Александр Гарцев
Заводской район
Любовь
А сегодня Пал Палыч, наш конструктор, дал потихонечку, чтоб никто не видел, почитать самиздатовскую на ксероксе сильно потрёпанную книжку про йогу.
Популярная среди нашей интеллигенции заводской тема.
Такие горизонты самопознания, познания тайн мира открываются. Дух захватывает.
С удовольствием прочитал. Вот они тайные древние знания. Надо заняться подробнее.
А пока взял себе и зарисовал несколько упражнений для дыхания, самопознания, медитации. А некоторые из них, такие как сиршасана, сарвангасана, ипащимогасага буду делать каждый день.
У Валеры тайно собираются любители йоги. Ну как тайно. Просто никому ничего не говорят и чужих не зовут. Все свои.
А если что, так мы ведь не йогой занимаемся, которая у нас пока запрещена, а „дыхательной гимнастикой“, „статическими упражнениям „аутогенной тренировкой.
Вот аутогенную тренировку я очень люблю. Иногда так перед сном нарасслабляюсь, что сразу засыпаю. Глубоко и даже снов не вижу.
Вчера вот тоже, так глубоко науспокаивался, что чуть на работу не опоздал.
Еле успел вбежать в проходную. Точно без минуты восемь. Тётки строго и кровожадно на меня посмотрели. Вот уж кукиш им. Записать меня в опоздавшие не получится. Я с восьми работаю. Хорошо, что барак наш деревянный сразу рядом с проходной. Так что я и мимо кабинета начальника, так не спеша, достойно прошёл ровно в восемь, когда по радио только начали пикать сигналы точного времени.
Но в комнате конструкторов, конечно, ускорился и с последним шестым сигналом точного времени, не раздеваясь, плюхнулся на свой стул и, как будто я давно работаю, сразу включил паяльник. Он у меня мощный, и задымил остатками вчерашней канифоли.
Все норм. Вполне рабочая обстановка. Заходи, любой начальник.
Парни, похоже, уже обсудили все новости, обменялись вчерашними впечатлениями от похождений на танцах и, почему-то не обращая на меня внимания, сгрудились у стола Славика.
А тот читал письмо. Вернее дочитывал. Рядом лежал распечатанный почтовый конверт.
На нем распластал крылья большой самолёт Ил-26, ну точно такой же, какой лежал у нас на полигоне. Только наш зелено-серый и без окон, весь в дырках от учебных стрельб и бомбометаний (бомбардировщик), а этот с окнами, красивый (пассажирский).
Славик дочитывает:
– Пока, обнимаю, целую. – и, печально вздыхая, сворачивает тетрадный листок.
– Ничего, ничего, Славик, – ободряюще хлопает его по плечу Вовка, – найдём тебе, даже лучше и красивее, смотри, сколько этого добра у нас на заводе.
Женька ему возражает:
– Балерину не найдёшь.
Садимся по местам, приступаем к работе.
Молчим.
Тут слова не нужны.
Я знаю эту историю. Славик всем ее рассказывает, стоит ему только выпить стопочку в компании. Рассказывает и очень гордится собой. Таких романтических историй уж точно у нас на заводе ни у кого, кроме него нет.
Он два года назад что-то приболел. То ли ревматизм, то ли ещё что, на рыбалку все ездил, даже осенью, может и застудил, где ноги, не знаю, но осложнение произошло. На сердце. Лечили его тут, но потом руками развели и посоветовали в Ленинграде полечиться.
Папа у Славика деловой, со связями, подсуетился и в Ленинград его отправил в какую-то известную клинику. Славик там и застрял месяца на два.
Вот и познакомился там с девчонкой, с Наташкой. Такая дружба у них. Слов нет. Влюбился парень по уши. А Наташка не простой девушкой оказалась, а балериной, будущей, из театрального училища.
Она и контрмарки доставала, и иногда тайно сбегали они вдвоём то на один, то на другой концерт, в театр., на балет.
