bannerbannerbanner
Звездная пирамида

Александр Громов
Звездная пирамида

Полная версия

Глава 9. Цезарь и Ларсен

Не знаю, как это получается, а только говорю вам точно: каждая вещь рано или поздно находит свое место. Как-то раз я угнал паровую колымагу, груженную сухим навозом, дровами и яйцами в корзинах; весь этот груз был мне не нужен, но у меня не было времени выгрузить его. Кстати, и ехать пришлось быстро, потому что за мною гнались – наверное, чтобы спросить, что я делаю на водительском месте. Они очень любопытные, эти селяне. Дорога была длинная и вся в ухабах, груз поначалу прыгал и крякал, а потом каждый предмет нашел свое место, даже те яйца, что разбились и вытекли сквозь щели в днище кузова. Они ведь нашли свое место, разве не так?

Вот и с человеком то же самое. Он вроде шара – никогда не остановится на бугре, а скатится в ямку, как будто нарочно для него предназначенную. Мы и скатились.

Что эта ямка – моя, я сразу понял. Засомневался только раз: в первую минуту, как увидел «Топинамбур». Очень уж он был не похож на механизм. А все-таки он им был. Ну, я и привык. Много времени мне для этого не понадобилось.

Ипат – совсем другое дело. Пока Сысой не показал нам звездолет, я вообще не понимал, на что архистарейшинам сдался этот тугодум. А дело-то оказалось проще некуда: «Топинамбур» хоть и механизм, а все-таки живой. Ну и кому же поручить уход за ним, как не чудиле-фермеру, навострившемуся выращивать кенгуроликов? Вдобавок и сила его нам пригодилась.

И еще я понял, что Сысою в его-то годы еще далеко до старческого слабоумия, и даже зауважал старикашку. Значит, что получается? Для контакта с «Топинамбуром» я подхожу как нельзя лучше, во-первых, потому что у меня тяга к механизмам, а во-вторых, потому что в нашей компании я самый мелкий и влезу в звездолет, чуть только он дорастет до размеров прикроватной тумбочки; ну а если у меня вдруг ничего не выйдет, тогда что ж – в дело вступит спец по кенгуроликам. Только это зряшная перестраховка, потому что у меня все выйдет.

С Ноем тоже понятно – он у нас будет главным переговорщиком. Вербовщиком, как они это называют. В звездолете он нужен как лопате позолота, зато навешать кому угодно лапши на уши – тут он мастер, сразу видно. Может, не лучший на Зяби, но уж какой попал в лапы закона.

И если Сысой не соврал, то попал себе на пользу.

А вот зачем нам Семирамида?

Это вопрос.

Конечно, зря я ее совсем уж ни во что не ставил – один раз она оказалась нам полезна, очень вовремя вцепившись в Ларсена, – но какой нам от нее прок в будущем?

Думал я над этой загвоздкой, думал, пока в моей голове не начало клинить шестеренки. Так ничего и не придумал. То ли Сысой замыслил что-то хитрое, то ли и у него песок в мозговых шестернях. Можно спросить, но ведь не скажет.

Корабль Ларсена исчез с поля уже через несколько минут после драки. Наверное, Ларсен кинулся к нему со всех ног и тут же взлетел. Ищи-свищи его теперь.

Так я думал и радовался. Оказалось – рано. Миллион раз говорил себе: не радуйся раньше времени, – а все впустую. Наверное, тут уже ничего не поделаешь, каким родился, таким и останешься, пока не помрешь.

Сысой навестил нас в тот же день, когда Ипат выкинул Ларсена в окно. Расспросил о подробностях, издал одобрительное мычание и распорядился немедленно починить раму и вставить новые стекла. Приказ архистарейшины ленивая космодромная обслуга кинулась исполнять со всех ног. Вторым приказом Сысой объявил Ларсена в розыск. А Ной без напоминаний отдал Сысою пистолет инопланетника. Как будто так и надо. Но тем же вечером я подслушал разговор нашего комбинатора с Семирамидой. Они чаевничали на кухне оба-двое и, наверное, думали, что их никто не слышит, а я был босиком и дышал неглубоко, притом через раз.

