Александр Чекаловец
Там, где плачет перелётная грусть
Сейчас, по всем признакам, к сожалению, складывалась похожая ситуация, повлиять на которую Саша при всём желании не мог. Спасение положения было только в том, что пустую бутылку Борис уже швырнул изо всех сил в кусты. Блестящая стекляшка, кувыркаясь в воздухе, прерывисто взяла горлышком несколько раз одну и ту же свистящую низкую ноту и исчезла в густых зарослях.
– Боря, ну а мусорить-то зачем на речке? – Саша покачал головой и со вздохом полез в кустарник. Нашёл там бутылку и пристроил её в лодке.
– Шура, я же не разбил её. Ничего я не мусорю. Специально на камни не стал бросать. Может, пригодится кому для дела? – Борис попытался найти оправдание глупому поведению, продемонстрировав недюжинные способности.
Саша вместо ответа только махнул рукой.
Что случилось сегодня с Борей, понять было трудно. Выпитая им водка не могла так повлиять на его поведение хотя бы потому, что её было мало. По опыту Саша знал, что разговаривать с ним сейчас всё равно бесполезно, поэтому оставалось лишь строить догадки. Не то чтобы ему очень хотелось этим заниматься, скорее мысли обо всём, что происходило, сами бесполезным потоком исподволь засоряли мозг.
Главным и максимально странным являлось то, что Борьку подозрительно не тянуло рыбачить. Зачем он тогда приехал сюда сегодня? Для чего нужно было упорно плыть дальше и дальше, оставляя без должного внимания многообещающие места для ловли? И вот наконец когда началась рыбалка, он вышел на реку для вида. Едва замочив ноги, тут же куда-то засобирался. Почему так? Хотел подобным образом продемонстрировать новым городским знакомым, что главный и умелый рыбак здесь он? Не поймать больше всех, а, напротив, оставить всех без улова? Показать тем самым, что без его участия рыбы не будет? Этакое хвастовство наоборот? Мол, я не ловлю и больше никто не умеет. Но тут Саша неожиданно стал ловить, и планы поменялись? Поэтому надо было увезти и его с хорошего места? Что за странная комбинация для самоутверждения?
Саша понял, что потерял логику и запутался в своих рассуждениях. Удивляло это предположение ещё и потому, что звание «лучшего» и «великого» рыбака Саша присвоил другу сам, и причём весьма давно. Он трезвонил об этом не первый год направо и налево. Эти вполне себе заслуженные титулы никто и не собирался отнимать или отвоёвывать. Они даже не были никому нужны. От Бори требовалось сегодня их не покорять, а просто подтвердить. И ещё был один странный, не поддающийся никакому разумному объяснению момент. Заплыли они уже и так достаточно далеко, а Борька хотел для чего-то идти ещё дальше. Зачем терять драгоценное время, которого без того оставалось в обрез? Саша ничего не понимал…
– Когда ты в конце концов, начнёшь рыбачить, Боря? Раньше за тобой не угнаться, я же знаю это как никто другой. Не успеваю бывало сапоги натянуть, а ты уже на реке и уже поймал! Скажешь, не так? Что с тобой происходит сегодня? Разве мы так договаривались? – принялся отчитывать он друга, немного успокоившись. – Я тебя очень прошу, давай к моим пяти наловим ещё всего лишь десяток. Без тебя мне с этой задачей никак не справиться. Нам тогда рыбы хватит на всех. Потом заберём Юру – и в лагерь. К шести приплывём. Девчата ужином займутся. Я рыбки посолю. Пока то да сё. В восемь уже темнеет. Времени немного осталось, сам же понимаешь.
С этим раскладом трудно было поспорить даже ребёнку.
Боря полулежал на мелких камнях. Задумчиво смотрел на воду. Меж пальцев дымилась забытая сигарета.
– Ладно, Шура, я же не возражаю, – он вздохнул, и вяло согласился. – Но всё же вниз ещё немного сплаваем. Я хочу реку посмотреть.
– По рукам! Так тому и быть, если недолго, то можно! И если ты обещаешь мне рыбачить! Давай-ка я поведу теперь, – Саша вскочил на ноги и, шурша галькой, стал быстро сталкивать лодку на воду.
