Покончив с переодеванием, Эдвей подошел к стеклу книжного шкапа. Там, сливаясь с переплетами книг, стоял в темной воде высокий мускулистый человек статной осанки – тот самый, каким был Эдвей несколько лет назад.
– Это сон о свободе, – сказал он. – И я, конечно, вернусь.
– Покончим с этим неприятным делом, – сказал, входя, Гаррисон. – Идите за мной.
Говоря так, он протянул ему два фунта и пошел впереди Эдвея по глаголю коридора.[1] Все двери были закрыты. В конце прохода был выход на шоссе, ведущее к городу.
Гаррисон выпустил арестанта и крепко повернул ключ. На душе у него было неверно и смутно. Он отлично сознавал значение своего поступка. С этого дня меж ним и Э 332 образовалась неестественная связь, полная благодарности, о которой хотелось не думать. Однако он не мог быть так крупно обязан Эдвею и кому бы то ни было, не заплатив полной мерой. Уже готов был он пожелать никогда не видеть его более, но сообразил, что это – дрянная трусость.
Он вернулся в кабинет и увидел свою жену. Она, сохраняя в лице спасительное насмешливое выражение, свертывала арестантскую одежду Эдвея.
– Оставь это здесь, Эми, – сказал Гаррисон. – Как ты узнала?
– Но… я видела в окно, как он ушел.
– Меня всегда удивляло, что женщины всегда все узнают, – сказал Гаррисон, очень недовольный собой. Наконец он решил, что пора улыбнуться. – Ну, он меня поддел! Это произошло врасплох. Я не мог быть меньше его, но я надеюсь, что он не явится. До половины шестого утра завтра. Как он обещал.
– Он явится, – сказала Эми, засовывая сверток за шкап. – Можешь быть в этом уверен.
– Что ты говоришь?!
– Но ты и сам отлично это знаешь.
– Я?
– Ты и я, – мы оба это знаем.
– Эми, он не придет.
– Зачем ты говоришь против себя?
Помолчав, Гаррисон позвонил в канцелярию:
– Латрап? Э 332, который спас Джесси, разбит. Этот день он проведет в постели, в моей квартире. Что? Да, я рад, что вы понимаете. Поместите его в больничный список, утром переведем в лазарет. Что? Да пусть отдохнет. Более ничего.