Александр Елизарэ
Рядовой для Афганистана

Полная версия

Александр Елизарэ

Рядовой для Афганистана

казарма русских парашютистов

Рядовым солдатам, сержантам, прапорщикам и офицерам Сороковой Армии посвящаю этот роман. Действия в романе основаны на реальных событиях. Некоторые имена героев изменены.

Время, проведенное на войне – когда от Бога или удачи зависит каждый твой шаг. Время духовного взросления и осмысления бытия. Время, выбрало тебя, чтобы решить, что делать с тобой дальше – оставить жить, как лучшего представителя человечества или уничтожить, как ненужный для вселенной элемент. На войне случается наоборот, лучшие – приносятся в жертву провидению.

Пролог

Лето 1979 года. СССР. Ночной сон, предчувствие

Кругом пыль; серая и взвешенная, словно цемент или пепел. На вкус – морская глина, испеченная на солнце.

Машина резко дернулась и замерла. Звенящая тишина лопнула в один миг, где-то впереди раздался страшный взрыв, стреляли сверху, значит по нашей колонне. Ушные перепонки раскалились от автоматной стрельбы и грохота танковых пулеметов. Я оглянулся и увидел молодых солдат, вопросительно уставившихся на меня. Вдруг снаружи раздался отборный мат, перемешанный с четкими приказаниями нашего командира.

– Что притихли, гаврики? Обделались со страху? Быстро из машины, гвардейцы! Занять оборону! Пулей! Впереди обстрел! С высот лупят «духи»¹ прицельно! Сержант, командуй живее!

Потом на секунду все пропало.

– Ча сидим, бойцы? – закричал я на солдат. – Бегом выпрыгнули из машины! Справа, слева по одному, и сразу расползлись, десантура! Фергану² забыли, «слоны»³? Вперед!

– Ура! – грохнули десантники и резко, один за другим, покинули грузовик по разным бортам.

Через несколько секунд старая машина вдруг заурчала и как-то безвольно, словно мертвая, поехала вперед. Мои последние слова потонули в дьявольском грохоте, словно сама Земля наткнулась на непреодолимое препятствие во вселенной, и произошло то, что уже нельзя поправить, даже Богу. Раздался оглушительный разрыв. Все разлетелось на мелкие и неправильные частички. Странно, совсем нет боли, значит, меня уже нет, как жаль. Я хочу плакать, но не могу. В моих глазах потемнело, словно навсегда пропало солнце. Черная дыра проглотила меня, и я подчинился её мантии. Тело поднялось и полетело высоко в небо. Я увидел наш грузовик, падающий с горного серпантина вниз и, догорающий в тяжелых муках на дне ущелья. Зеленые ветви низкого кустарника нежно обволокли черные остовы бортов, огонь медленно затухал и убаюкивал остатки черной стали и жженой резины. Раздался еще один слабый хлопок, взорвался воздух в последнем уцелевшем колесе, машина умерла и обездвижилась. Тишина и крик орла в синей вышине завершили страшную картину перехода в другое состояние.

Все пройдет, а что пройдет то будет мило. «Мир его праху. И вечный по-ко-й!» – кто же это поет, как в храме? Вдруг я остановился над каким-то облачком, а потом резко полетел вниз будто камень. Принял твердость земли, больно ударился спиной и затылком. Это хорошо, раз мне снова больно. Млечный путь остановился, раздумывая, а что же дальше. Завелся и пошел, буравя тысячи световых лет в бесконечной вселенной…

Сердце мое вновь забилось, видимо несколько минут я просто не слышал его стука. Теперь же оно стучало громко и тяжело, предупреждая меня о новой опасности и не позволяя спать. Очнулся я посреди дороги и незнакомых гор. Болит голова, перед глазами черно-белая картинка: белые горы, словно сахарные, в серой вышине кружит орел. В нескольких метрах догорает еще одна машина, правильнее сказать, догорают ее останки. На камнях валяется помятая темно-зеленая дверь от КамАЗа с огромной красной звездой. Я вновь вижу цвета, пока блеклые. Рядом на песке валяются обугленные солдатские ботинки, каски, руки, ноги, головы. Бурая кровь… Проснуться! Немедленно. «Давай, сержант, просыпайся! Где автомат, гранаты, нож! Где мой штык-нож?»

