Александр Черевков
Прелести жизни. Книга первая. Мера жизни. Том 8
Моё сердце было наполнено радостью встречи со своими подружками. Девчонки, как весенние пташки, щебетали над моим сознанием сохранившейся жизни, которую едва не утратил за время пребывания в психушке.
Готов был выполнять любые желания этих прекрасных созданий природы, чтобы только постоянно слушать звонкие голоса девчат, которые понимали мою душу и веселили её, наполняя радость жизни.
– До меня дошёл слух, – сказал мне, Сергиенко Сергей, после обеда, – что кто-то сильно побил друзей Москвичёва. Да так сильно, что они были в реанимации, а двое и сейчас в гипсе. Ты знаешь, кто это сделал?
– Нет! Не знаю, кто это сделал. – ответил ему. – Если они такие, каким был Москвичёв, то их правильно покалечили. Так им надо. Умней станут. Следующий раз не будут себя плохо вести в отношении других людей.
– Ну, а где ты был все эти дни? – как на допросе, спросил Сергиенко Сергей. – Может быть, это ты их всех?
– Нет, ты, прямо, как прокурор! – разозлился на СС. – Меня военные забрали прямо от нашего завода. Все эти дни был на военных сборах в горах. Если не веришь мне, то ты можешь в конторе мою повестку проверить.
Сергиенко и Шурик, больше ни стали меня, ни о чём спрашивать. Мы продолжили свою работу. После смены обратно пошёл на тот полустанок, куда ходил всегда.
У переезда меня приветствовали железнодорожники, словно ничего не случилось. Когда подошёл мой поезд, сел в ближайший вагон. В тамбуре стоял незнакомый мне парень и курил сигарету.
Прошёл мимо него. Но только шагнул в вагон, как этот парень из тамбура нанёс мне удар ножом в спину. Вовремя моего шага в вагон поезд резко тормозил, и по инерции качнулся в вагон.
Очевидно, что торможение поезда спасло меня. Нож скользнул лезвием по самую рукоятку у моей спины под куртку и застрял там. Нападающий парень, возможно, решил, что зарезал меня и тут же выпрыгнул из вагона.
В этот момент проходил встречный поезд. Парень попал прямо под колесо товарного поезда. Выглянул из тамбура. Брызги крови и куски его тела разлетелись во все стороны.
У меня слегка побаливала спина. Видимо, он всё же зацепил меня ножом. Снял свою куртку. Нож торчал в куртке. Чтобы не оставлять своих отпечатков пальцев, вытряхнул нож с куртки наружу из вагона.
Затем одел куртку и прошёл в вагон. Вагон был наполовину заполнен людьми. Все занимались своими делами. Читали газеты и журналы. Ели пирожки и бутерброды.
Просто разговаривали между собой. Очевидно, что никто из них даже не заметил происшедшего всего в нескольких шагах. Вполне возможно, что всё так было.
Между дверью вагона из тамбура и салоном самого вагона маленький коридорчик, который ни даёт видимости из салона вагона.
Происшедшее мог увидеть тот, кто вошёл в вагон из противоположного тамбура. На этом полустанке вошёл один. Больше никого на платформе не было. Гибель парня не увидели.
Чтобы не светиться разодранной сзади куртки, сел прямо у входа на свободное место и стал безразлично смотреть в окно. Там за окном была осень. На смену яркой однообразной зелени лета в природе, пришла палитра разноцветной осени.
Стаи перелётных птиц устремились в тёплые края, увлекая за собой новое поколение, выросшее здесь. Задумался над происшедшим в тамбуре. Не могу понять почему, но в то время думал ни о собственной жизни, а об разодранной на мне куртке.
Возможно, это по той причине, что эта японская куртка, вязанная из темно-синих ниток шерсти, была очень дорогой. Вовремя службы в армии мне её подарил один грузин, которому рисовал дома плафон на потолке под лампочкой.
В это время куртка была самая дорогая и самая модная вещь. В магазине куртка стоила сто рублей, а на барахолке пятьсот рублей.
Кто носил такую куртку, считался самым модным и самым богатым человеком, который имеет связь за "бугром" или, хотя бы, за пределами Кавказа, что многим кавказцам, по тем временам, считалось одинаково сложно и далеко.