Задрожал заведённый двигатель, поплёвывая в сторону фонтанирующей струйкой водяного охлаждения. Приглушённо клацнула, включившись, передача. Саша заставил мотор выдать максимальные обороты, крутанув ребристую рукоять газа до упора. Лодка заломила изгиб, очутилась на русле и послушно выпорхнула в скольжение, похожее на стремительное планирование.
Саша, разумеется, понимал, что означали слова «посмотреть реку». Не речными красотами и таёжными пейзажами намеревался любоваться Борис. Ему, безусловно, было интересно, как ведёт себя здесь сама река. Какое течение, где перекаты, струи, ямы? Они с Борей никогда раньше не плавали вниз по течению, всегда уходили из деревни в верховья. Поэтому всё здесь было новым и незнакомым. Для Саши тоже. В другой раз такая разведка, пожалуй, могла стать полезной. Но только не сейчас, считал Саша. Нужно было торопиться ловить в любом подходящем месте. На скрупулёзное изучение не хватало времени. И потом, рассуждал он сам с собой, есть ли в пустых заплывах какой-то смысл? Река без дождей стала непривычно мелкой, не такой, какой она была всегда. Долгая засуха оголила и русло, и впадающие в него речушки. Они теперь выглядели пустынными каменистыми желобами, уходящими в лесную глушь, напоминая неровную булыжную мостовую. На дне их, теряясь среди валунов, едва серебрились тоненькие ручейки. Однако стоило воде вскоре подняться на полметра – и река вошла бы в берега, совершенно поменяв облик. Обретя другую силу, течение сместило бы перекаты, передвинуло струи, упрятало в глубину белые залысины галечных кос. Знакомая речка вновь превращалась в неизвестную!
В этом Саша пытался убедить друга, но тот настоял на своём. Смирившись, Саша плюнул на Борино упрямство и уступил его натиску. Решил, что мудрее будет не расходовать драгоценное время хотя бы на споры. Поэтому они сейчас неслись вниз по течению, разрезая русло напополам усами волн, после которых ещё долго качалась высокая прибрежная трава, плавно помахивая вслед удаляющейся моторке.
* * *
Когда обогнули крутую и затяжную излучину, увидели широкий длинный плёс. Посередине него на якоре стояла вытянутая, дощатая лодка.
Рыбак в ней поднялся на ноги, отложил удочку. Смотрел на плывущих. Борис махнул рукой, и Саша убрал газ, замедляя ход. Хотелось поговорить или просто поздороваться с первым человеком, встреченным за весь день. Когда до лодки оставалось всего ничего, Саша надавил на красную кнопку и двигатель, захлебнувшись, заглох. Они ещё медленно сближались, а Борис уже приветственно замахал рукой и закричал:
– Петро, здорово! Как рыбалка? Как сам?
Саша веслом подправил лодку, и она мягко стукнулась надувным баллоном в деревянный борт.
Это был Петя, их давний знакомый из деревни. Не раз, уходя раньше на реку, бросали у его ворот машину. Пётр никогда не возражал, присматривал за транспортом до возвращения хозяев.
Остановились, держась руками за борта деревянной лодки. Петя радушно улыбался. Видно было, что он тоже искренне рад неожиданной встрече. Боря достал сигареты.
– Как поживаешь, Петя? Как дела? – Борис, наклонившись, ухватился за лодку, вцепившись пальцами в доски. Теперь Петин якорь держал уже два судна. Скрипнув под водой от натуги, он стал едва заметно волочиться по течению. Необычный лодочный тандем уступил силе реки, тронулся медленно вниз, но люди хотели поговорить.
– Здорово были! Давно не видать вас что-то. Поди, в прошлом году крайний раз заезжали? Поживаем хорошо, нам что будет? Работаем. Порыбачить, значит, выбрались? Это надо, дело нужное. Сам у жены еле отпросился сплавать. Работы – невпроворот! Стайку новую надо ставить до холодов, картошки тридцать соток нынче, в колхозе уборочная… Так-то вот у нас. А тут не берётся он ещё хоть ты, мать его, вой! Шесть штук с утра поймал. Надоело сидеть, буду скоро домой собираться. Вы надолго к нам?