– По-моему, зря ты отдал пистолет, – негромко сказала эстрадная примадонна.

– А на что он нам? – еще тише удивился Ной.

– Ну… мало ли… Пистолет еще никому не мешал.

– На Зяби? Вне Дурных земель?

– Да не на Зяби, дурак! В иных мирах!

Ной хихикнул.

– Что, сладкоголосая, страшно лететь?

– Дважды дурак! Ну… в общем, страшно.

– Много ты навоюешь в иных мирах пистолетиком! Воевать нам придется словом. В крайнем случае звездолет нас обеспечит оружием. Живые звездолеты это умеют, я знаю. Какую вещь потребуешь, такую он и сделает, хоть пищу, хоть оружие. К тому же караульный видел у меня пистолет. Вот сказал бы Сысой: давай, мол, сюда плазменник, – а я ему в ответ что? Клялся бы рельсом Девятого пророка, что караульному померещилось?

– У тебя получилось бы, – с ядом и одновременно с одобрением, как только женщины умеют, сказала Семирамида.

– Все равно он не поверил бы. Нет уж, пусть Сысой нам доверяет. Так будет лучше. Водить за нос надо тогда, когда это выгодно, да и то не каждого встречного-поперечного. Такого, как наш Сысой, с порога не околпачишь, тут нужна немалая подготовительная работа. Уразумела?

Что ответила Семирамида, я уже не услышал, потому что Ной встал из-за стола, а я решил больше не околачиваться под дверью.

Насчет бесцельного вранья я был с Ноем согласен, врать надо по делу и по уму, а вот насчет других его слов остался в сомнении. Мне-то Сысой нравился, а кроме того, он приставил меня к работе, лучше которой я и выдумать не мог, а теперь что же – знать, что Ной Заноза как был жуликом, так им и остался, и не предупредить Сысоя? Ну, скажу ему, предположим. А где мои доказательства?

Так я ничего и не надумал и решил: будь что будет.

Ипат хотел перебраться спать в гостиную, а свою спальню отдать мне специально для ухода за «Топинамбуром», но я его отговорил. Во-первых, мне хватило бы и моей спальни. А во-вторых, я обнаружил в доме роскошный чердак с приставной (снаружи) лестницей и перенес звездолет туда. Там я растил его, там порой и спал. И знаете что? Все это было для меня одним сплошным удовольствием и не стоило мне никакого труда.

А считалось работой.

Что нужно зародышу звездолета для роста? Правильный ответ: то же самое, что и всякому организму. Пища. По-моему, «Топинамбур» мог питаться одним только воздухом, но однажды, когда я спрятал звездолет на чердаке под дощатый настил, он принялся за балку и отъел от нее порядочный кусок, прежде чем я заметил. И хорошо, что заметил вовремя: никто меня не похвалил бы, обвались в доме потолок.

Мало-помалу звездолет рос. Через несколько дней я догадался, что он растет быстрее, если каждый день держать его по нескольку часов на свету, и стал пристраивать его возле слухового окна с южной стороны. Чтобы он не ел дом, я клал его на тарелку. Дело шло на лад, только количество тарелок в буфете каждый день уменьшалось на одну. Для корабля что балка, что тарелка – все было едино.

Хорошо, что в буфете их была целая стопка. Как будто архистарейшины поначалу собирались послать в космос не четверых покоенарушителей, а по меньшей мере два десятка.

Может, так оно и было.

Когда звездолет стал размером с некрупную дыньку, бугры на нем начали сглаживаться, и он уже не смахивал на топинамбур. Наведывающийся ежедневно Сысой был доволен. Ной скучал и от нечего делать упражнялся в манипуляциях с карточной колодой. Семирамида по целым дням не выходила из своей комнаты. Сысой сказал, что это у нее раскаяние, а я так думаю, что она посадила голос, когда орала и визжала, ну и решила, что лучше уж молчать, чем сипеть. Что до Ипата, то он предложил:

– А давайте-ка его переименуем.