Поэтому мне было жалко такую ценную вещь. Такую куртку не мог себе купить. У меня зарплата не позволяла этого сделать. Все мои деньги уходили на содержание братьев-близнецов.
Мама получала всего восемьдесят рублей в месяц. Маминых денег нам едва хватало на питание. Одежда у нас была вся рванная. Ехать на конечную остановку не решился.
Наверняка, на станции знают о гибели парня. Сейчас начнут искать того, кто сбросил парня с вагона под колесо товарного поезда. Тут ещё буду светиться с разодранной курткой. Конечно, подозрение сразу упадёт на меня. По этой причине вышел из поезда на полустанке посёлка Шпального завода в противоположную сторону. Демонстративно направился в сторону центра города. Если меня кто-то запомнил, то милиция будет меня искать в самом центре Беслана.
Как только скрылся поезд, тут же рванул бежать в сторону посёлка, в котором жила моя тётя Надя, мамина средняя сестра.
Надо было зашить сзади куртку или, ещё лучше, взять куртку у двоюродного брата Женьки, который по комплекции почти такой же, как. Лишь бы тёти Нади не было дома.
Она у нас очень любопытная. Сейчас начнёт выяснять, что случилось, кто меня порезал? Проведёт своё расследование. Не тётка, а агент Бонд 007.
– Где это тебя угораздило так разодрать куртку? – сходу, спросила тётя Надя, к моему сожалению, она была дома. – Прямо, словно, тебя кто-то ножом полоснул по спине, до самой задницы. Наверно, порезал спину?
– Прозевал вашу остановку. – начал, выкручиваться. – Стал прыгать с поезда на ходу. Вы же знаете, как высоко от ступеней вагона до земли за платформой. Вот, за ступени и зацепился. Разодрал всю куртку.
Показал любопытной тёте Нади свою спину и зря это сделал. Так подозрения больше увеличились.
– Чего ты, вдруг, решил к нам заглянуть? – стала допытываться тётя Надя, сочно смазывая мне зелёнкой поцарапанную спину. – То тебя неделями у нас не бывает, а это, вдруг, появился. Может быть, что-то случилось? Ты пытаешься замести следы преступления у своей тёти. Так выкладывай сразу, что случилось.
– Нет! Тётя Надя! Да вы, что так думаете? – начал оправдываться. – Ведь праздник послезавтра! Мы уже давно семьями не сидели за столом. Вот и решил. Возможно, что-то надо к празднику в Орджоникидзе купить. Возле нашего завода новый гастроном открыли. Товара много разного. Могу что-то купить.
– Ты мне зубы не заговаривай. – не унималась, детективная тётя. – Когда ты неделю болтался на военных сборах в горах, за тобой из Орджоникидзе милиция дважды приезжала.
Милиция по домам к людям на экскурсию не ездит. Ты лучше раскалывайся. Что там натворил? Тебя никому закладывать не буду.
– У милиции такая работа. По домам искать преступников. – разозлился на тётю. – Когда был в горах, то зарезали моего сослуживца по работе. Мы с ним перед этим подрались. Вот на меня подозрение и упало. Милиция и к другому моему напарнику ходила с допросом. У нас обеих есть алиби, что мы сослуживца не убивали. Мой друг был в эти дни на экскурсии от нашего завода в Тбилиси, а в горах на военных сборах…
– Ладно! Хватит оправдываться. – сказала тётя Надя, заканчивая зашивать мою разодранную куртку. – Тебя не собиралась сдавать в милицию. На праздник мы и без тебя всё купили. Но только ты не забывай, что собирался к нам на праздник прийти. Ведь ты из-за куртки к нам пришёл. Честно признайся своей тётки.
Больше ничего ни стал говорить своей любопытной тёти, надел куртку и пошёл пешком домой.
От Шпального посёлка до нашего дома три километра по шпалам. Двадцать минут моей ходьбы.
Пошёл домой через посёлок и шпальный завод, это было в два раза дальше. Мне хотелось растянуть время для того, чтобы к моему приходу все страсти на станции улеглись.
