Александр Черенов
Мемуары Люцифера
К сожалению, внешняя сторона учения для тёмных разумом людей куда важнее теоретических основ! Что ж: сотворить Универсального Бога пока не получилось. Я не сумел распространить веру в Ахурамазду за пределы державы Сасанидов.
Но созданный мною Бог оказался настолько «своим» для этой страны, что никаким другим богам и думать не следовало о проникновении в её пределы. Тем самым, ставился первый барьер на пути распространения единобожия. А это был уже успех. Пусть тактический, пусть частичный, но успех.
Глава пятнадцатая
В поисках нового места приложения ума мысль моя переместилась чуть южнее и восточнее, на полуостров Индостан. Ознакомившись со спецификой языческих верований местных племён, с их обычаями и укладом, я уже не ставил перед собой цели сотворить на этой «базе» «крупноформатного Единого Бога». Теперь я вполне удовлетворился бы тем, что сумел бы вырвать из-под потенциального влияния других религий огромный регион с его многомиллионным «пиплом».
Я решил: «Пусть не будет Универсального Бога Востока. Но пусть будет Ахурамазда, как Бог Персидской державы, и пусть будет Бог огромной Индии! Бог, которого я пока ещё не наделил ни именем, ни чертами, ни даже идеологической „начинкой“. А там, глядишь, удастся создать ещё несколько Богов регионального формата. Главное: не допустить появления Бога Единого или Бога такой массы людей, которая позволит Alter-ego создать нужную концентрацию энергии для Третьей Силы».
Кандидата в Учители на Индостане я наметил одновременно с Заратуштрой. Сиддхартха Гаутама сразу же показался мне именно тем человеком, который сможет вызвать брожение в умах миллионов. Даже, если мне с ним не удалось бы сделать большего, то и тогда я считал бы свою миссию успешной.
Гаутама был не каким-то, там, бродячим дервишем «без папы и мамы». Он принадлежал не просто к знатному – царскому – роду, и был старшим и любимым сыном Судгоданы, вождя арийского племени сакиев (или шакья). Мать его, Магамайя, была старшей женой правителя.
Ещё до того, как я выделил Гаутаму, он уже сам, ещё мальчиком, выделялся из толпы сверстников. Он хотел до всего дойти своим умом. Мне осталось лишь указать ему направление движения. Для этого я определил к нему в наставники одного толкового аскета, который довольно грамотно просветил юного философа на тему неправедности сего мира. В результате они с Гаутамой даже «перевыполнили план»: царевич начал смотреть на все земные радости, как на суетные вещи. Он размечтался о «кренделях небесных» – в плане тихой монастырской жизни – и теперь упорно искал случай всецело отдаться воздержанию и размышлению.
Конечно, это было «отклонением от линии» – я ведь готовил его совсем не к затворничеству. Парень должен был нести в массы свет нового учения. Но, в целом, я не беспокоился насчёт избранника. Я знал, что эти мысли – лишь стадия на пути к другим, более привлекательным для меня. И не столько в теоретическом, сколько в практическом аспекте.
Так и случилось: тихая жизнь скоро наскучила молодому человеку. Гаутама захотел повидать свет, постичь мудрость других, а буде возможным – и поделиться своею. Я не возражал – и в июльское полнолуние, в обществе одного-единственного спутника и нищенской сумы на двоих, отправил царевича «постигать мудрость мира сего».
Я не ошибся с переориентацией монарших взглядов: парень быстро понял, что от него требуется. Поднабравшись опыта, он уже проповедовал себя, как одного из Будд, являвшихся на Землю в разное время. Я подсказал царевичу, как объяснить своё «производство в чин». Гаутама заявил о том, что религия каждого из его предшественников «в должности» «Просветлённого» (именно так переводится это слово с санскрита), много раз уже забывалась до прихода нового Будды. Новый всегда начинал на том же самом месте: снова проповедовал ту же тысячелетнюю истину. В конце концов, Гаутама – с моей подачи – объявил себя Двадцать Пятым Буддой.
