Геннадий Прашкевич
Противогазы для Саддама
(Повесть смутного времени)
Плачь, плачь – я куплю себе холодильник, «Бош» в миниатюре, терракотовую копилку, тетрадку в тринадцать линеек, акцию «Монтекатини;
плачь, плачь – я куплю себе белый противогаз, пузырек тонизирующей микстуры, железного робота, катехизис с картинками, географическую карту с победными флажками;
плачь, плачь – я куплю себе резинового кашалота, бассейн, рождественскую елку с иголками, пирата с деревянной ногой, складной нож, красивый обломок красивой ручной гранаты;
плачь, плачь – я куплю себе столько старинных марок, столько свежего фруктового сока, столько деревянных пустых голов, что этот мир уже никогда не будет казаться грустным…
Эдоардо Сангвинети в переводах Александра Карпицкого
Часть первая
«Русский чай»
Араб
Облака под самолетом лежали от горизонта до горизонта – белая, бесконечная, безжизненная, а потому скучная равнина. Никто никогда, размахивая руками, не бегал по облакам, в принципе не мог бегать. Но вот в провалы, вдруг сумрачно открывающиеся в редких облачных разрывах, Сергей заглядывал с любопытством.
Из сумеречных провалов, казалось ему, несло сыростью погреба.
Там, глубоко внизу, в неясных безднах клубились густые тени, там, наверное, кипела жизнь. Это здесь, над облаками, все было как-то искусственно замедленно, все текло в раздражающе неторопливом темпе.
Сосед слева уснул.
Соседу справа тоже что-то снилось, он вздрагивал во сне.
Сергея раздражал неспокойный сон соседей, но, в конце концов, идеальных состояний не существует, с чем-то всегда приходится мириться. Да и не соседи были виноваты в его настроении.
Так…
Дела…
Шли они в последнее время ни шатко, ни валко, время от времени Сергею даже везло, но он чувствовал, он чувствовал, что время успеха кончилось, не успев дать настоящего взрыва, что время успеха действительно упущено, и непонятно, как его вернуть. Несколько последних сделок с перепродажей чая, в принципе, прошли удачно, даже принесли некоторый доход, но инфляция… но отдаленность Томска от столицы… Инфляция, как кислота, съедала доходы, а расстояния, которые приходилось преодолевать закупленному в Москве товару, довершали дело…
В лучшем случае, топтание на месте.
В последнее время Сергей даже перестал заглядывать в коммерческие издания, хотя ему нравилось листать глянцевые страницы. Листать эти издания, как заглядывать в будущее – в свое собственное, конечно! Видишь строку – «Мясоконсервный завод» и понимаешь: вот выгодное дело! Даже придурку ясно, что, имея мощный мясоконсервный завод, можно заколачивать очень неплохие деньги… Или – «Столярный цех». Это Сергею знакомо. Когда-то сам имел дело со столярным цехом. С самым настоящим. Не все тогда у него получилось, но не его в том была вина. Сейчас, получи он в свои руки столярный цех, он бы сумел развернуться…
Или вот – «Ресторан в центре города».
Да что говорить! С хорошим рестораном, да еще в центре города, не прогоришь. Самое милое дело – ресторан. Побольше тепла, побольше улыбок, не жалей тепла. чтобы все вокруг пело! Люди любят улыбку. Меняй вовремя салфетки, держи хорошего повара, улыбка, еще раз улыбка! – не жалей улыбок, не жалей сил, и результат скажется!
Ладно, сказал он себе.
Главное, не раскисать Все впереди, это главное.
Вспомни, сказал он себе, что творилось в стране несколько лет назад. Бардак, один сплошной бардак. Так и казалось: бардаком началось, бардаком кончится. Покричат, пошумят, постреляют, покажут по TV очередное «Лебединое озеро», и все, – привет перестройке! Снова втягивайся в толпу похмельных работяг и чиновников, бреди на кем-то определенное тебе рабочее место.
Так могло случиться.
Очень даже могло, правда, пронесло, не случилось.
Так что не впадай в прострацию, сказал он себе, думай не о том, что тебе не удалось, а думай о том, что тебе должно удаться. Перспектива имеется. Сейчас точно имеется перспектива. Особенно для энергичных деловых людей, а не для тех, кто во все времена и при всех режимах червей из норок выманивал магнитом.
Если бы не инфляция…
Угнаться за инфляцией невозможно.
