bannerbannerbanner
Годин

Александр Ермак
Годин

Полная версия

США запускает космический корабль Voyager 2 для исследования дальних планет Солнечной системы…

На Чернобыльской АЭС пущен первый блок…

Советский атомный ледокол „Арктика“ первым из надводных кораблей достиг Северного полюса Земли…

Утвержден новый текст гимна СССР, в частности, слова „И Ленин великий нам путь озарил; Нас вырастил Сталин – на верность народу, На труд и на подвиги нас вдохновил!“ заменены на „И Ленин великий нам путь озарил: На правое дело он поднял народы, На труд и на подвиги нас вдохновил!“…

Совершил испытательный полет первый советский широкофюзеляжный самолет „Ил-86“, принимающий на борт до 350 пассажиров, его дальность полета составляет 5250 километров…

5 ноября 1977 года умер Алексей Стаханов, знаменитый на весь мир шахтер – зачинатель массового движения новаторов производства в Советском Союзе, Герой Социалистического Труда…

Учреждено звание „Народный учитель СССР“…»

Шорох за спиной и такой болезный пинок прямо в копчик:

– Зачитался-таки, интеллигент, твою мать! А кто работать будет?!

Вернулись те же двое. На этот раз – правда, зачитался, проворонил. Молча сносил удары по лицу и телу. Один, второй, третий…

– Улыбается, гад! Он над нами смеется!

А Годин, спокойно пропуская болезненные удары, просто думал о бабушке, о Зине, о Кате, о советском атомном ледоколе «Арктика» и советском же широкофюзеляжном самолете «Ил-86», которыми можно и нужно было гордиться…

– Ничего, он у нас скоро так посмеется, так посмеется!

Осталось три ночи…

«Ко всему!»

На следующий день Годин работал в кузнице, оборудованной в ремонтной части. Прапорщик-кузнец в грубой робе выковывал какую-то деталь то ли для танка, то ли для дачи кого-то из командиров. Алексей подметал окалину, таскал уголь, а то качал меха, засматриваясь на огненную работу. Твердая сталь, раскрасневшись, побелев, становилась мягкой, податливой. Прапорщик бил то большим молотом, то малым, и металл поддавался, принимал форму, которой добивался кузнец. Годин не мог оторвать взгляда от стальной метаморфозы. С таким же восторгом он смотрел в Потаповке на консервную банку, в которой на костре плавился, превращался в жидкость твердый свинец, на кальций, во время школьного факультативного занятия бегавший по воде и превращавшийся в ничто – в дымок.

Перед обедом в кузницу заглянули щербатый и прыщавый, кивнули в сторону Година:

– Работает?

Прапорщик равнодушно пожал плечами:

– Работает.

– Ну-ну, – прыщавый «дедушка» бросил дымящийся «бычок» к ногам Година, посмотрел на него: – Денег достал?

– Нет…

– Смотри, мы тебя предупредили…

Кузнец все так же продолжал заниматься своим делом. Бил молотом по наковальне. Незлобно матерился, когда сталь не хотела гнуться, ложиться по нужному профилю.

В эту ночь увели очередного «духа». У Година оставалось еще два дня. Он хотел спать, но не засыпал. В полусне-полубреде размышлял о том, что можно выковать меч на кузнице и перерубить всех «дедушек» в туалете. Кровью забрызгать стены, залить пол. Чтобы в густой красной луже плавали обрубки щербатого, прыщавого и остальных пятерых «дедов»-садистов.

Днем, однако, мозг начинал работать вполне здраво. Алексей вспоминал синюю папку и, конечно, думал о том, что, может быть, напрасно бросил институт. Перебивался бы себе там с «тройки» на «тройку» и как-нибудь закончил бы. Потом как-нибудь отработал бы в школе три года «молодым специалистом» и как-нибудь жил дальше. Как-нибудь…

Нет, «как-нибудь» прожить жизнь его не устраивало. Но, с другой стороны, «как-нибудь» – это все же не постоянный голод, холод, недосыпание, грязная работа, унижения. «Какая-никакая» – хоть и какая-никакая, но все-таки человеческая жизнь. А человек ли он здесь сейчас? Или действительно всего лишь «дух»? «Дух» – кто-то очень точно дал определение существованию молодого солдата.