– Звездолет?

– Ну да. А чего? На топинамбур он уже не похож. И большой, и не корявый.

– А ты знаешь, на что он будет похож, когда окончательно вырастет? – спросил Ной.

Ипат, конечно, не знал. И никто не знал. То есть мы видели корабль Ларсена, когда он торчал на поле космодрома, но кто их знает, эти биомеханизмы. Хорошо, если они такие, какими им прикажешь быть, – а что, если они такие, какими им нравится быть?

– Ты своим кенгуроликам имена даешь? – спросил Сысой.

– Ну а как же, – удивился Ипат. – Конечно, даю. Они знают свои имена, идут на зов. Кроме разве самых бестолковых да еще молодняка…

– Так я и думал. Значит, молодые кенгуролики еще не заучили своих имен?

– Ну а я про что? Ясно, не заучили.

– Взрослея, заучивают?

– Кроме глупых, говорю. Этих я на продажу, а если никто не купит – тогда на мясо.

Ипат еще не понимал, куда гнет Сысой.

– А ты их переименовываешь? Допустим, ты назвал какого-нибудь кенгуролика Молодцом, а он с возрастом обнаружил дурной нрав. Переименуешь ли ты его в Подлеца, Гада или Сволочь?

Ипат заморгал.

– Нет, конечно, – сказал он. – Обозвать-то скотину можно, а только имя – оно одно.

– Думаешь, со звездолетом можно иначе? – прищурился Сысой. И ко мне: – Ты его гладил?

– Гладил.

– Какой-нибудь ответ от него чувствовал?

Для разнообразия я решил не врать.

– Всегда.

– И ты называл его вслух Топинамбуром?

– Само собой.

– Вот так-то, – подытожил Сысой и вновь уставился на Ипата. – Понятно? Мы толком не знаем, как выращивать звездолеты, поэтому будем считать, что делать это надо примерно так же, как выращивают всякую животину. И уж если вы однажды назвали его Топинамбуром, то впредь не называйте ни Огурцом, ни Брюквой. Для пользы дела.

Ипат еще подумал немного и вдруг просиял. Дошло.

Дошло и до меня, только совсем другое. Но еще раньше оно дошло до Ноя.

– Что это значит – мы не знаем, как выращивать звездолеты? Ларсен не оставил инструкцию? И вы, архистарейшины, подписали с ним договор?!

Сысой только вздохнул и головой помотал.

– Есть инструкция, – признался он. – Вот такая толстая книга. На рагабарском языке.

– Ну и что?

– Если ты знаешь рагабарский, то у нас никаких проблем, – фальшиво воссиял Сысой. – Знаешь? Тогда я велю принести инструкцию.

– Что еще за язык такой? – нахмурился Ипат.

– Язык планеты Рагабар, присоединившей нас к имперской пирамиде под своим патронажем. У нас при космодроме жил один рагабарский торговец, ему Зябь нравилась. Мы рассчитывали, что он нам эту инструкцию переведет.

 

– А он что же? – спросил Ной.

– Помер на той неделе, – вздохнул Сысой. – Не уследили. Напился от радости по случаю успеха родной планеты, посинел и помер.

– А связаться с этим Рагабаром никак нельзя? – спросил Ипат. Я даже отвернулся – неловко мне стало, что большой и добрый дядя может быть такой дубиной.

– Как же с ним свяжешься? – снизошел до ответа Сысой. – Никак. На Зяби никто не знает рагабарского языка. Средств мгновенной межзвездной связи у нас нет и никогда не было. Мы не можем ждать, когда к нам в гости прилетит еще кто-нибудь и поможет с переводом: звездолет начал расти и ждать не станет. Вот когда-нибудь… когда вы вернетесь с успехом, тогда все у нас будет: и межзвездная связь, и путешествия, и еще много всего. Но пока придется самим…

– А картинки в этой книге есть? – спросил я.