Лучшие дни в жизни у Славки были. Лучшие на всю жизнь.
Наташку выписали на два дня пораньше, а потом и Славика. Прощались они море слез и клятв в любви до гроба.
Уехал Славик к себе, в наш городишко вятский, провинциальный, доучился в техникуме, а потом и в армию. Но все это время только одной Наташкой и жил.
Переписывались они. Но потом ответы Наташкины стали приходить все реже и реже. И вот вчера получил Славик последнее Наташкино послание.
Сообщает, что едет на гастроли в Париж, что после гастролей у неё свадьба, и что жених ее тоже театральный деятель, пусть и разведённый, но очень умный и талантливый, а со Славиком они останутся вечными друзьями, точно также, как в юности клялись любить друг друга до конца жизни, так до конца жизни друзьями и останутся.
Славику, конечно, не работалось в тот день, и он попросил отгул.
Молча ему пожали руку.
К чему слова.
Итак, все ясно.
– А что он хотел? – пожимал плечами Женька, нарезая виниловую трубку, – чтобы тебя не бросили, надо рядом быть. Вот мы с моей Маринкой, через улицу жили. Всегда рядом. Поухаживал я за ней месяцев пять, мои родители ее знали, ее родители – меня. Все, через полгода свадьбу сыграли. Живём.
Женька – парень расчётливый. Все у него рассчитано наперёд. Вот и женился-то он не абы на ком, а на дочке самого начальника финансового отдела. А это, по нашим, по заводским меркам, очень большой начальник.
Молодец, парень. Деловой.
Вообще-то, как-то так само собой получается, мы частенько разговоры всякие про девчонок заводим.
А что? Коллектив мужской, пацанский.
А вот я про своё знакомство со своей недавней подружкой ещё никому не рассказывал.
Не люблю я эту болтовню.
Вот одному, если что вспомнить, поразмышлять молча, это можно. Если чувства непонятные душу переполняют, почему бы не порассуждать?
С Алкой мы познакомились в лесу. Не поверите. Натурально в лесу. Натурально ночью. Натурально в Новый год.
У нас на заводе есть далеко за городом пионерский лагерь. Это летом он пионерский, а зимой – просто туристическая база.
По графику по разным поводам туда выезжают цеха на денёк, иногда на два.
Вадик, культмассовый сектор в нашем отделе, парень шубутной, шустрый. Вот он и договорился на 31 число. Не знаю, как ему удалось, все отделы опередить, но факт – наш отдел оказался в графике именно на этот день.
Желающие встретить Новый год на природе нашлись. Конечно, в основном молодёжь. Скинулись. Профсоюз денег выделил. Из фонда начальника тоже кое – каких премиальных подкинули, так что на продукты и прочее хватило.
А посудой, стаканами и рюмками пионерлагерь нас обеспечил.
Весёлый вечер был, застолье, музыка, танцы.
А мы с Витькой после того, как убедились, что за столом никто наши песни дворовые про первую любовь, про голубей, про шута и королеву петь не собирается, взяли гитару и пошли в лес.
Тут недалеко у маленькой речки есть купальня летняя, вот на ее перилах, замёрзших, и пристроились.
Звезды отражаются в зеркале льда, ночь ясная, как день. И мы и гитара…
– Тише, люди, ради бога, тише!
Голуби целуются на крыше".
Витька брал самые сложные баррэ и аккорды, а я от всей души кричал на весь лес:
– Заплутали мишки, заплутали!
Заблудились в паутинке улиц!
И вдруг слышим, кто-то нам подпевает, да так звонко и протяжно, что прямо за сердце берет:
– И к большой медведице как к маме
В брюхо звёздное уткнулись.
Да так здорово, что Витка сразу перестал играть. Оглянулись. Ба. Да мы здесь не одни.
Две девчонки сидели на другой стороне купальни. Красивые. И подпевали нам.