Я с трудом подобрал под себя колени, встал и поплелся вперед, не зная куда; шатаясь и покачиваясь, словно из тела моего каким-то невероятным способом вытянули позвоночник. Состояние моего потускневшего сознания и выкрученного тела сравнимо с карасем, выпрыгнувшим с раскаленной сковороды. Обратно в речку – поздно, шкура уже поджарилась, обратно на сковородку? Надо просто бежать, сдохнуть в тишине под синим небом. Вот только на месте ли внутренности и голова, неизвестно? Ведь курица сначала тоже бежит недалеко. Без башки далеко не убежишь. Воды, страшно хочется пить, голова и рот на месте. Картинка постепенно становится яркой и цветной. Руки на месте, ноги идут. Живот цел, где кишки? Ха, кажись на месте. Точно… сплю! Впереди, на пути какие-то люди в забинтованных головах… или чалмах… Кто же это, не помню! Ни хрена не помню! Джины, что ли? Разбойники из сказки Али-Баба.… А я что здесь делаю? Какого рожна я очутился в этой сказке? Кто я? Нужно вспомнить, кто я и какую роль играю на этой пыльной дороге.

Впрочем, пейзажик на горизонте, что надо: горные вершины спят под серебристым снегом. Может эти «Хоттабычи» помогут мне все вспомнить и дадут напиться? Но почему? Зачем они смеются надо мной? Я остановился, протянул руку вперед, и попросил у них пить, они опять смеются. Зло ржут беззубыми засохшими ртами. Может это мертвецы или зомби?

Один невысокий бородач вытащил из-за пояса саблю, опустил вниз свой взгляд и направился ко мне. Я интуитивно попятился назад и упал на локти и спину. Под ладонью нащупал камень и вцепился в него. Быстро встал, принял стойку для драки. Басмач поднял лицо и вперился в мои глаза. Взгляд бородача не сулит ничего доброго. Толпа яростно закричала: «Ал-ла, ак-ба…» Не понимаю, но точно не «Шайбу-шайбу!» Человек с саблей совсем близко, он машет ею! Он хочет меня зарубить, за что? Где бы взять камень? Их здесь навалом, но я не смогу подобрать его. В моей ладони оказалась противопехотная граната «лимонка»⁴. В голове шум, кровь из носа, ха, мелочи, ведь этот абориген может отрубить мне голову! Он кричит на меня и требует, чтобы я встал на колени, а руки положил на землю! Бежать прочь от него! Бежать!

Я развернулся и бросился бежать. Ватные ноги не слушаются. «Соберись, сержант, если хочешь выжить. Карлик спешит за тобой».

Странно, мне бежится легко, я мчусь. Преследователь не отстает. Сволочь, скороход! Маленький Мук! Кто он, что от меня ему нужно? Когда кончится этот фарс, появившийся неоткуда? «Хватит бежать, парень!» Я резко остановился и уставился в бородача. Сабли в его руках нет, видно потерял.

Злой взгляд приблизился ко мне, а сухой рот с желтыми, как песок зубами произнес: «Сэй-час ты умрешь, нэвэрный! Нэ бойся, солдат, я зарэжу тебя очень быстро, ты не будешь страдать. Ведь ты дэсант, смэлый шурави⁵». Он достал из-за пояса кривой, ярко отточенный нож и взмахнул им. Я отшатнулся в сторону и вновь побежал. Резкая боль настигла через несколько мгновений и пронзила позвоночник, проникая сзади между лопаток. Я упал, захлебываясь чем-то теплым и тяжелым. «Моя кровь! Не сон? Зря я побежал, зря повернулся к врагу спиной! Зря струсил! Пусть подойдет поближе, я вырву зубами его кадык! Нет, не вижу, ничего. Кольцо «лимонки» на моем пальце, так нужно, рванул кольцо! Прощай, мама, папка…»

«Что с тобой, мой мальчик, что случилось? Ты кричал во сне! Ты весь горишь! Господи, что же это, снова кровь носом… Нужно вызвать врача…»

Глава I. Прибытие в «А»

Прибыли мы в Афганистан 26-го Апреля 1985 года прямиком на Кабульский аэродром. На самом деле это был международный аэропорт, но под конец 1979 года, когда «наши» зашли в Афган, он стал настоящим военным аэродромом для Советских военных всех мастей и родов войск. Контролировала аэропорт, как и всю столицу, 103-я гвардейская Витебская воздушно-десантная дивизия, ставшая теперь по солдатской молве просто – «Кабульской-десантурской».

