Александр Галиновский
Завораш. Разделение ангелов
Глава 9
Не открывай глаза
Спитамен оказался в темноте.
Главное правило: если попал в такое место, лучше не двигаться и ждать, пока глаза привыкнут к мраку. Из опыта он знал, что абсолютной тьмы не бывает. Разве что на дне могилы, но до этого пока дело не дошло.
Спитамен прислушался. Сверху доносились какие-то звуки: звон посуды, то же цоканье, что он слышал до этого, скрип половиц. Дверь по-прежнему была закрыта.
Интересно, заперта ли она?
Однако подниматься по лестнице и проверять ему почему-то не хотелось. Вместо этого Спитамен спустился еще на несколько ступеней, не отрывая руки от перил.
Вскоре ступени кончились. Он оказался на ровном земляном полу, на удивление плотно утрамбованном. К тому времени ему удалось различить силуэты впереди: несколько колонн, поддерживающих тяжелые балки потолка, узкое окно, за которым было значительно светлее.
Все дома в Завораше строились таким образом, что подвалы в них оказывались вровень с мостовой. Сквозь окна, расположенные на уровне земли, сюда попадало достаточно дневного света, а через небольшие прорези между ними – и воздуха. Подвал должен непременно хорошо проветриваться. Это правило усвоили еще предки заворашцев, впервые столкнувшиеся с белым тленом. Так назывался особый вид плесени, появлявшейся на стенах и внутри зданий. Самое странное заключалось в том, что плесень вроде как была живой: ее отростки проникали глубоко в камень, дерево и даже живую плоть.
Впервые белый тлен обнаружили столетие назад. Плесень просто появилась на стене одного из домов. В следующие несколько дней она поглотила здание целиком. К несчастью, в доме еще оставались люди. Когда дверь открыли, обнаружилось, что внутри все покрыто белым пухом. Плесень была повсюду: на полу, стенах, потолке, мебели. Нашлись и тела хозяев. Они выглядели, как пара пушистых кочек, поросших белой шерсткой…
Спитамену не раз приходилось пробираться в подобные подвалы и ночевать. Иногда случалось и так, что место уже было занято кем-то, но чаще он находил надежное, хоть и временное убежище. К тому же в таких местах нередко случалось разжиться съестным из запасов хозяев. Спитамен ожидал увидеть горы товаров, которым не нашлось места в лавке наверху, но ошибся: вокруг не оказалось ничего. Подвал был абсолютно пуст. Все звуки в нем приобретали необычную гулкость, любой шорох становился громче в десятки раз.
Наверняка поэтому, а еще благодаря тому, что все его чувства были напряжены до предела, он и услышал чей-то тихий стон. Но подвал был пуст, так откуда же взялся звук? Может, кто-то притаился за одной из колонн?
И тут взгляд Спитамена упал под ноги. Ему показалось, или часть пола действительно темнее? Буквально в шаге от него лежало пятно непроницаемого мрака, как будто на темном камне пола кто-то изобразил черной краской круг правильной формы.
Стараясь двигаться осторожно, он подобрался к краю круга, опустился на колени, протянул руку… Ладонь погрузилась в черноту. Перед ним была пустота, колодец, вырезанный прямо в полу.
Спитамен оказался один на один с сумасшедшим галантерейщиком в запертом подвале магазина, откуда возможно было выбраться только одним способом – сквозь узкое окошко, ведущее на улицу. Но, чтобы добраться до него, требовалось преодолеть десяток шагов в неизвестности, рискуя сверзиться в колодец.
Может быть, стоило осторожно, шаг за шагом, добраться до стены и уже оттуда, не отрывая спины от сырых камней, дойти до окна?
Пока Спитамен размышлял, снизу раздался очередной стон.
Насколько он мог судить, диаметр колодца был от четырех до пяти локтей. Запустив руку в темноту, Спитамен попытался нащупать хоть что-то, но пальцы ощутили лишь холодный камень стен.
Сколько бы он ни напрягал зрение, ему не удалось разглядеть, что происходит внизу, поэтому, стоя на коленях у края, он опустился еще ниже, пока лицо не оказалось вровень с полом, и спросил:
– Кто здесь?
Он уже начал думать, что ему просто показалось.