Видя, что парень действует по плану, я уже не вмешивался в его работу. Я даже не торопил его с «обращением масс»: плод должен был созреть. Хотя в предоставлении Гаутаме относительной свободы, наряду с положительным, имелся и отрицательный момент. Принц, увлёкшийся наставлениями аскета и желая то ли отказаться от мира, то ли вдохновить остальных личным примером, довел себя до такой степени истощения, что мне пришлось вмешаться. «Не ровён час – помрёт мальчонка с голоду».
Застав его однажды в состоянии обморока, я понял, что люди не зря говорят: «Дозволь дураку Богу молиться – он и лоб расшибёт!» Дураком мой подопечный не был – но лоб уже начал расшибать. Выговорив товарищу, я усадил его за обеденный коврик, и впредь наказал не заниматься самоистязанием, от которого – ни толку, ни проку.
Гаутама оказался учеником понятливым. Да и то: кого может вдохновить аскетическое самоистязание? Оно и его самого «почему-то» «не просветляло». Поэтому, отделив духовное от телесного, принц стал вести жизнь нормального человека, хорошо питался, избавился от обносков – и даже обзавёлся семьёй.
Последняя «творческая инициатива» не предусматривалась моим планом. Но восстановить статус-кво было уже невозможно: у Гаутамы родился первенец. Увы, но дурное дело – нехитрое.
Так как это не соответствовало образу пророка, я немедленно обратил мозги Гаутамы к размышлению. Он должен был понять, что не следует из одной крайности шарахаться в другую. «Маленькие радости жизни» немногим лучше бестолкового аскетизма. Я был прям: «Парень, это – не для тебя. Это – для тех червей, в которых тебе поручено вложить хоть немного ума. Не разочаровывай же меня!»
Наверно, мне не следовало «давить» на мужика. Он и сам уже видел, что жизнь двуногих не способствует обретению того, к чему он стремился. Точнее, к чему стремил его я. Хотя, пожалуй, стремление было обоюдным: личность-то была совсем даже не «личностью».
Гаутама внял – и предался размышлениям. Он даже покаялся за то, что сбился с пути. Я не настаивал на покаянии – мне достаточно было возвращения принца на стези Просветления. Но он оказался к себе строже, чем я – к нему. Это было лишним доказательством того, что я не ошибся в человеке. Что он – именно тот, кто мне нужен. Что рано или поздно он реализует мои планы.
В то время среди тамошних философов бытовало мнение о том, что посредством систематических размышлений и покаяния люди могут стать выше богов. Самонадеянная чушь, конечно, но в данном случае вера Гаутамы в возможность таких «превращений» была мне на руку. Парень должен был окончательно поверить в свои силы, в своё назначение, в свою звезду – ту, которую я зажёг персонально для него.
И Гаутама оправдал мои ожидания. В подаче себя как воплощение Будды он преуспел настолько, что даже чужестранцы стали почитать его как святого. Что, уж, тут говорить о родственниках и соседях?
Но торопиться с внедрением парня в массы не следовало. По одной только причине: на Гаутаму временами «накатывало». Конечно, «всё подвергай сомнению», но не до такой же степени! Я взял тайм-аут: принц должен был преодолеть сомнения. Относительно верности «избранного им» (как он считал) пути. Я не слишком порицал его: только дурак ни в чём не сомневается. А Гаутама искал ответы. Он постигал и себя, и мир. Да, и потом: мало понимать самому – надо ещё уметь объяснить другим. Так, чтобы поняли. Так, чтобы поверили. Разумеется, я не оставлял его без опеки и руководящего начала.
И однажды я увидел: товарищ «дозрел». Он был уже в состоянии конспективно давать тему. Да и сам «подровнялся» душой и телом. Он уже не считал, что умерщвление плоти является необходимым условием веры. Теперь Будда проповедовал иное – да, как складно! Я мог гордиться нами обоими: собой – как автором и режиссёром, им – как талантливым актёром.