Ведь мы живём всего метров двести от станции. Когда там что-то случается, так шорохи наводят вокруг всей станции, на каждой ближайшей улице.
Конечно, обрызганный кровью вагон заметили и наделали много шума. Тут явлюсь, пускай даже с зашитой курткой. Начнутся допросы.
Где и что делал? Почему вышел у Шпального посёлка, а не дома на станции? Надо будет подбирать себе алиби, чтобы меня не упрятали за решётку за то, чего не совершал.
– Тебя только что милиционеры спрашивали. – хором, сказали мне, мои братья близнецы, Сергей и Юрка. – Спрашивали, когда ты бываешь дома и где был последние дни. Мы сказали, что ты сейчас на работе на военном заводе "ФЭУ" в Орджоникидзе. Прошлую неделю был в горах на военных сборах. После работы приезжаешь в разное время, то сразу, то после кино. Милиционеры ушли. Сказали, что ещё придут.
– Молодцы! Всё правильно сказали. – поблагодарил, своих братьев. – Остальное, дома всё у нас в норме?
– Дома? Да! – ответил Юрка. – Вот только на станцию пришёл поезд из Орджоникидзе. В крови весь третий вагон. Говорят, что сбросили парня с поезда под товарный. Парня разорвало на мелкие кусочки.
– Это, конечно, печальный случай. – с горькой гримасой, заявил. – Но, что поделаешь, такова наша жизнь. Надо быть аккуратным в своих поступках. Тогда человек может жить долго и не пострадает от чего-то.
Мои слова прозвучали так, словно сам себя предупреждал об этом. Мне действительно стоило подумать над происходящими событиями вокруг меня за эти последние две недели.
Например, кто был этот сегодняшний парень – бывший друг Москвичёва, который решил меня прикончить за своих искалеченных друзей и за смерть Москвичёва? Но мог сесть и в другой вагон.
Тогда бы нападения на меня не произошло. Получается, что парень был маньяк, либо завистник, который просто хотел разрезать мне куртку, так как такую себе он не мог приобрести.
Возможно, это он подумал, что богатый и хотел ограбить меня в вагоне? Ну, допустим, что с этим разобрались. Вот только, кто зарезал Москвичёва? Шурик был в Тбилиси. Сидел в психушке, для всех был в горах.
Мы оба отпадаем. Да и едва ли Шурик мог зарезать Москвичёва, который два года издевался над Шуриком, а тот даже голоса на него не мог повысить. Можно сделать один вывод.
После того, как друзья Москвичёва были искалечены мной, то они решили отыграться над Москвичёвым за свой провал по расправе со мной. Возможно, что парни опять искали меня и Шурика, но мы отсутствовали в Орджоникидзе.
Вот тогда парни прирезали Москвичёва, как вонючего шакала, который поганил всем жизнь. Есть, конечно, другой вариант, это то, что Москвичёв не смог уплатить своим друзьям за нападение на меня.
Ведь не могли же парни просто так напасть на меня. Тем более, Шурик говорил, что у Москвичёва есть купленная орава парней для всех разборок. Собственных денег у Москвичёва не было.
До зарплаты Москвичёв задолжал друзьям и у него собирались высчитать с зарплаты за разбитое стекло на заводе у проходной. Кроме того, на Москвичёва завод решил подать в суд, где Москвичёв мог расколоться против своих друзей.
Видимо, у папы и мама, Москвичёв был один ребёнок, который часто пользовался родительским кошельком, а тут ему каналы к деньгам перекрыли. Вот его друзья убили за это.
Тем не менее, это всего лишь моё определение. Попытался рассмотреть происходящее со всех сторон восприятия моим разумом, в данной ситуации, происходящих вокруг меня событий.
Но все события, случившиеся когда-то, можно узнать от свидетелей. Примером тому, это моя драка у переезда с шестью парнями. Как говорили, дедушка Гурей и бабушка Маня, что пустота тоже глаза имеет, только её надо хорошо расшевелить и дать голос.
Пустота вам такое расскажет! Что у вас волосы дыбом встанут! Опять-таки, всё говорит о том, что кто-то драку видел. Возможно, когда-то, мы узнаем всю правду про убийство Москвичёва.
