*НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ГЕНИС АЛЕКСАНДРОМ АЛЕКСАНДРОВИЧЕМ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ГЕНИС АЛЕКСАНДРА АЛЕКСАНДРОВИЧА.
“Обратный адрес” – это одиссея по архипелагу памяти. На каждом острове (Луганск, Киев, Рязань, Рига, Париж, Нью-Йорк и вся Русская Америка) нас ждут предки, друзья и кумиры автора. Среди них – Петр Вайль и Сергей Довлатов, Алексей Герман и Андрей Битов, Синявский и Бахчанян, Бродский и Барышников, Толстая и Сорокин, Хвостенко и Гребенщиков, Неизвестный и Шемякин, Акунин и Чхартишвили, Комар и Меламид, “Новый американец” и радио “Свобода”. Кочуя по своей жизни, Генис рассматривает ее сквозь витраж уникального стиля: точно, ярко, смешно – и ничего лишнего.
С умным мужиком всегда приятно поговорить за рюмкой чего-нибудь крепкого или хотя бы за стаканом чая. Воспоминания Александра Гениса «Обратный адрес» – это как раз такой длинный и обстоятельный разговор, разве что рюмкой или стаканом придётся обеспечить себя самостоятельно.Казалось бы, все воспоминания по структуре похожи друг на друга: вот я родился, вот я голенький бегал по бабушкиному саду, вот я пошёл в ненавистную (почему-то непременно ненавистную школу), встретил деву А, деву Б, друга Борю, потом настоящую любовь, потом проплыл через десяток приключений и осел в тихой гавани, откуда сейчас это всё пишу. У Гениса всё идёт немного иначе, хотя порядок жизни его, конечно, не меняется, всё как у людей: детство-школа-друзья-приключения-гавань. А вот рассказывает он всё это весьма неоднородно, так что переключения между стилем трудно уловить, но главы про дремучую юность и бодрое взрослое выживание в эмиграции совершенно друг на друга не похожи.Детство и есть детство: ностальгия, фрагменты, какие-то запоминающиеся образы и истории. В детстве мы мыслим иными категориями, чем рассказ с конкретным сюжетом. Важна не сама история, а впечатление от неё, эдакое ощущательное облако с отчётливыми эмоциями. Поэтому о детстве Александр Генис примерно так и пишет. Задиристая юность пролетает в воспоминаниях очень быстро, как и в жизни, а потом начинается приятная полувзрослость, читать про которую без смеха невозможно. Все мы в 20-40 лет находимся на пике своей формы, и для кого-то это выражается в чрезвычайном остроумии, язвительности, отточенности слов и мысли. Отчёт о своей жизни в этой период Генис превращает в самый настоящий стендап и комедию положений. Чётко прослеживается, как он попадает под литературное влияние Довлатова, и я бы даже сказала, что в большей части книги прослеживается довлатовщина, но структура этого слова такова, что в завершении «-щина» чудится некое неодобрение или пренебрежение, тут же ни того, ни другого нет и в помине. В возрасте солидном (и в последних главах книги), когда и пристало благородному дону писать мемуары (выкуси, Лев Толстой, поперечник!), язвительность и байки отходят на второй план, уступая место размышлениям «о смысле жизни, вселенной и всего такого». Подвести итог невозможно, ведь какой может быть ответ на этот вопрос, кроме 42, но общие рассуждения простираются вширь и нельзя сказать, что они банальны. Тут бы надо написать «заставляет задуматься», но это вам и без меня скажут. Какая книга, чёрт подери, не заставляет? Даже самая дремучая чушь заставляет задуматься. Например, о том, зачем ты её купил.От лирического негодующего отступления обратно: помимо самой жизни интересного и умного человека, любопытно прочитать и про закулисную окололитературную кухню, про Довлатова, Лимонова, Толстую и писательскую тусовку в эмиграции – и про Вайля, само собой, куда ж Генис без него? Даже если сам автор по какой-то причине вам совершенно неинтересен и вертели вы вообще на острие своего интереса все биографии, когда художка нечитанная простаивает, читать про этих литераторов будет весело. В конце концов, никто не запрещает изучать книгу не целиком, а только отдельными главами, вызвавшими любопытство. Сами в таком случае дураки – много смешного потеряете.
Никак не могу сформулировать свое отношение к автору. Вроде всегда любила его книги, брала с трепетом и восторгом,а вот о чем он пишет… Большая загадка. О том, что придёт в голову. Автор ловко переизобрел жанр эссе и отточил в его рамках свое перо. В итоге получается заголовок, несколько фраз в заключении, а в середине можно получить все, что угодно. Во вроде бы мемуарной книжке помимо собственно воспоминаний о близких, друзьях и жизни щедро насыпаны размышления обо всем на свете-книгах, памяти, евреях, смерти… Метод акына-что пришло в голову, то пою. При этом язык, конечно, потрясающий, его хочется пить, как кофе, неизменные отсылки на книги и цитаты. При чем цитаты иногда вообще к теме не привязанные. Бывает такое у писателей-порой настолько блестящая мысль придёт, а запихать её некуда. Не грех и вокруг такой мысли книгу написать, а не наоборот.Автор для меня – большая загадка. Ныряешь в книгу с головой, упорно читаешь, восторгаешься или скептически хмыкаешь. Выныриваешь-восторг, песня, жидкое золото мысли-а о чем? Что я сейчас прочитала? Вот такая странная книга, которая содержит мысли и наблюдения и несёт скорее эмоцию, а не смысл.
У Гениса с юности после менингита – девиация языка влево. И каким то образом он перенес эту девиацию в литературу, и читать его безумно интересно. Признаюсь, мне не очень понравилась его книга «Довлатов и окрестности», но в этой книге много удовольствия. Киев, Рига, Америка, начиная с детства.Чем старше я становился, тем больше уходило водки и тем многолюднее оказывались завтраки. За ними легко смешивались, иногда выпадая в коридор, русские, латыши и евреи двух поколений.Трогательные, ироничные мемуары. Причем ирония также и по отношению к самому себе, и это ценно, далеко не все умеют подтрунивать над собой. Семья, друзья, литераторы. Для меня американская часть оказалась более интересной, как они с Вайлем устраивались в Нью-Йорке, работали в древней эмигрантской газете Новое Русское Слово, писали книги вроде «Русской кухни в изгнании». Знакомство с Довлатовым и множеством других интересных творческих личностей.– Родина ему все дала, – прочитал я про себя на фейсбуке, – а он сбежал на Запад и без конца строчит, лишь бы не работать.