Мы сразу, конечно, на луну петь перестали.
Побежали знакомиться. Пригласили их в свою компанию, потом они нас в свою.
Алка и Светка, так звали наших новых знакомых. Витька сразу шепнул, что Светка его. А я и не спорил. Мне Алка больше понравилась.
Светка – инженер на соседнем комбинате, а Алка – медсестра в инфекционной больнице, что на краю города.
Весело встретили Новый год.
Вот так я с Алкой и подружился. Но никогда не рассказывал о ней парням на работе.
Любовь это не для рассказа, не для болтовни.
А то, что в Алку влюбился, я и не сомневался.
Ведь я ее частенько ( а наверное, чуть каждый день) с работы встречал, Она сутки на двое работала.
В выходные гуляли. Ездили в областной центра в парк. Ходили в кино. А когда я соскучусь и, если в мои выходные она работала, ездил к ней на работу.
Они с напарницей Людкой, которая жила рядом с больницей, в деревне, Луговые, иногда выходили ко мне вместе, и мы или сидели у железной дороги, глядя сверху на проезжающие поезда, или шли на берег Вятки, сидели на высоком берегу и смотрели вдаль.
Девчонки курили. А я не курил, Я любовался Алкой.
Какая красивая девчонка у меня и очень смешливая.
У неё чуть ли не четверо братьев или больше, я не уточнял. Только у нас на заводе двое работают.
Как-то Лешка, ее старший брат из отдела главного технолога, встретил нас случайно в автобусе. Мы ехали в областной центр гулять, добродушно улыбаясь пошутил:
– Опять гулять? Ремня, дети, на вас нет.
Мы рассмеялись только.
А потом я иногда вспоминал его слова. Причём здесь дети? Ведь я уже полгода как из армии. И ремень здесь причём?
Я вернулся с перекура, но здесь разговор о девчонках продолжался.
Конечно, о чем парням поговорить, если уж зацепила такая несчастная Славкина любовь.
Славика с его балериной все пожалели. И он вроде даже и успокоился.
Печальную историю теперь рассказывал Вовка.
– Ведь два месяца мы с Иринкой дружили. (Иринка – это копировщица из нашего отдела. Хохотушка) Такая у нас дружба была. В кино ее водил, в заводской клуб, мороженое покупал, в походы ходили. У костра песни пели. Она всегда со мной рядом была.
– И что?
Женька даже паяльник выключил, чтобы дослушать, судя по выражению Вовки вторую печальную историю безответной любви.
– Что дальше-то? Было что?
– Конечно!
Вовка даже покраснел.
– Конечно, она даже мне грудь один раз показала слегка.
Все заржали.
– Ну это, конечно, "было".
– Я в отпуске был. С ребятами сходил на Чусовую, на байдарках. 380 км спустились от до города Чусовой. – продолжал Вовка, – И что? Приезжаю, а она уже с Лёнькой из инструментального ходит. Он ее в кино водит, в заводской клуб на танцы, за реку в поход ходят, песни у костра поют, мороженое ей покупает. В общем, ушла она от меня.
Вовка у нас – ярко-рыжий. Конопатый.
– Но это, конечно, не повод бросать хорошего человека. – завершил он свой рассказ и рассмеялся.
На том и порешили. Рыжий – не повод.
Это хорошо, когда у человека есть чувство юмора. По жизни пригодится.
Тем более Вовке, ведь Вовка, бригадир нашей бригады электриков и по совместительству комсомольский вожак всей лаборатории, дал нам комсомольское поручение.
Наш отдел будет шефствовать над десятым классом второй школы. Поручили вести это направление мне. Надо подумать, какие мероприятия мы с ребятами из подшефной школы можем провести.
Первое, наверное, надо познакомиться. Сходить с нашим активом, инженерами конструкторами и рабочими в класс, рассказать о заводе, о наших профессиях.