Однако мы оставим своё определение на совести свидетелей. Пускай они, позже переносят свои муки колебания на почву здравого разума, способного определить дальнейшее действие мысли.
Полагаю, что у меня самого есть настолько огромная проблема, связанная с увиденным в психушке, что мои свидетельские показания мало помогут жителям этого страшного заведения.
Думаю, что у любого человека, которому расскажу о том, что мне довелось увидеть, услышать от Мамочки и прочитать в лабораторных книгах, посчитают, что мой разум был воспалённый аминозином.
За такую информацию меня либо отправят обратно в психушку или посадят надолго в тюрьму за клевету на советский строй, а точнее, за клевету на свою Родину.
Следовательно, мне надо хорошо подумать. В подобных случаях скороспелые показания лично для меня трагичны. Своим языком без мыслей, в беседе с профессором психушки, едва не погубил сам себя.
Хорошо, это что вовремя пришли мне на выручку посланники военкома. Мне надо найти влиятельного человека, который внимательно отнесётся к моим словам.
Рассматривая проблему вдвоём, мы скорее придём к решению подобного вопроса и огласке происходящего в психушке. Выходит, что небезопасно и для свидетелей наобум оглашать всё, что придётся увидеть. В данном случае, мой пример. Ни всё нужно оглашать людям, так можно ни только свободы, но и жизни своей лишиться. Надо мне тут хорошо подумать.
– Саша! Мы совсем забыли! – прервал мои мысли, брат Юрка. – Тебе письмо из Москвы пришло.
Юрка протянул мне продолговатый конверт, на котором стоял штемпель с адресом Заочного Московского университета искусств, в котором учился на заочном отделении изобразительного искусства.
Вскрыл конверт и прочитал текст, в котором было написано, что меня приглашают принять участие в выставке любителей народного творчества, которое состоится в Москве в последних числах ноября 1970 года.
Отборочный конкурс, с 15 по 20 ноября 1970 года. Дальше, перечислялись все виды возможных творческих работ и правила конкурсного отбора работ на выставку любителей народного творчества в Москве.
4. Побег с Кавказа.
Решение пришло сразу. Надо срочно ехать. Там, в Москве, надо найти человека, которому можно будет доверить всю тайну психушки. Тут же приготовил всё свои вещи, которые могли поместиться в кожаную сумку.
Из своих работ, отобрал картину, написанную маслом и чеканку. Возможно, что даже эту цель своей поездки больше связывал с проблемой психушки, а не собственного творчества в изобразительном искусстве, которым давно не занимался дома. Даже думал оставить учёбу в этом заочном университете. Утром, с первым поездом поехал на военный завод "ФЭУ".
Хотел быстрее разобраться во всех проблемах. Первым долгом дождался главного инженера завода, который приезжает на работу раньше всех.
– Ты меня окончательно зарезал! – взволнованно, воскликнул главный инженер, читая письмо из Москвы и моё заявление на отпуск. – Тебя не имею право отпускать, ни при каких условиях. Поставим вопрос так. Либо ты остаёшься на заводе и никуда не едешь. Либо тебя увольняю и тем самым развязываю себе руки. Иначе, меня самого уволят с работы за потерю нужных специалистов. Ты подумай над этим хорошо!
– Продиктуйте удобное вам заявление о моём увольнении. Напишу. – сразу, не задумываясь, ответил.
– Хорошо! Тебе виднее. – сухо, согласился главный инженер. – Пойдём в кабинет. Там напишешь.
Главный инженер дал некоторые распоряжения пришедшим на работу специалистам. Мы пошли в его кабинет, который находился на втором этаже административного здания.
В кабинете мы больше не обсуждали проблему моего увольнения. Написал своё заявление так, как было удобно обеим сторонам.
В главной причине своего увольнения сообщал о своём стремлении дальше развивать собственное творчество в области изобразительного искусства. заявление действительно снимало ответственность за утечку кадров с военного завода "ФЭУ".
Протянул написанное мной заявление главному инженеру. Он внимательно прочитал его и тут же подписал. Затем позвонил в отдел кадров и сказал, чтобы расчёт провели без задержки.
Так как уволенному, необходимо срочно ехать в Москву, согласно представленного им письма.