Тут Сысой погладил меня по голове, и сделал это с такой ласковой печалью, что я стиснул зубы и стерпел.

– Есть. Но на первой картинке звездолет уже настолько велик, что в него может влезть человек, а по ранним стадиям развития – только текст…

– Ладно, – проворчал я. – Тащите книжку.

И на всякий случай отошел, чтобы Сысой не вздумал погладить меня еще раз.

Прошел еще день. Тот тип, что приносил нам в судках еду, заметил нехватку тарелок в буфете и поднял шум. Мы поставили нахала на место, но что-нибудь делать с этим все-таки надо было. Ипат нашел выход, а заодно и занятие себе. Сысой одобрил. Теперь каждый день нам приносили ведро сырой глины, а Ипат лепил из нее толстые блины и сушил их на солнце. «Топинамбур» с увлечением поедал и глину, ему что глина, что фарфор – без разницы. Более неприхотливого существа я еще не встречал. Кенгуролик нипочем не станет есть мясо, самобеглая повозка не поедет, если набить ее газогенератор чугунными болванками вместо дров или угля, комару нужна кровь, а слизню – овощ или, на худой конец, гриб; звездолет же уплетал все, что ни дай. Меня это радовало.

Книгу, что принес Сысой, я пролистал и, конечно, ровным счетом ничего в ней не понял. Я и букв таких никогда не видывал. Картинки… Ну, не знаю. Может, толк от них и будет, решил я. А может, и нет.

На чердаке было сухо и пыльно, по ночам я отчетливо слышал, как потрескивают рассохшиеся стропила и потихоньку скрипят в кровле какие-то насекомые. Мне их скрип не мешал. В дальнем конце чердака висело осиное гнездо величиной с человеческую голову, но осы почему-то не подлетали ко мне, если рядом был «Топинамбур». Боялись, что ли. Хотя живое он не ел, я проверял, а вот дохлых мух поглощал с удовольствием. Чего бы осам его бояться, раз они живые? Однако факт: осы его сторонились. Я очень жалел, что «Топинамбура» не было со мной прошлым летом, когда в селе Трясь-Волосатое я не поборол искушение угнать оставленный без присмотра грузовичок, – ну откуда мне было знать, что в кузове под брезентовым тентом стоят друг на друге незакрепленные пчелиные ульи? И вовсе не я был виноват в том, что на дороге у машины отвалилось правое переднее колесо, от чего она съехала в канаву и легла на бок. А отдуваться пришлось мне. Хорошо, что поблизости оказалась речка достаточной глубины, чтобы нырнуть с головой. А то ведь как быстро ни беги, пчелы летят все равно быстрее.

Я дремал, нежась в тепле. За день чердак порядочно прогрелся, и я знал, что одеяло мне понадобится только перед рассветом. «Топинамбур» лежал у меня под боком сразу на двух толстых глиняных блинах работы Ипата и потихоньку их подъедал. Аппетит у звездолета рос не по дням, а по часам. Бугры на его поверхности почти совсем сгладились, и в целом звездолет теперь смахивал на средних размеров арбуз без хвостика.

Дремать-то я дремал, но не спал по-настоящему. По-моему, отсыпаясь в холодное время года на разных сеновалах, я выспался лет на десять вперед. Ночь шла к рассвету, стало свежее, и я уже раздумывал, не потянуться ли мне за одеялом, как вдруг слышу – кто-то идет. Внизу. Не в доме подо мной, а снаружи дома. Идет тихо, можно сказать, крадучись, а все равно слышно, как шуршит трава под его ногами. Вот он остановился. Вот снова пошел. Шуршание прекратилось, зато тихонько хрустнул гравий – значит этот человек у самой стены. Что ему там надо?

Еще минута, и скрипнула перекладина приставной лестницы: этот тип карабкался ко мне на чердак! Сна как не бывало. Я тихонько встал, взял «Топинамбур», замотал его в одеяло и, стараясь не шуметь, отступил за толстую кирпичную трубу, что шла от печки в гостиной и проходила через чердак насквозь. Присел за трубой, чтоб быть пониже, и стал ждать.