– Мы семьями, Петя, в этот раз. На одну ночь. Просто отдохнуть. Палатки поставили в конце деревни, жёны там остались. Вода-то какая маленькая, впервые такую речку вижу, – Саша закреплял в уключине весло.
– Так вот вроде бы и хорошо это, а толку-то! – Петя в сердцах плюнул. – Не хочет клевать он, хоть тресни! Бензин только жжёшь, катаешься туда-сюда. Тут накануне мужики ирбейские со Степановки сплавлялись четыре дня, в Посадском машины бросали. Ведро на троих! Это что, рыбалка?! Я уже просто с червями нет-нет выхожу, ельчиков малость подёргаю и до дому…
– Сети не ставил? – поинтересовался Борис. Они с Сашей изредка растягивали клетчатые ловушки в старицах. Попадался крупный окунь, щучка.
– Не, я этим не занимаюсь. На удочку – да, а так… Мне проблемы не нужны.
– Ладно, Петро, поплыли мы дальше, – Борис слегка оттолкнулся от деревянной лодки, которая тут же остановилась. Стала отставать.
– Так, а далёко вы ещё? – Петя в мягкой кепке без козырька приложил ладонь ко лбу, смотрел вслед, закрываясь от солнца.
– Да пару-тройку поворотов – и назад, – Борис неопределённо махнул рукой. – Нам уже возвращаться скоро. Извини, не предлагаем тебе, Петя, кончилось у нас…
– И не надо. Ты забыл, что я завязал? – Пётр стоял в лодке. Невысокий, коренастый. На вид ему можно было дать под шестьдесят.
Саша дёрнул стартер, уселся поудобнее и, выжав обороты по максимуму, едва успел разогнать лодку. Ещё не исчез за поворотом Петя, который остался довольно далеко, хотя было различимо, что он вновь взялся за удилище.
Здесь длиннющий плёс плавно обмелел и река застелила волнистым перекатом, который врезался в небольшой остров, густо поросший кустарником. Течение било в преграду, круто меняя направление, топорщилось и вздыбливалось. По бокам с обеих сторон острова были вымыты два приямка. Тёмной глубиной терялись они под нависающими ветвями кустов.
Саша быстро среагировал и круто повернул руль в сторону берега. Сильный мотор, выпихнув лодку до середины на камни небольшой косы, рассерженно заглох. Поддавшись инерции неожиданного манёвра, люди качнулись вперёд, крепче цепляясь за борта. Лодка прочно уселась на короткой и пологой косе, едва не достав носом до густых зарослей травы, которые окаймляли каменистый берег.
Саша проворно выскочил на сушу.
– Боря, здесь мы точно ещё поймаем! – он возбуждённо и торопливо доставал рыбацкие принадлежности. – Смотри, какая красота!
Заманчивое место было напротив.
Саша расположился с удочкой на камнях, менял оборванный поводок, раскинув многоярусный рыбацкий контейнер. А вот Борис, словно напрочь забыв о договорённости, снова никуда не спешил. Он возобновил пустую беседу, растормошив задремавшего Романа.
Саша не обращал ни на что внимания. Торопился, предвкушая клёв. Он захлопнул пластмассовый ящик с приманками, щёлкнул дужкой накидного замка и, понемногу погружаясь в перекат всё глубже и глубже, с удилищем наперевес зашагал, преодолевая течение, к дальней ямке.
Постепенно добравшись вброд до своей цели, он прочно упёрся ногами в зыбкий грунт, внимательно осмотрелся. Яма имела вытянутую форму, была маленькой и не очень глубокой. Казалась пустой. Сквозь прозрачную воду виднелась каждая песчинка на чистом дне. Однако едва опустив снасть под ноги, Саша тут же почувствовал сильный рывок и, дёрнув от неожиданности удочку вверх, быстро прижал к животу серебристо-чёрного хариуса, который прочно сел на крючок, глубоко заглотив приманку.
Теперь Саша твёрдо решил для себя, что будет ловить здесь, пока не перестанет клевать. Как бы ни уговаривал Борис исследовать реку, бесцельно теряя время.