Поблагодарил главного инженера за оказанное мне внимание и пошл оформлять свой расчёт.
В конце рабочего дня стоял у кассы завода, чтобы получить полный расчёт. В это время рядом со мной проходили девушки нашего отдела. Делали вид, что меня совсем не замечают.
Мне самому было не по себе. Чувствовал себя предателем перед прекрасными созданиями. Как мог им объяснить, что у них будет всё прекрасно и без меня? В то время как другим нужна моя помощь.
Притом, если бы мой рассказ и опасности, которым подвергаются больные люди в психушке, принесли пользу девушкам, то, возможно, что в этом был бы какой-то смысл, но на самом же деле всё обстоит совершенно по-другому.
Красивые не поймут, что рядом с ними существует мир безобразных людей, которые прекрасны своим разумом. Ведь, только Мамочка могла понять меня по-настоящему в трудные дни моей жизни в психушке.
Все остальные видели во мне художника пригодного к наглядной агитации психушки и комика, побывавшего несколько дней в психушке. Вполне очевидно, что девушки превратили меня из героя дня в чудовище.
Возможно, что так поступил бы и тоже, если бы меня бросили? Однако обсуждать мою проблему сейчас было бесполезно. Поэтому и недоумеваю.
В самом деле, ведь девушки тоже меня бросили в беде, они даже не поинтересовались о причине моего ухода с завода. У меня также могли быть уважительные причины.
Мало ли что бывает в жизни у людей. В этом вижу лишь то, что незнание проблемы бывает причиной проявления невежества даже среди лучших друзей. Похоже, что люди сами не ведают того, что творят зло ближнему по незнанию причин происходящих рядом событий. Но не стану, же их обвинять в том, чего они не знают. Их тоже надо как-то верно понять. Ведь они тоже все на меня рассчитывали, а, выходит, подвёл их всех.
– Шурик! Постой! – крикнул, другу, когда вышел за пределы завода. – Пойдём, на прощание пиво выпьем.
– С предателями пиво не пью и не хочу знать. – не поворачиваясь, буркнул Шурик, направляясь к трамваю.
– Когда у твоего живота дважды останавливал металл, ты не говорил мне, что предатель. – крикнул, ему вдогонку. – Когда меня дважды пытались убить из-за тебя, тоже не подумал, что это ты, а ни, предатель. Можешь не поворачиваться, но запомни, это скоро и тебя коснётся, когда ты останешься совсем один.
Отвернулся и быстрым шагом направился в сторону площади «Революции» на свой переезд. Во мне всё кипело от злости, что именно из-за него попал в психушку.
Именно из-за него меня дважды пытались убить. Он сам предал меня, как последний вонючий шакал. Если его где-то увижу, то размажу по тротуару.
Пусть мне только попадётся. Всякое ему мог простить, но он! Как он мог так со мной поступить?! Зараза! Тюфяк с дерьмом! Лучше бы его прирезали!
Мне искренне его было жалко, а он оказался таким! В этот момент кто-то тронул меня за плечо.
До такой степени был напряжён, что как пружина развернулся и со всех сил врезал по физиономии идущего сзади меня человека.
Однако тот устоял. Совершенно обезумевший, нанёс второй удар в бок стоящему и тут же получил от него такой сильный удар в челюсть, что если бы мои зубы не были стиснуты от злости, то разлетелись бы по всему тротуару. Получив удар в челюсть, устоял, но отскочил в сторону и принял позу обороны, чтобы продолжить свою драку с незнакомым противником. Каково было моё удивление, когда увидел перед собой разбитое в кровь лицо Шурика.
– Может быть, мирно поговорим? – предложил мне, Шурик. – Иначе милиция нас сейчас заметёт.
– Ладно! Пойдём, поговорим в стороне. Куда-нибудь подальше. – согласился, трогая распухшую челюсть.
Пару сотен метров мы шли не разговаривая. Шурик промокал носовым платком своё разбитое в кровь лицо. Держал рукой распухшую челюсть, которая увеличивалась так, что боялся её потерять по дороге.
