Александр Ермак
Годин
Часть вторая. Обретение
«В списках не значился»
Когда вошел домой, первое, что бросилось в глаза, это то, как постарели мать и отец. Всего-то два года прошло, а они осунулись, как-то потускнели, лица у обоих покрылись морщинками. Зато расцветала сестренка. Она уже была почти подростком. Неугомонная, после объятий всей семьей умудрилась за несколько минут показать брату дневник, фотографии всех одноклассников, пропиликать что-то на скрипке и немного пожаловаться на родителей:
– Держат меня дома взаперти! Гулять одну не отпускают, а сами после работы почти никуда и не ходят. Только в аптеку для них бегаю.
Алексей пообещал Лиле прогуляться с ней по улицам Дальнедорожного.
– В солдатской форме!
– Конечно!
Сводить ее в парк и накормить мороженым.
– Эскимо! И еще пломбир!
– Обязательно!
Все ей хотелось прямо сейчас, и она просто вцепилась в брата, не отпускала его.
А ему прямо сейчас нужно было другое. После первых расспросов родителей о делах, о здоровье он все не решался спросить. А мать и отец будто забыли, что это его очень интересует. В конце концов не выдержал:
– А Катя? Давно ее видели? – Глянул на часы. – На работе, может быть, в это время? Писала мне, что закончила учебу и теперь работает в кафе: торты вроде делает…
– Торты не торты… – Как-то странно усмехнулся отец.
– Дома она, – поджав губы, уронила мать и добавила: – Но лучше бы тебе к ней не ходить.
– Почему это? – Не понимал Алексей.
– Так она же… – Раскрыла было рот сестренка, но ее за плечо оторвал от брата отец. – Брысь!
Видя, что родители больше ничего не хотят добавить, Алексей кивнул:
– Ладно, я пошел!..
Дверь открыла сама Катя. Ее глаза сначала широко распахнулись от удивления. Потом она их опустила. Опустил свои и Алексей:
– Как ты… поправилась!
Она вновь взглянула на него, невесело усмехнулась:
– Ага, поправилась. Ты что не понял? Леша, я – беременная!
– Действительно, не понял… – Снова и снова, как будто не веря, проводил глазами по ее фигуре сверху вниз, снизу вверх. – Ты же писала, что ждешь меня! И ничего… такого!
– Не хотела тебя расстраивать. Тебе же там, наверное, и так не сладко было.
Понял, почему об этом ничего не написали и родители:
– Не сладко…
За спиной Кати показалась ее мать в синем халате, всплеснула руками:
– Ой, Лешенька из армии вернулся! Какой красивый в военной форме! Детки, что же вы через порог разговариваете? Заходи, дорогой гость, проходи в дом!
Голос ее был необыкновенно ласков. Годин помнил: мать Кати всегда посматривала на него с недоверием, с каким-то подозрением, а тут вдруг такое гостеприимство.
Катя пожала плечами:
– Хочешь, зайди.
Алексей мотнул головой:
– Спасибо, в другой раз, дома свои ждут. – Сглотнул. – И кто, кто – отец?
– Валера… – Отвела взгляд Катя.
– Валерка, Валерка окаянный обрюхатил! – Чуть ли не взвопила мамаша. – И жениться, паразит, не хочет! А как же ребеночек-то будет без отца? И Кате нужен нормальный муж, а не пьянь какая-то. Чтобы заботился о семье. Всякой твари по паре! Не тому доверилась моя девочка. Ой, не тому! Не смогла правильного мужчину выбрать. Ошиблась, с кем не бывает… Но все же поправимо. Ну, заходи, заходи, Лешенька. Мы ведь тебя так ждали, так ждали, думали, как все у вас устроится…
Алексей снова мотнул головой:
– Ждали, вижу… Спасибо! В другой раз!
Резко развернулся и шагнул к лестнице.
– Леша! – Как-то визгливо вскрикнула Катя. – Не виновата я! Он, он меня…
Годин остановился и оглянулся:
– Что он?!