Причалили мы на гражданском «корабле» Ту–154, поэтому в салоне у нас было все: две шикарные стюардессы, почему-то напоминающие луговых ласточек, минеральная вода, по стаканчику, и даже итальянская эстрада.

За минут – пятнадцать до посадки одна из стюардесс сладким голосом объявила.

– Дорогие мальчики. После приземления и остановки лайнера просим вас выходить из самолета организованно и главное быстро. Возможен обстрел аэропорта. Мы идем на снижение и готовимся к посадке в аэропорту города Кабул, столице Демократической Республики Афганистан. Судя по вашей форме, я вижу, что вы все десантники, поэтому, от всего нашего экипажа желаем вам одного – побыстрее отслужить и живыми вернуться домой.

На последнем слове она резко отвернулась к окошку и незаметно скинула слезу с длинных черных ресниц. Заметили это немногие, но те, кто слушал девушку и смотрел ей в рот, прямо с места закричали ободряющие фразы, мол, не бойся, красавица, все вернемся, мы же десантники, а не «соляра»⁶.

Но один старый прапорщик, сидевший в хвосте салона, пробурчал себе под нос.

– Только раньше и быстрее не надо, отсюда раньше только в оцинкованном ящике можно, на хрен такое нужно.

Наш серебристый самолет мягко приземлился и стал выруливать и разворачиваться.

Когда стюардессочка проходила мимо меня в своей коротенькой юбочке, сверкая красивыми и ухоженными ножками в итальянских чулках, я не удержался и спросил.

– А что так долго не выходим, все рулим по кругу? А, красавица?

– Сейчас развернемся, вас высадим, заберем пассажиров и сразу обратно, – с улыбкой ответила «ласточка».

– Ага! А кто новые пассажиры? – поинтересовался я.

– Наверное, те, кто уже отслужили, вернее отвоевали…

– А, ну да! Вояки! Тут что война? Когда подлетали, мы что-то не заметили! – с улыбкой спросил я. – Да здесь просто курорт! Теплынь!

– Тебе виднее, солдатик, – попыталась улыбнуться стюардесса.

– Слушайте, девушка, вы такая хорошая! Как Родина! Сейчас поднимитесь в небо и исчезните в облаках, а можно я вас поцелую? Когда еще придется? – смело спросил я. – Пожалуйста, в щечку! Обещаю, никто не узнает! Раз уж мы на войну прилетели…

Она ничего не ответила, а скорее всего, решила немного подумать и остановилась во времени и пространстве. Я не мог долго размышлять, самолет как вкопанный остановился и заглушил турбины. Я смотрел в ее глаза, и вечность засмеялась над нами, нет, скорее мы купались в вечности, пока не раздался рык одного майора, летевшего с нами.

– Десантура, вперед, я первый, остальные за мной! Не зевать, воробушки.

Я жадно вцепился своим пересохшим ртом в шелковую шею красавицы, которая была старше меня лет на десять. Потом вскользь, в ее влажные губы, пока живой поток таких же, как я пацанов, не увлек меня к двери, ведущей к жаркой и неизведанной земле.

Парни весело сбегают по трапу, вниз. Солнце! Какое огромное, мощное солнце! Жара! Вдалеке на горизонте и по кругу – горы: каменные, черно-серебристые, как будто железные.

Внизу, на бетонной взлетке, у нашего трапа, стоят старшие офицеры в званиях не меньше подполковника. Все в солнцезащитных очках. Впереди полковник, рослый улыбающийся детина в ярко раскрашенном камуфляже. Каждому из нас, молодых солдат, он жмет руку. Дошла и моя очередь, полковник жестко сжал мою ладонь в своей загорелой и обветренной лапе так, что костяшки моей почти детской кисти, еще не отвыкшей от мокрого и холодного ветра гайжюнайских дюн, слегка затрещали.

Я собрал все мыслимые силы и пожал его лапу в ответ, полковник улыбнулся и похлопал меня по плечу. Он был похож на агента «007» из одноименного фильма.

– Поздравляю, рядовой, с прибытием в Витебскую гвардейскую 103-ю воздушно-десантную дивизию, а теперь – Кабульскую.

– Спасибо, товарищ гвардии полковник! Я тоже рад, – я изобразил улыбку, от которой рядом стоящие офицеры дружно рассмеялись.

Мы вытянулись в колонну по одному и шагаем по горячему бетону. Навстречу нам идут поджарые дембеля⁷. Загорелые, бронзовые лица, голубые береты набекрень, на мундирах яркие знаки, знакомые каждому из нас. Кто-то из них прихрамывает, с трудом ступает с палочкой. Один худой солдат – с костылем, он портит весь вид красивой колонны, но держится этот рядовой молодцом. На его парадном кителе сверкают два ордена Красной Звезды.

Яркие тельняшки, аксельбанты из парашютных строп, на петлицах крупные золотые парашютики в обрамлении самолетов. В руках у дембелей дипломаты с яркими наклейками «Монтана», «Лэвис» и еще с разными неизвестными мне надписями. Форма выглажена, включая сапоги, на подошву которых пришпилен еще и дополнительный каблук. Дембеля жмут руку каждому из нас, некоторые обнимают случайных земляков и быстро, почти бегом поднимаются по трапу в самолет.

– Эй, братва! Удачи вам, пацаны, главное запомните с первого дня! Не трусить, не спать, стрелять метко и держаться всегда вместе! Это самое главное – быть вместе! – закричал один усатый дембель с медалью на груди. Ну, все, прощай, душманская страна, не поминайте лихом, братцы!

– Счастливо долететь! Мягкой посадки в Ташкенте! – восторженно прокричали мы им в ответ.

Один орденоносец вдруг не выдержал, сорвался и закричал обращаясь куда-то к горам.

– Проклятый Афган! Не хочу в Союз, не трогайте меня, где рота? Где наша рота! На боевых? – задрожал и надрывно заплакал он, словно болезненный и нервный старик. – Я остаюсь воевать! За всех наших рассчитаюсь! До последнего духа!

– Куда тебе, «старый», отвоевался уже, без пятки решил повоевать, – попытался успокоить орденоносца один из сержантов, – пойдем, не баламуть молодых, пойдем…

– Не пойду, помоги спуститься вниз, плевать, не полечу!

– Не ори, старшина, «шакалы»⁸ с рейса снимут всех! А тебя мать с отцом ждут, не забыл, герой? Плюнь, война уже не для тебя! Вот этим салагам оставь «духов», смотри, какая смена прилетела, – друзья обняли его и силком увели во чрево самолета.

Дембеля один за другим пропадают в двери «тушки», еще два-три мгновения, самолет закрывает двери и выруливает на взлетку, гудя всеми своими титановыми жилами и мускулами, чтобы быстрее покинуть высокогорный аэропорт. Минута, и он уходит круто вверх в чистое небо. Путь его лежит на север. Мы провожаем его взглядом, желая легкого пути и мягкой посадки в Союзе. Вслед за лайнером в небо поднимается пара штурмовых вертолетов, в марках мы пока не очень разбираемся. Они барражируют под его брюхом как две стрекозы под жаворонком. Зачем? Тоже провожают, наверное, или охраняют?

Секретно. Строго для служебного пользования.

Старшему офицерскому составу в «А». Главная военная прокуратура, Москва.

По рекомендации главного политического управления МО СССР. В политуправление 40-Армии, ТуркВО⁹.

Учитывая сложную военную обстановку в ДРА¹⁰ напоминаем, что при рассмотрении дел, связанных с нарушением воинской дисциплины среди старшин и сержантов срочной службы, награжденных боевыми медалями и орденами за проявленное мужество и героизм и получивших при этом, ранения, контузии и увечья, необходимо учитывать следующее. Командирам подразделений частей приказано ограничиваться снятием воинских званий с данных старшин и сержант, разжалованным в рядовые, получившим ранения, контузии и увечья, рекомендуем сохранять боевые награды, с целью не допустить массового недовольства и общего падения дисциплины в подразделениях ограниченного контингента Советских войск. Особенно в батальонах, участвующих в боевых действиях и имеющих потери личного состава ранеными и убитыми из числа военнослужащих срочной службы.

