Александр Алексеевич Богданов
Сенька Голотур
– Што-же Феня, скажи?.. Люб я тебе, али нет?..
Женщина смотрела на него молча ласковыми, млеющими глазами…
– А коли люб, то поедем на Астрахань?.. А?.. Чево тут долго думать?.. А не то катнем на Баку?.. На Баку жизнь привольная, летом большую деньгу зашибем, погуляем!.. А по осени ты в свою сторону, а я в свою сторону…
Женщина колебалась, очевидно какие-то посторонние чувства пересиливали соблазнительное предложение Голотура…
– Нет, надо к батюшке съездить, батюшку повидать!.. Я в городу пять лет живу, пять лет родителев не видала!.. А теперь, отписывают. батюшка плох стал… Помрет и не увидишь…
– Ну, и пущай помрет!.. Эко важность!.. – небрежно заметил Голотур. – Старому о смерти думать надо, а молодому жить… Право, махнем-ка на Баку?.. Покудова живы, только и повеселиться!..
Женщина перебирала пальцами концы золотистой шали и изредка вглядывалась в Голотура, как бы решая, что представляет из себя этот странный незнакомый рыжий парень.
Голотур завлекающе склонился к ней.
– По крайности полное удовольствие увидим!. Хоша лето – да наше!..
Вдали, в пролете между ящиками и тюками, показался внезапно капитан. Он быстро шел по багажному отделению крупным размашистым шагом.
Появление его было для Голотура неожиданностью. Капитан – пожилой, сырой и обрюзгший человек – редко дежурил ночью, передавая обычно смену помощникам.
Поравнявшись с сидящими, капитан остановился, вынул руки из карманов форменной летней тужурки и ткнул белым пухлым пальцем по направлению вверх.
– Почему не на вахте?..
Голотур быстро выпрямился, но не растерялся. Глазки его по-звериному забегали, и он ответил бойко, с непринужденностью:
– Есть!.. Сей секундой!.. Так что сей секундой отлучился!..
Капитан потрогал фуражку с якорьками, – такова уж у него была привычка, когда он сердился, – и строго сказал:
– Что за женщина?.. Эй, – ты, женщина!.. Чего тебе надо?..
Женщина молчала.
Сенька развязно переступил с ноги на ногу, непочтительно подоткнулся рукой в бок и ответил с легкой блудливой усмешкой:
– Так… из проезжающих одна!.. От земляков с поклоном!..
Капитан недоверчиво и строго оглядел обоих.
– Пшел сейчас на вахту!..
Голотур не двигался с места. Кривая блуждающая усмешка расползалась шире по его лицу. Охватывало непонятное, так знакомое ему, желание выкинуть какую-нибудь необычайную, надолго памятную штуку, о которой много говорили бы в команде. Присутствие женщины разжигало его задор.
– Почему не исполняешь приказания?.. Слышал?.. гневно крикнул капитан…
– Не глухой, – чать слышал!.. дерзким вызывающим голосом ответил Голотур…
– Что-о?..
– Не оглох, говорю!.. Вот только два слова подруге сказать… Х-ха!..
– Что-о такое?..
– Два слова, мол, подруге сказать!.. Х-ха…
Капитан, багровый от гнева, подался к Голотуру и резким сильным движением швырнул его вперед в пролет.
Голотур мелко пробежал несколько шагов, остановился в конце пролета и оттуда угрожающе стал кричать:
– Не имеете правов толкаться и что касаемо грубого обращения!.. Бить себя тоже не позволю!.. Ноне нет таких законов!.. Што мы, крепостные, што ли?.. Не очень себе задавайтесь, а то, ведь, и я могу такое исделать, – памятку на всю жизнь дать…