«Просто останусь и буду рыбачить. Если хотят, пусть уплывают и катаются сколько влезет. Всё равно толку от Бори никакого сегодня, и с этим, по всей видимости, ничего не поделаешь. На обратном пути подберут меня. Так же и Юру выше подхватим. Что тут такого? Обычное дело, так все поступают», – размышлял про себя Саша, азартно снимая с крючка уже второго хариуса.
Боря будто непонятным образом услышал его мысли. С берега раздался пронзительный свист. Саша повернулся, вопросительно вскинув вверх голову.
– Шура, чего нам здесь вдвоём делать? Мы с Ромкой поплыли ниже. Ты тут рыбачь, – крикнул ему Борис, ещё и жестами изображая свои намерения.
– Давай! Я остаюсь. Как раз всё прокидать здесь успею, – Саша тоже приходилось кричать что было сил. Однако состязаться с шумом бьющего по ногам напора было подобно идее переорать водопад. Поэтому свободной рукой он ещё просто пару раз махнул, что означало полное и безоговорочное согласие.
Боря с Романом стремительно умчались вниз по течению. Когда они скрылись за поворотом, мотор вдруг почти сразу затих.
Саша немного удивился, но не придал этому особого значения. Заглохший двигатель говорил только об одном: лодка почему-то быстро остановилась. Саша подумал, что при желании ради любопытства можно немного обогнуть остров справа, выйти на излучину, и, скорее всего, увидеть, где находятся Борис с Ромой. Они, судя по всему, были совсем близко. Но он не стал так делать. Совершенно не волновался. Саша всё-таки не терял надежды, что Борька внезапно обнаружил подходящее для себя место и сейчас начнёт там рыбачить. По крайне мере, очень хотелось в это верить.
Долго думать про Бориса было непозволительной роскошью. Саша тут же забыл про лодку и её пассажиров, так как уже поймал здесь двух рыбок, а теперь вёл поединок с третьим хариусом, которого никак не удавалось одолеть. Заброс следовал за забросом, напоминая захватывающую игру. Саша менял глубину, проводил снасть чуть в стороне, но всё было без толку. Осторожная рыба через раз хватала приманку, топила поплавок на долю мгновения, но тут же, чувствуя подвох, выплёвывала фальшивку. Поскольку ямка с песчаным дном, где он рыбачил, напоминала телевизор последнего поколения с кристально чистым изображением, Саша видел, как хариус, сверкая серебром чешуи, стрелой кидается на его мух из-под тени куста, а потом снова исчезает где-то там. Наконец поклёвки совсем прекратились.
«Так-так, распугал я вас туточки окончательно! Ясное дело, кому понравится по сто раз кушать железный крючок с нитками, если обман уже окончательно раскрыт. Умны и хитры вы, пройдохи! Ну ничего, два штуки с места это по нынешним временам тоже неплохо», – рассуждал сам с собой Саша, обдумывая, как ему поступить дальше. Всё просто: нужно было без промедления менять дислокацию. Оставаться здесь и дальше уже не имело никакого смысла. Место считалось обловленным.
Он огляделся вокруг. Несмотря на облака и лёгкий ветерок, зной по-прежнему лишь только грозился уйти. Разморённая жарой тайга на противоположном берегу источала хвойные запахи от тёплых смолянистых стволов и ветвей. Красные кусты у самой реки не вписывались в общий зелёный фон и напоминали кровавые языки пламени. Далеко сзади сквозь жаркую дрожащую пелену над поблёскивающей водой виднелась Петина лодка. На берегу, где они причаливали, одиноко стоял Сашин рыбацкий рундук. По песчаному горбатому языку, плавно опускающемуся в реку, порхала трясогузка. Она перелетала с места на место, присев, замирала, непрестанно помахивая своим хвостиком как маленьким веером.
Горячий воздух упорно морил удушливым пеклом даже здесь, на воде. Было хорошо, что сюда почему-то почти не долетали пауты, от которых на берегу не было никакого спасения.