Соревнования может какие спортивные, волейбол, например, наш любимый, на лыжах может сходить на стадион «Заря».
Вот что я, пожалуй, спланирую: собрание комсомольцев по теме: «Ленин и современная молодёжь», собрание «Твоя будущая профессия», совместный выезд в театр юного зрителя и обсуждение спектакля, встречу с секретарём райкома комсомола по теме идеологическая борьба.
Был я недавно на активе. Мне понравилось. Фильм нам там показали, рассказали, как капитализм борется за сердца и умы нашей советской молодёжи.
Эстетику поведения бы обсудить, литературный вечер хорошо бы сделать и диспут бы "Искусство в моей жизни".
Ребят надо учить думать, самостоятельно мыслить. А вот, если о диспутах говорить, то вот хорошо бы диспут организовать по следующим вопросам:
– Какой ты вкладываешь смысл в понятие специалист, в профессиональное признание?
– Что для тебя важнее «Кем быть» или «Каким быть»?
– Правильно ли деление профессий на "мужские" и "женские"? И могут ли девушки работать в «мужских» профессиях?
– Что значит выражение «выбиться в люди»? Как нужно расценивать это выражение в наши дни?
– Выбрал ли ты профессию? Кем ты хочешь быть? Что собираешься делать после школы? Работать или учиться?
Это я неделю назад мечтал и напланировал это, когда мне только поручение это дали, а уже сегодня провели мы совместный актив со школой.
Наша подшефная. У нас 10в класс. Учебный сектор класса рассказал нам об итогах первого полугодия. Актив нашего отдела обсудил и заслушал неуспевающих учеников, рассказал о своих личных социалистических обязательствах. Наметили совместное собрание. И тему определили: «Ударным трудом и отличной учёбой встретим определяющий год пятилетки». Наметили также экскурсию на завод. Им интересно будет.
Интересная мне школьница запомнилась. Такая шустрая два руку поднимала и задавала вопрос:
– А как вы, товарищи комсомольцы из завода, считаете, есть или нет вечная любовь и может или нет быть дружба между мальчиком и девочкой?
Судя по осуждающему взгляду классного руководителя Анны Ивановны, вопрос не был с ней согласован.
А мы, большие уже парни, что – то растерялись, покраснели даже, что-то промямлили.
Хорошо, выручила нас классный руководитель. Что-то стала рассказывать из литературы, из истории. В общем, спасла нас.
Нам бы что-то попроще: про технику, про станки, про металлы, про завод, про соцсоревнование, а тут такие вопросы.
Неплохо бы с Анной Ивановной посоветоваться и провести бы с ними диспут на тему дружбы и любви. Это им, видимо интереснее, чем про соцсоревнование и достижение нашего токаря комсомольца Петра Иванова.
Вот это тема старшеклассникам будет интересна.
Да не только старшеклассникам, этим, салагам, да и мне самому, пожалуй.
Запомнилась мне эта девчонка.
Новая работа
А вот и случай мне представился уйти от рассуждений о дружбе, о любви, о том, любит меня Алла или не любит.
На заводе создают новый отдел. Вернее, новый сектор в отделе снабжения. И новый заместитель начальника, который подбирает себе кадры, зашёл как-то к нам, и мы вместе с ним уходили с работы.
Он знал меня по волейболу. Рост у него небольшой, но прыгучий, зараза. И я такой "длинный ляма", как меня шутливо называла тётя Клава, иногда даже не мог пробить его блок.
Да что я. Даже у нашего знаменитого Иван Иваныча, у которого вообще не было соперников, да и тут частенько мяч, как заколдованный, сразу от блока Толиного под ноги к Ивану и падает, и спасти, взять его из-под уже сетки никто не может.
За это Анатолия уважаю.
А он все продолжал рассказывать о своей снабженческой работе. Как это здорово, ездить по стране, на поездах, летать на самолётах.
Быстрый громкий, деловой, спортивный, он как никто другой из моих новых знакомых подходил для этой снабженческой работы.
