Александр Добрый
Барс-19. Начало
Перед самым НПЗ была та самая долгая прямая, на которой атакующая Армия потеряла много техники и людей. Однажды на этой прямой и мы встретили, медленно двигающийся нам навстречу, танк с, хищно направленной, пушкой на прямую наводку в противоположную зелёнку. Несколько долгих мгновений мы смотрели ему в ствол из высокой кабины, оказавшись прямо на линии огня. А впереди перед нашей машиной уже валил густой дым. Противник ПТУР-ом подбил второй танк и мы на полной скорости неслись мимо, горящего факелом, «слона», ожидая новый удар в бок. Щемящее, противное чувство бессилия сжимало сердце! Из люков вырывались длинные языки жаркого пламени – Смерть цепко держала в объятиях свою жертву и помешать ей не представлялось никакой возможности… А на обратном пути у сгоревшего остова увидели уже знакомую картину – откинутую взрывом боекомплекта, башню.
Много колёс мы оставили там, подорванных на «лепестках». На этой дороге потеряли и первый свой КамАЗ.
Дядя Игорь (фото из личного архива А. Доброго)
Дядя Игорь, водитель этого КамАЗа, самый старший из состава батальона – маленький, худенький, говорит скромно, негромко и сам почти незаметный. Но он всегда оказывался в нужное время и в нужном месте – настоящий профессиональный гонщик, отлично разбирался во всех механических агрегатах и мог реанимировать практически любой из них подручными средствами. На фронте, где дефицит всего, чего не хватись – очень ценное качество. За умение и готовность всем помочь, его и называли – дядя Игорь. Становились в очередь на ремонт, независимо от заслуг и величины погонов, как с нашего БАРСа, так и с других подразделений. Откуда он брал время и силы на всё это, для меня оставалось загадкой – тем более, что я мог поднять его на выезд в любую минуту дня и ночи.
(фото из личного архива А. Доброго)
Как обычно, я шёл старшим на первой машине – дядя Игорь в клубах пыли следом. Можете себе представить – ничего не видно. Пыль опускается медленно, поэтому очень долго ничего не видно! Отставать нельзя, чтобы не потеряться и не свернуть на неизвестную дорогу. Прижиматься тоже нельзя, чтобы не влететь в задний борт впереди идущего. Вправо не уйти – обочина с множеством мин, принять влево – на узкой колее можно вписаться в бронированную встречную.
Первого, быстро приближающегося, «слона» я, конечно, видел и мы благоразумно прижались вправо, насколько возможно. Неожиданно появилась пушка второго, который тоже шёл в клубах пыли от первого и даже нас не заметил. Дядя Игорь, похоже, не видел их обоих – вплоть до удара… Мы спохватились не сразу – лишь перед полуразрушенным мостом, который проходили на малой скорости. Объездили всю Волчеяровку, боясь, что Игорь свернул не туда. А когда вернулись на ту самую прямую, нашли наш КамАЗ, реально согнутый небольшой дугой. Ошалевший Игорь сидел рядом – к счастью, цел и невредим. Говорит, что со всех сторон чудились неуловимые ДРГ противника. Танки ушли не останавливаясь и не замечая помехи.
(фото из личного архива А. Доброго)
НПЗ
Ещё на полигоне меня, Родю и Деда определили в разведку – мы все уже были ранее на Донбассе, были знакомы с предстоящей работой, быстро сладились и понимали друг друга с полуслова. Родя – немногословный, крепко сбитый, коренастый казак, уверенно стоящий на своих двоих – по спокойным глазам и размеренной речи видно, что человек повидал достаточно и воевать умеет. Дед же являл собой полную противоположность, хоть тоже был казацких кровей – щуплый, маленький, но быстрый в словах и действиях. Молодые не по возрасту глаза смотрели задорно и весело сквозь неизменные очки в тонкой оправе. Если надо было что-то узнать, достать, починить или придумать нестандартный ход, то лучше Деда никто бы не справился. Короче, мои новые товарищи отлично дополняли друг друга – они часто ругались, потом мирились, воевали дерзко и уверенно, не раз прикрывали мне спину. Я знал, что всегда могу на них положиться и отправить хоть к чёрту в пасть – эти двое нашли бы способ выполнить задачу и вернуться.