– Эй?..
В ответ донесся новый стон.
Внезапно в голову пришла идея. Когда Спитамен впервые смотрел на сферу, та вроде как сияла изнутри. Тогда он не придал этому значения. Однако вполне может оказаться, что сфера способна светиться в темноте. В любом случае проверить стоит.
На мгновение Спитамен испугался: а вдруг он повредил сферу, убегая от лавочника? Или, того хуже – потерял? И лавочник, получив желаемое, навсегда запер его здесь?
Однако к его облегчению, сфера оказалась на месте. И она действительно светилась в темноте. Стали видны не только серый каменистый пол вокруг, но и стены, и, разумеется, яма. И даже не одна. Неподалеку Спитамен разглядел еще один черный кружок провала.
Снизу вновь застонали. На этот раз ошибки быть не могло. Спитамен, проведший на улице последние несколько лет жизни, научился точно определять скрытые в интонациях боль, страх, отчаяние, даже если холодной ночью откуда-нибудь из подворотни слышался всего лишь прерывистый кашель или короткий, но глубокий, идущий из самых недр тела, стон. Единственный звук мог поведать о человеке многое, порой гораздо больше, чем он сам хотел рассказать.
Крепко сжав сферу в кулаке, Спитамен погрузил руку во мрак колодца. Вниз уходили серые стены, покрытые пятнами сырости. Спустя мгновение он увидел лежащего на дне колодца человека. Тот скорчился в позе эмбриона, подтянул ноги к груди, а руки засунул между тощими коленями. На нем была только набедренная повязка, хотя вначале Спитамену показалось, будто человек одет в темную одежду. С опозданием он понял, что все тело несчастного – один сплошной синяк. Человек выглядел мертвым. Он и пах как мертвец.
Спитамену пришлось лечь на живот, чтобы вытянуть руку дальше. Из колодца на него дохнуло смесью отвратительных запахов. Пахло склепом, могилой; старым, давно заброшенным крематорием, где земля вокруг смешалась с гарью и пеплом тысяч сожженных тел.
– Эй! – позвал Спитамен, опустив голову в колодец. Собственный голос, отраженный от стен, показался ему слабым и надтреснутым.– Эй! – повторил он громче.– Ты живой?
Человек не ответил и даже не пошевелился. Было трудно сказать, дышит ли он вообще. Спитамен обернулся: не открылась ли дверь подвала и не маячит ли в проходе паучья фигура галантерейщика. Неожиданно он понял, что был неправ, решив, что в подвале совсем нет запасов. То, что он сейчас видел перед собой, как раз и представляло собой такой запас. В истинно паучьем вкусе.
Неужели вместе с полиморфными конечностями жертва запретной хирургии обретает и вкусы животного, в которое по сути превращается?
Неожиданно незнакомец открыл глаза. Он сел, выпрямился, посмотрел наверх – прямо на Спитамена. А затем прыгнул. Все происходило настолько быстро, что Спитамен не успел ничего понять. Словно подброшенный невидимой пружиной, человек вцепился в руку, сжимающую сферу. На мгновение Спитамену показалось, что сфера сейчас лопнет, такой крепкой была хватка, но, к счастью, этого не произошло.
Отвратительный смрад заполнил все вокруг, но куда ужасней было искаженное ненавистью лицо незнакомца. На этом лице двигались и жили только глаза – со зрачками, сжатыми в две черные точки, окруженные желтушными белками.
Они боролись молча. Все слова выветрились у Спитамена из головы, а его противник вел себя так, будто и не владел человеческой речью. Ухватившись за Спитаменову руку, он пробовал подтянуть тело к краю ямы. Спитамен чувствовал, что начитает падать. Еще мгновение, и он соскользнет… И тогда в яме окажутся двое.
Мужчина практически ничего не весил, однако под грязной кожей чувствовались мышцы того, кто отдает много времени физическому труду. Работник порта? Матрос? Неизвестно, сколько продолжалась бы их борьба, однако в тот момент, когда Спитамен был уже готов соскользнуть в колодец, дверь в подвал распахнулась и в дверном проеме вновь возникла паучья фигура гибрида.
На этот раз лавочник вооружился алебардой. По виду оружию было лет двести, во всяком случае, Спитамен не помнил, чтобы солдаты и стражи Завораша пользовались такими. Наверняка это был один из предметов, выставленных на продажу в магазине.
Вторая рука Спитамена по-прежнему оставалась свободной. Размахнувшись, он ударил незнакомца кулаком в лицо. Послышался хруст ломаемых костей, голова незнакомца запрокинулась. Хватка обеих его рук на мгновение ослабла. Очередной удар Спитамен направил узнику в челюсть. Брызнула кровь.
В этот момент позади раздался звонкий удар. Спитамен оглянулся и увидел, что лавочник уже почти спустился по лестнице. Алебарду он тащил за собой за длинную рукоять, и ее лезвие, соскользнув с последней ступеньки, звякнуло о каменный пол подвала.
Губы галантерейщика растянулись в ухмылке. Он по-прежнему был в темных очках, и Спитамен, который все еще напрягал зрение, подумал, видит ли тот хоть что-нибудь.
– А ну стой, где стоишь! – В полумраке странные пятна, покрывавшие голову лавочника, тускло отливали серебром.
Спитамен взглянул на залитое кровью лицо перед собой, в полные ненависти глаза… и нанес очередной удар. От столкновения с кулаком Спитамена нос узника буквально смялся, несчастный издал короткий стон. Обе его руки разжались, и узник рухнул на дно колодца.
Времени выяснять, что с ним стало, у Спитамена не было. Окно находилось всего в нескольких шагах от него, и сфера светилась достаточно ярко, чтобы он дошел до него, не угодив в один из колодцев. Примерно такое же расстояние отделяло его от галантерейщика.
Зная, насколько проворным может быть паук, Спитамен решил не искушать судьбу. На самом деле расстояние ничего не значило – достаточно было одного взмаха алебардой, чтобы снести ему голову.
Спитамен наблюдал, как медленно, словно во сне, лезвие на длинном древке поднимается в воздух.
Он вытянул перед собой руку с зажатой в ней сферой.
– Не знаю, что это,– сказал Спитамен,– но оно явно тебе необходимо.
Единственное, чего он добивался,– это выиграть немного времени.
– Вот что…– Говоря, Спитамен сделал незаметный шажок навстречу лавочнику, став на ладонь ближе.– Я с удовольствием отдам тебе эту… вещь.
В последний момент ему пришлось подыскивать
подходящее слово, поскольку он и впрямь не знал, как называется то, что с таким рвением стремились отнять у него почти все.
Снизу донесся сдавленный стон узника. Это подсказало Спитамену, как действовать дальше.
– Эй,– сказал он,– я отдам тебе… это.
Он вновь сделал ударение на последнем слове, подчеркивая важность заключенного в кулак предмета.
– Отдам, если позволишь подняться по лестнице и выйти из магазина. Оставлю на столе у входа. Или,– Спитамен кивнул в сторону ямы,– брошу туда.
Любому другому на месте лавочника было бы все равно. Однако, как Спитамен начал подозревать, тот приобрел гораздо больше звериного, чем могло показаться на первый взгляд. Подобные модификации потому и запрещены, что накладывают отпечаток на своего обладателя. И чем значительнее модификация, там более заметный след она оставляет.
Паук в центре паутины. Это была вовсе не фигура речи, символизирующая жадного до денег торговца. Это и в самом деле было так.
В гибриде было больше от животного, чем от человека. И, подобно многим зверям в затруднительной ситуации, он поступил единственным доступным ему способом: замер.
Спитамен знал: сейчас все чувства паука сосредоточены на нем одном. Не поможет ни обманное движение, ни резкий выпад. Даже если бы у него оставались силы после стычки с узником, он не сумел бы противостоять человеку с алебардой.
Снизу раздался очередной стон, а затем – поток цветастой брани. Наверняка матрос, подумал Спитамен, подобран пьяным в одной из грязных подворотен Завораша. Вряд ли кто-то будет искать такого, и уж точно никого не удивит его внезапное исчезновение. В доках, куда сам Спитамен не раз являлся в поисках работы, люди приходили и уходили, и никто не интересовался их именами, скорее, даже наоборот – никто не желал обременять себя подобным знанием.
– Вот,– сказал Спитамен, делая еще один небольшой шажок навстречу лавочнику.– Забирай. А я поднимусь по этой лестнице и уйду.
Даже для собственного слуха Спитамена все это звучало слишком фальшиво. Паук продолжал наблюдать за ним из-за стекол своих темных очков.
– Так мы… договорились? Я просто выйду отсюда, хорошо?
Спитамен продолжал держать вытянутой руку с зажатой в ней сферой. И, хотя сомкнутые пальцы мешали свету вырваться наружу, каким-то образом ощущал, что тот стал ярче. Как тогда, когда он заглядывал в колодец, пытаясь разогнать тьму.
– Вот так.– Еще один крохотный шажок. Руку Спитамен так и не опустил.– Ты же не против, верно?
Можно ли вообще договориться с пауком?
Как ни странно, он не испытывал горечи от того, что вынужден умолять. Когда живешь на улице, приходится делать вещи и хуже.
Интересно, что сказал бы его отец, видя, как сын унижается?
Скорее всего, отвернулся бы и прошел мимо. Если что-то и оскорбляло чувства Арзименды Нивиля, так это чье-то бессилие.
Не потому ли Спитамен был изгнан из дома? Не изгнан, поправил он себя. Он ушел самостоятельно. Никто меня не выгонял.
Увы, память и здесь подставила подножку. Перед глазами возник образ отца, указывающего на дверь. Ушел, конечно, на собственных ногах. Но ушел бы, если бы не выгоняли?
К слову, сделать это оказалось не так сложно. Он-то считал, что уходит в большой мир, где сколько угодно белой смолы, развлечений и прочего…
Лавочник протянул руку:
– Давай сюда.
Впоследствии Спитамен неоднократно думал, что же сыграло решающую роль. Возможно, то, что гибриду пришлось ненадолго отнять руку от древка алебарды, в результате чего довольно увесистое оружие оказалось лишь в одной – левой. Или то, что незадолго до этого Спитамен вспоминал об отце и о том, как одним взмахом руки он разделил жизнь сына на «до» и «после».
Сделав очередной шаг навстречу лавочнику, Спитамен разжал пальцы.
Свет сферы был настолько ярким, что, казалось, в подвале вспыхнуло маленькое солнце. В тот момент, когда вспышка ослепила паука (даже несмотря на темные очки), Спитамен решил действовать.
Ногой он ударил по одной из паучьих конечностей. Свободной рукой поймал за древко алебарду, которая уже начала движение. Другой рукой, в которой по-прежнему была зажата сфера, ударил пауку под подбородок. Как и предполагалось, плоть там оказалась вполне человеческой, мягкой и податливой. Что было действительно неожиданно – так это эффект от удара. Неким образом сфера повлияла на силу тычка: лавочника буквально отбросило.
Спустя мгновение Спитамен с удивлением понял, что лавочник угодил в один из колодцев. Спустя два удара сердца послышался сдавленный крик, а затем до его слуха донеслись звуки борьбы. Подойдя к краю ямы, Спитамен увидел, что узник оседлал паука сверху и наносит беспорядочные удары: по голове, шее, туловищу. Лавочник пытался сопротивляться, но безуспешно, единственное, что ему удавалось, это прикрывать руками лицо, слабо защищаясь от наносимых ударов. Все его четыре паучьи конечности, включая ту, которую повредил Спитамен, скребли по стенам колодца, оставляя в камне глубокие царапины.
Спитамен не стал дожидаться окончания драки. Оставив обоих, он двинулся было к лестнице, но передумал.
Глупец! Не хватало еще встретить кого-нибудь в магазине.
И Спитамен направился к окну.
В последний момент он вспомнил о предмете в своей руке. Разжав пальцы и убедившись, что сфера цела, он сунул ее в карман.
Окно оказалось узким, но не настолько, чтобы в него невозможно было протиснуться. Оно располагалось у самого уровня мостовой, поэтому если изнутри Спитамен карабкался, помогая себе ногами, то наружу он выбрался ползком.
Никогда еще городской воздух не казался ему таким приятным. Даже вонь подворотни, где он оказался, была в тысячу раз ароматнее запахов подвала.
Пройти по-тихому, найти укромное место, чтобы отдышаться,– вот, что сейчас было нужно.
Встав с мостовой и кое-как приведя себя в порядок, Спитамен направился в узкую улочку слева. Дома здесь стояли близко друг к другу; окон ни на первом, ни на втором этаже не было – лишь узкие бойницы для циркуляции воздуха. Наверняка все окна на парадной стороне и смотрят на улицу. А еще, судя по запаху, именно здесь местные жители избавлялись от содержимого ночных горшков.
– Эй, ты! Оборванец! – раздалось сзади.– Стой!
Спитамен прибавил ходу. Ему не было нужды оборачиваться, чтобы услышать топот тяжелых сапог, скрип кожаных ремней и глухие удары опоясывающих ножны металлических колец.
– Стой, кому говорят!
А затем все прекратилось – и шаги, и скрип кожи, и металлическое позвякивание. Спитамен ускорил шаг, надеясь свернуть за угол раньше, чем солдат успеет прицелиться. Затем побежал. У него за спиной щелкнуло, словно кто-то взвел курок.
А затем раздался выстрел.
Глава 10
Грезы в царстве грез
Это сон? Он спит?
Иначе как объяснить, что он вновь оказался дома, а вокруг хлопочут слуги?
Жизнь в поместье номарха никогда не останавливается – ни днем, ни ночью. Поэтому солнце за окном или луна – открыв глаза, можно увидеть одну и ту же картину: слуги готовят смену одежды, зажигают или гасят свечи, убирают остатки еды или, наоборот, несут новые перемены блюд. Слуги – вот кто истинные хозяева этого дома.
Спитамен едва не рассмеялся. И как это не приходило ему в голову раньше? Ведь в доме есть куча мест, куда он ни разу даже не заглядывал. А знает ли он, как далеко простираются владения номарха? Все это ко,гда-то будет принадлежать ему, если…
Если…
Внезапно он вспомнил падение в воду, выстрелы, свой визит в лавку и все то, что произошло потом.
Это тоже сон?
Может ли быть так, что он спит в удобном кресле на террасе отцовского дома, в изголовье стоит пара слуг с опахалами, а рядом – поднос с охлажденным вином, достаточно лишь протянуть руку?..
– Эй, ты!
Спитамен открыл глаза. И тут же закрыл их.
– Эй!
Кроме него, в комнате находились двое. Тот, что сидел напротив, был высоким и тощим. Он обладал самыми шикарными волосами, которые Спитамену доводилось видеть. Густые и белокурые, они спускались ровными прядями по обеим сторонам лица правильной формы. Глядя на него, можно было предположить, что оно принадлежит аристократу с изысканнейшим воспитанием. Казалось, выражение вежливой скуки никогда не покидает этого лица.
Другой был ему полной противоположностью. Коренастый и широкоплечий, он едва помещался в нагрудник из свиной кожи и стальные наручи, из которых выглядывали огромные мясистые ладони. Его лицо было под стать фигуре: тяжелое, изрытое оспинами, покрытое следами многочисленных потасовок.
Ох, ну почему всегда Тощий и Коренастый?
Словно услыхав эту его мысль, толстый хохотнул. Прозвучало так, будто где-то ветер пронеся между рядами плотно стоящих друг к другу надгробий. Худой по другую сторону стола остался невозмутим.
– Ну? – спросил он.– Ты скажешь по доброй воле или как?
Спитамен все еще моргал, сбитый с толку. Обрывки воспоминаний никак не хотели складываться в цельную картину. Он не помнил, как оказался здесь. Ни малейшего намека на то, где он находится, как и на то, кто такие эти двое.
Стены в помещении были покрыты серой штукатуркой. В некоторых местах штукатурка осыпалась, обнажив кирпичную кладку. Кирпич был растрескавшимся, старым, но крепким на вид. Из помещения наружу вели два выхода: узкое окно, забранное решеткой, и массивная, обитая железными полосами дверь. Взглянув в окно, Спитамен не увидел ничего, кроме стены напротив.
Боже Всевоплощенный, как же все болит… К горлу подступила тошнота, но Спитамен заставил себя проглотить горький комок.
Внезапно заговорил Коренастый. Оторвавшись от стены, он двумя огромными шагами преодолел расстояние до стола и, опершись обеими ручищами в столешницу, навис над Спитаменом:
– Мой друг хочет знать, откуда у тебя эта вещь.