Ночь была бы темнее сажи, если бы на четырех деревянных мачтах, обозначающих поле космодрома, не горели электрические фонари, а еще светились лампы над входами в космодромные строения – далеко и, по правде говоря, тускловато, а все-таки лучше малый свет, чем полная темень. Глаза привыкнут, только дай им время.

Времени на это у меня было предостаточно, уж наверное, больше, чем у того, кто карабкался по лестнице ко мне на чердак. Кто бы это мог быть? Я очень хотел, чтобы это оказался не Ларсен, а кто-нибудь другой, а только никогда не бывает так, как хочешь. Когда голова и плечи человека появились на фоне окна, я узнал силуэт Ларсена и сейчас же перестал высовываться из-за трубы.

Он влез в окно, и чердак сразу стал каким-то не таким. Свет, не свет, не знаю, но вроде как темноты стало чуть-чуть поменьше. Наверное, у Ларсена был специальный фонарик с невидимыми лучами и очки, чтобы эти лучи видеть. Мне один вор рассказывал, что бывают такие штуки. Даже у нас на Зяби они встречаются, а уж там, откуда родом Ларсен, такой техники, наверное, видимо-невидимо.

И я тоже хорош! Знал ведь, что та штука, на которой прилетел Ларсен, может опуститься в любом месте совершенно беззвучно! Ясное дело, он незаметно сел где-нибудь поблизости, замаскировал корабль, прокрался на космодром и, уж не знаю сколько дней, наблюдал за нашим домом. Только полный кретин на его месте не понял бы, где надо в первую очередь искать «Топинамбур». Если Ларсен все время торчал поблизости и следил за нами, то я на его глазах раз двадцать взбирался по лестнице на чердак, порой имея кое-что в руках. Ну и где, спрашивается, искать это «кое-что», как не на чердаке?

А преодолеть в темноте колючую проволоку, что ограждает наш дом, и вовсе не вопрос. Особенно если приставленный к нам лупоглазый караульный давным-давно убедился, что мы не замышляем побег, и по ночам выводит носом такие рулады, что на другом конце поля слышно.

Скажу честно: все это я потом додумал, а в тот момент ругать себя мне было некогда. С полминуты Ларсен осматривался, затем тихонько двинулся вдоль чердака, а я на корточках начал сдвигаться вокруг трубы, чтобы остаться незамеченным. Выглядывать я не решался, а ориентировался на скрип досок под ногами Ларсена и его дыхание. Подо мной-то не скрипело, я вдвое легче, а дышать почти совсем перестал. Уже придумал, как мне быть: как только Ларсен минует трубу, я – пулей – к лестнице, и был таков. Спущусь и уроню эту лестницу, пусть Ларсен ломает ноги, если захочет спрыгнуть, или дожидается полиции, потому что тревогу я подниму обязательно.

Даже странно стало. Звать на помощь полицию – такого со мной еще не случалось. Позор, конечно, а что делать вместо этого, я еще не придумал.

И не понадобилось.

Как только Ларсен поравнялся с трубой, я и рванул. Мне бы выждать еще несколько мгновений, да я боялся, что он заглянет за трубу. Может, зря боялся, а может, и не зря, какая теперь разница? Но рванул я как надо. И все получилось бы, будь у меня свободны обе руки. Вылезая в окно, я немного замешкался.

Ларсен схватил меня за рубаху. Быстрый, черт! Он не ругался, не рычал и даже не сопел – профессионал! Зато я заорал как резаный и дернулся, рискуя полететь вниз головой, сшибая перекладины лестницы. Ткань затрещала, но выдержала. Вот гадина! Ларсену только и оставалось, что стукнуть меня по голове, схватить сверток с «Топинамбуром» и унести ноги. Пока караульный продирал бы глаза, пока сбегался бы народ, вор без лишней спешки отступил бы тем же путем в свою летающую штуковину, и поминай как звали…

Ларсен старался затащить меня назад в чердачное окно. Силы ему было не занимать. Тогда я бросил одеяло с «Топинамбуром» вниз и что было сил вцепился в лестницу.