Очень хотелось жить нормальной, полноценной жизнью. Годин смотрел на то, что происходит вокруг, и понимал, что бороться нет смысла: «деды» сильнее и, главное, сплоченнее. Физически и морально слабые «духи» объединяться не хотят, терпят и пережидают. Мечтают стать «дедушками», чтобы, в свою очередь, самим бить молодых солдат, отыграться на новых «духах» за свои унижения, недосыпания, недоедания.

Алексей никого не хотел бить и не хотел, чтобы били его. И помочь ему некому. Годин уже знал, что офицеры сделают все, чтобы замолчать, замять любой конфликт, происшествие. Командиры готовы на все, чтобы ничего не просочилось за пределы части. Они тоже, прежде всего, думают о собственной шкуре. За инцидент с подчиненными по головке не погладят: не присвоят очередного звания, переведут не на самую приятную должность.

В части, конечно, была комсомольская организация. Там занимались тем же, чем и в школе и в пединституте: ставили вновь прибывшего комсомольца на учет, брали членские взносы, проводили скучные собрания, планировали, рапортовали, но о реальных делах или проблемах – ни-ни: «неча наводить тень на партийное руководство, под которым все в нашей стране осуществляется наилучшим образом».

Годин вздыхал: может, «закосить»? Придумать болезнь: начать сильно кашлять, или гавкать на всех, или мочиться под себя? И снова вздыхал, тоже уже знал: симуляцию быстро раскроют, а в военном госпитале тоже не сахар – там дедовщина такая же, как в части. Так что в результате будет все то же самое, но вдобавок уважение потеряешь и окружающих, и самого к себе.

Взять и по-настоящему покалечить себя? Положить руку под наковальню в той же кузне? Пальцы засунуть в движущийся механизм танка? Чтобы остаться потом на всю жизнь калекой?

Еще вариант: сбежать из части. Дезертировать. Но куда? На какой солнечный остров в синюю даль? В голове все время навязчиво вертится:

 
«Все очень просто: в сказке – обман.
Солнечный остров скрылся в туман.
Замков воздушных не носит земля.
Кто-то ошибся: ты или я…»
 

На построениях то и дело зачитывают сводки о беглецах из «доблестной советской армии». Всех рано или поздно находят, и кому – два года дисциплинарного батальона, а кому и больше. А в «дисбате», по слухам, порядки еще круче: охранники – просто цепные псы, и отбывающие наказание вообще не знают ни покоя, ни отдыха. Там еще более тяжелая работа, еще более изощренные унижения и вообще практически никакой связи с гражданским миром. А как потом, отсидев в армейской тюрьме, в глаза смотреть отцу, матери, сестренке, друзьям, Кате: «Ты сбежал! А кто же будет страну, нас всех защищать?!» И разве объяснишь, что хочешь защищать Родину, хочешь служить ей, а не ублюдкам.

А от родных из Дальнедорожного приходят такие хорошие письма. Они греют. От них жить хочется. И друзья из Потаповки держатся ведь. Митяй, Андрюха, Николай. В письмах только намекают, что и им не сладко. Но держатся ведь.

Значит, продолжать терпеть? Терпеть еще несколько месяцев, пока не станешь «черпаком»? Но не сорвешься ли? Терпения хватает не всем. Писаря из штаба разносят новости по ротам: «В дисбате рядовой, несмотря на предупредительный выстрел часового, голой грудью бросился на колючую проволоку… В соседней части „дух“ повесился на ремне в сушилке…»

«Вешайтесь, „духи“!..» – Этими словами провожали их из «учебки» и ими же встречали в части. Вот и вешаются «духи».

Годин потер шею. Так просто окончить все мучения. Но вот только прежде придется помучиться мыслью, что оказался слабаком, что принес страшное горе матери, отцу, сестренке, Кате… «В н-ской части молодой солдат застрелил трех старослужащих и сам застрелился…» Этот хоть и слаб оказался, но по крайней мере от трех ублюдков землю очистил. Может все-таки и этих семерых «дедов» на тот свет отправить? Не мечом, конечно, но… Достать в хозчасти крысиного яда? Перерезать спящим глотки? А потом из-за них в «дисбат»?