Встречные люди разглядывали наши разбитые лица. Мне даже было неприятно это обозрение. Вырос с такого возраста, когда синяки украшали меня. Сейчас мне было бы интереснее, если бы синяки украшали после меня кого-то другого.
Вот, Шурика. Хотя сейчас, при таких обстоятельствах, мы были с ним равны. По русскому обычаю нам стоит отметить такое событие, которое сразу в корне изменило характер Шурика.
– Мы, что, так будем ходить по городу с разбитыми лицами? – спросил Шурик. – Лучше поедем к нам домой. Наведём марафет. Тебе надо сделать примочку. Вся челюсть у тебя отвисла. У меня тоже лицо в крови.
– Поехали. – согласился с ним. – Только без водки мы с тобой сегодня не разберёмся вообще. Зайдём в магазин.
Возле площади Революции мы взяли по одной бутылке водки в гастрономе и сели в автобус. Попутчики в автобусе посторонились от нас.
Наш вид и по бутылке водки у каждого в руках не внушали нам никакого доверия. Чтобы обстановка в автобусе не накалилась до драки при виде наших бутылок.
Мы спрятали бутылки под свои куртки. На то у нас были причины. Несмотря на то, что по календарю, в старом и в новом стиле, крейсер "Аврора" пальнул по Зимнему дворцу в совершенно другое время суток, но, пролетариат нашего Орджоникидзе начал отмечать дату досрочно.
Мы тоже решили поддержать пролетариат и отметить праздник досрочно. Поэтому вид бутылок омрачал разум даже самых стойких пролетариев нашего города.
Мы не хотели, чтобы нас разрисовали до того, как мы сами примем водку грамм по двести на душу. Отсюда вытекала проблема упаковки нашего товара.
Если бы нам в гастрономе бутылки положили в какой-то пакет, то не пришлось бы их прятать за пазуху в куртках. Дом Шурика оказался также, как и мой, на улице Маркова и близко от станции.
Даже номер домов совпадал. Разница была в том, что его дом был барачного типа, а у нас четырёхэтажный дом современного типа.
– Это кто вас так "разрисовал"? – испугано, спросила мама, Шурика. – Вроде трезвые, а битые оба.
– Мама, это мы сами наткнулись друг на друга. – успокоил Шурик, свою маму. – Нам надо такой случай отметить. Мы друг друга знаем больше двух лет, а за столом вместе ни разу ни сидели. Саша уезжает в Москву.
Посмотрел на часы. Был уже седьмой час. Предварительная касса вокзала работает до девяти часов вечера.
Если сейчас билеты на поезд не возьму, то придётся брать только после праздников. Это поздно.
– Шурик! Пока тут на стол накрывают. – сказал, другу. – Мне надо сбегать за билетом на поезд до Москвы. Ведь праздники будут три дня с выходными. Предварительная касса на поезд будет закрыта все эти дни.
– Нет, уж! Тебя сегодня не отпущу. – остановил меня, Шурик. – Вот, братишка Толик, за билетом сбегает. В предварительной кассе вокзала наша родственница работает. Толик тебе билеты возьмёт на любой поезд.
– Хорошо! – согласился с ним. – Пускай только на девятое ноября берет билет, это понедельник. Лучше в купе скорого поезда "Орджоникидзе-Москва". Мне после праздников нужен будет ещё отдых и сборка в дорогу.
Отдал подростку три красных червонца. Пацан скрылся за дверью комнаты. Тем временем, сестра Шурика оказывала нам скорую помощь.
Ссадины на лице Шурика, от моего кулака, смазала йодом. Мне сделала холодный компресс на подбородок. Лица моего не было видно. Шурик и его сестра стали смеяться.
– Брату ранку слегка йодом помазала и всё. – пошутил над собой. – Мне так всё лицо закрыла, чтобы не пил водку.
– Правильно! – засмеялся Шурик. – Тебе в Москву надо ехать, а мне дома быть. Нечего тебе много пить в дорогу. Ну, это шутка. Ты не обижайся на меня. Сгоряча у завода ляпнул. Мы на тебя сильно рассчитывали. Все подготовили к сборке карусели, а ты, решил уволиться. Как бы ты на нашем месте поступил?
– Сам только ночью узнал о письме. – стал, оправдываться. – Когда это мог вам рассказать об отъезде?
