Александр Алексеевич Богданов
Остров Мессалины
Хор же девушек с возженными факелами пел:
Пусть душа женщины будет подобна чистому пламени с его неугасающим светом, – … Женщины – тогда вам откроется счастье небес! Привет той, которая отказалась от обманчивых радостей земной любви, – Привет тебе, достойнейшая из женщин, – Урания!..
После совершения обряда каждая из спутниц Урании должна была выйти перед собравшимися и рассказать им правду о своей жизни.
Сказала первая, – гордая Этна, девушка с бледным благородным лицом:
– Он – был юноша, одаренный талантами и многообещающий, если бы порок не изъел, подобно ржавчине, его души. У него была слишком слабая воля, чтоб отказываться от удовольствий жизни, и дни его проходили в беспутных пиршествах… За что я полюбила его?.. Я не знаю и сама… Может быть – я полюбила в нем скрытые возможности добра, и мне было жаль его напрасно гибнущих сил. Я хотела поднять его слабый дух на вершины творчества, какие только доступны мужчине…
Любовь наша продолжалась двенадцать полнолуний. Вначале он как будто подчинился моим желаниям, красота исцеляла его гибнущую душу… Я еще пламеннее полюбила его за это, а может быть за возвышенность моих собственных осуществлений в нем… Ведь, мы часто любим людей не за то, что они добры, а за то, что они дают возможность нам самим делать им добро…
Но юноше, очевидно, наскучила его новая жизнь в борьбе с темными пороками духа. Моя требовательность – казалась ему женским капризом; желание не видеть в нем недостатков – он объяснял моим себялюбием, – мою настойчивость – холодностью и жестокостью души. И он возненавидел меня – как ненавидят злых деспотов… И однажды ушел от меня к той, которая льстила ему, поощряла его пороки, расслабляла его больную волю и потому нравилась ему.
Тогда я решила принести обиду любви своей сюда, к вам на остров.
Сказала вторая, – Креола, дочь тихих равнин:
– Женщины!.. В моей любви я всегда подчинялась ему, господину своему, В глаза его покорно заглядывала я, чтоб видеть, каковы желания повелителя моего… Когда он был грустен, я пела весёлые песни, чтоб утешить его… И во всем старалась угождать ему, – не было около него человека более преданного, чем я…
Помню раз в гневе он ударил меня, и я снесла, – я не проклинала руки, причинившей мне тяжкую боль. Ибо я думала, что ему будете стыдно, и он уже не станет более оскорблять меня.
Но чем преданней служила я и чем покорней была, тем дальше он отходил от меня сердцем своим, и тем требовательнее становился сам. Ради других женщин он покидал меня и опять возвращался, и я принимала с радостью и болью его.
Теперь уже год – как он ушел, и вот нет его… Не знаю, где он и что с ним, и вспоминает ли он меня… Но я… я еще помню его…
Сказала третья, – Хилия, дочь сурового севера:
– В доме отца моего ярко горел очаг… Помню, – нас было два брата и три сестры, и мы сидели перед дрожащим красным пламенем, а мать слагала нам красивые баюкающие сказки… Темные ели за окном качали снежные лапы и грозились, – а мы слушали, слушали…
Потом я вошла в дом сурового человека, который запер за мною дверь, – не желая, чтобы кто-нибудь из других мужчин видел меня… Вечером он возвращался домой, и я должна была развлекать ласками того, кто кормил меня… И так в одиночестве проводила я целые дни у очага своего…
Я вспоминала мать и так хотела иметь детей. И у меня, наконец, родился сын первенец, вливший радость и свет в пустоту моей жизни. У колыбели малютки напевала я песни свои, нежно ласкала его и забывала одиночество… А когда возвращался муж и видел, что я расточаю над колыбелью ласки свои, то стал ревновать меня к сыну, и жизнь моя наполнилась новыми терзаниями…
Еще у меня было два сына и две дочери… Дни и ночи я с радостью отдавала им, – и в муках и болезнях деторождения гасли силы мои… Морщины забот легли на лицо мое, а волосы раньше времени перевились серебром… И я уже не привлекала к себе мужа моего, потому что другие красивые и молодые женщины завладели им… Молча приходил он в дом и даже не хотел смотреть на меня… Но я переносила все ради детей своих…
Кровью собственного сердца я вскормила детей, тревоги и заботы о них изранили душу мою… И теперь что осталось мне?.. Первенец, которого я так любила за светлый ум и чистую душу, погиб в бою… Второй сын, за которого я так болела душой, – потому что он был порочен, скрылся неизвестно куда, и вот уже более пяти лет я не получаю вестей о нем… А дочери все имеют мужей, и мне нет места в доме их… Мужа своего я давно потеряла, – еще при его жизни…
Сказала четвертая, – Фатьма, дочь востока:
– Когда я в первый раз увидела его, то тайный трепет прошел по моему телу, и я сказала себе в мыслях: вот тот, который даст тебе счастье… И с изобретательностью любящей женщины старалась завлечь его… Но он оставался холоден и равнодушен, как будто не замечал меня… Тогда обида стрелой пронзила сердце мое, и я сказала: Ну, хорошо же!.. Все-таки я добьюсь того, что я хочу!.. Я пустила в ход все чары женской души, и толпы поклонников стали окружать меня… Тогда и он обратил ко мне свое лицо… Но я уже была зла на него, не прощала обиды и долго терзала его, наказывая за прошлую холодность. Наконец, сжалилась и склонилась к нему с душой, раскрытой для любви… Но уже он не хотел принимать меня.
Так попеременно мы мучили друг друга… Любим ли мы?.. Не знаю… Порою, кажется, я ненавижу его за жестокость и холодность, как никого не ненавидела в жизни… Порою же, кажется, готова стать его последней служанкой, чтоб быть вместе с ним… Так же и он… Любовь наша омрачена ненавистью, – и в ненависти пламенеет любовь… Когда мы далеко, то стремимся овладеть один другим, а когда приближаемся – то какая-то непонятная сила отталкивает нас. Не знаю, – есть ли это любовь, – но борьба наших страстей засасывает нас – как поглощающий омут, в котором нет спасения… Вот почему, женщины, я бежала сюда…
Сказала пятая, – Хлоя, дочь гор:
