Александр Вельтман
Отрывки (сборник)
Ответ его поразил меня.
«Лавры злодейские», – сказал я.
«Злодейские!.. – повторил он, встряхнув на себе оковы и бросив на меня дикий взгляд. – Кого укусит бешеная собака, тот сам взбесится, будет искать утоления от палящего огня и бегать от воды».
Какая-то образованность понятий, заметная в ответах Урсула, увлекла мое любопытство; я видел, что это не просто бесчувственный злодей, рожденный зверем, и решился расспросить, что было причиною отчаяния, которое сделало его разбойником? Я имел случай быть при допросах этого человека и успел удовлетворить свое любопытство.
«Как твое имя?» – спросили его.
«Вы знаете», – отвечал он.
«Запишите: Урсул», – сказал допрашивающий.
«Откуда родом?»
«Если я Урсул,[23] то нечего и спрашивать – из берлоги».
«Прикажете записать?» – спросил писарь.
«Все это пустые речи, – сказал Урсул. – Поймав зверя, сдерите кожу – и кончено!»
После этих слов он упорно молчал и смотрел на допрашивающих, как человек, который не слышит, что ему говорят. Его вывели в другую комнату; и между тем как допрашивали его товарищей, я имел возможность говорить с ним.
«Ты имеешь родных?» – спросил я у него.
«Да; я не безродный».
«Какое-нибудь несчастье принудило тебя оставить семью?»
«Да, оставил», – отвечал он.
«Любопытно мне знать твою жизнь».
«Зачем тебе знать? Знает про то бог. В его великой книге все записано… Сам я записал в нее и мое имя, и дела, и помышления, без допроса, без грозы и истязания… Придет время, Он скажет только: «На, читай – судись и казнись!..» Для меня пришло это время; и день, и ночь, и наяву, и во сне, все читаю я про себя и, со скрежетом зубов, подкладываю под себя огонь, вымещаю на душе и теле все дела воли моей. Сушу в костях мозг, кипячу кровь, вытягиваю жилы… О, зол человек! Он сам себе мститель!»
«Я вижу, Урсул, ты не из черни; и тем удивительнее, что ты даже в отчаянии избрал такой путь».
«Может быть, я учился кой-чему и знал кое-что; да не знал, что только бог тушит пожар в недрах».
«С чего же начались твои несчастья?» – спросил я у него с участием.
«Как и все начинается – просто, из ничего», <…>
Илья Ларин
Рассказ (отрывки)
<…> Некогда в Бессарабии, в благополучном городе Кишиневе, в один прекрасный вечер Пушкин, Г<орчаков>[24] и я на широком дворе квартиры Л<ипранди>,[25] помнится, играли в свайку[26] и распивали чай.
– Здравствуйте, господа! – раздался подле нас осиплый, но громкий голос.
Это был Ларин в его обычной одежде, с железной дубиной, с полпуда весу, в руках.
– Что тебе? – спросил серьезно Л<ипранди>.
– Ах собака! Известно что: чем гостей встречают?
– А знаешь, чем провожают?
– На! провожай! – крикнул он, приподняв железную свою дубину и засадив ее в землю до половины.
Мы все захохотали на эту выходку; этого только и нужно было ему.
– Эй! Как зовут твоего, братец, денщика? Ты! Подай Илье Ларину, всесветному барину, стакан чаю с ромом!
С этой минуты Ларин прикомандировался к нам и забавлял нас своими выходками. <…>
Однажды в Кишиневе, у г. О<рлова>,[27] в числе штабных ежедневных гостей обедали званые: А. С. Пушкин, Л<ипранди>, Г<орчаков> и я; после обеда сидели все у камина. Разговор был о литературе и литераторах. Пушкин сердился на современных молодых поэтов и говорил, что большая часть из них пишут стихи потому только, что руки чешутся.
– А у тебя, Пушкин, что чешется? – спросил О<рлов>.
Пушкин не успел дать ответа, потому что в это самое время показалась в дверях пресмешная красная рожа, в длинном сертуке, с палкой в руках, ж крикнула:
– Здравствуй, О<рлов>! Настоящий орел! руку!
О<рлов> окинул взором неожиданного гостя и столь же неожиданно скомандовал, становясь перед ним:
– Во фронт! Руки по швам! Налево круг-ом! Скорым шагом марш-марш!
По слову неожиданный гость исполнил команду и вышел, маршируя.
Это был Ларин, с которым мы познакомились впоследствии у Л<ипранди>. <…>
В 18.. году, перед самым отъездом Л<ипранди> в турецкую кампанию, рано утром денщик вбежал в комнату и разбудил его криком:
– Барин, барин! Георгий убил Зоицу!
– Что такое? Как убил? Каким образом? – спросил Липранди.
– Ятаганом убил наповал! Извольте посмотреть.
Встревоженный Липранди выбежал. Зоица лежала мертвая, распростертая подле крыльца. Ятаган по рукоять под самым сердцем. Арнаут Георгий, закрыв лицо руками, стоял над ней.
– Георгий! – крикнул Липранди, – что ты сделал?
Разбросив вдруг руки, бледный, Георгий обвел кругом помраченный взор.
– Делайте со мной что хотите! Я убил Зоицу! – отвечал он.
– Злодей! Зачем ты убил ее?
– Закон велел, – отвечал Георгий, глубоко и тяжело вздохнув.
– Какой закон?
– Мой! Я не ее одну убил… не ее одну… ах! не ее одну!.. Я убил и кровь свою!..
Георгий был магометанин; Липранди понял страшный предрассудок и не знал, что говорить. Все стоявшие вокруг также молчали, пораженные ужасом.
– Грешен я! Делайте со мной что хотите! – продолжал Георгий, сложив руки и опустив голову. – Я любил ее… Я говорил ей сегодня в последний раз: Зоица, я еду с барином на войну… Крови своей я не отдам христианам… Послушай меня: бог один… прими мою веру!.. Три раза сказала она: нет!.. а не сказала: Георгий, лучше убей меня; веры не переменю; а без тебя мне все равно не жить… – Зоица! – сказал я ей: – крови своей не оставлю я в неверной утробе… я пролью ее… так велит закон!.. Она побоялась смерти… побежала от меня… от меня побежала!..
Георгий закрыл лицо руками, и вдруг снова разбросив руки, он ударил себя в грудь.
– О! да и ее я не оставил бы здесь живую!.. Она забыла бы меня, полюбила бы другого! Все равно: не теперь, так после я бы убил и ее и того, кого бы она полюбила! Делайте со мной что хотите!
Преступника отвели в тюрьму. Когда его призвали к допросу:
– О чем тут разговаривать, – сказал он, – велите рубить мне голову! <…>
– А помнишь молдованского бояра, что дом верх ногами построил? Что дочка – Пульхеренька-пупочка?[28] где она?
– Помню; вышла замуж.
– Ах малявочка!.. А помнишь, по ней сходил с ума Владимир Петрович[29] да Пушкин. Помнишь, он стихи ей писал?
– Помню, помню.
– Ну, а помнишь ли, дуэль у него была с егерским полковником,[30] на Малине![31] За что бишь? Да! офицера обидел, офицер не пошел на дуэль, так за него пошел сам полковник. А я прихожу к нему чем свет: Здравствуй, малявка, Александр Сергеевич! А он сидит себе голиком на постеле, да в стену из пистолета попукивает… Помнишь?
– Помню, помню. <…>