Катя ничего не ответила, снова опустила глаза. Алексей быстро зашагал по лестнице.
– Леша! Ты приходи, приходи! – С каким-то отчаянием крикнула вслед мамаша.
Пока шел к своему дому, успел подумать и о Кате, которой напрасно доверял, и о Валерке, которому стоило набить морду. На душе было противно. Алексей так предвкушал эту встречу с Катей, представлял себе, как обнимет, как поцелует, прижмет, а потом случится то, что они отложили на два года. Ну вот, случилось, но не с ним. Годин сплюнул. В армии правильно говорили: «Весь мир – бардак, все бабы – бл…ди!» Еще удивлялись, что Алексея ждет его девушка, многих переставали ждать уже через несколько месяцев разлуки. «Ждет! Дождалась!» Снова сплюнул.
Година просто разрывало изнутри. Хотелось одновременно и бутылку водки выпить прямо из горла, и бить, крушить все вокруг, не разбирая, кто прав, кто виноват. Без остановки! Ох, подвернулся бы сейчас Валерка!
Он сжал кулаки и остановился, не доходя до дома. Оглянулся. Снова пошел. Назад, к дому Кати. Не доходя до ее подъезда, остановился. Потоптался на месте. Снова пошел. Но уже к дому Валерки. Через пару десятков шагов остановился. Постоял, усмехнулся вдруг и снова пошел. На этот раз точно домой. С каждым шагом ощущал себя все лучше и лучше, ведь больше не нужно думать о том, о чем он столько думал в армии, – о семейной жизни с Катей и ее родителями. Алексей и желал, так же как его отец, иметь жену, детей, но и не хотел жить при этом предсказуемо, как все вокруг в Дальнедорожном или Потаповке, скучно. Он легко представлял себе, как Катя родит одного, второго, может быть, третьего. Как превратится в свою мать, которая без остановки пилит мужа за дело и без дела. Алексей многое мог представить в такой семейной жизни, кроме одного: о чем они будут говорить с Катей в промежутках между ссорами и домашними делами. Или станут молча лузгать семечки у телевизора, по которому в сотый раз идут «Карнавальная ночь», «Кубанские казаки», «Свинарка и пастух»? Снова усмехнулся, покачал головой: вот же, все решилось само собой. В его жизни больше нет этой девушки, к которой, как оказалось, кроме прежнего физического влечения и нынешней обиды ничего у него и не имелось. Он теперь абсолютно свободен. Химический элемент «Годин» вырвался из чужой клетки таблицы Гименея.
Домой зашел с легкой задумчивой улыбкой на лице. Отец озабоченно поинтересовался:
– Надеюсь, ты не наделал глупостей?
– Нет!
Мать обняла:
– Если невеста уходит к другому, еще неизвестно, кому повезло.
– Так точно! Порядок в танковых войсках!
В его комнате теперь жила Лиля. Вместо фотографий рок-музыкантов на стенах висели девичьи картинки. На полках рядом с учебниками и тетрадками – несколько кукол разных калибров. Нажал на кнопку магнитофона – работает. Как будто никто и не включал его с тех пор, как Алексей крутил эту бобину последний раз перед армией:
«В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы – просто некуда деться!
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце.
Так оставьте ненужные споры!
Я себе уже все доказал —
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал.
На которых еще не бывал…»
Залез в свой ящик стола. Синяя папка лежала на месте. В ней все в целости и сохранности. Жадно перечитал содержимое и удивился: по-прежнему почти все помнит наизусть.
Первые дни прошли в радости встреч с тетей, одноклассниками, разными приятелями. У магазина столкнулся с Валеркой, сжимающим в руке бутылку портвейна. Завидев Година, тот хотел было шмыгнуть в сторону, но Алексей не упустил его. Злость на этого ханурика прошла. Мирно протянул руку:
– Привет!