– Да, Славик, поездил я немало.
– А что, Анатолий Иванович, надоедает в командировках?
– Нет. Спокойнее.
Этот честный и откровенный ответ не был для меня неожиданностью.
– Давай, Славик, переходи-ка к нам. Наша работа для деловых людей. Ты парень динамичный, начальство о тебе хорошо отзывается. В волейбол неплохо играешь опять-таки. А в нашей работе нервной, закалка спортивная ой как пригодится. Так что, я думаю, сработаемся.
Погода была чудесная. Из заводоуправления вышла симпатичная девушка. Я поймал себя на мысли, о том, что не слишком ли внимательно разглядываю я ее, совсем почти не слушая своего возможного будущего начальника.
– Ну до свидания, Анатолий Иванович, подумаю.
Девушка профлиртовала мимо. Я невольно оглянулся. Хороша. Красива. Стройна.
– Думай. Не тяни только – отвечает Анатолий Иванович.
Подаю ему руку. Обещаю подумать. Прощаемся.
Так как мы работаем в одной комнатке, то у нас все на виду. И вот никак не могу принять такую мелкую услужливость Вовки, когда за 10 рублей он, раскланиваясь, говорит одному конструктору:
– Все сделаем, как скажете.
Речь идёт о шабашке. Мужику надо зарядное устройство для автомобильного аккумулятора в гараж.
– Все – все сделаем. И конденсатор у нас есть, и трансформатор, диоды мощные поставим, не волнуйтесь
Хороший бы приказчик получился из него.
А я гордый. Я вот так не смог бы унижаться. И ради чего? Ради 10 рублей? Нет, я так пресмыкаться не мог бы. Хотя, парню может нужны деньги. Пусть подзаработает.
А ещё мы ходим с Вовкой в Школу рабочих корреспондентов при газете «Областная правда». Валерий Голубев, наш преподаватель, меня спрашивает:
– Вы диалогами увлекаетесь?
Смущённо киваю. Он анализирует мои зарисовки. Учит. Я молча слушаю. Где надо киваю, где надо улыбаюсь одобрительно. А сам думаю: «Не и диалогами увлекаюсь, а жизнь изучаю, литературу люблю, а жизнь, дорогой Валерий, сплошь состоит из диалогов. Как ими не «увлекаться», дорогой Валерий Леонидович.
И очень приятно услышать его скупое и сдержанное:
– Пишите, Александр, у вас получится.
Вот как-то мы (Куда только нас не заносит в рабочее время!) о социализме заспорили.
У нас социализм. Вот исследовать бы тему бедности, нищеты при социализме. Социальной несправедливости, когда одни богатые, другие не менее умные и образованные, а – бедные и нищие.
Как же это так? Что же это за общество такое справедливое социалистическое, если есть такая ужасная несправедливость, если есть бедные и нищие, которым и кушать нечего и одеть доноски все и старое.
Что это за социализм? Нищета убивает в человеке человечность и доброту или наоборот порождает безысходность, всепрощенчество, приспособленчество и ломает человеку его хребет, лишает всякого достоинства или наоборот обозляет ожесточает его душу?
Поразмышлять бы.
Вчера с Алкой ходили в ресторан. Если все описать, все будет немножко смешно. Какие-то пьяные рожи за соседним столом все время ржали и обсуждали свои семейные отношение. До меня донеслось:
– Жена не профессия.
Их нетрезвые рассуждения о семейной жизни иногда доносились до нас.
Но мы не обращали внимания. Играла музыка. Все было романтично и хорошо. Она заказала шампанское, я ликёр. Были зразы с жареной картошкой.
Сидели долго. Мне запомнились ее поцелуи. Ее слова:
– Я пьянею от твоих поцелуев.
Я молчу.
– Слышишь? – повторяет она, – Гордись.
Я так и не ответил, и заговорил о чем-то другом.