Согласно нашему (без сожалений делюсь лаврами) учению, всё телесное есть материальное. А материальное – временное, так как оно само в себе носит зачатки разложения. Пока человек связан с материальным миром телесным существованием, он регулярно и даже систематически будет подвержен разрушению, печали, и смерти. Пока человек позволяет дурным желаниям господствовать в душе, он будет на постоянной основе чувствовать неудовлетворенность, бесполезное утомление и заботы.
Особенно хороша была выстраданная лично Буддой мысль: бесполезно стремиться очистить себя порабощением плоти. А всё – потому, что нравственная порча в душе человека связывает его с материальным миром. Плакаты с этим изречением вывесить бы в лачугах отшельников, наивно пытающихся личным бомжеванием изменить мир! Умерщвлять плоть лишениями – дело ненужное, бесполезное и «чреватое». Главное внимание должно уделяться очищению души от скверных помыслов: лишь чистому сердцу открыт мир и добрые дела.
И – как апофеоз: только искоренение всего дурного разорвёт цепи существования человека и перенесет его «на другую сторону, откуда душа его уже не переселится в другое тело». Каково?!
Это было оригинально – и совсем не походило на учение Заратуштры, несмотря на присутствие идеи борьбы со злом. Но у Заратуштры это больше касалось борьбы «во внешнем мире», в то время как Гаутама проповедовал борьбу со злом в самом себе, как первопричины нравственной порчи, связывающей человека с миром, как источником печали, разрушения и смерти.
Простота наставлений способствовала их быстрому распространению в массах. Это ставило крест на надеждах Alter-ego заполучить столь выгодный плацдарм для насаждения Идеи Бога Единого. «Оторвать и разорвать!» – именно таким виделось мне теперь направление действий. Меня вполне устраивал лоскутный образ земных вероучений. И чем больше будет таких сильных Единых Богов «местного пошиба», тем меньше будет у Alter-ego шансов заменить их фигурой Бога-Пришельца. Поклоняться этой фигуре ему пришлось бы соло.
Чтобы облегчить восприятие учения, я помог Будде, склонному к излишнему философствованию, чётко сформулировать основные положения. Я и дал название религии: «буддизм». Незачем «изобретать велосипед»: вера всегда отождествляется с именем объекта поклонения.
Эти основные положения я назвал «четырьмя великими истинами». Вот они.
Первая истина: несчастия всегда сопутствуют жизни.
Вторая истина: источник всего бытия лежит в страстях или похоти.
Третья истина: избавиться от бытия можно, только уничтожив похоть.
Четвёртая истина: достигнуть этого можно, лишь поднимаясь по ступеням, ведущим в Нирвану.
И ступеней таких я определил тоже четыре.
Первая ступень состоит в пробуждении сердца. Когда пелена спадает с глаз верующего, когда он познает великую тайну скорби, неразлучной с жизнью и со всеми земными интересами, когда он обращается к Будде – он становится на первую ступень по пути к спасению.
Вторая ступень состоит в освобождении от нечистых помыслов и мстительности.
Для того чтобы достигнуть третьей ступени, верующий должен отделаться от всех злых желаний, от незнания, сомнения, ереси, недоброжелательства и раздражительности.
Венцом жизни, по нашему с Буддой учению, должно было стать всеобщее милосердие. Мы с ним так наставляли паству: истинная свобода заключается только в любви. Это и была последняя, четвёртая ступень на пути в Нирвану. Ведь, проникнувшись любовью, каждый последователь Будды сможет порвать цепи незнания, страсти и греха – и, тем самым, избавить свою душу от переселения.