Обеспечить своевременную отправку уволенных военнослужащих к местам их постоянного проживания, исключить случаи негативного влияния передачи боевого опыта молодому пополнению. Так как это может негативно сказаться на морально-боевом духе всей 40-й Армии.

Мой взводный здесь, где-то рядом, мы строимся в колонну по три и шагаем мимо БТР¹¹, охраняющих выезд с аэродрома. Сверху на броне сидят солдаты в касках и бронежилетах со снайперскими винтовками и автоматами, по уши в серой пелене. Под нашими ногами появилась взвешенная летучая пыль, похожая на цемент, звучит команда: «Вольно, не в ногу марш, не пылить бойцы и ступать мягче!»

Скоро появился КПП – бетонный мешок, обложенный камнями и мешками с песком. Рядом стоит танк устаревшей марки и, кажется, не на ходу, с другой стороны – БМД¹² в боевом состоянии с нарисованными белыми парашютами на глянцевых зеленых боках. Солдат, в полном «афганском прикиде», в пыли и безмолвии, в серой маске на лице, поднял шлагбаум для нашей колонны. Мы оказались на территории десантной дивизии, ставшей для многих из нас родным домом на всю оставшуюся здесь жизнь.

– Пожрать бы, да и пить охота, – заворчал здоровый малый, идущий рядом со мной. – Прилетели на войнушку. Ни пожрать толком, ни поссать.

Кто-то из ребят одобрительно нукает в ответ, кто-то из прапорщиков строго и не по уставу отвечает: «Свиньи жрут, а солдаты принимают пищу, сынки! Отставить базар в строю! А то смирно побежим!»

Сзади нашего строя пристроились местные босоногие мальчишки, лет семи. Их человек пять. Двое их них догнали строй солдат и стали просить какой-то бакшиш¹³.

– Эй, сольдат, русс, давай бакшиш! Давай, давай!

– Ну-ка, душманята! Брысь, буру бача!¹⁴ – вдруг громко крикнул на пацанов солдат, стоявший в пыли. – Ёк бакшиш! Давай, давай отсюда, стрелять буду! Буру я сказал!

– Хей, дурак, ишак сольдат! Завтра приду, тебя ночью резать буду! – старший малец провел ладонью по своему горлу, изображая полное недовольство часовым.

Посмеявшись над русским солдатом и кинув в него несколько комьев сухой грязи, дети убежали, будто их и не было. Часовой опустил стрелу вниз и уставился в нас своим безмолвным и равнодушным взглядом. Этот взгляд будет трудно забыть, этот взгляд солдата на войне…

Основной строй идет молча, с любопытством рассматривая невиданные картинки нового мира. Мне кажется, что мы – рота межгалактического звездного десанта, высаженного на ранее необитаемую планету, где нас ждут необыкновенные и захватывающие приключения. Может, в здешних лесах обитают чудесные звери и птицы, высоченные деревья скрывают под кронами девственного леса чистые и бурлящие реки, которые кишат невиданными рыбами? Да! Видимо нам повезло, ребятам, оставшимся служить в Союзе, такое и не снилось. Что они там видят в холодных городках Прибалтики, Пскова, Витебска, Тулы? Заснеженный плац, зимние стрельбы по десять патронов на брата. А мы здесь, практически на другой планете – в Афгане…

На этом месте я погрузился в воспоминания полугодичной давности, когда прощался с мамой и отцом около нашего старенького железнодорожного райвоенкомата на улице Патриса Лумумбы у дома под номером «2» и обещал им не попасть в Афганистан. Обещал, но слово не сдержал. Конечно, перед родителями я сподличал, ведь мог, мог и не лететь сюда. А может быть, мне это только кажется, что я мог не попасть в эту минуту на эту пыльную дорогу? Может, давно было все решено за меня, и напрасно предаваться иллюзиям, что ты сам что-то решаешь. Что произошло, то уже не в чьих силах изменить. Я вошел в лабиринт, выход из которого только один. Вернее, дорога одна – прямо, никуда не сворачивая. А итог – сама неизвестность, которая пугает и манит одновременно с необыкновенной силой узнать, что там впереди. Сколько лет я ждал этого, сколько предчувствовал, убегал и снова возвращался на эту узкую тропу. Бабушка всегда говорила, мол, убежать можно хоть от кого, но только от своей судьбы не сбежишь. Это верно, конечно, но добрая ли она, моя судьба…

Полгода назад. Свердловск, ноябрь 1984

Военком, цветущий полковник с улыбкой инквизитора и лысиной Сократа вышел на крыльцо своего комиссариата и толкнул речь, призванную успокоить рыдающих матерей новобранцев.

