Александр Алексеевич Богданов
Сенька Голотур
Пароход «Аскольд» стоял в Нижнем почти трое суток.
Время было ярмарочное, и матросы беспросыпу пьянствовали: бродили шумной ватагой по ярмарочной площади, смотрели «Петрушку», пили кислые щи в ларьках, позвякивали кисетами с серебром и рассыпали во все стороны весёлые шуточки и бурлацкую брань.
В Азиатском переулке случился на второй день скандал. Около одного из увеселительных домов матрос Сенька Голотур, Самарский «горчичник», драчун и забулдыга, молодой рыжеголовый парень, затеял ссору с проезжими персами.
Ссора вышла по пустякам, вздорная и дурашная.
Матросы в игривом настроении возвращались на ночевку. Шли с разухабистой песней, которую горланили, не обращая внимания на угрозы унтер-квартала:
Во-олга мать моя родная!..
Из певцов особенно отличался Голотур. Напруживая широкую сильную грудь, он брал отчаянные ноты высоким звонким тенором, гикал, вкладывал в рот два пальца и по-разбойничьи свистал:
Что ж вы, братцы, прий-уныли!..
Эй ты, Филька, ч-чёррт пляши!..
Потом он приседал казачком на землю, топотал, лихо выбрасывал ноги, хлопал в ладоши, кружился кубарем и, стремительно вскочив, отбивал по сухой земле четкую рассыпчатую дробь.
Пейте братцы в круговую,
3-за по-омин её души!..
Матросы только гопали ему с одобрением:
– Ах, штоб тя разорвало!.. Л-ловко!.. Сень, пройдись-ка колесом!
Среди общего восхищения Голотур становился на руки и делал несколько оборотов колесом с одной стороны улицы на другую.
Молодая удаль бурлила в нем. Хотелось выкинуть что-нибудь такое, отчего неистово заржала бы вся людная толпа зевак, – бабы, подростки и мальчишки, провожающие матросов.
Удобный случай как раз представился, – на земле, уткнувшись лицом в желтый сорный песок, лежал человек. Это был перс. Очевидно кто-нибудь столкнул его пьяного с крыльца, и он уснул – так, как свалился: на четвереньках, раскрылив руки и выставив из-под цветного бешмета широко расставленные ноги.
Голотур прошелся колесом, подскочил к персу и ткнул его носком сапога в мягкие части тела, под общий гогот и поощрительный рев.
Перс лениво поднялся. Некоторое время спросонья он не мог понять, что произошло с ним. Потом, когда он пришел в себя, его вдруг охватила ярость. Бронзово-оливковое лицо его потемнело, он пронзительно крикнул и стал что-то лепетать на гортанном непонятном для всех языке.
На крик из домика выбежали еще персы в высоких черных шапках, тоже непонятно залепетали, перебивая один другого, засверкали желтыми белками глаз и замахали кулаками.
Голотур дурашливо стал передразнивать их говор:
– Алла-ялла-ла-ла-ла!.. Шах кирзы-мирзы, – Мугамед-ялла, ламулла шайтан!..
Публика – беснуясь – гоготала, а персы угрожающе сошли с крыльца.
– Волцкие, – не выдавай!.. скомандовал матросам Сенька.
И завязалась драка. Персы выхватили из-за поясов блестящие отточенные тонкие кинжалы. Но в ход их не пустили, – отчасти из боязни, отчасти потому, что подоспевшая полиция помешала и арестовала главных зачинщиков ссоры – Голотура и его жертву.