Родя и Дед (фото из личного архива А. Доброго)
Пока я занимался переправкой батальона на Завод, мои друзья-разведчики участвовали в завершении зачистки, выборе места нашей дислокации, обретением и распределением трофеев – благо, украинская армия щедро поделилась с нами западными амуницией, экипировкой, сухпайками, транспортом и вооружением.
Я не сразу узнал этих довольных, чистеньких, одетых с иголочки, парней у импровизированного стола, заваленного орехами, шоколадом, курагой, заморской тушёнкой, аппетитной кашей и вкусным соком – такому снабжению позавидует любой супермаркет. Рядом стояли красный «Вольксваген» Т-4 и защитного цвета «Опель Фронтера» без заднего стекла – в остальном целые и абсолютно рабочие. Перед машинами лежали две кучи новых броников, разгрузок, берцев, штанов и футболок со всего «цивилизованного» мира – Польша, Швеция, Германия, Испания, Чехия, США… Одна куча была для разведки, другую они задумчиво и с расстановкой раздавали всем, кто обратился за обновками. После полигона и марш-броска выданная форма у многих пришла в негодность – так что вынужденная «любезность» ВСУ, при их скором отступлении, оказалась очень кстати.
Сам я после полигона переоделся в своё – то, что тщательно выбирал и подгонял под себя ещё дома. Отдельное спасибо Ольге, с которой меня познакомил в Донецке Валера Старый – Царствие ему Небесное – ещё в 15-ом году. Она помогала с экипировкой, обмундированием и средствами защиты всему нашему отряду «Суть Времени». Помогла мне и в этот раз.
(фото из личного архива А. Доброго)
Дед повёл меня на экскурсию – Лисичанский НПЗ, чёрный от копоти, побитый снарядами и ракетами, огромный город-призрак, полный мрачного сюрреализма, являлся наглядной картиной Апокалипсиса. В то же время его громада вызывала удивление и восхищение советской инженерной мысли – наши деды умели строить гражданские грандиозные сооружения для мирного развития, но с оглядкой на прошедшую Великую Войну. Все промышленные предприятия, что я видел на Донбассе, были с надёжными стенами, подвалами и укрытиями – верой и правдой служили как нам, так и противнику даже в современной войне.
(фото из личного архива А. Доброго)
Удивительно хаотичная и в то же время ритмичная какофония «входов» и «выходов» нашей и вражеской артиллерии, наполняя причудливым эхом весь Завод, заставляла меня замирать на месте и, пренебрегая опасностью, внимать и даже наслаждаться фантастической и суровой симфонией Войны.
Дед дёргал меня за рукав – буднично и обстоятельно, в такт выстрелам, сверкая линзами своих очков, рассказывал: где наши позиции, где соседи, где он раздобыл трофеи, где горстями валяются «лепестки», а где преданы земле недавние враги.
Дед на НПЗ (фото из личного архива А. Доброго)
Первых пленных после зачистки Тополёвки притащили ребята Джаза из третьей роты. Пять украинцев с хорошим и вежливым русским языком, но бомжового и придурковатого вида – одеты кое-как, но с двумя новенькими шведскими NLAW. Говорят, что мобилизованные, воевать не хотят, ПТУР-ами пользоваться не умеют, сдались добровольно – никто их не бил, дали воды и сигарет, а утром отправили в тыл компетентным товарищам. Это потом мы узнали, как противник мобильными и обученными звеньями по пять человек, облачёнными в обноски на случай плена, охотился за нашей «бронёй» в многочисленных лесопосадках – и довольно успешно охотился.
Через пару дней у Верхнекаменки нам достались ещё три украинских ПТУРа – на этот раз «Стугна» с целыми станком и проводами. Вот только звено операторов не успело убежать или сдаться – лежали рядом и уже изрядно пахли. Похоже, их накрыли ответным огнём, а нам оставалось только собрать трофеи, которыми мы позже смогли и воспользоваться.
Правда и сами попали под плотный миномётный обстрел – пробили все колёса на КамАЗе и «Урале». Пришлось побегать по лесополкам, а за целой машиной я отправился уже пешком. Потом перебросил два взвода с Верхнекаменки в Золотарёвку и забрал из зелёнки с повреждёнными машинами первых «пятисотых» – видимо ребята представляли себе войну как-то по-другому. Отказников за время этой командировки было достаточно много – трудно и страшно приспосабливаться к реалиям потустороннего Мира. Но многие из них вернутся потом на эту долгую войну, чтобы оправдаться, в первую очередь, перед самим собой и доделать недоделанные дела.