– Уважаемые родители, сегодня вы провожаете своих сыновей выполнять почетную обязанность любого гражданина СССР – учиться защищать свою Родину, свое Социалистическое Отечество! Я вижу перед собой уже не мальчиков и не юношей, а мужчин. Давайте не станем в этот торжественный день омрачать начало их службы вашими слезами. Им это ни к чему. Два года пролетят быстро, поверьте мне, отцу молодого офицера и бывшего солдата! Вам спасибо за ваших сыновей!

– Полковник, ты лучше скажи, где хлопцы служить будут? – выкрикнул чей-то отец из родительской толпы. – Ну, хоть соври что ли?

– Врать не умею! Не люблю! Знаю, что ребята отправятся служить в основном в Московский и Сибирский военные округа…

– Афганистан им не светит, может, знаете?

– Нет, конечно! – уверенно ответил полковник. Если вы имеете в виду ребят, годных без ограничения здоровья, значит в ВДВ. После учебного подразделения они будут направлены в Группу Советских Войск в Германии. Во всяком случае, я не знаю, кто из наших призывников направляется в ДРА. Все будет решать командование учебки – через полгода.

Родители, опустив головы, стали расходиться. Кто-то принялся играть на гармони, пытаясь превозмочь холодный ветер.

Комиссар поднялся к себе в кабинет и закрылся на ключ. Он набрал по телефону три цифры и негромко доложил.

– Товарищ генерал-майор, команда «ВДВ–А» за номером «300» отправлена в количестве 87 человек. Сегодня 10 ноября 1984 года.

– Молодец. Ну что, эта команда тоже вся в ДРА? План выполнили, кажись?

– Выполнили, но эта команда – смешанная, направляется в десантную учебную дивизию в Литву в местечко Гайжюнай. А «афганцы» ушли еще первого ноября в Чирчик¹⁵ и Фергану.

– Добро, и не надо ни с кем на эту тему, как ты понимаешь, информация строго служебная, можно сказать секретная. Будь здоров, – сухо закончил генерал.

Офицер первым положил трубку, закурил «беломорину» и настежь распахнул окно. В комнату ворвался морозный уральский ветер, густо перемешанный с рыжей копотью от мартеновских печей Верх-Исетского металлургического завода. Мужчина нервно закашлялся, задавил чинарик в чугунной пепельнице и закрыл окно. Сел за письменный стол, обхватил свою голову руками, пытаясь делать массаж: «Все, надо уходить из армии, не могу больше. Затеяли войну, неужели нельзя было обойтись советниками и поставками оружия. Я же был советником в Египте, тоже ставился вопрос об увеличении контингента, но ведь воздержались. И правильно сделали. Устал я принимать зареванных матерей, помогать хоронить им своих солдат. Одна болтовня, интернациональный долг, слава героям. Никому этот герой не нужен кроме матери и отца. Вроде слух прошел, что будут выводить войска… Ни хрена, пока раскачаются… еще сколько сотен цинков придет. Эх, мать твою, а если я сейчас уйду, то моего сына летеху точно загребут в Афган, и некому прикрыть будет. А он, наивный дурак, рвется туда, но я не могу, не могу себе этого позволить! Единственный сын! Сволочи, безумцы, гады! Заварили мясную кашу, маразматики…»

Полковник не смог прикрыть своего сына, через два месяца он получил от него письмо со штампом «полевая почта». Он нервно разорвал конверт, развернул мятый листок и прочитал: «Папа, я горд и счастлив! Я Советский офицер и командир экипажа боевого вертолета. Я интернационалист! Помнишь, как мы пели с тобой когда-то давно на ночной Волге: «Гренада, Гренада, Гренада моя!» И в Афганистане будет социализм! Папка, здесь так здорово. Кабул красивый городок, а какие девушки, фантастика! Я почти влюблен в эту страну. Целую крепко, тебя и маму». Полковник не просто плакал, он стал выть и орать, словно обезумевший волк, потерявший своего единственного волчонка. Через три дня, немного уняв нервы, он подал рапорт об отставке…

– Рота, стой! Буру! – ядреный рык огромного майора, похожего на пустынного льва, вылезшего из своей норы, оборвал мои воспоминания. Я снова оказался в городке 103-й воздушно-десантной дивизии на окраине Кабула.