Валерка, ожидая самого худшего, осторожно протянул в ответ свою:
– Привет! С возвращением! – Кивнул на бутылку в другой руке. – Бухнём? Обмоем?
– Нет, некогда мне. А у тебя какой повод?
– Да какой повод… Так, ничего особенного, – отвел глаза.
– Да ладно, чего скрывать-то! Знаю! Поздравляю! Ты ведь женишься на Кате?
Валерка насупился:
– Думал, аборт сделает, но ей родители не позволяют. Так что, наверное, придется.
– Наверное?
– Ну, придется.
– Придется!
Потом Алексей рванул в Потаповку. С трудом открыл заржавевший замок на синей двери. Все на своих местах, и слишком тихо в доме.
Все его друзья также благополучно вернулись из армии. Митяй и Андрюха с ходу женились на потаповских девушках, которые их провожали и ждали из армии. Дождались.
Николай как раз накануне приезда Алексея тоже со своей заявление в ЗАГС подали. Но этот друг женился не на местной. Провожавшая в армию ждала, Николай же сам ей написал: встретил, полюбил другую. Служил он на Сахалине и привез оттуда диковинную для Потаповки девушку – тоненькую, смуглую русскую кореянку. Попросил родительского благословения. Мать с отцом приняли, не упирались:
– Что ж, теперь в нашем русском роду кроме мордвы, татар да осетин еще и корейцы будут.
Друзья приезду Година, конечно, обрадовались. Просидели за столом да на берегу Енюшки всю ночь. Одну. В последующие дни виделись уже ненадолго: то ли жены-невесты своих половинок придерживали, то ли, правда, у каждого было полно неотложных семейных дел. И ему они советовали:
– И тебе жениться пора, Леха! Иначе жизнь, понимаешь, получается какая-то неполная…
Он и сам это чувствовал. С одной стороны, то, что Катя сошлась с Валеркой, принял с облегчением, с другой – хотелось заполнить кем-то ту пустоту, которая образовалась после разрыва с невестой. И друзья со своими семьями были уже не такими близкими, и от родителей он за два года службы хоть и немного, но отвык, отдалился.
Ближе к вечеру зашел к соседке Зине, за которой ухаживал до армии. Та Година встретила с радостью и большим животом – как и Катя, была беременна:
– Эх, Леша, я бы тебя дождалась, если бы сказал, что хочешь, чтобы ждала. Но ты же не сказал!
– Не сказал!..
Немного поговорили о погоде, о видах на урожай картошки. Зина глянула на его запястье:
– Сколько времени? Сейчас муж придет с работы, надо ужин на стол накрывать! Хочешь с нами?
– Нет, спасибо!
Вернулся к себе. В застоявшемся без хозяев доме было неуютно. Просто без дела шататься по деревне – тоже приятного мало. Наутро сходил на синекрестовое деревенское кладбище, попрощался с дедушкой и бабушкой. Зашел к соседям с противоположной от дома Зины стороны.
Его встретил старик Прокопыч:
– Какой ты, Лешка, вымахал-то!
– А где?..
– Похоронил я, Леша, свою старуху, – и заплакал. – Горше нет жизни без нее, без моей ласточки…
Было очень жалко доброго старика Прокопыча, с которым всю жизнь дружили Годины. Дедушка Алексея тоже ведь потерял свою жену, но никогда не плакал при внуке. Все держал в себе. Может, потому так быстро и ушел вслед за бабушкой?
Обнял на прощание друзей. Все как-то виновато спрашивали:
– Когда теперь приедешь?
– Не знаю!
Он и правда не знал…
Приехав в Дальнедорожный, несколько дней провалялся на синем диване, прогулял по улицам. Очередным вечером мать с надеждой спросила:
– В институте восстановишься?
– Нет.
Отец, пуская папиросный дым из-за «Комсомольской правды», продолжил мысль матери:
– Сынок, надо что-то решать. Снова на завод пойдешь?
– Можно и на завод.
– Кем?