Постеснялся эту тему развивать.
И вчера же она сделала тонкий намёк, что я сухарь. Отчего это? Может, конечно, от того, что я с ней немного зажатый? Так я девочек с детства стесняюсь. Или от того, что я до сих пор в чем-то не признался ей? И от того, от этой неопределённости и есть в наших отношениях какая-то недосказанность, лёгкая напряжённость? А разве обязательно на словах что-то девушке говорить? Разве она не видит и не знает, что я ее сильно люблю? Ведь не станешь же ты ходить и целовать девушку, в которую по уши не влюблён?
А то, что есть какая-то скованность в наших отношениях, я чувствую. И она, наверное, права. Почему-то нет лёгкости и простоты между нами? Она медсестра, я рабочий. Может кроме моей любви к ней между нами ещё что-то общее должно быть? Профессия что ли? Или увлечения? Я люблю литературу, политику, «Комсомольскую правду», а она и книг не читает.
Неужели для тех отношений, о которых она мечтает, мало одной моей любви и моего хорошего и влюблённого отношения к ней?
Наверно, Алла права. Есть во мне какая-то сухость и скованность.
Это я виноват.
Но я не знаю, как вести себя с девушкой так, чтобы ей все и всегда нравилось?
И бывает ли такое?
Одиночество даже приятно бывает иногда. Это возможность поразмышлять, подумать, вспомнить. Я все думаю, над словами ее, что я сухарь.
Что это значит? У меня что трудный характер что ли? А разве не видит она моей любви к ней? Что ещё ей от меня надо?
Сухарь. Сухо. Значит ей надо от меня какой-то радости? Но если встречи со мной ей не приносят «радости», может это просто означает, что она ко мне не испытывает никаких сильных и положительных чувств?
А как же тогда ее слова о том, что она пьянеет от моих поцелуев?
Ничего не могу понять! Почему я сухарь-то?
Какая морока с этими девчонками, скажут, что-нибудь этакое потом неделями голову ломаешь, почему она так сказала и что имела в виду.
Подарил ей билет «Спортлото» шестой тираж, будет разыгрываться 28 февраля. У нас на работе ажиотаж. Все играют. Все хотят выиграть. Все хотят денег на халяву. Но никто ещё не выиграл. Может Алке повезёт. Вот ее цифры. Вместе выбирали. 7 10 21 31 44 46. Посмотрим 28 числа. Счастливая ли она. А раз вместе заполняли, то и я?
Вчера весь вечер валялся на диване. Хотел поспать, не спалось. Включил маг, слушал музыку. И все вспоминаю ее злые слова:
– Давай не будем встречаться так часто. Хотя бы месяц.
Я действительно, хожу к ней каждый день и каждые выходные. Если нет дома, еду на работу. Мне надо с ней общаться, смотреть на неё, быть рядом, слушать ее шутки, что-нибудь рассказывать ей про ребят а работе, моих новых друзей, про учёбу в техникуме, про службу в армии.
– Давай не будем встречаться так часто.
Подожди, а какое слово здесь главное. «не встречаться» или «нечасто»?
И зачем это ей? Я бы не так мучился, если бы мне понять ее.
Я ведь знаю, что она меня любит.
Меня вообще невозможно не любить.
Но есть у меня один эпизод, о котором я ей пока не рассказал. Это встреча и короткий роман с Таней Манской. О, это было чудо!
Она на вечере читала стихи. Ей все хлопали. Все пили вино. Всем было смешно и весело. И я пошёл ее провожать. Родителей дома не было. Мы зашли ко мне. Да так там и остались. Утром Анна ушла на работу. Как-то быстро собралась. Стыдливо. Без слов прощания. Молча. Я проводил ее до двери.
Но этот случай, это увлечение, а может и любовь, у меня была ещё до знакомства с Алкой.