Все, что успеваешь, это хоть как-то возвращать деньги, вкладываемые в дело. Любая прибыль мгновенно проваливается в бездонную пропасть. Что-то вроде знаменитой задачи о быстроногом Ахилле, который никак не может догнать медлительную черепаху.
А ведь странно.
Почему бы не догнать ее?
Просто потому, что нельзя нарушать придуманные кем-то правила?
Ладно, остановил он себя. Правила есть правила, не будем пока об этом.
И вообще, было ли такое время, когда бы он летел в Москву просто так, свободно, не занимая время и голову подобными размышлениями?
Было.
И летал.
И не занимал голову.
Ну и что? – спросил он себя. Что тебе это принесло? Радовала тебя судьба доцента?
Мужчина, сидевший в трех креслах впереди по левому ряду, окликнул стюардессу, разносившую газеты, и Сергей усмехнулся – так сильно он напомнил Валентина Якушева. Сергея всегда удивляло сходство людей. Непохожесть – это как-то всегда ясно, непохожесть не требует объяснений, не вызывает вопросов, но вот сходство… Почему, черт возьми, где-нибудь в Якутске можно встретить человека, безумно похожего на того, с кем ты дружил когда-то в Киеве или в Рязани? Ведь никакого родства между ними нет, вообще ничего общего нет, никаких связей, от разных обезьян произошли, а поди ж ты, как братья!
Светловолосый мужчина действительно походил на Валентина.
Колоритный тип!
Когда в прошлом году Сергей гнал «пятерку» в Новосибирск, чтобы забрать в аэропорту Толмачево своего старшего брата Левку, прилетевшего из Москвы, он знал только то, что Левка на этот раз решил вывезти на отдых в Алтайский край кого-то из сотрудников своей фирмы. «И ты приезжай, скучно не будет, – сказал Левка по телефону. – Голову надо вовремя проветривать. Тем более, что моих ребят ты почти всех знаешь». – «Почему почти?» – «А с нами будет один новый человек, – пояснил Левка. – Он тебе понравится. Отвечает у меня за безопасность фирмы». – «Полностью работает на тебя?» – «Ну, полностью в Москве занять опытного человека дорого», – засмеялся Левка. – «Он еще где-то вкалывает?» – «Не без этого». – «Где?» – «Да так… В одном месте… – уклонился от прямого ответа Левка. – Давай не отлынивай, приезжай!»
Турбаза (Левка являлся ее совладельцем) понравилась Сергею.
Пахнущая сосной жаркая баня над ледяным ручьем. Просторная столовая в бревенчатом коттедже. На большой поляне, поросшей ромашками, войлочные юрты для любителей экзотики.
Было что посмотреть.
Над степью плавилось рыжее солнце, дышала надежным теплом выжженная каменистая почва, а вдали на скальных склонах Курайского хребта то растягивалась длинная туча, поливая склоны дождем, то та же самая туча высыпала на отроги полосы снега. Привыкнуть к такому постоянству одинокой тучи было трудно, никакого терпения не хватало привыкнуть к этой темной неистово работающей над отрогами хребта туче, никогда почему-то не опускавшейся до турбазы. Никакого терпения не хватало привыкнуть к прозрачному воздуху, к поразительной утренней тишине, к пенистому водопаду, круто запиравшему быстрый ледяной ручей метрах в пятистах от бани.
Задерешь голову – голова кружится.
Вода мощно низвергается прямо на тебя, кажется, вот сейчас пенящаяся ревущая масса тебя раздавит! Но, круто изгибаясь, кипящая кружевная лента рассыпается в воздухе и странным крупным дождем выпадает в каменное корыто русла…
С Левкой приехали несколько человек.
Это были уже знакомые Сергею по Москве энергичные Бычки – отец и сын, а с ними Дима Семененко, Вероника и прежде незнакомый Сергею – Валентин Якушев. Тот самый, про которого Левка сказал по телефону: «Отвечает у меня за безопасность фирмы».
Как вскоре выяснил Сергей, Валентин попал к Левке по просьбе своей жены.