Только сейчас Спитамен увидел, что сфера лежит на столе.
Наверняка его обыскали. Но зачем кому-то шарить по карманам нищего? Разве что тот, кто этим занимался, предполагал заранее, что найдет.
Ведь он стянул кошель у плавающего в воде мертвеца, так? Возможно ли, чтобы солдаты заранее знали, что они обнаружат в этом кошеле, а не найдя этого, сильно разозлились? Был ли тип в черном их командиром? Тогда это именно он отдал приказ стрелять в зевак у парапета. Но зачем?
– Итак,– заговорил худощавый,– вор. Уличный воришка, опустошающий карманы горожан. Щипач? Ловкач? Громила? Нет, на громилу ты не похож, слишком мелкий.
Спитамен никогда не слышал названий подобных воровских «специализаций». Скорее всего, они существовали лишь в представлениях местных служителей закона.
Он уже понял, что перед ним люди из тайной службы принципала.
Внезапно снаружи донеслись стук молотка и приглушенные голоса, что-то коротко сообщавшие друг другу. Удивительным образом эти звуки напомнили ему о доме… О том месте, что он раньше называл домом. В поместье номарха постоянно что-то чинили, строили, возводили. Деревянные леса так и вовсе окружали попеременно то одну, то другую башенку…
К счастью, в него стреляли картечью. Спина, левая рука и все, что располагалось выше поясницы, онемели, однако мало-помалу чувствительность постепенно возвращалась в тело. Вместе с ней приходила и боль. И все же Спитамен заставил себя сидеть прямо. Похоже, дробины не причинили особого вреда.
Спитамен понял, что эти двое могут легко перейти от слов к действиям. Если за дело бралась тайная служба, все, что оставалось,– это надеяться на лучшее. Например, Спитамена могли застрелить в том переулке. Или же он мог просто исчезнуть. Его могли избить до полусмерти за считаные мгновения или же пытать долго и с фантазией… Как того несчастного, чье тело плавало в канале вниз лицом.
В городе найдется множество мест, где дома подступают вплотную к каналу. Многие из них в два или три этажа высотой. Если смотреть с одного из верхних этажей, можно увидеть собственное отражение в воде (при условии, что в ней плавает меньше мусора, чем обычно). Возможно, тело выбросили из одного из таких домов.
Спитамен убрал со лба волосы. В этот момент здоровяк придвинулся ближе и заглянул ему в лицо. На мгновение Спитамену показалось, что каким-то образом тот узнал его.
Несколько лет назад этот человек вполне мог служить в гвардии его отца или же охранять поместье и видеть молодого наследника. Возможно, это стало бы его билетом отсюда. Однако все эти надежды рухнули, когда Коренастый заговорил:
– Ба! Да ведь он под кайфом! У нас тут наркоман! Дай-ка угадаю: белая смола, я прав?
Он втянул воздух рядом со Спитаменовым лицом, затем шумно выдохнул, обдав пленника смесью запахов: кофе, саломиновая трава, которую жуют для чистки зубов, острые приправы, съеденные за обедом.
– Смердит, как из помойки. Но даже сквозь вонь я чую запах этой дряни. Знаешь, приятель, обычно здесь мы начинаем с пальцев.– Он сделал в воздухе движение, будто ломал зубочистку,– Но с наркоманом можно особо не стараться. Достаточно просто запереть на пару дней в клетку – и он сломается сам.– Коренастый придвинулся вплотную и прошипел: – Так или нет?
Не дожидаясь, пока Спитамен ответит, Тощий вздохнул:
– Все же придется начать с пальцев. В последний раз спрашиваю: где ты взял эту вещь? Украл? У кого? Тебе знаком человек по имени Корбаш Талал? Отвечай!
Спитамен предположил, что так звали утопленника. Корбаш Талал. Какие у них могли быть общие дела? Разве не видно, что Спитамен – всего лишь бродяга, нищий, тогда как на мертвеце была добротная одежда, на пальцах – следы от колец, а окованный бляхами пояс явно стоил немалых денег?