Мы внушали: только любовь приближает человека к Нирване и ставит его вне законов материального бытия. Ибо только в случае преодоления всех четырёх ступеней ему откроются тайны будущей и прошлой жизни. Только в этом случае человек освободится от рождения с его последствиями – разрушением и смертью.
Напоследок я не преминул добавить в «бочку мёда» кое-что «для пикантности». Человеку неискушённому достижение заявленных целей не должно было казаться делом простым и лёгким. Мы с Буддой дали ясно понять всем: избавиться от того, что является сутью человека, невозможно, ибо результатом изменений был бы уже не человек в его теперешнем понимании.
Мы также напомнили объекту, что последней, четвёртой ступени, на Земле достигнуть не сможет никто. Но тот, кто вступил на эту стезю, уже не сможет покинуть её. Рано или поздно – но он придёт к Нирване, как высшему состоянию духа, в котором все земные привязанности преодолены, и нет больше ни желаний, ни страстей. То есть, к абсолютному покою – любимому состоянию моего «соседа».
Последнее «утешение» было традиционной порцией «бальзама на раны». Насчёт «рано или поздно» – это мы сказали, чтобы заранее не гасить в человеке энтузиазма. Он должен был отдавать себя вере полностью, без остатка. «Никакого рано или поздно» не будет: финал человечества мне хорошо известен…
Несмотря на то, что цель вероучения должна была удовлетворять Alter-ego, появление нового Бога наносило серьёзный удар по его планам. Ведь на карте земных вероучений появились два бастиона – и оба на пути продвижения чужеземных богов. Мне удалось глубоко укоренить новые верования в сознании больших масс людей. И речь шла о религиях взаимоисключающего толка. Как это и предусматривалось изначально.
Все попытки «родственника» насадить здесь своих протеже были попытками с негодными средствами. Максимум, на что он мог рассчитывать – это на очаговое проникновение небольших групп «агентов».
Продвигая новых богов за границы «ареалов», я уже зрел в перспективу. С учётом этого видения, я и начал готовить для распространения на обеих территориях параллельные божества, о которых Alter не имел ещё и представления. Нужно было страховаться…
Глава шестнадцатая
Всё та же Индия представлялась мне наиболее перспективной в плане насаждения параллельного божества. О, Индия – страна чудес и причуд! Ни в какой другой стране, ни у какого другого «пипла» я не встречал такого гигантского разнообразия духов и божков. Вот оно – благословенная почва для любого Садовода от Веры! Почва – исключительно плодородная, унавоженная мириадами духов и экзотическим невежеством «пипла» во всём его многообразии!
Новое учение я начал конструировать параллельно с насаждением буддизма: как-то не очень задались наши с Буддой дела. Именно на полуострове – вопреки нашим расчётам. А во множестве других стран и народов восточнее и южнее Индостана мне удалось укоренить новую веру, почти не прилагая усилий! Воистину: «Нет пророка в своём Отечестве!»
Уже, казалось бы, обработанную «площадку» предстояло обрабатывать вторично. Как ни старались мы с Буддой, наше учение не имело шансов стать религией всех людей, населяющих полуостров.
Предвидел ли я это до начала работы? Ну, предвидеть, может, и не предвидел, но не исключал: дело то – новое, не освоенное. Но у меня была работа, которую я должен был делать. Я конструировал новое учение – дополнительно к зороастризму. Я создавал очередного Большого Бога. Я выстраивал барьер на пути идей Alter-ego. Я ничего не загадывал: я делал. Моей задачей было продвинуть Будду как можно дальше и охватить им как можно больше мозгов. Я не закрывал глаза на реалии. Потому, что сам – реалист. Я понимал: ста процентов не будет. Но любой процент – удар по планам «соседа». И это – главное.
Мне не в чем себя упрекать: я свою работу сделал. И цели достиг: создал учение. И насадил его на огромной территории. Alter пока лишь реагировал на мои движения. Всю дорогу – «вторым номером». Разве это ничего не стоит? Разве это ни о чём не говорит?