Аня Якушева уже три года работала у Левки главным бухгалтером. Родом она была из Томска, спокойная, надежная, общительная женщина. И юмором природа ее не обделила. «В августе просыпаюсь, – как-то рассказала она, – включаю телевизор, а на всех каналах печальная музыка, или лебеди танцуют, ну, все такое прочее. Я одну программу, потом другую, потом третью. Везде или тишина, или музыка, или лебеди танцуют. Ну, думаю, опять кто-то наверху помер. А тут трещит телефон. Валентин поднял трубку, а ему из трубки: «Ну, как, Валентин Иванович, чувствуют себя внутренние органы?» Валька сперва ничего не понял, а я ему пальцем на лебедей показываю…»
Короче, до встречи на Алтае Сергей о Валентине знал совсем немного – несколько вот таких историй, рассказанных братом или веселыми Бычками. Ну, работает Валентин в органах, может, в МВД, ну, помогает ребятам, и Бог с ним. Левка прав, сейчас здравомыслящие люди стараются подработать, где могут, плохого в этом нет. Почему бы службой безопасности в частной фирме не заниматься профессионалу из органов? Тем более, что времени ему, кажется, хватает на все.
Органы на самом деле оказались Конторой.
А Валентин красавцем.
Сразу было видно, что не глуп, и не хил. Картинно белокур, плотно сложен. Глаза пронзительные, голубые. Небесные, так скажем, глаза. Как все нормальные люди, Сергей к людям из Конторы относился с инстинктивным недоверием, но Валентин излучал нечто такое…
Трудно сразу определить…
И на все всегда был готов.
«Искупаемся?»
«Нет проблем»
«Под водопадом?»
«Нет проблем».
«А на ту гору сбегаем?»
«Нет проблем».
Сергей с интересом присматривался к Валентину, никак не выходило из головы слово – Контора.
Правда, всякие эти мысли скоро повыветрились, остался общительный голубоглазый мужик, охотно поддерживавший любую затею, любой разговор. Как ни странно, но именно Валентин, коренной москвич, первым разобрался в мире звуков и запахов, густо затоплявших алтайскую турбазу. В принципе, Сергей и сам мог растолковать, цокает на полянке длиннохвостый суслик или это передразнивает его каменка-плясунья, такая крошечная птичка, бесцеремонно селящаяся в старых норах, несет с ручья душным запахом зеленого клопогона или это растрепало ветром резной ветвистый страусопер, но у него-то, у Сергея, был многолетний опыт коренного сибиряка, при этом он не раз бывал на Алтае, а вот где поднабрался знаний московский капитан госбезопасности?
До встречи с Валентином Сергей считал существование Конторы чем-то само собой разумеющимся, но при этом к нему, к Сергею, имеющим как бы только самое отдаленное отношение. Откуда появляются такие представления, неизвестно, но так все и было. Сергей прекрасно знал, что некая Контора действительно существует, что ее люди всегда где-то рядом, может, даже рядом с тобой, но они незаметные, они совсем неслышные и невидные, их как бы и нет, функционируют себе по себе, и Бог с ними. У него, у Сергея, к примеру, кишечник функционирует, что ж, думать об этом постоянно?
Странная штука – профессия, усмехнулся Сергей, прислушиваясь к глухому шуму самолетных турбин, и внимательно разглядывая издали мужчину, оказавшегося похожим на капитана Якушева. Почему можно запросто подойти к машинисту метро, или к таксисту, или даже к ассенизатору и запросто осведомиться: слушай, приятель, а как ты дошел до такой профессии? Вот спросил, поинтересовался, дело в общем простое, никто не в обиде. А к человеку из Конторы почему-то так просто не подойдешь. А если и подойдешь, то не очень-то и поинтересуешься. Спросить у человека из Конторы впрямую о его профессии это почти то же, что поинтересоваться у случайного прохожего: послушай, приятель, где это ты триппер словил?
Сергей чуть не рассмеялся.
Сакраментальный вопрос (не о триппере, конечно, а о профессии) он умудрился задать Валентину в первый же вечер на Алтае, а Валентин, к его чести, ответил прямо. «Чем занимаюсь? Вопросами безопасности».
Вот и все.
Но, конечно, Сергей внимательно присматривался к Валентину.
Сдержанный человек, верно, но если понадобится – всегда готов выдать россыпь анекдотов.
Язык опять же.
Хитрый, иносказательный язык.
Люди из Конторы по сути своей язычники. Валентин, например, вообще не употреблял в разговорах конкретных имен. «А-а-а, этот перец, – кивал понимающе. – Ну, знаю. Видел вблизи. В Белом доме. У него улыбочка отличника-ябедника». Или: «А-а-а, этот большой руль. Ну, знаю. Один депутат через меня пересылал ему однажды записку, сильно просил не выделяться, правильно употреблять с трибуны глагол звонить». Или: «А-а-а, этот. Ну, знаю. Он полевую сумку носит на поясе, подчеркивает, что человек военный».
И ни одного конкретного имени.
Только перцы и большие рули, хотя сразу понятно, о ком идет речь.