Два дня до «рандеву».

«Духам» редко удается собраться, остаться всем вместе без «дедов» и «черпаков». Но с утра как раз оказались ненадолго вдесятером в курилке. Рассказывали друг другу, что с ними делали «дедушки» при ночном «знакомстве». Каждый чуть ли не хвастался, что ему было больнее:

– Меня шомполом по заднице так отлупили, что сидеть теперь не могу, сплю на животе. Видите, даже не сажусь, чтобы покурить…

– Меня дужкой от кровати по спине, по почкам… Отбили все, в туалет по нужде больно ходить…

– Молотком по пяткам, я теперь вот на носочках стараюсь…

– Мне об грудь автомат перезаряжали: по ребрам прикладом, пока не получится. Все синее от плеча до плеча, больно…

– А в меня электрические провода от полевого телефона тыкали. Это у них «электрический стул» называется, глаз до сих пор дергается…

Годин подумал, что ему, похоже, «повезло»:

– Меня просто били…

Товарищи рассказывали об избиениях, о пытках, но никто, однако, никакого выхода из этого ужаса не предложил. Все были готовы терпеть и дальше. Чтобы через несколько месяцев таких же молодых солдат так же лупить шомполом по заднице, бить дужкой от кровати по спине, молотком по пяткам, перезаряжать автомат об грудь, тыкать в тело электрическими проводами…

В бредовом сне прошла еще одна ночь, и у Година остался лишь один день на раздумья. И кого винить? Он сам захотел пойти в армию!

 
«Через две, через две зимы,
Через две, через две весны
Отслужу, отслужу, как надо…»
 

«И вернусь»? Теперь он не был так уверен в этих последних словах припева популярной, жизнеутверждающей песенки. Уже в который раз вспомнил разговор с отцом, его слова: «Не хотел учиться в институте, так теперь узнаешь, какова она – солдатская жизнь!..» Узнал, отец, узнал!

А еще Годин-старший сказал: «Помни, что бы ни случилось, это все равно пройдет». Как так пройдет? Само собой? Хорошо, чтобы – «раз и прошло». Не проходит. Значит, все-таки терпеть? Все терпеть? Что бы ни случилось, терпеть? А знаешь ли ты, отец, что может случиться, что могут сделать с твоим сыном? И это стерпеть? Ради чего? Чтобы жить потом, не считая себя мужчиной, человеком?

 

Но и еще отец сказал: «Будь готов ко всему!» А готов ли оказался ко всему? Ко всему! Похоже, что нет…

День, ночь до «рандеву». Мозг Година кипел от напряжения, от поиска мыслей. В их калейдоскопе крутились по кругу: кованый меч, веревочная петля, кровь, колючая проволока, глаза матери…

Нужная мысль должна, обязательно должна была прийти ему в голову. И она явилась. Прямо в конце дневных работ. Просто оказалась в его руках, когда он снова работал на кузне. Усмехнулся и сунул в сапог. «И вернусь?»

На ужине без аппетита проглотил синюю перловку с рыбьим хвостом, залил ее теплой несладкой коричневой жидкостью. По пути в казарму смотрел на часть, на офицеров, на товарищей по несчастью с жалостью. Как бы прощаясь.

После отбоя ждать пришлось недолго. Шаги «гонца» безошибочно дошаркали до его кровати. И вот знакомое:

– Просыпайся, «дух»!

– Я не сплю!

В туалете его ждали все те же семеро. В тех же спортивных штанах, майках и кроссовках. С теми же ухмылками, с сигаретами в зубах:

– Привет тебе, Алексей Годин!

Только сейчас заметил, что у некоторых костяшки пальцев на руках перемотаны бинтом. Догадался: чтобы пальцы не сбить о скулы «духа» и не оставить на себе улик об участии в расправе.

Он стоял перед ними в сапогах, в уже застиранных, когда-то белых кальсонах и рубахе, с опущенными плечами и взглядом, ощупывающим синюю керамическую плитку пола. Снова вспомнил завод, Григорича, инженера-технолога Драгунова… «И вернусь?»

– Годин, че молчишь?!

– А что говорить-то?

– Ну, для начала, может, расскажешь о международном положении, интеллигент, твою мать!

– А может, станцуешь?