Беспокоить должно было другое. Параллельно с работой я делал анализ сознания «пипла» – объекта работы. Такой же анализ – уже вослед моему – делал и Alter. Результат был неожиданным. Оказалось, что множественность экзотических духов и первобытные верования в антропоморфные силы природы способствовали не только закреплению в сознании людей нового Бога и новой религии. Чем больше духов, тем больше почвы для появления новых богов. «Чистым листом» сознание «пипла» не сделать. Можно либо принимать его в работу таким, какое оно есть – либо не принимать вовсе: другого не будет. В этом сознании всегда жила возможность трансформации привычных образов в другой, обобщённый. И не обязательно один.
Alter понял это – и дальше анализа не пошёл. Ведь, следуя за «пиплом», он вступил бы в противодействие с самим собой. Каждый его новый шаг был бы шагом в сторону от создания Бога Единого. Alter создавал бы очередного «территориального Бога», без всяких оговорок делая мою работу за меня. Собственными «руками» он воздвигал бы очередную преграду на пути к цели.
Но то, что не сделал Alter, сделал я. То есть, я попросту воспользовался ситуацией, в которой роль активного игрока отводилась лишь одному из нас. Второй же вынужден был работать зрителем и не «путаться под ногами», чтобы не сделать и без того не блестящее положение ещё хуже.
Объективности ради, должен заметить: моей заслуги в создании этой ситуации не было. Это – всё «пипл». А я лишь воспользовался случаем. Такие ситуации люди красноречиво характеризуют словами: «Всё, что ни делается – к лучшему!» и даже: «Не было бы счастья – да несчастье помогло!»
«Скрипнув зубами», Alter отвалил в сторону – а я приступил к работе. Я сразу понял, что этот мой труд имеет больше перспектив, пусть и в пределах Индостана. Да, я обратил в буддизм миллионы. Но это было каплей в море. Оставались ещё десятки миллионов, не охваченных Буддой, да и не желающих быть охваченными. Эта публика не спешила расставаться с привычными божками.
Отбирать последних у них я не собирался – следовательно, оставалось только модернизировать объект поклонения. Это значительно упрощало мою деятельность по созданию очередной Псевдотрансцендентной Силы, готовой противостоять экспансии любого иноземного божества.
Условия для творческой работы были исключительными: в мозгах индусов глубокие корни пустила ведическая религия. Её установления были закреплены в четырёх Ведах – сборниках гимнов, молитв, жертвенных формул и заклинаний. Ведические божки являлись антропоморфным олицетворением сил природы: Агни заведовал огнём, Индра – атмосферой и её осадками, Сурья – солнцем, Варуна – небом, Сома – луной и так далее.
На этой основе развился брахманизм – традиционное для классового общества вероучение с местной спецификой, объясняющее и закрепляющее «Высшим Повелением» неравноправие людей и непрерывность переселения душ. Новое – лучшее по сравнению с предыдущим – перерождение могло быть только следствием беспрекословного соблюдения дхармы, то бишь, образа жизни, якобы вменённого людям богами для различных каст, или варн. Пределом мечтаний было слияние с высшим абсолютом – богом-Творцом Брахмой: все живые существа, согласно этого учения, являются лишь частицами Брахмы.
Меня вполне устраивал образ нового сильного Бога регионального значения. Как тому алмазу, ему нужно было лишь дать огранку. То есть, придать законченность и форму, подкорректировав как самого Бога, так и некоторые принципы стихийно сложившихся основ учения.
Прежде всего, я занялся самим образом нового «Бога Единого». Кстати, насчёт «Единого». В этот раз, воспользовавшись спецификой обстановки, я сделал «Единого» всего лишь «Центральным». Для этого Брахме с его устоявшейся репутацией создателя всех форм жизни я «присоседил» компаньонов: Вишну и Шиву. Эти двое должны были в случае необходимости подстраховать «шефа», а если понадобится – то и заменить его в качестве «главы триумвирата». Что, кстати, мне и придётся сделать чуть позже.