Правда, с языком в последнее время не слишком носятся. Сергей сам слышал в томском трамвае, как длинноволосый кондуктор (наверняка студент, решивший подработать) орал весело: «Пиплы, хватайте тикеты! Стрёмно не брать тикеты, пиплы! Тикет – клевая отмазка от ментов, контры и прочего стрёма!»
И ничего.
Усталые пиплы, кто с рынка, а кто с работы, вполне понимали длинноволосого, не переспрашивали, кое-кто даже билеты брал.
Надо будет позвонить Валентину, подумал Сергей.
Интересно, как смотрится человек из Конторы на фоне московских улиц? Не на фоне Курайского хребта, а вот именно на фоне московских улиц. Хорошую он, кстати, улицу выбрал для обитания – Красноказарменная. Кажется, она пересекает Шоссе Энтузиастов. Где-то неподалеку от гостиницы «Урал».
Самолет тряхнуло.
Явлюсь сейчас к Левке, потом в МАП, закуплю товар, закажу грузовой вагон и отправлю в Томск чай и кофе. А потом поищу чего-нибудь экзотичного – за наличку. Бизнес – вещь, в сущности, простая, главное, выдерживать нужный темп. Прикидывая все это, Сергей машинально развернул газету с курсом валют.
За последние сутки доллар вырос сразу на пятнадцать пунктов.
Ровно год назад, вспомнил он, двадцать четвертого июня одна тысяча девятьсот девяносто второго года доллар стоил ровно стольник…
Инфляция.
Покупаешь товар, и сразу терпишь убытки.
В одном пока только везет: деньги я перебрасываю в Москву через Московское Акционерное Предприятие. Надежная фирма.
Если Левка оставил машину на обычном месте, прикинул Сергей, через час, считай, буду в офисе. Ездить по Москве Сергей не любил, но без машины в Москве неудобно. В аэропорту он сразу подошел к таксофону. Мог, конечно, и не звонить, но такая сложилась привычка: всегда звонил в МАП прямо из аэропорта. Не по необходимости, скорее, из суеверия. Услышав от главбуха, что деньги еще вчера пришли на счет, он повесил трубку.
Вот теперь все.
Вот теперь можно забыть о самолете и перевести время с томского на московское.
Он взглянул на часы.
Самые обыкновенные отечественные электронные часы.
Сергею их подарили недавно. Совсем новые. Но, может, Сергей где-то встряхнул их сильнее, чем следует, или они не были рассчитаны на московскую температуру, – в светлом окошечке экрана мерцали цифры, совершенно непривычные для обыкновенных часов (даже для отечественных) – 49.77. То есть, собственные часы пытались убедить Сергея в том, что он прибыл в Москву в сорок девять часов семьдесят семь минут утра.
Зал ожидания был неполон.
Кое-где громоздились клеенчатые тюки и баулы, челноки пили чай и кофе, бомжи поглядывали на них заискивающе, расслабленно прогуливались милиционеры. Кажется, Домодедово не жаловалось на отсутствие керосина и летной погоды. Это успокоило Сергея. Он расстегнул ремешок и без жалости выбросил часы в урну. Он всегда готов поддерживать отечественное производство, но жить удобнее по стандарту.
Никто не заметил, как Сергей бросил часы в урну.
Бомжи и милиционеры больше интересовались пожилым арабом, стоявшим коленями на коврике, брошенном на пол перед газетным киоском. Аллах знает, что это был за араб, почему он молился в Домодедово. Бросив на бетон цветастый коврик, араб падал лицом на пол, высоко задирал зад. Судя по белому бурнусу, это действительно был араб, а не татарин, и не узбек. В огромном зале аэропорта он казался маленьким, совсем обыкновенным, но все действия, само присутствие как-то выделяли его из привычного мира.
Сам араб, впрочем, ни на кого не обращал внимания.
В данный момент весь этот зал, весь аэропорт являлись для него лишь обрамлением собственного внутреннего мира. Интересно, усмехнулся Сергей, как он тут ориентируется? Как находит верное направление на Мекку? В зарубежных аэропортах обычно рисуют на потолках специальную стрелку, а здесь? Может, у него есть компас?
Он усмехнулся.
Сперва отечественные часы, теперь – араб.