Подумал о том, какое счастье, что никому в части не проговорился о том, что ходил в школе в танцевальный кружок. Танцевал бы теперь днем и ночью перед «дедами».

– Не, пусть лучше какую-нибудь сказочку придумает из гражданской жизни!..

– А можешь про баб что-нибудь рассказать! Много баб перетрахал там у себя в институте?

– Худые, наверное? Зато очкастые, как училки. Такие же умелые во всем таком? Как они, а, Годин?

– Без понятия…

– Да ты – никак девственник, Алеша? Со всех сторон!

– Чего молчишь?

– Ну, раз не хочешь «дедушек» хорошим рассказом об их скорой гражданской жизни порадовать, давай к делу!

– К какому?

– Дурачком не прикидывайся!

– Нет, я – не дурак!

– Ну, тогда давай!

– Что давай?

«Деды» переглянулись:

– Похоже, он что-то не понял!

К Алексею придвинулся щербатый:

– Гони деньги!

– Какие деньги?

Щербатый с разворота ударил его в грудь:

– Не вспомнил какие?

Годин потер зашибленное место:

– Так месяц же еще не кончился!

– Умный какой! Правда, не дурак.

Алексей сделал удивленные глаза:

– Сами же сказали: в конце месяца заплатишь…

– Точно, умник! – Получил еще удар. – Сами сказали – сами пересказали! А вдруг ты решил месячишко перекантоваться по легкому и потом ничего не заплатить. Этот номер не пройдет! Аванс давай, гони монету! Подтверди, что правильно понимаешь политику партии и народа. И тогда спокойно живи дальше до конца месяца.

Годин обвел взглядом стоящих напротив «дедов»:

– Думаю, я правильно понимаю политику КПСС и советского народа.

– Ты не думай! Деньги принес?

– Какие деньги?

– Да он над нами издевается. Умник, интеллигент! Начитался, похоже, за последние дни на бумажной работе. А может, институт вспомнил? Научную диску… дискускую решил с нами заварганить. А мы с тобой по-простому поговорим, по-нашему, по-рабоче-крестьянски. Чтобы не издевался, гад, над простым народом!

Щербатый снова замахнулся, но Годин отступил на шаг:

– Нет, что вы? Я не издеваюсь. Я просто констатирую.

Его достал ударом в челюсть тот, что стоял справа и как-то незаметно придвинулся:

– Он конста… Он конста… стактирует, гад!.. Последний раз спрашиваем: деньги принес?

– Нет.

Теперь удар слева:

– Сигареты?

Снова справа:

– Бухло?

Годин вытер кровь с лица:

– Нет у меня денег. Нет сигарет. Нет бухла.

Мотнул головой:

– Нет, и не будет!

Щербатый смотрел на него изумленно:

– Посмотрите, да он смеется над нами! Ржет, сволочь!

– Я не ржу!

К Годину придвинулся еще один из семерки, замахнулся. Алексею уже некуда было отодвигаться – уперся спиной в стену. Он ждал удара, а «дедушка» не торопился, видимо, размышляя, куда бы побольнее ударить.

Тем временем прыщавый поковырял что-то ногтем на лице и поинтересовался:

– А что у тебя есть? Или, может, что будет? Если что стоящее и наверняка, так мы отсрочку дадим.

– Ничего нет! И ничего не будет! Ни-че-го!

– Так не бывает! – Опустил взгляд прыщавый, обшаривая фигуру Година. – Мы же говорили: что-то у тебя всегда есть!

– Ну, да, конечно, – кивнул Годин и положил ладони на бедра, на пояс кальсон, на пуговицы.

– Ну, вот видишь! – Чуть ли не облизнулся прыщавый и обвел взглядом остальных «дедушек». – Что-то для «дедушек» у тебя всегда найдется!

Семерка расслабленно заулыбалась, а Годин обвел их взглядом:

– Денег, сигарет, бухла нет. Но, конечно, что-то для вас всегда найдется. Ну, кто первый?

Глазки у «дедушек» забегали:

– Какой активный! Даже и не подумаешь! Похоже, вечер удался!

Алексей посмотрел на щербатого:

– Может ты? – Перевел взгляд на прыщавого. – Или ты?