Транспорт на пробитых колёсах эвакуировали уже без меня.
А ещё через неделю – с той же Верхнекаменки мои разведчики уже КамАЗом вывозили немецкие гранатомёты.
Родя со «Стугной» в Т-4 (фото из личного архива А. Доброго)
Наступление продолжалось и мимо нас проходили танки, БМП, грузовики с пехотой – Русская Армия двигалась всё дальше на запад.
Обратите внимание на заднее колесо КамАЗа (фото из личного архива А. Доброго)
(фото из личного архива А. Доброго)
Под прикрытием НПЗ «Грады» и «Солнцепёки» отрабатывали по украинским укреплениям, обеспечивая это самое наступление по взятию Лисичанска в клещи. Вскоре, не выдержав, противник бросил позиции и ушёл из города через узкое горлышко на Белогоровку и далее в Григоровку. В результате, образцово проведённой генерал-полковником Лапиным, операции нам достался практически целый Лисичанск с местным населением, стариками, женщинами и детьми. Такое на текущей войне редкость, поэтому я и акцентирую ваше внимание – по сравнению со штурмами и городскими боями в Волновахе, Мариуполе, Северодонецке, Попасной и последующей «мясорубкой» в Бахмуте.
Если мне скажут старую истину Хельмута Карла Мольтке, что надо уничтожать вражескую армию, а не города брать – то я отвечу: в полях и редких лесопосадках уничтожать противника легче, чем в густонаселённых и укреплённых городах. А раз нет сил разгромить врага в поле – то тем более их нет, чтобы ввязаться в городские бои с тяжёлыми обоюдными потерями. И я Вас уверяю – таких сил у нас точно не было при освобождении Лисичанска.
Моё художественное повествование в значительной степени документальное, хоть и с субъективной точки зрения.
Мы не стреляли по городу, сберегая жизни людей. А Лапина до сих пор, даже после его отстранения и незаслуженных обвинений, уважают в войсках, нося литеру «Л» внутри буквы «О» Центрального Военного Округа на красных шевронах.
Противник же местное население совсем не жалел, памятуя о майском Референдуме 14-ого года, считая их «колорадами» и «руснёй» – выйдя из деревень и посёлков, он разворачивал свои орудия и сносил застройку с жильцами под ноль, зная, кто там находится, ещё вчера квартируясь и обедая у этих людей. Особым вниманием украинских артиллеристов пользовались немногочисленные родники, удобные спуски к речкам и действующие колодцы, где жарким летом всегда много народа и расположение которых хорошо известно – ведь недавно они сами пили воду из этих источников.
Так было и с Золотарёвкой – богатое село на живописной горочке, школа, церковь, въезд по улице Абрикосовой… После её освобождения по этой самой улочке с прекрасным названием, наши бойцы под непрерывным миномётным огнём вывозили стариков и женщин с детьми. Мои разведчики на скоростном и вёртком Т-4, уходя от обстрелов, сновали туда и обратно, вытаскивая людей, в том числе больных и лежачих. Привозили на нашу базу, а затем уже на грузовиках отправляли дальше в тыл.
Я продолжал изучать на практике паутину пыльных дорог – наш БАРС менял армейские подразделения 21-ой бригады 2-ой Армии и 74-ой бригады 41-ой Армии ЦВО в Верхнекаменке, потом в Золотарёвке и Белогоровке, занимаясь налаживанием обороны и позволяя армейцам отойти в тыл, чтобы восстановить свои силы для следующего броска. Прямо с колёс ребята занимали позиции, а я уводил громоздкие неповоротливые машины с узких улиц посёлков и открытых полей из-под вражеского огня, пробивая эти самые колёса, борта и лобовые стёкла – за следующими и следующими взводами престарелых, но отчаянных добровольцев. Мы петляли, уходя от миномётов и арты, внезапно останавливались под каким-нибудь навесом или в зелёнке и потом снова давили на газ до упора.
(фото из личного архива А. Доброго)
На умелых и отважных водителей я нарадоваться не мог, а они – пожалуй, все, кто был в отряде, не раз ездили со мной к передовой и обратно. Уверен, что каждый из них вспомнит пару-тройку моментов, где мы чудом, но с хорошей долей дерзости и юмора «Доверчивую Смерть вкруг пальца обернули», как с пониманием военной реальности писал когда-то Владимир Семёнович… Ну а потом они опять бортировали свои колёса.