Саша пару раз опустил в воду свободную от удилища руку, проводя ей затем по лицу и смывая так солёную испарину. Вдруг его озарила неожиданная идея, и он тут же снял бейсболку, зачерпнул ей воды, как чашкой, поднял аккуратно вверх и быстрым движением водрузил её снова на голову. Холод потоком хлынул со всех сторон на шею и плечи, и у Саши на какой-то миг даже перехватило дыхание. Изнывающее от жары тело окунулось в долгожданную прохладу! Он улыбнулся себе и вытер ладонью глаза.
Находился он сейчас ближе к левой протоке, огибающей островок. Вода в ней была неглубокой, ниже колена, струилась медленно и ровно. Река там никуда не торопилась.
«Туда не пойду», – подумал Саша.
Ему захотелось исследовать до конца свою ямку, попробовать пустить снасть немного дальше в ней. Для этого Саше надо было бы обойти кривую сухую палку, разделившую яму на две половины.
Он, немного примерившись, осторожно шагнул в глубину перед собой. Тут течение быстрого переката теряло силу, вихрилось и кружило по сторонам, а напор практически останавливался. Саша ухнул в прозрачную глубину, несколько недооценив размеры пространства под идеально чистой толщей воды. Непроизвольно вскинув вверх руки, он упёрся ногами в рыхлый песок, лишь погрузившись в промоину чуть выше пояса. На левом боку болтался перекинутый через плечо пластиковый контейнер с рыбой. Теперь он оказался почти на уровне шеи и Саша свободной от удилища рукой едва успел схватить его и удержать горловиной вверху, спасая улов. Разогретое тело плотно сдавило через комбинезон речным холодом доставляя совершенно замечательные эмоции. Показалось, будто с удушливого зноя очутился в комнате, где долго работал кондиционер. Однако ловить в таком положении было категорически невозможно.
Выбравшись из ямы на мель, Саша, поразмыслив, направился к другому углублению возле правого края островка. Совсем быстро перебравшись туда, глянув вперёд, он в буквальном смысле оторопел от неожиданности.
Отсюда стало видно, что всего лишь метрах в полутораста ниже, у берега как ни в чём не бывало стояла их лодка. Борис беззаботно лежал боком на косе, согнув ногу в колене, даже не помышляя о рыбалке. Роман был рядом.
Саша, глядя на всё это и стараясь совладать с нахлынувшим раздражением, вспомнил, что обещал жене бросить материться.
Не успел он ещё толком прийти в себя от увиденного, как там, где был привал, ни с того ни с сего, обозначилось движение. Боря с Ромой неторопливо погрузились в лодку и, набирая скорость, неожиданно для Саши поплыли в его сторону. Меньше чем через минуту они оказались уже рядом.
Борис резко сбросил обороты и задержался на течении, где было поглубже, между Сашей и берегом.
– Шура, мы вверх сплаваем. Может, сетку кинем где? – Боря почти кричал. Он давал гудящему двигателю ровно столько оборотов, чтобы держаться на русле рядом с Сашей. Судно при этом качалась, рыскало передком и моталось из стороны в сторону, сопротивляясь стремнине. – Ты будь здесь, а я через пятнадцать минут за тобой приплыву.
Саша быстро кивнул головой и, гневно махнув ему рукой, сердито отвернулся. Саше подумалось, что обладай он сейчас сам способностями Змея Горыныча, то, скорее всего, метнул бы в Борькину сторону огненную струю. Однако он уже избрал для себя единственно верную тактику для осуществления своей цели и в ближайшее время не собирался от неё отступать ни под каким предлогом. Ему было некогда плавать.
Борис лихо крутанул рукоять газа, оседлав сразу все лошадиные силы движка, и моторка тут же выпрыгнула из болтанки, ринулась вперёд, вверх по течению. Сашу толкнула тяжёлая и высокая волна, расходящаяся в стороны от кормы задравшей нос и сорвавшейся в рывке лодки, от чего он едва удержался на ногах и чуть снова не очутился в яме. Двигатель ещё долго завывал вдали, и наконец звук его постепенно затих, потерявшись в шуме бьющей по ногам воды.
* * *
Саша остался один.
Второе место пока ничем не радовало. Раз за разом, делая проводки, он доставал голые крючки. Время шло, а не клевало совсем. Может, в этой ямке было пусто? Может, сначала не было, а просто на время распугали всё живое грохотом лодочного мотора, но рыба не ловилась.
