстоит высадить десант. Судя по всему, морпехи займутся своим любимым делом – захватом сильно укрепленного командного поста условного противника.
Почему нас погнали в такую даль? Конечно, мне не известны планы нашего руководства, но по моему разумению похоже, что командование решило потренировать морскую пехоту в высадке на побережье, схожее с побережьем Финляндии и Швеции. Черные береты уже привыкли высаживаться на пляжи Балтики, круша мишени и расстреливая списанные танки и бэтээры, чем до ужаса пугали бывших наших братьев-прибалтов. Теперь, похоже, подошла очередь попортить нервы финнам и шведам. А то они что-то слишком часто стали рассуждать о вхождении в НАТО и о той опасности, которая исходит от России, а также о «непомерных амбициях Путина». Надо чуток охолонить не в меру горячих скандинавов.
В общем, задача для нас несложная, хотя прибрежные воды Выборгского залива изобилуют камнями и мелями. Да и фарватеры там извилистые, и нашей «Мордовии» придется двигаться буквально на цыпочках. Я достал лоции и приготовился вести корабль со всей осторожностью, дабы не напороться на какой-нибудь малозаметный камень, торчащий из воды, и не порвать «юбку» МДК.
А пока же я стоял на открытом всем ветрам крыле рубки МДК и чувствовал, как «Мордовия» парит над серыми водами Балтики. Через стекло я видел лицо вахтенного, который с помощью пяти экранов и электротехнических приборов контролировал состояние ходовых и подъемных двигателей, генераторов и различных вспомогательных систем. Штурвал МДК напоминал штурвал тяжелого боевого самолета, и потому старшина 2-й статьи, управлявший кораблем, чувствовал себя пилотом, ведущим свой воздушный корабль (в прямом смысле этого слова) к цели.
На подходе к известному всем русским морякам полуострову Гангут, или, как его сейчас называют, Ханко, у нас неожиданно что-то странное стало твориться с радиосвязью. Мы, правда, по условиям учений шли к назначенному нам месту, сохраняя полное молчание в эфире, и работали только на прием.
Вместе со связью куда-то подевались и сигналы навигационных систем – ГЛОНАСС и GPS. Это все было очень и очень странно. На всякий случай я сбавил ход и приказал мичману Григорьеву, который командовал БЧ-4, разобраться, куда все подевалось, и доложить мне. На всякий случай я объявил по трансляции боевую тревогу. Весь экипаж – двадцать семь человек – разбежался по своим боевым постам.
Минут через десять мичман Григорьев доложил мне, что на связь вышел учебный корабль Балтфлота «Смольный», командир которого сообщил, что его корабль каким-то образом оказался в прошлом – угодив прямиком в 1854 год. И «Смольный» уже имел бое-столкновение с кораблями англо-французской эскадры адмирала Непира, действующей на Балтике.
Ведь, как я помню по учебнику истории, в это время уже вовсю шла Крымская война, флот союзников бомбардировал Свеаборг и захватил русскую крепость на Аландских островах. Если я не ошибаюсь, эта крепость называлась Бомарзунд. Так вот, английский паровой фрегат с перепугу атаковал «Смольный», но получил горячее алаверды и был потоплен артиллерией. А с десяток британских моряков попали в плен.
Мне уже приходилось встречаться с капразом Степаненко, и я не замечал за ним каких-либо странностей в поведении. Скорее наоборот – он был на удивление спокойный и рассудительный командир. Так что версия о том, что у него неожиданно поехала крыша, показалась мне маловероятной. Да и свихнувшегося командира корабля вряд ли бы подпустили к радиостанции… Опять же – как объяснить странное исчезновение из эфира каких-либо следов работы радиостанций? «Смольный» – не в счет. Я не знал, что и думать.
Тем временем мичман Григорьев сообщил, что в эфир вышли еще несколько наших кораблей. Это были танкер «Лена», БДК «Королев» (привет Алексею Ивановичу Сомову – его командиру!) и пограничный катер «Выборг». И у всех одна и та же история – пропажа связи, исчезновение ГЛОНАСС и GPS.
Но повоевать с англо-французскими интервентами удалось только «Смольному». Кстати, помимо пленных британцев на нем сейчас находится и посланник русского императора Николая I ротмистр Шеншин. Интересно, не родственник ли он нашему знаменитому поэту Фету, который в миру носил фамилию Шеншин?
Как говаривала Алиса из «Страны чудес», становится все чудесатее и чудесатее… Надо было срочно решать – что делать дальше. По вполне понятным причинам учебная высадка в Выборгском заливе отменялась. То, что неподалеку находился танкер «Лена», меня обрадовало. Ведь всем хороша наша «Мордовия», но слишком она прожорливая – горючего хватит лишь на то, чтобы добраться до Питера.
Только как нам пройти мимо Кронштадта? Не исключено, что русские артиллеристы, дежурящие на фортах, прикрывавших крепость с моря, могут запросто всадить в МДК несколько ядер или бомб. И тогда ей крышка – судостроительные заводы того времени вряд ли смогут ее отремонтировать.
Мои сомнения рассеял мичман Григорьев, сообщивший, что на связь вышел капитан 1-го ранга Кольцов. Это была важная птица – по слухам, он должен в самое ближайшее время получить адмиральские погоны. А пока его с отрядом кораблей направили в дальний поход. Куда именно, я не знал. В штабе мне только шепнули, что оно будет долгим и интересным. Насчет долгого штабные явно ошиблись, а вот насчет интересного – попали прямо в десятку…
Так вот, каперанг Кольцов заявил, что как старший по должности он берет на себя командование всеми кораблями Балтфлота, оказавшимися заброшенными в прошлое. И он назначил точку рандеву, куда все эти корабли должны прибыть. Эта точка находится в пятидесяти милях к югу от Бомарзунда.
Я понял, что капитан 1-го ранга Кольцов очень хочет помочь нашим предкам навешать хороших люлей французам и британцам. А, собственно, почему бы и нет? Я лично в этом поучаствовал бы с большим удовольствием. Надо сообщить обо всем случившимся морпехам…