Спитамен подумал о тысячах людей, приезжающих в Завораш. Многие из них не задерживались здесь дольше, чем на несколько дней – время достаточное для того, чтобы купить или продать товары, заключить торговую сделку или просто перевести дух перед морским путешествием, которое может занимать недели, а то и месяцы.
Ежедневно сквозь арку ворот в обе стороны двигались толпы. Тележки и повозки образовывали целые караваны, многие из которых растягивались на многие версты – усталые животные и люди, скрипучие колеса и облака пыли.
Некогда среди них был и сам Спитамен. Все еще находящийся в плену иллюзий, опьяненный внезапной свободой, он вошел в город легкой походкой, неся за плечами лишь небольшую котомку. Тогда он смотрел по сторонам – на нищих, выставивших на всеобщее обозрение гниющие конечности, на старух, шаркающих по земле, будто во сне, на детей, попрошайничающих прямо у обочины, и думал, что ему повезет больше.
Подходя к южным воротам, Спитамен не переставал удивляться величию города перед ним. Все казалось ему прекрасным, начиная от самих ворот, которые, казалось, были высечены из цельного куска небесно-голубого лазурита и раскрашены золотыми и изумрудными узорами (это, конечно же, было не так, вместо лазурита использовался более дешевый и распространенный камень, а ярко начищенная бронза на расстоянии походила на золото), и заканчивая шпилями вздымавшихся вдалеке башен. Собственный особняк – резиденция номарха, которая до этого представлялась ему верхом изящества и тонкого вкуса,– вдруг показалась Спитамену мелким недоразумением, настолько же незначительным, как и сам обитавший в ней номарх. (Именно номарх, больше не отец!)
Как давно все это было! Но тот день и нынешний разделяла не только пропасть во времени…
Тощий стал подниматься со своего места (наверняка намереваясь привести угрозы в действие), но в этот момент снаружи послышались крики, топот, ругань. В дверь с обратной стороны что-то грохнуло, будто кто-то ударился в нее всем телом.
Коренастый и Тощий переглянулись. В этот момент в их глазах читалось замешательство.
Тощий кивнул в сторону двери:
– Сходи проверь.
Бросив на Спитамена взгляд, который говорил красноречивее любых слов, Коренастый направился к выходу.
Дверь действительно оказалась заперта. Для того чтобы отпереть ее, он воспользовался висящим на поясе ключом. В краткий миг, когда дверь оказалась распахнутой достаточно, чтобы в нее могла пройти широкоплечая фигура Коренастого, Спитамен увидел бегущих по коридору стражников. Уж не пожар ли случился? А затем дверь закрылась. Спитамен ожидал услышать щелчок замка, но его так и не последовало.
Потекли долгие минуты ожидания. Тощий смотрел прямо на него, а Спитамен старался смотреть куда угодно, лишь бы не на этого типа с необыкновенно длинными ухоженными пальцами. Больше снаружи не доносилось ни звука. Тощий побарабанил ногтями по столешнице.
Тук-тук-тук.
Словно ворон клюет надгробие. Ногти у него тоже были длинными, как у женщины. Затем одним движением Тощий сгреб со стола сферу.
– Сиди здесь! – бросил он Спитамену.
Когда дверь распахнулась перед Тощим, Спитамен увидел, что коридор за ней пуст.
Тощий вышел, и дверь за ним закрылась. И вновь щелчка не последовало.
Некоторое время Спитамен просто сидел. За окном (где была одна лишь серая стена) мало что изменилось, разве что тени стали гуще, а воздух – темнее. Он подумал, что Тощий, возможно, все еще за дверью, а любопытство узника будет воспринято как попытка к бегству. И все же Спитамен не собирался ждать, пока эти двое вернутся и перейдут от слов к делу.
Встав из-за стола, он сделал несколько шагов по комнате, чтобы размять ноги. Идти можно, а вот бежать вряд ли получится. Затем подошел к двери, прислушался. Снаружи было тихо. Если бы двое его собеседников не встали и не ушли минуту назад, впору было бы усомниться в реальности того, что он якобы слышал.
Подождав еще немного, но так и не услышав ничего, кроме звука собственного бешено колотящегося сердца, Спитамен положил руку на окованное металлом дерево, надавил. Дверь открылась без каких-либо сложностей, легко и бесшумно.