Прыщавый опустил руки и принялся расстегивать брючный ремень:

– Могу и я!

Остальные снова переглянулись, согласились:

– А мы подождем пока! Посмотрим!

Руки Година скользнули вниз по кальсонам:

– Подходи! Будешь первым!..

«Может оказаться, что мне интересно. Не знаю. Все же попытаюсь его вести. Наверное, любопытно посмотреть, как проживаешь некоторое время (хорошо бы хорошие вещи произошли). И если случайно, ну совсем случайно тебе придет в голову гениальная мысль, ты ее запишешь, чтобы не потеряло поколение… По крайней мере, попробую. Давай! Нужно собраться… В этой проклятой школе потеряла навык заниматься собой Даже отвыкла в кино одна ходить. Читаю мало, музицирую мало… Не глупая, не бесталанная… По крайней мере, трудолюбивая, черт подери. Нельзя оправдать безделье безцельем. Действие равно противодействию. А бездействие?

Праздновали классом у Марка. Водили хоровод на улице, счастливые и обнадеженные… Ходили с родителями в гости к дяде… Вернулась домой в 13.00, не спавши.

Разбудила сестра, поговорили об одном знакомом… Потом почитала первую подвернувшуюся книжку, нет ничего нового в этом мире…

С Ларой и ее мужем ходили на выставку современных художников – шрифты, виньетки. Красиво, но как-то все унифицированно…

Как праздно проходит мое время. Ненавижу… Никогда не влюбляюсь серьезно, но постоянно приглядываюсь к кому-нибудь… Разговариваем об одноклассниках с моими тупыми одноклассницами. Лучше самой направлять сплетни о себе, а если вообще не сплетничают о тебе – то дело твое плохо.

Уборка, готовка, глупости. Ждем домой гостей. Водила племянника днем в кукольный театр. Он спросил меня, почему мы не можем ходить по небу.

Вечером гости. Рассказывают случаи из профессорской и министерской жизни. Ужас. В этом есть что-то глубоко принципиально гнилое. У них, по крайней мере, есть прошлое. А у нас? Не вижу впереди никакой дороги. Как вырваться из того, что окружает сейчас? Нужно найти что-то, что укрепляло бы меня, что осталось бы со мной.

Помогала готовить материалы папы и его коллеги по профсоюзу… Готовилась к экзаменам.

Ходили на дискотеку в школе. Чего жду, если ничего не хочу? Просто трачу время.

Снова у нас гости. Еще одни дальние родственники… Сбежала от готовки и с подружкой сходили на Тарковского. Нужно найти стихотворение „Только этого мало“ или что-то в этом роде. Вернулась в девять вечера, гости…

Читала… Ходила в гости к подружке… У меня много работы, нужно много читать и учить, и нет времени…

Одна. Мама на работе, папа в командировке. Целый день дома. Мила предложила посмотреть три документальных фильма на работе ее матери, потом поехать за город в рощу на туристическую базу, там остаться ночевать, нелегально. Я отказалась и пока не совершила ничего, убралась дома (мама была очень рада), и это заняло остаток дня.

Опять потратила все утро в разговорах с Ларой и папой: об американском зерне, о базисе надстройки (только надстройка разлагается, а база наша держится), об отсутствии Маркса сейчас, о Польше, о терроризме, о замыкании СЭВ в самой себе, о последних современных романах…

Ходила в магазин, делала оливье. Признаюсь, сама и съела почти весь. Опять поругалась со своими, что не учусь. Честно говоря, и мне стыдно. А при этом тебя пугают, поучают. Убивают всякое желание. Гадко…

А сейчас очень важное время – попаду ли я в эту английский спецшколу.

Попила кофе – и за доклад о товарище Подгорном. Не буду спать всю ночь. Я стойкая, но надоело мне. Что хочу доказать – что могу серьезно заниматься, когда захочу, – это и так знаю. То, что обижена, – да, но они правы. То, что взялась серьезно, – бла-бла-бла… Звонила Мила, рассказала, как ездили в рощу, ходили на дискотеку. Сопровождающие приятели были пьяными и настойчивыми. Никогда не нужно напиваться мне. Приятно, но ужасно.