– Ну, ладно! Без ссор. Давай тяпнем за нашу дружбу. – сказал Шурик, наливая в стаканы водку. – За дружбу!
Мы опрокинули по двести грамм водки и стали обсуждать наши последние проблемы. Честно говоря, после того как Толик принёс мне билет на поезд, мои мысли переключились на то, что мне нужно брать с собой в дорогу.
Разумеется, мне нужна хорошая встряска после этих напряжённых дней. Драка с Шуриком и двести грамм водки, сняли моё напряжение в душе и теле. Можно было уходить. Но Шурик повторил водку.
– Ну, ты мне хорошо врезал! – вспомнил Шурик, нашу драку. – У меня аж искры из глаз полетели! Меня никто так сильно никогда не бил. Теперь точно знаю вкус настоящего мужского удара. Ты меня сильно встряхнул.
– Ты тоже, тихоня, своим ударом чуть челюсть мне вместе с головой не оторвал. – трогая через повязку опухшую челюсть, напомнил. – Чего это ты столько времени не бил Москвичёва? Он бы сразу изменился.
– Если бы его ударил хоть раз, – острил Шурик, – то не было бы тогда у тебя всех этих историй с драками.
– Да, уж, спасибо! Сослужил ты хорошую службу. – уточнил. – Чуть жизни меня не лишил с его друзьями.
– Зато, теперь мы оба в безопасности. – подчеркнул Шурик. – Все наши враги мертвы. Ты уезжаешь. Здесь остаюсь. Ты научил меня драться. Теперь мне некого бояться, за себя сам постоять умею. Любого побью.
После следующих двести грамм водки у Шурика стал заплетаться язык. На меня в этот вечер водка не действовала. Вероятно, у меня не было настроения на то, чтобы пьянеть.
Мне стало не интересно сидеть за столом с пьяным другом. Отношения у нас стали не равные. Он пьян. Нет.
Ровняться с ним не хотел. Шурик был прав, ему оставаться здесь, а мне нужно в дорогу.
Пускай даже в этот момент дорога будет ближняя, всего лишь до Беслана, но мне надо быть в меру пьяным. Но кто может точно определить меру пьянки?
И так сильно подмочил свою репутацию перед родственниками в последние дни. Что они обо мне подумают, когда в таком пьяном виде уеду от них на поезде в Москву.
Пожалуй, мне надо закругляться с пьянкой, ехать к себе домой, пока окончательно тут не спился. Вон, мы вторую бутылку водки начали. На двоих по бутылке? Это многовато будет! Надо уходить, пока мои ноги ходят, чтобы не ползти.
– Всё, Шурик! Мне пора ехать. – твёрдо решил, поднимаясь из-за стола. – Меня не надо вам провожать. Сам дойду. Не люблю проводы. Проводы, это на кладбище. Мне умирать пока рано. Вокзал рядом с вами.
Шурик, не поднимая головы со стола, подал мне руку и окончательно отключился. Шурик словно держался до момента нашего прощания. Опустил его руку на стол и попрощавшись с родственниками Шурика, вышел на улицу.
Вздохнув свежего воздуха, почувствовал, что тоже пьян. Приток кислорода в лёгкие и в мозг, смешался с парами водки и меня закачало. Мне сразу стало дурно от такого состояний души и тела.
– "Ну, это мне совсем не нужно." – подумал. – "Чтобы меня ещё в медицинский вытрезвитель забрали?"
Мне понадобилось несколько минут постоять в стороне от дома Шурика, чтобы моё брожение в мозгах и в лёгких прекратилось, а моё состояние тела и души, приняло общую норму.
Случайный автобус проскочил рядом, встряхнув меня своим шумом и потоком воздуха. Перешёл улицу и по тротуару, раскисшему от мокрого снега, медленно двинулся в сторону железнодорожного вокзала.
Хотелось быстро пересилить пьяное состояние своего сознания, чтобы на вокзале у меня не заплетался язык. Если кто-то захочет со мной говорить. Но хмель, почему-то, не пыталась покинуть меня.
Тогда взял с бетонного забора снег руками и стал растирать себе всё своё лицо. Такая процедура была малоэффективна.