Это триединство – или «тримурти» на санскрите – давало возможность маневра в любом направлении. Я теперь имел возможность заменить любого из троицы, вера в которого стала бы терять в рейтинге, на более «авторитетного» в данный момент «товарища».
«Соседу» оставалось «кусать локти». Ведь вместо создания очередного сильного «Бога Единого» я создал целую команду, в которой один «страховал» другого» – и всю композицию в целом! Замена лица происходила бы без малейшего ущерба для веры – и это главное!
Теперь «соседу» нечего было и мечтать о том, чтобы лезть сюда с чужими богами. Ни один из «Единых Богов» с «европейской пропиской» не имел ни малейших шансов на прохождение хотя бы в «подручные». Так сказать, в «Боги на подхвате».
Предвидя неизбежность поползновений «родственника», я позаботился о том, чтобы новое учение не крепилось единой организацией. Административный ресурс в делах веры – наиважнейший. Более того, я обеспечил разнобой в толковании отдельных положений как вполне допустимый и не считающийся святотатством. Вдобавок к этому – «на всякий пожарный случай» – я раздробил массу верующих на множество сект. Теперь, попробуй, тут, насадить «иноземца»!
И в философию религии я внёс кое-что от себя. Например, я указал на циклический характер существования этой вселенной по нисходящей. Люди должны были видеть безрадостную перспективу земного бытия – и уже не только в плане соблюдения персональной дхармы. Но касты я не стал трогать: публика уже привыкла к modus vivendi, и менять его было незачем.
На всякий случай я лишь подчеркнул идею кармы как закона возмездия за совокупность поступков, определяющего характер каждого из последующих перерождений. И – всё. Ах, да: ещё я определил четыре основные цели существования человека: исполнение предписаний, отношение к материальным ценностям, удовлетворение чувств и, как апогей вероучения – освобождения от цепи перерождения.
Последнее было «с подтекстом»: хоть таким образом я хотел породнить обе религии. Полагая, что «кашу маслом не испортишь» и памятуя о заслугах протеже, я произвёл Будду в одного из членов индуистского пантеона в качестве десятой аватары (воплощения в другое божество) Вишну. Не предел мечтаний, конечно, но всё же лучше, чем ничего.
Увы, приходилось считаться с реалиями. Ведь авторитет Вишну у большинства индусов был значительно выше авторитета Будды – не в пример соседям Индии, как ближним, так и дальним.
Не столько в плане экспансии, сколько для подстраховки, я переместил некоторое количество индуистов за пределы Индии. И они понесли «свет нового учения» туда, где уже и без того было «светло» от работы их конкурентов-буддистов. В результате индуизм распространился по соседям Индии: в Непале, на Цейлоне, а также в тех частях пока ещё единой Индии, где со временем предстояло образоваться новым государствам: Бангладеш и Пакистане.
Полагая ничегонеделание меньшим злом в сравнении с любым противодействием, Alter «молча» «глотал пилюли». Эта ситуация напоминала положение на доске в русских шашках, когда один из противников вынужден соблюдать правило «бить обязательно!» – а после этого, ужасаясь, наблюдать за тем, как его визави расправляется с тремя-четырьмя шашками и проводит свою «в дамки».
Моему Недругу оставалось лишь одно: продвигать идею Бога Единого на свободные площадки. Я уже не сомневался в том, что он сделал выбор: Яхве. Не берусь гадать, чем ему так уж приглянулось это изначальное божество примитивных кочевников-скотоводов, но стремление представить его в качестве «Единого и Единственного» было очевидно.
Конечно, на пути реализации этой идеи Alter-ego ждало немало трудностей. И далеко не все они были связаны с противодействием с моей стороны. Так, например, проблему, ничуть не меньшую, чем моя «контрмиссионерская» деятельность, создавала малочисленность евреев и их пребывание на задворках мировой цивилизации. Хотя бы – в плане географии.