Действительно не спала всю ночь. Читала Салтыкова-Щедрина и слушала Окуджаву. К семи наши встали. Не знают, что делать, – меня ругать или смеяться. Пошли с Милой в кино.

После случайно встретили Леню и Варю. Варя явно на меня сердита. Черт! Варя ревнует, похоже…

Ну вот и желанная английская спецшкола. Предметы частично на английском же. Понимаю только то, что ничего не понимаю. Похоже, у моих одноклассников, тоже поступивших сюда, такие же проблемы…

Не купили учебник по физике. С октября или ноября нажимаю на общую культуру. Но какая общая культура по физике?

Должна заниматься завтра немного стенографией, дочитать книги по Льву Толстому, сделать уроки по истории, физике, химии и математике. Ужас!

Читала Салтыкова-Щедрина.

Читала Салтыкова-Щедрина. Читала дома с пылесосом. На обед пришли зять с племянником.

Читала рассказы Фолкнера. Наши думали, что учу историю.

Ходили с Милой к однокласснику на торт, который испекла его мама. Она все время смотрит на меня с материнской ревностью и подозрительностью.

Почему все дети любят ходить и бегать по земле на всех четырех?

Меня разбудил племянник, который спал у нас. Чистила от снега машину и балкон. После обеда спала.

Ходили в гости к еще одному однокласснику. До 22 часов. Столько потерянного времени!

Мотаюсь. Учила физику. Заходил П., читали один сценарий…

Учебный день. С утра искупалась, почистила-погладила одежду, что-то вспоминали с папой – все что угодно, только не учеба.

Папа: „Человек, когда стареет, глупеет. Сам это вижу, а вот молодые этого не могут заметить“.

Читала Тургенева. Учила химию. Как всегда, беда приходит не оттуда, откуда ждешь, – английский. Надо перевести:

„День победы национально-демократической революции в Афганистане…

Зигмунд Йен (ГДР) стал первым германским космонавтом на борту корабля „Союз-31“…

В Советском Союзе проведено успешное испытание нейтронной бомбы…

Дал ток первый гидроагрегат Саяно-Шушенской ГЭС на реке Енисей…

Галина Вишневская и Мстислав Ростропович лишены советского гражданства…

Государственный переворот в Афганистане…

Спустя десять лет группа Bee Gees вновь оказалась на верхней ступеньке американского хит-парада с песней Night Fever…

На вооружение ВВС США принят истребитель F-16…

Всемирная организация здравоохранения объявляет о том, что вирус оспы уничтожен в природе…

Члены шведской группы ABBA Бьёрн Ульвеус и Агнета Фальтсог расходятся после семи лет супружеской жизни…“

А еще попросили помочь выпустить классную стенгазету. Кто-то хочет написать в ней о ХХ съезде партии и осуждении И. В. Сталина (ему скоро, как и Ленину, 100 лет). Но кто-то говорит, что про него писать страшно и политически неверно, кто-то – что Сталин – не актуален. Прямо каламбур какой-то…

Мама сегодня была на конференции. Ее снова избрали секретарем районной партийной организации.

Учу английский, читая Бернарда Шоу. Очень он мне нравится, но только не нравятся ужасно диалоги. Очень театральны. Учительница говорила на занятиях про него: „Жил почти целый век“. Леня заметил: „Ну и что, все равно умер!“

 

С Николаевым обменялись многозначительными улыбками. Явно ему симпатична.

Читала Чернышевского.

Преподавательница по литературе очень довольна моим сочинением. В спецшколе это моя первая пятерка по литературе.

Получила пятерку и по физике!

На родительском собрании физичка сказала, что я очень талантливый ребенок. (У меня еще был реферат по астрономии. Надо найти его. Правда, очень хорош.)

Сегодня на практике, что неприятнее школы. С утра занималась стенографией.

Папа признался, что читал мой дневник. Не гадко ли? Значит, возможно, что читал и еще кто-то. Это меня ограничивает.

Поругались вчера с Марком.

Практику сдала неожиданно легко. Хорошо переводила. С машинописью было тоже очень хорошо.

Пришла домой очень уставшей. Спала один час.

Вечером ходила на факультатив по истории. Его ведет один тип Сидоров, ему за семьдесят. Как он сказал, мы не намного младше его. Давал фактический материал.