Постояв так какое-то время, Саша оставил бесплодные попытки и направился понемногу в сторону своего берега, переходя перекат поперёк. Здесь, в отличие от левой протоки, огибающей остров, неспешной, неширокой и тихой, господствовала вся мощь реки. Глубина не доходила даже до колена, но чтобы устоять на ногах приходилось прикладывать огромные усилия. Перекат, наискось уносясь свалом от острова вправо, постепенно становился глубоким и чудовищно сильным потоком, способным ворочать столетние деревья как тонкие прутики. Там он подмыл берег, сделав его вогнутым и обрывистым. На всём своём протяжении, пока не кончался остров, это была одна сплошная тёмно-зелёная пучина, опасная, глубокая и быстрая. Спуститься по руслу, чтобы приблизиться к ней и порыбачить, не представлялось возможным. Поэтому Саша, понемногу пересекая реку вброд, продвигался к берегу, где оставил ящик. Хотел там дождаться Бориса, который уже вот-вот должен был вернуться за ним.
На берегу он опустил на траву удилище, которое задержалось на высоких, густо росших стеблях, даже не коснувшись земли. Сняв затем поясной ремень с ножом и расстегнув лямки комбинезона, Саша стянул и кофту, оставшись в камуфляжной футболке и бейсболке. Духота порядком измучила его, поэтому лишняя одежда была сейчас ненужной помехой. Он с удовольствием уселся на мелких камушках, вытянул натруженные ноги, а руками упёрся сзади в тёплую косу, намереваясь немного отдохнуть.
Здесь, на разогретых камнях, казавшийся более прохладным на воде окружающий воздух ощущался таким же раскалённым, как и в полдень. Всё вокруг: река, кусты, тайга, подступившая к самому краю крутого противоположного берега, остров напротив – было залито ослепительным послеобеденным солнечным светом, пока ещё горячим и обжигающим. Распевали на разные голоса невидимые птицы. Высоко в небе кружил, широко раскинув крылья, коршун. Иногда оттуда, нарушая дневную тишину, доносился его пронзительный жалобный клёкот. Далеко вверху по течению ещё виднелся край Петиной лодки.
Хорошо и спокойно было здесь. Красиво, тихо. День обнимался с солнцем. Лето, уходя, словно бы обернулось, одаривая всё лучезарной улыбкой. Пахло уставшей травой и разогретым отцветанием. По воздуху над водой тянуло серебристые нити тонких паутин. Утомившаяся родить природа приметно начинала терять буйные цвета. Невидимый художник уже делал первые осторожные наброски, незаметно сменив свою изумрудную палитру на мягкие брызги осенних подмалёвков. Вместо голубого и зелёного он умело смешивал на ней золотой и багровый.
Пугливый ветерок изредка беззвучно трогал дремлющую листву и хвою, после чего тайга вдруг неохотно оживала, затевала неспешное движение. Осторожно вздыхала, едва приметно покачивая длинными ветками деревьев, и воздух начинал колыхаться весь, немного оттесняя приятной речной свежестью духоту по сторонам.
Вкрадчивое журчание быстрой воды рядом незаметно убаюкивало.
Саша, подсунув под голову кофту, лёг на спину и, раскинув руки, замер так и прикрыл глаза. Слушал лес и реку, окунувшись целиком в разогретую негу и покой.
Неожиданно он уловил для себя какой-то новый, далёкий и протяжный звук, который странным образом не укладывался во всё это безмятежное журчание, звонкие птичьи пересвисты среди кустов, в глубине наполненного стрекотанием луга на противоположном берегу, тихие ласковые заигрывания ветерка с отзывчивой листвой под негромкий шелест и поскрипывание могучих деревьев, окружавшие его.
Саша открыл глаза, вглядываясь в небо и пока совсем не понимая, что бы это могло быть?
Звук этот совершенно точно не являлся частью чего-то, что было здесь, рядом с ним. Он раздавался откуда-то с высоты, то теряясь вовсе, то плавно возникая вновь, будто бы где-то в непостижимой дали тихо и протяжно грустила одинокая флейта. Словно бы кто-то издалека слал на землю обрывки неведомой печали, не переставая настойчиво повторять так раз за разом.