Он все равно меня втащил, а главное, так держал меня, что я никак не мог его укусить. Только махал руками и брыкался, а это без толку. Сейчас, думаю, он приложит меня по голове, и я отключусь. А он спустится, заберет «Топинамбур» и унесет ноги.

Однако гляжу – вот он, мой «Топинамбур», висит в воздухе прямо передо мной и словно бы любопытствует: что, мол, тут происходит? Не то выпутался из одеяла, не то проел в нем дырку. Я его схватил, прижал к животу, а в голове только одна мысль: хорошо бы мне сейчас вырваться и смыться! Со звездолетом в руках, конечно.

Тут-то все и случилось.

«Топинамбур» рванулся вверх и поднял меня. Впрочем, вру: он поднял меня и Ларсена. Ларсен повис на мне, ни в какую не желая отпускать. У меня аж руки заныли – попробуйте-ка повисеть, ухватившись за арбуз, когда на тебе висит взрослый дядя! Ох, как мне хотелось его стряхнуть!

В этом деле «Топинамбур» не пожелал взять на себя мои проблемы. Пришлось самому. К счастью, чердак был высоким, так что я не особенно рисковал размозжить себе голову о стропила. Я мысленно приказал моему «арбузу» подняться чуть выше и лететь прямо на кирпичную трубу. И как можно скорее!

Он выполнил. А я в двух шагах от трубы заложил такой вираж, что чуть не выпустил из рук звездолет. Поджал ноги – и избежал удара о трубу. А Ларсен не избежал.

Сначала я услышал глухой удар. Ларсен вякнул, отцепился от меня и грохнулся на пол. До той поры он только сопел, но тут не выдержал и заорал, а потом вскочил и давай за мной бегать, кроя меня разными словами. По-нашему он ругался здорово для нездешнего, но до настоящего зябианина ему, конечно, было далеко. Так что я и слушать не стал. А чтобы Ларсен не мешал мне спокойно вылететь в окно, я, пролетая мимо осиного гнезда, взял, да и смахнул его ладонью.

Никто не любит, когда его грубо будят среди ночи, и осы тоже. Так что Ларсену сразу стало некогда. А я спокойно вылетел в окно и мягко опустился на траву, ожидая, что будет дальше.

Сначала на чердаке выли и бегали. Потом Ларсен выпрыгнул, потому что осы не дали ему подумать о лестнице. Я-то думал, он сломает себе хотя бы ногу, да не тут-то было. Грамотно он прыгнул, ничего не скажешь, приземлился на обе ступни, колени согнул и сейчас же перекатился вперед, как гонимый ветром прыгучий куст. Вскочил – и деру! Я бы мог подсказать ему, где живет ближайший лекарь, только он не спросил. Потом слышу – хлопнула дверь. Все наши выбежали из дома: Ипат в трусах и c кочергой в руке, Ной в трико и Семирамида, драпирующаяся в простыню. Да еще из будки показался очумевший охранник. Вовремя, нечего сказать!

– Что это было?! – завопили все чуть ли не в один голос.

– Что было, то уже убежало, – говорю я этак важно. – Сюда все идите. Да поживее.

– Это еще зачем? – сипловато поинтересовалась Семирамида, но тут ее ужалила оса, она взвизгнула и сразу поняла зачем. Мигом все сгрудились возле «Топинамбура». К нему осы не подлетали.

– Ларсен? – спросил догадливый Ной.

– Угу.

В свете фонаря я разглядел на физиономии Ноя выражение «ну и дурень же он» – и порадовался тому, что Ной на нашей стороне. Уж он-то на месте Ларсена взялся бы за дело иначе! Как – не знаю, но иначе. И уж наверняка с лучшими шансами на успех.

А потом я поправил себя: Ной пока на нашей стороне.

Такие, как он, не бывают ни на чьей стороне, кроме своей собственной. Уж я-то знаю.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33 
Рейтинг@Mail.ru