Кем? Снова нарядчиком – на «женскую» работу? Для его возраста уже не солидно. Более серьезный вариант: попроситься на какую-нибудь технологическую операцию учеником, подмастерьем. Проработать несколько месяцев, набраться опыта, а потом сдать на разряд и получить таким образом приличную профессию, нормальную зарплату. Новую Катю? Квартиру от завода? Жизнь «как у всех»? А чем он лучше всех?
Не в силах ответить на эти вопросы, Алексей не усидел дома, пошел на улицу и напился рядом со школой в какой-то случайной компании, в которой его кто-то узнал и пригласил на «пару глотков»:
– Алексей, иди к нам! Тебе же после армии надо…
Утром отец поинтересовался:
– Болит голова?
– Болит!
– И у меня болит. И особенно у матери. А у нее и так со здоровьем не очень. Хватит болтаться, иди на завод…
Съездил в институт и, несмотря на уговоры в деканате, забрал документы. Пошел на завод учеником, чтобы только занять себя чем-то и не расстраивать родителей. Хотя бы еще на какое-то время. Успокаивал себя: «Оно же у меня еще есть. Мне же всего двадцать лет». И тут же вспоминал, что и друзьям столько же, а у них уже и работа постоянная, и семьи…
Поначалу поставили загружать-разгружать печь для обжига. Работа несложная, но ответственная – можно запросто пережечь керамику. Глядя через специальное окошечко внутрь печи, Алексей нередко просто забывался. Казалось, он мог смотреть на процесс превращения мягкой глины в твердую керамику вечно. Спрашивал, что в нее добавляют, при какой температуре и как долго месят, обжигают. Работающие рядом одобрительно кивали:
– Наша смена подрастает. Толк вроде будет из парня…
Вокруг было немало свободных заводских девушек. Они с удовольствием заговаривали с отслужившим, вполне симпатичным парнем, но Алексей в каждой из них видел Катю. Все разговоры у заводских подруг крутились вокруг будущей квартиры, возможной премии, покупки дефицитных обоев, фирменных джинсов, желанной поездки в синеморные Сочи или Прибалтику. А мир, судя по телевидению и отцовской «Комсомолке», жил своей, совсем другой жизнью:
«Индира Ганди вновь стала премьер-министром Индии…
Академик Сахаров – разработчик термоядерного оружия, активно выступающий за прекращение или ограничение испытаний ядерного оружия, а также в защиту репрессированных, лишен всех правительственных наград СССР и сослан в город Горький…
Английский парламент в связи с вводом советских войск в Афганистан проголосовал за бойкот московской Олимпиады…
Советский Союз произвел запуск космического корабля „Союз-35“, пилотируемого экипажем в составе командира корабля Л. И. Попова и бортинженера В. В. Рюмина, осуществивших 10 апреля стыковку корабля с орбитальным комплексом „Салют-6“ – „Прогресс-8“. После рекордного 185-суточного полета космонавты возвратились на Землю…
На экраны вышел первый советский фильм-катастрофа „Экипаж“…
На экраны СССР вышел фильм Андрея Тарковского „Сталкер“ по мотивам романа братьев Стругацких „Пикник на обочине“…»
Годин прогуливался то с одной, то с другой. Пытался не только целоваться, но и говорить об устройстве Вселенной, о месте каждого человека не только на заводе, но и в космическом бескрайнем просторе. Ответом ему обычно был испуг в глазах, и тогда снова приходилось целоваться. Когда же вдруг становилось совсем тошно, то он сбегал из кинотеатра прямо посреди индийского фильма или без слов и действий бросал изумленную девушку возле двери ее квартиры…
«Послали нас помогать колхозникам. Вячеслав – командир отряда, первый комсомольский деятель. Одна мадам перед строем сказала, что не расслышала имя. Он ее спросил, из какого она вуза.
– Из полиграфического!
– Из какого?
– Из полиграфического!
– А мне показалось, из порнографического!
Все в восторге.