Естественно противник обстреливал не только машины, но и наш НПЗ из более серьёзных калибров – тем более, что схему Завода и наши возможные располаги на нём он прекрасно знал.
Я очнулся на полу, сбитый неизвестной силой с импровизированного лежака из двух ящиков с 82-ыми минами и, снятой с петель, двери. Жутко раскалывалась голова, перед глазами огненно-белые, как из раскалённого металла, страшные кляксы, которые причудливо расползались, превращаясь в тяжёлую, густую, почти осязаемую, тьму… Едкий дым стелился по полу, заползая в нос, горло, глаза, мешая соображать и двигаться. Рядом копошились и пытались встать мои товарищи – повсюду хрип, стоны, сдавленная ругань. Осколки битого толстого стекла хрустели под ногами, коленями, ладонями – мы вытряхивали их из одежды и волос. Казалось, что нет выхода из этой душегубки, чем-то похожей на заполненный дымом аквариум. Мысли натужно и осязаемо ворочались в черепной коробке, тщетно пытаясь осознать происходящее. Я как будто выбрался из самого центра чудовищного взрыва – растерянно и недоумённо оглядывался вокруг, не понимая, что мне дальше делать в этой странной и подвисшей вселенной. Причём себя я видел как то со стороны и вверх ногами. Медленно и неохотно густая пыль и непостижимо зловонная гарь, подобно огромным извивающимся змеям, уползали прочь, уступая место свежему ночному воздуху, что торопился к нам через разбитые окна.
(фото из личного архива А. Доброго)
Наконец я сумел подняться, держась обеими руками за, неудержимо разлетающуюся в разные стороны, голову. Уже отчётливо слышались возгласы, шутки и тихий осторожный смех сквозь дикий кашель. Ребята подбадривали друг друга, помогая встать, отряхнуться и почувствовать радость прекрасной Жизни, которую мы снова вдыхали полной грудью.
Из утреннего тумана величественно выплывала новая огромная воронка с грудой выкорчеванной земли, арматуры и асфальта. «Хаймерс» не долетел десяток метров, ушёл вглубь, а мощные стены выдержали страшный удар. Возможно, причудливые и неудобные постройки Завода помешали противнику точно навести ракету, но, скорей всего, Ангел-Хранитель опять проявлял чудеса изобретательности и великодушия. В эту командировку Ему пришлось работать значительно чаще, чем во все предыдущие…
(фото из личного архива А. Доброго)
Через месяц нашим соседям повезло гораздо меньше. К ним пришло пополнение – непуганые и беспечные бойцы, не обращая внимания на предупреждения, часто слонялись без дела перед своим расположением. Их берегли, держа подальше от передовой, занимаясь обучением и слаживанием, но законы скрытности и маскировки своих позиций, передвижения, а тем более массового нахождения личного состава, изучить не успели или не захотели. К тому времени фронт отодвинули от НПЗ, но в современных реалиях это не безопасное расстояние. На войне часто гибнут из-за глупых элементарных ошибок и просчётов командиров, из-за неуместных построений на виду дальней аэро и космической разведки противника, из-за лени солдат копать и строить укрепления, из-за несоблюдения тишины эфира, камуфляжа и укрывания техники, из-за отсутствия дисциплины, пререканий и халатного несения службы. Я уж молчу о бесконечной борьбе с употреблением «храброй воды»…
Прошу прощения у парней – я не знаю, что именно послужило причиной, скорее по совокупности… Серьёзный и обученный враг не прощает ошибок – несколько «Хаймерсов» прилетели точно в цель, принеся много горя, а ребята даже не дошли до линии боевого соприкосновения. Подобных примеров я видел слишком много на этой войне.
После нашего счастливого спасения перед глазами плавно и неспешно поплыли картины прежних командировок, опасных моментов, смешных и трагических историй, казалось бы, безвыходных ситуаций, улыбок и лиц, ушедших навсегда, друзей.