Не могу понять, почему занятия по истории меня облегчают и ободряют. А эти – Сидорова – прямо-таки удовольствие.

Занималась математикой и химией. Поругались немного с папой из-за пустяка…

Мила позвала на день рождения к своей бывшей однокласснице, но я решила, что у меня много работы, и отказалась, а потеряла время у телевизора – мелодии 80-х. Тяжело мне из-за П.

Лень, лень, лень! Целую неделю ничего не писала в дневник. Почти и не училась эти дни, все думала о своем дне рождения.

На математике был инцидент. Решали классом задачу. Было озарение, а когда вызвали к доске – слова не могла сказать. Ни звука. Нервы. Реву из-за глупостей.

Today I invited him to the birthday party. He refused in an insultive way as if saying I don’t care for you. Это ужасно меня расстроило. Просто не верила, что это возможно. Я потерянный поросенок. Никогда не могу понять, что истинное, а что надуманное.

Взяла гитару у Милы. Может, зять поиграет. Просто так. Для настроения. Because I’m in love? Because I’m unhappy?

Вчера была на дне рождения у сына сестры. Было столько детей и взрослых! Тортик, который Лара купила сыну, был просто прелесть!

Сегодня празднуем мой день рождения. Сумасшедшая уборка. После обеда пришла Мила и приготовили еду. Она сказала, что несколько человек были обижены тем, как я их пригласила. Черт с ними!

Папа позже определил: по философским взглядам я неогегелианец, а по отношениям с людьми – ницшеанец. ОК.

Принесли Hitachi. Здорово повеселились! Я, по крайней мере, просто цвела и пахла. Ничем не интересовалась. До 22.30 танцевали. После позвонили соседи, сказали, что поднимаем много шума. Тогда Кир из параллельного класса заиграл на гитаре, и пели дворовые и блатные песни до 24 часов. Папа здорово разволновался, но сохранил присутствие духа. Было всего больше 20 человек. Это был мой лучший день рождения! Столько комплиментов! А ведь заслуживаю их!

Немного прибралась. Делала вид, что занимаюсь. Температура 37,5 – и меня отпустили из школы на два дня. Наш класс дежурный. Саша извинился, что не был, – у него были гости, а не обиделся.

Пришла домой. Ждала сестру после обеда. Лара пришла в 18.00, а я уже ушла на факультатив. Обе сердиты…

Ничего не делаю, в школу идти не нужно. Обсуждаем день рождения с сестрой.

Вечером зашли ребята забрать кассеты с музыкой, которые приносили. Их назавтра тоже всех отпустили из-за эпидемии гриппа.

Я как примерный ребенок целый день провела дома, а вечером пошла на факультатив по истории. Встретила учительницу и думала, как оправдаться, что не хожу в школу, а прогуливаюсь по улице. Она прошла, меня не узнав. Чуть не упала от удивления и облегчения (ребята жаловались, что она их видела с сигаретами и им снизили оценку по поведению).

„С днем рождения, Верочка!“ Мама звонила из Венгрии, из командировки. Сестра мне гадала на картах. Нагадала конец всем моим неприятностям. Пришла Мила с подарками. Записная книжка (первое средство против склероза), „Солярис“ (для ускорения схождения с ума), суп из спаржи (огромная забота о моем желудке) и тигровая мазь (против любовной головной боли, использовать только в самом крайнем случае – запах исправляет муку). Слушали Animals – Pink Floyd. Я себя чувствую тупо, держусь тупо, думаю тупо…

Зашел расстроенный Марк – его только что срезали на водительском экзамене. И там порочный круг. Инструктор готовит плохо, гаишник придирается, чтобы еще давать денег инструктору за дополнительные часы.

Подарил мне какое-то идиотское украшение. Посмотрел на карты. Плохо. Договорились, что никому не скажем, что он провалился. Ушел…

Слушаю Animals, Styx – My boat on the river, etc. Раскидываю карты…

Пришел папа. Только сейчас понял, что у меня день рождения. Поздравил.

Сводила сестру и зятя в кафе. Потом зашли на художественную выставку. Взяли такси и поехали в гости к знакомым зятя, а их не оказалось дома.

Очень хочется сходить на хороший концерт.