Так что совесть у меня чистая. И я могу вообще не рассказывать об этом увлечении. Но Анна обворожительна. Какие она стихи читала. И Цветаеву, и Есенина. Я до неё не слыхал, как девушки читают стихи.
Это божественно. Чтобы читать стихи, их понимать надо, любить, чувствовать. В них жить надо. Это надо душу поэтическую иметь.
Это вам не уколы делать в инфекционной больнице.
Весь вечер лежал. Все думал об Алке. Почему она называет меня сухарём. Интересно, а Анна, если бы мы продолжали встречаться, называла бы меня так?
Вот парадокс. Если расскажу Алке об Анне, она меня разлюбит или нет? Тогда к сухарю, что ещё и ненависть добавиться или ревность?
Весь вечер вот-таки и провалялся на диване.
Вот какая морока с этими девушками.
Валерий Леонидович, руководитель Школы рабкоров при «Областной правде», прав. Диалоги очень характеризуют человека, лучше всяких слов автора и описаний. Высказывание героя всегда концентрированно отражает суть его души, ее состояние, его настроение.
И когда я списываю с жизни ситуации и истории, я не должен искажать речь, жаргонность, ритм и особенности речи своих героев.
Надо как-то описать свои сны. Они такие интересные бывают. А ещё попробовать раздвинуть бы деликатные моральные рамки и написать то, что снилось реально, без стыда?
В конце концов ведь в человеке все прекрасно, в том числе и это.
Ходил, курил и все думал о себе, своём характере, о вчерашней своей грубости, о своей чёрствости. На рабочем столе лежит книга, которую недавно взял в библиотеке, «Культура чувств».
Читаю с откровенным удовольствием, вот, потому что столько вопросов накопилось в этой сфере у меня в душе, что без беседы с умными знающим и культурным человеком никак не обойтись.
С парнями не поговоришь на эту тему. У них сплошные шабашки на уме. Пашут работают. Не до мелочей.
С мамой? Так у неё ни времени на меня нет, ни возможностей. И у них разборки с отчимом частенькие. Впору им самим помогать, что я, собственно говоря, все это время их совместной жизни и делаю. Мирю, объясняю, успокаиваю.
Ещё и ещё раз курю и думаю о своих нежных чувствах к Алке. Это мои чувства. Неужели она их не видит, неужели не видит, как я ее люблю? Понимает ли она меня? Ведь я до сих пор ей не признался.
Интересное место. Так, стоп. Давай-ка ещё раз затянемся. Так. Стоп. Не признался, говоришь? А что помешало? Или я действительно сухарь? Но у меня до неё не было опыта таких признаваний. Как это делается? Когда это делается? Зачем и почему это делается?
Мне с ней хорошо. Ей со мной хорошо. Нам вместе быть хорошо, ходить в кино, театр, гулять, за речку ходить, по полям шляться, цветочки собирать.
Хорошо обоим. Зачем ещё признаваться? Неужели ей не ясно?
А так как у меня не было опыта отношений с девчонками, то и признаваться я не спешу? В чем признаваться если и так все ясно? Или я правда сухарь? И поэтому слишком сдержан?
И всегда ли я внимателен к ее чувствам?
Если чувства дают главное наслаждение жизни, так может и жить человек должен одними чувствами? Говорил же Достоевский: «Надо любить жизнь, больше, чем смысл ее».
Хорошо Чехов сказал про ружье на стене. Это надо учесть.
Я думаю, всегда лучше пройти через заблуждение или сделать ошибку, чем не допускать этой ошибки.
А вечером с Алкой пошли в музей. На выставку картин местных художников. Понравилось только несколько вещей И.Широких. Одна из них названа – «Групповой портрет».
На старом диване полусидит – полулежит, выставив колено, с папиросой в руке старый седой уже человек и, прищурив глаза, пристально смотрит на вас.
Чуть впереди его мальчик, подросток с большими синими чистыми глазами. Н, знающий ещё всех пакостей жизни, спокойно смотрит на вас с лёгким оттенком то ли презрения, то ли равнодушия.