Но Alter нашёл выход из положения. Руководствуясь уже отработанной методикой – а именно теодицеей Яхве – он от имени Бога начал расселять «избранный народ» «по соседям». Якобы в качестве наказания за отступничество от своего бога в угоду иноземным. «Не хотели поклоняться своему богу в своей земле – будете поклоняться чужим богам в чужой земле!»
В сложившейся ситуации Alter сделал, пожалуй, единственно верный ход. Правда, ничего другого ему и не оставалось. Распыление евреев как разносчиков веры в Яхве было единственным способом внедрить это учение в другие земли и народы. На роль «миссионеров от меча» евреи не годились.
Первый «миссионерский» поток пришёлся на эпоху завоеваний Александра. Историческая правда не имела ничего общего с тем, что Alter от имени Яхве внушил «своему народу». Действительная же причина была такова: основная масса перемещений народов происходит исключительно по причине военного давления на них извне. Достаточно вспомнить многочисленные волны «переселения народов» – хотя бы, тех же славян, сначала отступавших под давлением готов, а затем – гуннов и обров. Поэтому не надо трындить о поисках новых пастбищ: мелко!
И пошли евреи расселяться. Вначале – по соседям, а затем двинули на острова и полуострова Средиземноморья. Предваряя характеристику отношения к незваным переселенцам, хочу отметить вот, что: к этому времени уже сформировались некоторые специфические черты еврея. Прямо сказать – не из числа тех, что сразу вызывают симпатию к их носителям.
Евреи – некогда умелые ремесленники – под влиянием сурового быта обратили свой взор к «золотому тельцу». И не в переносном смысле: измена богу тут ни при чем. История «минус десятого» века с воздвижением в храме Соломона по приказу царя Иеровоама двух золотых статуй тельцов не имеет к трансформации взглядов еврея никакого отношения. Тем паче, что Иеровоам своей акцией и не покушался на веру, лишь содействуя почитателям Ваала отправлять культ по месту жительства. Ваал в сознании верующих стоял тогда выше Яхве.
Евреи же стали поклоняться другому «золотому тельцу»: «богу» стяжательства и наживы. Еврей показал всем, что предприимчивость не имеет ограничений, а обмануть «гоя» – не есть согрешить: не единоверца же.
И настолько они преуспели в своём мастерстве, что побили все рекорды по темпам вызывания ненависти. Вскоре их стали просто бить. По мордам и всему остальному. И очень сильно. Иногда же – так и вовсе убивать. И чем дальше, тем больше.
Не каюсь, а просто информирую: моя работа. Я науськал – а евреи мне в этом помогли. Честно говоря, меня абсолютно не занимала судьба простаков. Я – не пророк, обличающий социальные язвы, не третейский судья, и даже не мировой. Евреи меня интересовали исключительно с одной точки зрения: они были глашатаями веры в Бога Единого. А вот уже этого я ни допустить, ни стерпеть не мог. Сложившаяся уже к тому времени репутация еврея как ростовщика и кровопийцы только помогала мне в натравливании на них обиженных масс трудящихся.
Разумеется, ни о каком распространении Бога Единого за пределы «земли обетованной» и речи быть не могло. Так – небольшие очаги, даже пятна, на территориях, населённых негроидами и монголоидами. Европы идея Единого Бога Иудейского ни увлечь, ни заразить не смогла. Да и там, куда она проникла, успехи её были настолько скромными, что я даже «постеснялся» бы называть их успехами. Alter, надо отдать ему должное, так и сделал: постеснялся.
Так евреи стали изгоями всюду, куда их только забрасывала судьба. Рукой судьбы была, естественно, рука Alter-ego. Ну, а «давал по рукам», а заодно и по евреям – ваш непокорный и не слуга. Изгоями они становились не только, как носители чужой веры, но и как этнос, запятнавший себя безудержным поклонением золоту. «Два – в одном» – и не в пользу Alter-ego.