Вдруг, присмотревшись, в вышине над собой, под самыми облаками, Саша заметил стаю больших птиц. Это их крик привлёк его внимание.
Перелётный журавлиный клин величаво плыл над землёй. С каждым взмахом птицы оставляли родные края всё дальше и дальше. Навсегда ли? Куда держали они свой долгий путь, исчезая в голубой дали? Кому посвящали свои пронзительные слёзы? Может, клялись в верности и преданности этой бесконечно любимой земле, куда, ещё не улетев, они хотели вернуться вновь? Быть может, об этом сейчас была их тоскливая прощальная песня?
Саша, сложив от солнца ладони вокруг глаз, ещё долго смотрел вслед удаляющемуся каравану. Беспричинная грусть отчего-то залегла в его душе…
Белые птицы постепенно растворились в вышине окончательно.
Саша вздохнул, отвернулся. Он привалился на бок, подперев голову рукой. Задумчиво глядел на величественную реку.
А она спокойно катила свои воды мимо человека…
Он даже не мог догадываться, что она тоже умеет наблюдать.
Вот только люди очень давно перестали интересовать её. Больше того, она сторонилась их. Она была так стара, что помнила самых первых из них. Свирепых и глупых, трусливых и подлых, злых и безжалостных. Всяких. Она меряла свою жизнь не годами, а столетиями, которых было на её памяти столько, сколько лежало камней на этой косе. Никто бы не смог сосчитать точно, да и сама она давно сбилась со счёта.
Всё равно река знала, что с тех самых далёких и древних пор у этих странных созданий мало что изменилось. Люди, как и прежде, любили убивать и разрушать. А теперь они радовались, что достигли совершенства в этом умении. Почти что ни в ком из них не было доброты, свойственной огромным медведям, ума, которым обладали мудрые волки, пользы, которую могли приносить деревья. И поэтому она уже не удивлялась этим существам. Устала. Лишь остерегалась их враждебности и непредсказуемости.
Но этот человек, лежащий на берегу, казался другим. Конечно, ей не было до него совершенно никакого дела. Но ей нравилось, что он говорил и что делал. О чём думал. Из-за этого она сейчас попросила лес не шуметь, чтобы дать ему немного отдохнуть.
Вдруг она задумала удивить его.
За всю свою жизнь она делала это лишь несколько раз. Но только тогда, когда хотела этого сама. Никто не мог попросить её об этом. Ни морщинистый древний шаман, ночами поющий и танцующий с бубном из шкуры оленя в отблесках огромных костров, размахивая костлявыми руками над окровавленным жертвенным местом. Ни великий хан в золотых одеждах, ведущий несметные полчища всадников туда, где садилось солнце, остановивший как-то на крутом берегу своего коня, облачённого в доспехи из теснённой кожи. Это были её владения, только её мир, закрученный в нескончаемую череду бесконечности.
Уже бесчисленное количество раз на её памяти жаркие, как сегодня, дни сменяла осенняя мокрая грусть. Тогда река слышала в холодной ночной темноте, как деревья гнулись, стонали и скрипели от разгулявшегося северного ветра. Охапками летели на неё мёртвые сухие разноцветные листья. По утрам замершая нахохлившаяся тайга и согнувшиеся травы серебрились, покрывшись белёсой изморозью. Потом в стальной глади отражались низкие, хмурые облака, из которых порой вместо капель летели мелкие снежинки, беззвучно опускаясь на воду. И всегда позже, как бы ни противилась свободолюбивая стихия, постепенно наступал долгий и трескучий белый плен.
Сначала холодное дыхание приближающейся зимы сковывало хрустальной твердью старицы со стоячей водой, легко побеждало прибрежные тихие струи. Белые бесформенные ледяные языки, хватаясь за припорошенный снегом берег, выпирали повсюду, незаметно всё сильнее и сильнее сжимая русло в безжалостные свои тиски. Потом ещё много дней и ночей несло по течению великое множество мелких льдин, которые двигались, напоминая бесконечную рать морозного полководца. Река почти затихала и успокаивалась, покрываясь колючими торосами. Теперь только самые быстрые и непокорные струи, переливаясь свинцовым блеском, оставались тёмными бурлящими дырами в белоснежном покрывале. Вскоре терялись и они.