Потом в памяти всплыла крайняя встреча, собранных в военкомате, добровольцев. Жизнерадостный военком рассказал, что такое Боевой Армейский Резерв Страны – БАРС. Что в нашей отваге и умении снова нуждаются и готовы купить билет в один конец до полигона в уездном городе Н. После такого немудрёного разговора из одиннадцати пришедших остались всего трое – я, отставной офицер Лёша Моряк и совсем не военный, добродушный скромняга с застенчивой улыбкой Петя Сергушин. Они шли в первый раз и внимательно слушали уже мой – более подробный сказ. Я охотно делился с ребятами наработанными знаниями – что брать с собой, как выбирать обувь, одежду, экипировку, как подгонять их под себя. И хоть нам обещали всё выдать на месте, я настоятельно рекомендовал подумать о себе заранее и как можно тщательнее. Петя смешно поднимал брови, наивно удивляясь боевой «азбуке»…
Мы пытались держаться вместе, хоть нас и определили в разные подразделения – Моряка в такую всегда нужную, но вечно недоступную связь, Петю в окопы Первой роты. Встречаться стали реже, но старались не упускать друг друга из вида – особенно Петра, вся внешность которого совсем не подходила для войны. Это потом я узнал, как он в 14-ом году уехал из родной Украины, понимая – к чему она катится. Здесь в России нашёл любимую жену, с которой родил двоих по-хорошему дерзких и весёлых сыновей. Он буквально начал жизнь заново – как ему казалось, навсегда оставив прошлое позади.
Потом пришёл февраль 2022 года и он – совсем не военный человек – принял сознательное решение идти на эту, такую личную для себя, войну. Также обращался в военкомат, но по возрасту смог пойти только в июне вместе с нами. Верный и надёжный товарищ Пётр Сергушин честью и правдой будет выполнять свой воинский долг. Он погибнет в Золотарёвке ЛНР при артобстреле 5-ого июля 2022 года.
Петя Сергушин (рисунок А. Доброго)
По горькой иронии судьбы в этот же день ранило ещё одного бойца Первой роты, с семьёй которого я тоже общаюсь до сих пор. Маленький осколок попал ему в висок – похоже, от кассетного боеприпаса. Но Игорь Елесин отказался от эвакуации, решив, что его ранение незначительное и важнее остаться на позиции со своим подразделением, которое уже понесло потери. Машина с другими ранеными ушла, бой продолжался, держа бойцов в напряжении – адреналин в такие минуты придаёт силы. Когда же выстрелы смолкли и самое страшное, казалось, позади – Игорь потерял сознание. Пока пришёл транспорт, пока его вывезли на НПЗ, а потом в госпиталь – упустили очень много времени. Ему даже успели сделать операцию, но Игорь не выжил.
Ещё с Ополчения помню, как некоторые ребята приезжали на войну, обманывая родных, что едут на долгую рыбалку, охоту или какую-нибудь вахту. Стараясь уберечь их от беспокойства, лишали себя и семью очень важных, объединяющих и сакральных вещей. Игорь тоже не сказал, куда едет – тем больший шок испытали его близкие. Гораздо правильнее просить благословения у родителей, супруги и детей – всё это сложное время чувствовать, что тебя любят и ждут, молятся и поддерживают. Ты же не на прогулку собрался… Уверен, что любовь семьи не раз помогала и мне вернуться из очень непростых ситуаций.
Дочь Игоря спрашивает меня, пытается разобраться: почему он принял такое решение, почему поехал на войну, почему отказался от эвакуации и остался со своими товарищами – что двигало её отцом? Наверное, как и всеми нами – память предков и ответственность перед своими детьми и внуками. А вот свою внучку Игорь так и не успел увидеть…
Игорь Елесин (рисунок А. Доброго)
Как и прежде – едва знакомых людей я близко, словно родных, узнаю уже после гибели через фотографии, рассказы и мучительную боль их семей. Часто в суматохе военных сборов, походов, боёв, обстрелов чужие лица бегут мимо длинной чередой – вот они побритые и ещё домашние с, впервые неумело выбранными, позывными вместо имён. Затем уже пыльные, грязные, заросшие щетиной, ошалевшие от того, что увидели и узнали в параллельной Вселенной. Проходит время и некоторые из них становятся добрыми, надёжными друзьями – с ними хоть в разведку, хоть на край света. Но пока это время пройдёт, многие растворяются в небытие – одни, не выдержав чудовищного напряжения, уезжают домой, фактически бросив своих товарищей (справедливости ради скажу, что почти все из них возвращаются, когда дома, в тишине не смогут договориться со своей совестью – я подобное видел и часто держал на контроле). Другие получают ранения или гибнут, не успев оставить свой личный след в моей душе – только саднящее чувство вины, что ты, именно ты не предусмотрел, не доделал, не успел и где-то ошибся… Лишь немногие из них становятся близки, как Игорь Елесин или совсем родными, как Женя Пятница в 15-ом году – благодаря общению с их семьями.