Выходит, что всё-таки нажрался водки до свинского состояния. Мне не хотелось сдаваться перед алкоголем. Он не на того нарвался. Раз сознание моё всё ещё работает, то должен привести себя в порядок.
Расстегнул на себе всю одежду и стал снегом растирать своё тело. Хорошо, что на улице никого не было.
Иначе бы меня, так точно, опять упрятали в психушку. Уж тогда бы профессор отвёл на мне свою душу.
Сразу бы засунул в кислоту, чтобы там никаких следов от меня не осталось. Мамочка не смогла бы мне ни в чём помочь. Бедная Мамочка, она ждёт от меня помощи, а пьянствую с другом. Совсем забыл, что обещал ей помочь. Снежные процедуры малость пошли на пользу.
Взбодрился и сразу направился к вокзалу. Вокзал был на половину пуст. Несколько влюблённых парочек на скамейках, которым некуда спешить, а также люди, подошедшие к кассе за билетами.
Мне тоже надо взять билет. Постоял в стороне, пока пассажиры брали билеты. Мне совсем не хотелось на них дышать перегаром. Никому из людей не нужен мой пьяный перегар.
– Мне надо один билет до конца. – сказал, в окошко кассиру, которая тут же стала задыхаться от перегара.
– Вы лучше в сторону говорите. – намекнула, кассир, переводя дыхание. – Хочу вернуться домой.
Чтобы окончательно не отравить своим дыханием девушку, ни стал больше говорить, ни слова. Глядя в другую сторону, на ощупь взял свой билет и сдачи, положил в карман и направился к поезду.
Не желая вляпаться в какую-то историю, прошёл в вагон вместе с другими пассажирами и сел в самую середину вагона. Сидеть на виду у всех, это быть целым до Беслана.
Пускай даже пассажиров в вагоне мало, но это безопаснее, чем одному ехать в пустом вагоне. Меня и так уже едва не зарезали в этом поезде. Вагон дёрнулся и медленно поплыл от перрона в сторону Беслана.
Мне никуда не хотелось смотреть и ни о чём не думать. Уткнувшись в угол между скамейкой вагона и стеной у окна, сразу уснул. До Беслана ехать минут сорок, со всеми остановками. Можно было хорошо выспаться и слегка отрезветь.
– Молодой человек! Вставайте! Вагоны идут в депо на мойку. – услышал, женский голос сквозь свой сон.
– Мы, что давно в Беслан приехали? – растерянно, спросил, проводницу, которая улыбалась мне.
– Мы, то, давно приехали в Орджоникидзе. – смеясь, ответила она. – А вы всё в Беслан хотите.
– Как в Орджоникидзе? – опять удивлённо, спросил, проводницу. – Вот, билет в Беслан брал.
– Пить меньше надо. – упрекнула меня, проводница. – Тебя ведь ночью в вагоне могли убить и обокрасть.
– Меня всю ночь охраняли ангелы в твоём виде. – пошутил. – Так что ночью бояться было нечего.
– Ты бы лучше со своими ангелами дома сидел. – серьёзно, сказала женщина. – Выходи из вагона.
Часы на перроне вокзала показывали второй час ночи. Мне болтаться до первого автобуса или поезда, почти, пять часов. Дома опять подумают, что со мной что-то случилось.
Хорошо, что завтра на работу мне не надо ехать. Можно будет отдыхать. Это лучше, что вернулся в Орджоникидзе. Окончательно отрезвею. Скандала в доме не будет. Всё остальное, так это пустяки.
Никто меня трезвым не тронет сейчас. Прошёл в здание вокзала. В зале ожидания горела всего одна электрическая лампа. В полутёмном пространстве, в центре зала на стульях, дремали несколько опоздавших пассажиров. В дальнем углу молодая парочка занималась любовной акробатикой.
Белые бедра партнёрши сильно выделялись на тёмном фоне интерьера зала. Парочка так сильно была увлечена собой, что даже не обратили внимания на моё появление в сумерках зала.
Чтобы не тревожить эту любовную идиллию, осторожно прошёл в противоположную сторону зала и вышел в дверь на привокзальную площадь, на которой была лёгкая позёмка.