Колонна новобранцев остановилась у огромного металлического ангара, похожего на укрытие для межпланетных кораблей, как в американском фантастическом фильме «Козерог–1». Мы задрали подбородки кверху, пытаясь получше разглядеть всю грандиозность данного сооружения.

Майор продолжал свое эмоциональное выступление перед нами и явно получал от этого удовольствие.

– Рота, слушай мою команду! Нале-во! Привели себя в порядок, воробушки, подтянули ремни! Р-р-раняйсь! Отставить, е-едрена-Матрена! Раня-я-ась! Кхе! Смир-на! Гвардейцы! Вы прибыли, кто пока не понял, в Витебскую, гвардейскую, Краснознамен-нуй-я, орденов Ленина и Кутузова, 103-ё, воздушно-десантную дивизию! А сейчас вы стоите на святой земле гвардейского 350-го парашютно-десантного полка – «Пал-тинника»! Это лучший полк в дивизии и во всем ограниченном контингенте! У вас есть редкая возможность записаться прямо сейчас в его доблестные ряды. Лучшие из вас пополнят разведроту полка. Самую боевую роту! Ну? Кто в «полтинник»¹⁶ желает? Три шага вперед, марш! – майор закончил пламенную речь и захлопнул огромную нижнюю челюсть.

Я отметил для себя, что этот офицер очень похож на французского актера Жана Марэ. Классическое крупное лицо, огромная нижняя челюсть, венчающая волевой подбородок – синий от мощной щетины. Выразительные голубые глаза, посаженные глубоко и спрятанные под массивные надбровные мышцы. С его внешностью можно было стать звездой киноэкрана, а не рвать глотку перед пацанами – солдатиками. Он тоже, как и все мы, ничего не может изменить, а орет на нас, для того, чтобы настроить на то, что здесь кончились игры. Здесь придется применить все то, чему нас научили за полгода в учебке. А чему нас научили? Ну да, тому, что мы самые дерзкие и сильные солдаты. Никто кроме нас! А кто против нас, тот уже в истории. Уже неплохо.

– Товарищ гвардии майор? – вдруг пискляво спросил один солдатик.

– Что! Резче излагай, боец! – с усмешкой рыкнул офицер.

– А мы с парашютами прыгать будем?

– Ха, ха! С гранатометами, с минометами точно будем, но без парашютов. Щегол!

– Как это…

– Увидишь, сынок. С вертолетов! Еще вопросы есть, нет, вот и отлично. Вперед марш. – Майор вдруг стал спокойный и отрешенный. Отвернулся от строя и мудро посмотрел в горы, словно орел.

Парни впереди, сзади, сбоку стали нехотя выходить из строя с желто-серыми лицами, похожими по цвету на стены армейского «сортира». Я и еще несколько солдат застыли как вкопанные и не двигались с места. Тогда я не знал, что мной двигало, но мой внутренний голос сказал четко и спокойно: «Стой Санек и не дергайся».

Майор «Марэ» направился ко мне. Мне даже понравилось, что вот так, просто, я смог проигнорировать призыв незнакомого мне начальника и вызвать его жаркий интерес к моей персоне. Для большей убедительности я вытянулся по стойке смирно, напряг на всякий случай брюшной пресс и задрал подбородок высоко в небо.

– Ну что, боец, замерз, сынок? Не хотим служить в лучшем полку десантной дивизии? Атве-чать! – заорал офицер в мои глаза, да так, что его слюна брызнула мне на нос, а мой брюшной пресс принял достаточно увесистый удар кулаком.

– Ни как нет, товарищ гвардии майор! – безукоризненно и громко гавкнул я.

– Ну, тогда почему такая нерешительность, воин? Укачало головку, сынок, во время перелета? Га-га! – засмеялся майор. – Что, господа лабусы, не привыкли к туркестанскому горячему приему?

– Никак нет! Решительность на месте! – твердо сказал я.