Это – не только следствие просчёта Недруга, но и результат моей работы с товарищами. В отличие от Alter-ego, целиком занятого воздействием на «духовные рычаги» подшефных, я взялся не за веру, а за тело.
Нет, конечно, душу я тоже не оставлял без внимания. Но внимание это было иного рода, чем то, которое уделял ей «сосед». Обнаружив в иудее черты характера, перспективные с точки зрения дискредитации их носителей, я уже не пускал дело на самотёк. Ибо от дискредитации носителей черт – прямая дорога к дискредитации того, кого они принесли в мозгах: Бога Единого.
Я стал лелеять, холить и пестовать в подшефных то, что изначально должно подвергаться осуждению: высокомерное отношение даже к титульным народам тех стран, где они находили себе прибежище, жадность, зависть, накопительство, желание преумножить состояние любыми путями. Я внушил им, что совесть, честь и стыд – удел неудачников.
И труды мои не пропали втуне. Почва для произращения нелучших черт оказалась настолько благодатной, что за какое-то поколение мне удалось не только вырастить нацию ростовщиков, но и отодвинуть на второй план самого Яхве. Да, иудеи продолжали поклоняться своему божеству, но уже по инерции. В силу традиции, без души. Оно больше не занимало их мысли. Оно больше не стояло на первом месте. Оно больше не замещало им радостей земного бытия. А последними я сделал для евреев только наживу, только фактор материального благополучия.
Еврейское ростовщичество как прообраз банковской системы я использовал для расслоения народов – и даже для их расколов в самом себе. Работая с иудеями, я «зрел» в перспективу. На показательном примере евреев я намеревался воспитать местные кадры ростовщиков. Зачем? Ответ простой: евреи наглядно демонстрировали не только то, как можно быстро разбогатеть, но и то, как можно быстро стать объектом всеобщей ненависти.
В моём деле это имело первостепенное значение. Не зря ведь народная мудрость гласит: «Сыт голодного не разумеет». И я «очень постарался» для того, чтобы количество голодных, не могущих «разуметь сытого», начало увеличиваться стремительно и безудержно. Я начал всемерно содействовать всем желающим встать на путь обирания своих же сограждан и добиваться преуспеяния любой ценой. За чужой счёт, естественно.
Всё большее число людей, будучи не в состоянии рассчитаться с долгами, стало попадать в кабалу финансовой зависимости. Это не могло не вызывать отторжения душ. Да, что там «отторжения»: ненависти. И уже не к одним только евреям, но и к безжалостным кредиторам одной с ними крови. Мои труды «по выращиванию семитов в антисемитах» начали приносить свои плоды.
Следствием этой ненависти стал духовный раздор уже не только между «титульными» и пришельцами, но и между «своими», единоверцами. То есть, если имущие просили у Бога ниспослать им «дополнительное» богатство, то их должники вместо просьб об оказании финансового содействия обращали к нему мольбы о ниспослании на своих мучителей всех мыслимых и немыслимых кар.
И вот уже взаимоисключающие потоки энергии веры формальных единоверцев уничтожают друг друга ещё на подступах к пределам Внешнего Порядка. Ни о какой концентрации однородной энергии и речи быть не могло – к непередаваемому огорчению Alter-ego.
В очередной раз «коллеге» оставалось лишь признать своё поражение. А я, «вдохновлённый» результатами эксперимента с участием «народа избранного» и его последователей «по финансовой части», начал кампанию за распространение полезного опыта. Опираясь на достигнутое, я пошёл дальше. Это была даже не экстраполяция опыта: это была новая фаза работы с человеком. Теперь мне надлежало «обратить взор свой» на всё человечество сразу. Пора было совершать небольшую «революцию сознания» «в мировом масштабе», не распыляясь ни на каких «избранников».