Вернулись домой пешком по снегу. Очень красиво. Прошла мимо старой школы. Столько хороших воспоминаний… Как здесь весной цвели деревья… В пятом классе Кирюша меня провожал, а Надька за нами следила, дети во дворе над Кирюшей смеялись…

Весь вечер мучило желание, чтобы родители не ругались, чтобы выслушали меня, и вообще, только положительные эмоции!

Пьем виски и едим старые бутерброды. Протекла крыша: и на кухне, и в папиной комнате появилась наледь…

Лара с зятем ушли. Папа раскинул мне карты. Проклятые крести. Судьба…

Читаю „Солярис“. Думаю об астральном. Не думать!

Старею. Путаюсь. Хочу что-то делать, что угодно, но настоящее…

Встретились с Ларой, пошли в магазин, она мне что-то хочет купить по случаю дня рождения. Купили…

Ходили с Милой в кино… Потом пошли получать какие-то нужные характеристики в школе. Нашим ребятам уменьшили оценку за поведение. Кому-то за курение (причем завуч перед этим звонила им, чтобы они сказали, что они не хотели курить, но их заставили другие, но ребята, конечно, так не сказали), у Буси нашли на турбазе в койке бутылку рома…

Лютую дома. В моей комнате абсолютный бардак. Расчищала квартиру ко дню рождения, и все вещи оказались у меня.

Вечером иду на факультатив.

Спрашивали меня по физике. Поняла, что не подготовилась сразу к двум урокам. Нажимаю на общую культуру. Самочувствие! Вопреки всему в хорошем настроении…

Перечитываю Тургенева. С большим удовольствием…

Извиняюсь за химию. Но по этим курсам не могу учиться. Досадно, не дается мне. Что делать?

Опаздываю в школу. Точно передо мной два одноклассника закрыли двери. Хорошо, что прихватила мандаринку. Подкупила одноклассника и так спасла десять человек. А завтра я дежурю. Блаженство. Relax.

Дежурная. Болтаю с „коллегой по счастью“. Двое ребят дежурят на дверях и уже похожи на сосульки. Скучно мне, и я скучная.

Прохожу по классам, записываю отсутствующих. Математик представил меня каким-то подготовишкам: „Очень хорошая математичка“. Смех в классе, от удовольствия покраснела как свекла. На таком дежурстве, по крайней мере, познакомишься со множеством людей. На прошлом дежурстве один ученик попросил меня дать ему рекомендацию в комсомол.

Опять дежурю. Удачно, пропущу две контрольные – по физике и химии. Уже десятки людей в школе говорят со мной как со старым знакомым. Все-таки человеческий контакт значит много. Посмотрела дневник успеваемости. Средний бал – 4,7. Хороший ребенок!

Пригласили на вечеринку новые школьные знакомые. Но подумала и отказалась. Я их совсем еще не знаю…

Скатываюсь… На следующей неделе контрольная по алгебре, а у меня с задачами полная ж. Позвонила нескольким одноклассникам, чтобы порешать задачи вместе. Они или не решают, или находят какой-то благовидный повод, чтобы отказать. Марк мне прямо сказал, что так много времени тратится напрасно, но если будут с чем-то проблемы, то могу ему позвонить, и он поможет по телефону. Когда ожидал, что мы будем встречаться, то был очень внимательным, а сейчас… пошли они все к черту! Как будто не слышу по телефону, как грызут и пережевывают очередные страницы из задачника.

Ходила к сестре, и там меня ждал обещанный шоколадный торт. Съела торт и вернулась домой.

Совсем скатываюсь… Охватывают меня и паника, и отвращение, и бессилие. Хочу, чтобы быстрее пришло завтра – и я уже в школе, там я как-то рассеиваюсь.

Учу физику – атомную физику, релятивистскую квантовую механику. Время от времени впадаю в сумасшедший восторг: сначала половину страницы тебя убеждают в одном, а потом очередное предложение: „На самом деле все обстоит иначе…“ И начинают убеждать в обратном. Ощущаешь себя электроном и чувствуешь свои волновые свойства. Или, как сказал один пятилетний пацан: „Устал, как лампочка на 120 вольт, которую включили в сеть на 220 без трансформатора“.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38 
Рейтинг@Mail.ru