Он демократичный руководитель. „Но не путайте меня с начальником штаба. У него более красивые усы, чем у меня. С коллегами мужского пола хорошо понимаем друг друга, потому что мужчины. С коллегами женского пола всегда хорошо понимали друг друга“. Тупее тупого.
Женя – одна из девочек в комнате. Ее отец – районный руководитель, знакомый моего отца. Мы с ней ездили в сентябре прошлого года вместе в Москву… Взялась читать Гессе „Степной волк“, но бросила… Женя курит с девятого класса. Родители не знают. Осталось сказать, что и выпивает, и с мужчинами… близка.
…
Галя смотрит на свои брюки:
– О, как похудела. Как на мне штаны обвисли…
Безотказный способ побудки придумали командиры. Утром все общежитие начинает дрожать от тяжелых звуков Pink Floyd. Голова взрывается. Конечно, не хочется работать. Но не хочется уже и спать.
После обеда под лозунгом „Наши стога – самые лучшие стога в мире“ дается воля творческому воображению – как сделать стог, чтобы скрыться от жары и от шефов. Вечером дискотека – нужно куда-то девать накопленную энергию.
…
Нашла четырехлистный клевер. Девочки твердят:
– Повезло!
Обычно у клевера три листика. С четырьмя встречается редко. Первый листик – это успех, слава, популярность и жизненная энергия. Второй лист – денежное благополучие, достаток в доме и душевная гармония. Третий лист – любовь, вера и надежда. Четвертый лист – здоровье, сила рода и долголетие. По поверьям, Ева забрала четырехлистник из рая, чтобы он напоминал о счастливом времени в ее жизни. А еще клевер с четырьмя листами служил в Древнем Египте оберегом от магического воздействия и потусторонних сил. Нужно засушить и хранить такой листочек: будет тебе в жизни счастье…
…
Помню, маленькой часто смотрела на вербу за домом и всегда думала, что на нижней ее ветви кто-то обязательно повесится. После одной бури эта ветка сломалась, и я вздохнула с облегчением.
Когда была маленькой, веки у меня были голубыми, и старшая сестра с подругой спрашивали, как я это делаю. Я нашла простое объяснение, которое пришло мне в голову: не мою глаза. Они спросили, как долго не мою. Не очень себе представляла время и сказала три-четыре недели и при этом сама себе верила.
…
Вчера сошла с ума.
…
Сегодня не меньше. Полный срыв.
На пляже прихватили нервы. Вернулась – спина белая. Прекрасный повод разреветься. Так сильно разревелась.
Ищу смысл…
Мои говорят о писании, о немецком, о построении моего будущего. Предлагают тысячи вариантов, и, когда спрашивают, какой из них предпочитаю, всегда отвечаю, что у меня есть лучший вариант. And that is a suicide. Почему нет? Это очень легко сделать. У меня еще гарантированные четыре года, постараюсь их провести более-менее интересно. И потом… Что мне мешает? Только мои этого не вынесут.
Та злая собака спросила меня, почему я выбрала переводчество. Сказала, от любопытства. Как вообще из любопытства живу. Посмотреть, что случится со мной. Но становлюсь все более честолюбивой и менее любопытной…
He… His… Him…
Разлука – вот какая штука: не ожидая ничего, мы вздрагиваем не от стука, а от надежды на него.
Проклятая женская природа. Или, по крайней мере, моя. The one thing I really need is love. Not the kind Misha or Gleb gave me…
Или становлюсь умнее с возрастом, или… очень плохо, если другой вариант, т. е. много понимаю, трезво оцениваю, но не могу ими жить. Знаю: что упало, то пропало.
Чувствую, что еще маленькая для многого. И одновременно очень старая. Уже так мало мне осталось жить.
Наши меня настраивают, что нужно выйти замуж – иначе получу комплекс старой девы.