А рядом, в ногах у старика, такой же синеглазый, но уже мрачный юноша. Угловатый широкой кости смотрит на вас подозрительно, недоверчиво. В руках его книга. Но, похоже, не интересная ему.
Три персонажа. Три характера. Три разных взгляда на жизнь.
Да, жизнь она такая штука сложная. Постоянно какие-то новые проблемы и все время не покидает ощущение, что все, что вокруг, все, что происходит, все это что-то не то, не то, о чем мечталось, не то, о чем так красиво написано в книгах. Как-то все примитивно, просто, некрасиво.
Почему меня не покидает это ощущение неудовлетворённости собой, окружающим миром, почему постоянно хочется чего-то лучшего, чего-то большего?
Снова весело играли в волейбол. Гоготали. Я тоже, особенно когда удачно принимал мяч, или неудачно делал подачу, смеялся вместе со всеми.
А в перерывах все думал. А правильно ли я поступаю, что так часто встречаюсь с Алкой? Езжу к ней на работу. Встречаю с работы. Уже все подружки ее знают обо мне. И почему я до сих пор ничего не сказал ей, что я ее люблю?
Не пойму только, зачем говорить об этом?
А раз я хожу к ней, мы гуляем, ходим в кино и мне с ней хорошо и просто, разве этого мало, и она не видит, что я влюблён.
Зачем говорить об этом? Я не понимаю. Ну и что из того, что я не сказал ей ни слова о том, что я ее люблю?
Я всегда успею сказать об этом. Нам же хорошо просто быть рядом. Ну мне, по крайней мере.
Признаться всегда успею!
Опять удар пропустил. Ну погоди, Славик! Витек, мне короткий пас дай, короткий! Никакой блок не поможет. Я ему сейчас кол в самый угол площадки! Пас. дай пас! Дай пас, придурок!
Сегодня во сне пел песню «Звёздочка моя ясная». Да так пел. Лучше самоцветов. «Облако тебя трогает, хочет от меня увести. Чистая моя, строгая, как же я хочу рядом быть». Так здорово пел. Сам себя не узнавал. С чувством. Красиво. Точно лучше «Самоцветов»! Такой у меня голос во сне чистый, красивый баритон был.
А вот все вспоминаю и вспомнить никак не могу: «О ком же и для кого я так красиво пел»?
Танцев вчера не было. Около 9 часов вечера я вышел из дома. На улице пусто. И уже, что нам полюбившим летнее солнце, ещё непривычно. Этот первый знак осени. В 9 темнеет. Иду один. У переезда догоняет парень, которого я знаю, по заводу, по-моему, работает в техлаборатории, по танцах все знакомые, видались, здоровались, а как зовут не знаю. Да, какая разница. Поравнялись.
– Привет.
– Привет.
– На танцы?
– Ага.
Когда я задал этот вопрос, понял, что он лишний. Тут дорога одна в Дом культуры. Но надо же о чем-то говорить.
– А сколько у тебя на часах? -спрашивает.
Смотрю.
– 9 -25.
– А у меня 9=12.
Смеёмся. Пока он заводит свои отставшие час, подходим к старинному зданию водокачки, или электростанции. Его приуженные по бокам белые брюки, внизу клёш моднецки колыхались. И ботиночки белые в чёрную полоску. Шикарно одет. Дембеляга.
Пока шли от Красной горы поговорили об институте, куда он поступает на вечернее, об армии, которую никак на гражданке забыть не можем, о том, где кто служил. Я, конечно, заграницей похвастался, Венгрией, любимой своей Южной группой войск, Он радист, в степях, где-то в Союзе пахал. О Витьке, который первый же экзамен в институт провалил, о Серёге, который ходит с нами на танцы и пьёт как лошадь зачем-то, о недавнем комсомольском туристическом слёте, куда он ездил на своём новом гоночном велосипеде.