– Молчать, воин! Я не удивлюсь, что ты еще и художник. Зря ты, солдатик, наверное, сюда прилетел.

– Ни как нет, не зря! Служить хотим, и только в ВДВ, – отчеканил я, – а здесь не укачивает! В принципе. Аксиома. Так как голова десантника – кость, а кость не укачивает! Костью нужно головы противника разбивать. Пардон, лучше саперной лопаткой! А головку тем более не укачивает. Так как головка, она же башня боевой машины десанта, предназначена для размещения в ней оператора-наводчика боевой машины.

Офицер внимательно выслушал мои мозговые выкладки, нахмурился, а строй молодых солдат весело и громко заржал.

– Молчать в строю! – гаркнул майор. – Недоноски, половины десантников! Мальчики с большими членами. Шмир-на! Я не понял, сыны, служба медом показалась, не успели приземлиться своими «зелеными жопами» в Афганистан! А-а, да! Аксиома, теорема! А ты умный что ли, юморист? – обратился он ко мне. – Может математик Эйнштейн? Олег Папанов, Юрий Никулин, может Гоша Вицин или Савелий Крамаров? Аа-а, нет, ты просто решил стать здесь клоуном? Ладно, бойцы, всем встать обратно в строй. Сейчас размещаетесь в кинозале, где вас распределят по частям и гарнизонам. Потом вашим воспитанием займутся старшие опытные товарищи. Вот где будет весело, а умники и юмористы поедут туда, где чаще всего награждают медалями и орденами, в основном посмертно! Га-га! В самую «жопу»! – загоготал от смеха майор и продолжил. – Заходим вовнутрь спокойно, но стремительно! На месте бего-ом ма-арш! – скомандовал «Жан Марэ», закурил сигарету и сильно выдохнул дым в строй бегущих солдат.

Мы стали заходить в этот «космический ангар», оказавшийся клубом дивизии и закрепленный за «полтинником». Нас догнала и выстроилась чуть дальше вторая рота таких же желторотиков – новобранцев. Это были наши знакомые ребята, летевшие с нами с самого Каунасского военного аэродрома, собственно, это вообще не аэродром, а просто огромное взлетное поле для стоянки и взлета самолетов военно-транспортной авиации, не отмеченное ни на одной карте СССР…

Из Каунаса до Ферганского полка ВДВ мы вылетали 25 апреля рано утром одним бортом с ними в надежном и огромном Ил–76. Загрузили нас тогда полный самолет – двести пятьдесят десантных душ, включая командиров взводов и старшин-прапорщиков. Внутри салон был оборудован алюминиевыми конструкциями с жесткими креслами в два этажа. Летели долго, не меньше пяти часов. Командир экипажа то и дело выходил в эфир и шпарил армейские анекдоты, иногда смешные, но в основном затертые, как солдатские портянки. Шутка ли, пролететь через весь Союз из Литвы в Ферганскую долину. Через час полета и болтанки по воздушным ямам многих стало подташнивать. Штурман тогда по громкой связи в шутливом тоне объявил: «Братва, внимание! У каждого за спиной бумажные пакеты. Снимайте и блюйте туда, на головы товарищам и на пол не надо! Как поняли?»

Мы одобрительно закивали, кто-то уже не кивал, а хватал пакет и извергал туда все ненужное в этом бренном мире. Я удивлялся сам себе, обычно мне хватает пяти минут на каруселях, чтобы меня укачало по полной. Поэтому я всегда обходил все парки аттракционов за километр. И на призывной комиссии, когда молоденькая медицинская сестра спросила, укачивает ли меня в транспорте или на качелях, я с улыбкой соврал: «Это чувство мне не знакомо». А сейчас, в теплом брюхе небесного «горбатого кита», нас болтало и бросало по разным высотам. Я понимаю, что маршрут у нас военный, скорее всего – секретный.

Снова набираем высоту, летим на девяти тысячах метров. Через двадцать минут срываемся вниз, переходим на семь тысяч. На мат уже никто не обращает внимания, тошнит всех: бойцов, старшин сверхсрочников, прапорщиков пофигистов и лейтенантов гитаристов. Плох тот командир взвода, который не дружит с гитарой, ведь она как боевая подруга и верный друг, успех у твоих солдат и любовь их к своему взводному командиру.