Нужно писать – начинаю страдать, что не гениальна. И еще: не красива, не талантлива, не добрая и ленивая, не смелая, не свободная, не самостоятельная, у меня нет идей, друзей, веры, надежды…
У нас в сердце,
Как в сберкнижке,
Есть море, мама и братишки.
Все остальное ерунда.
Ерунда!!!
Опускается ночь за окном,
Как грязные шторы больниц,
Мне от всех вас уйти бы тайком,
Чтобы знать, что значило жить…
Читаю Достоевского. Понимаю, что нельзя так просто прожить свою жизнь. Нужно посвятить, отдать себя чему-то действительно ценному. Не обязательно в глобальном смысле. Даже если по-настоящему поможешь одному человеку, нуждающемуся в тебе, это уже стоит жизни…
Все думаю о Майтрипале – о моем институтском смуглом южном друге. Он сражался на родине на берегах Индийского океана против угнетения своего народа. Учится сейчас у нас, но если после окончания вернется домой, то его посадят в тюрьму. Он уже сидел там, рассказывал, как ужасно быть политическим заключенным. Один из его вариантов, чтобы остаться в Союзе, – жениться на советской девушке. Может, мне стоит выйти за него замуж и спасти таким образом хорошего человека?..»
На заводе работал все тот же инженер-технолог Драгунов, который еще до того, как Алексей ушел в армию, приметил его интерес к разным материалам. Видя, что Годин не теряет любопытства к производству керамики, принес ему «Справочник для поступающих в высшие учебные заведения».
Алексей удивился:
– Зачем? Я уже один раз пробовал учиться в институте.
Драгунов пожал плечами:
– Я помню, в педагогическом.
– Ну да.
– Но не о педагогике речь. Тебе ведь в цеху нашем интереснее, чем в школьном классе, так?
– Так!
– Уверен: при твоем интересе тебе сначала нужно окончить вот это учебное заведение, а потом уже на таком серьезном производстве, как наше, работать. Открой там, где закладка.
Закладка была на странице ИМИС (Институт материалов и сплавов).
– Почитай условия поступления. Ты же неглупый парень, думаю, можешь поступить.
– Спасибо… – Несколько растерянно ответил Годин.
Да, он однозначно не хотел учиться в педагогическом, но как-то не задумывался над тем, что есть вузы, в которых изучают то, что ему действительно казалось любопытным, – свойства разных материалов: и металлов, и той же керамики. Алексей с увлечением принялся изучать описание специальностей, учебных программ, условия поступления. Учиться там, где изучают керамику, сталь, свинец, – это же должно быть очень здорово.
– То, что надо! Как же я раньше-то…
Наверное, он поспешил забрать документы из педагогического – говорят, что можно было просто перевестись из одного вуза в другой. Но теперь нужно снова сдавать экзамены на общих основаниях. Впрочем, его это не испугало.
После решения поступать в ИМИС сразу стало как-то легче дышать и веселее жить. Годин бодро ходил на завод, после работы спешил домой. Все его школьные учебники сохранились, так что заново увлеченно штудировал химию, физику, математику, английский – готовился к вступительным экзаменам.
Родителям было радостно видеть вдохновленного сына. Они сразу же одобрили то, что тот снова решил учиться в институте. Ничего, что теперь в другом. Даже выгоняли вечерами Лилю из ее комнаты:
– На пару часиков пусти брата. Не нужно ему мешать, пусть готовится.
– Пусть готовится! – Легко соглашалась сделавшая уроки днем сестренка и перетаскивала своих кукол на диван в большой комнате.
Лето стало теплым и приятным. Алексей успел пройтись по всем необходимым предметам, вспомнить все главное, что по ним изучали в школе. На экзаменах чувствовал себя уверенно, хотя и несколько стеснялся находящихся рядом абитуриентов-семнадцатилеток. Разница между ними была всего-то в три года, но они, только что окончившие школу, со своими свежими еще знаниями казались детьми. Одновременно и робкими, и самоуверенными, детьми, не знающими, что где-то существуют «духи», «слоны», «черпаки», «дедушки» – военные люди, абсолютно не ведающие, что такое закон Фарадея или синтез нуклеиновых кислот.