Река медленно закрывала глаза, засыпала, погружаясь в сумрак. До весны. По берегам застывала в морозной дымке занесённая снегами неподвижная тайга. Лес цепенел, превратившись в мёрзлую тишину. Лишь иногда поутру зацокает белка, подёргивая хвостом, мелькнув на мгновение в пушистом кедраче, и высунет голову из заснеженного лапника шустрый соболёк, осматриваясь и подстерегая добычу. Да ещё заунывно, длинно и жутко завоют лунной ночью далёкие волки, заставляя замирать маралиху с телёнком на лёжке в разлапистом густом ельнике. Далеко до тепла. Синий мороз беспощаден, бездушен, свиреп…
Но знала река, привыкла: оковы его не бесконечны. Заточение не навсегда, кандалы скоро рухнут. Солнце выше холодной власти.
Оно постепенно поднималось всё дальше над горизонтом, и земля менялась под теплеющими лучами. Вот уже стал прозрачным воздух в полдень. Начали петь птицы, купаясь в приветливом и ярком свете, радуясь длинному дню. Ветви деревьев понемногу сбрасывали надоевшие снежные шапки. На рассвете частой дробью звонко барабанил дятел, зацепившись коготками за трухлявую лесину. Этот стук далёким эхом разносился вокруг, пробуждая лес. Становился тёмным снег, превращаясь в колючий наст. Тайга рядом с рекой оживала, наполнялась весенними звуками капели, шорохами, тёплым дыханием. Всё предвещало скорые, неотвратимые перемены.
Река всегда слышала это. Она уже волновалась, тряслась. Готовила бунт. Пинала изнутри ещё прочный лёд, как младенец толкается в утробе матери, торопясь появиться на свет. Гулко хрустели твёрдые оковы, пугая громким треском дремлющий лес.
И вот одним тёплым утром, когда капли на ветвях не успели замёрзнуть и тихо падали на землю всё ночь напролёт, чудовищный гул ломающегося льда наполнял шумом всю округу. Река, истосковавшись по свободе, с гневом скидывала с себя твёрдое тяжёлое покрывало. Встряхивалась, расправив плечи струй, ломая и круша всё на своём пути. Вновь возвращалась её власть! Огромные глыбы льда вставали в дыбы, будто пушинки, с грохотом сталкивались, крошились и тонули. Река ликовала, обезумев от свободы! Исполинской силой пихала она в разные стороны толстый лёд, выкорчёвывая и сметая на своём пути всё. Льдины ворочались, скрежетали, втыкались грязным брюхом в берега, словно большие корабли садились на мель, затихали. Чтобы скоро самим стать рекой. Весеннее половодье набирало мощь! Река подмывала берега, если получалось, с холодным безразличием заваливала деревья близко подступившей тайги. Сил на это было сейчас предостаточно. Высокие стволы с шумом обрушивались в воду, стараясь напоследок больно хлестнуть виновницу своей гибели по блестящей спине. Но это было уже не важно. Она снова жила и дышала, каждой капелькой втягивая упоительные ароматы распускающегося мира, сама была вечной частью этого мира…
«Когда же ты родилась? Сколько тебе лет? Тысяча? Десять? Сто тысяч? Может, больше? – думал Саша, не сводя глаз с зеркальной глади, – Сколько же ты повидала, сколько могла бы всего рассказать…»
Вдруг ему показалось – раньше он не замечал подобного никогда – что река озарилась мягким жёлто-белым свечением, от которого пошли в воздухе дрожащие волны, растворяя в себе остров и тайгу на противоположном берегу. Закачались в призрачном мареве, исчезая, кусты и деревья. Таинственное зарево меняло всё, как будто рисовало не такой лес, другой берег, иную реку. Словно бы в невероятном кинотеатре включился беззвучно и неожиданно странный проектор, а невидимый оператор выдохнул в ухо таинственно и протяжно: «Смотри-и-и!»