Вот уже и все экзамены позади. У Година уверенные четверки и пятерки. С полученными баллами он обязательно должен быть зачислен.
В назначенный день с утра пораньше отправился в Москву. Хотя и был уверен в себе, но входил в здание института в волнении. В холле на стенде уже были вывешены синие списки поступивших. В алфавитном порядке:
«Агрба,
Архангельская,
Булдаков…»
Алексей быстро добежал взглядом до «Г»:
«Газимов,
Германчук,
Глазова
…
Горкин,
Горяев…»
Какой Горкин, какой Горяев? Они же должны быть после Година.
Алексей снова заскользил взглядом по списку:
«Газимов,
Германчук,
Глазова,
Гликман,
…
Горкин,
Горяев…»
Година не было в списке зачисленных.
– Суконников Арнольд Брониславович! – Кто-то громко прочитал из-за спины. – Зачислен! – Алексея похлопали по плечу. – Зачислен, а как же иначе!
Годин развернулся:
– Поздравляю!
Пухловатый паренек, ростом чуть ниже Алексея, поглаживал себя по круглой, светлой голове с жиденькими волосиками и самодовольно улыбался:
– Ну, и я тебя!
– Не с чем…
– Что, не поступил?
– Нет.
На лице паренька появилось покровительственное сочувствие:
– Бывает, старичок! Не расстраивайся, готовься лучше и на следующий год, может быть, поступишь. Если достоин, конечно, такого института…
Алексей кивнул и на ватных ногах отошел от стенда. Что теперь делать? Возвращаться на завод и поступать на следующий год? А если не поступит и на следующий? Позор: Алексей Годин, один из самых успешных в их школьном классе, ранее уже учившийся в вузе, не смог после армии поступить в институт. Не достоин? Теперь всю жизнь быть ему простым работягой. С его-то способностями, в которых не сомневались ни учителя, ни родители, ни он сам, в которых Алексей теперь серьезно засомневался… Значит, не подходит он для изучения керамики, свинца, стали…
Годин задумался: прихватить с собой синюю папку и сбежать. Куда? В Потаповке делать нечего, и там будет не уютнее, чем дома. Рвануть на Север? Зафраховаться там? Он уже один раз сбежал – в армию. Теперь – в какую-нибудь экспедицию?
«А путь и далек, и долог,
И нельзя повернуть назад…
Держись, геолог, крепись, геолог,
Ты ветра и солнца брат!..»
Куда угодно, только подальше от дома! Но что это даст? После передышки – в тайге ли, в горах – все равно нужно будет что-то решать. Что-то серьезно решать. Решать и делать. Нужно быть, состояться кем-то в жизни. Хорошо бы, в той жизни, которая по тебе.
Алексей вспомнил прапорщика-кузнеца из военной части. Видимо, не так далеко засунул в память тот разговор, во время которого его позвали на сверхсрочную. Может быть, и правда, стать кузнецом своей судьбы. Работа с металлом интересная и, как Годин понял, весьма прилично оплачиваемая. Будет Алексей пользоваться таким же уважением, каким пользовался прапорщик-кузнец и в части, и у гражданского населения на прилегающей к ней территории. Женится на неплохо танцующей, не растратившей себя бухгалтерше в синем мини-платьице.
А еще вспомнил те слова потаповского деда, которые почему-то никак не стирались из памяти с течением времени: «Даже если не ладится, нужно терпеть, учиться, браться снова и снова, только тогда можешь чего-то добиться… Нельзя никакое дело бросать на полдороге, все надо доводить до конца, до ума». Стыдливо опустить глаза – и снова в цех к печи обжига до следующего лета? Рвануть на Север и поступать на следующий год без какой-либо гарантии поступления? Или все-таки метнуться на гарантированное теплое местечко в армейской кузне?