Впрочем, плевать на араба. Не бомбу закладывает, а молится. Два года назад американцы хорошо надрали арабам задницу. Наделали, придурки, потрясений. В первые часы операции “Бури в пустыне” мировые цены на нефть взметнулись с тридцати одного доллара до сорока, правда, так же быстро и упали, поскольку американцы по распоряжению президента Буша выбросили на мировой рынок сразу более миллиона баррелей нефти. Да и мордастый генерал Норман Шварцкопф не подвел.
Короче, справились с Саддамом Хусейном.
А этот араб…
Что мне до него?
Усмехнувшись, Сергей направился к выходу.
Философия бизнеса
В первый же день Сергей закупил чай и заказал грузовой вагон в почтово-багажном поезде. Обедал на ходу на площади трех вокзалов – в кафе напротив Универмага, только кофе (ближе к вечеру) пил в МАП. Эти кофепития (ставшие традиционными) Сергей ценил, справедливо принимая их как знак особого внимания со стороны Карпицкого. Мало того, что Александр Карпицкий играл не последнюю роль в Московском Акционерном Предприятии (заведовал отделом, отвечающим за валютные операции), но в прошлом профессионально занимался философией и литературными переводами.
Это почему-то действовало на Сергея.
Не английская и немецкая поэзия, понятно, ее в России всегда переводили многие, а итальянская!
Все итальянское у нас как-то немного в стороне, это что-то такое, в чем никто как бы не испытывает особой необходимости, да и всяких собственных Помпей у нас хватает, и все же… Карпицкий и кандидатскую защитил до перестройки, и в бизнесе состоялся рано. В МАП его пригласили как известного специалиста, и пришел он туда с собственными водителем и собственной секретаршей. Конечно, не он вершил судьбами Московского Акционерного Предприятия, но он входил в самые его верха.
Сергей же вырос в Киселевске – в небольшом шахтерском городке, расположенном в Кузбассе. Он рано потерял отца. Во всех смыслах рано: отец умер, не успев выйти на пенсию. Жить пришлось самостоятельно. Поступив после школы на химфак томского политеха, Сергей получил нетривиальную специальность – химическая кибернетика. Его всегда привлекали не только Бутлеров и Менделеев, но и Винер (о Гейтсе тогда никто не слышал). В восемьдесят шестом благополучно защитился, женился, росли двое детей. Привычный к работе, не гнушался никаким побочным приработком. Спортом не занимался, зато плотничал, валил лес, руководил студенческими стройотрядами. Лекции в институте это как бы само собой, они шли как бы в некоем параллельном мире. От этого Сергею казалось иногда, что у каждого нормального человека жизнь такая – всегда на разрыв, на два фронта. Сто шестьдесят рублей кандидата наук – это, понятно, не много. Зато на Севере, даже ближнем, можно было в те времена (при удачном раскладе) ухватить до двадцати процентов от сметы.
Впрочем, для семейного человека даже ближний Север оставался далеким, поэтому Сергей предпочитал верняк, – например, строительные объекты томского нефтехима. Там можно было взять все семь процентов от сметы. Это, конечно, не двадцать, зато верные деньги. Одно лето стройотряд Сергея рубил просеку. Шестнадцать человек (девять – девушки) проделали за два месяца такой объем работы, что результатам ее с трудом поверил сам Сергей. В другое лето его бригада бетонировала гигантский, как стадион, накопитель, все там же, на нефтехиме. За пару месяцев залили три с половиной тысячи кубов! Сергей это на всю жизнь запомнил. Так урабатывались, что падали вечером как мертвые.
Зато появились деньги.
Оказывается, умелые руки и умная голова могут творить чудеса, если их организовать правильно.
Нелегкая жизнь, но интересная.
Сергею она давала возможность жить так, как ему хотелось.
Именно ему, а не декану факультета, скажем. Живя такой энергичной жизнью, Сергей не только кормил семью, но и спокойно думал о будущем. К тому же, всегда имея вполне нормальные деньги, он сумел вовремя определить правильное к ним отношение. Ему не раз приходилось видеть, как большие деньги меняли людей. Иногда очень сильно. В тихих людях вспыхивали неожиданные амбиции, а вчерашние рубахи-парни превращались в страшных скряг. И еще, заметил Сергей, заработав приличные деньги, люди, как правило, крайне неохотно с ними расстаются, даже когда это необходимо. Однажды Сергей сказал плотнику Грише, которому ребята набили морду за его невообразимую жадность: «Ну что, полегчало тебе? Долги, Гриша, надо отдавать вовремя. Вот ты ходил, мотал себе душу, все надеялся – обойдется, а теперь тебе и долг надо отдавать, и морду побили. Что хорошего? Легче тебе от этого?» – И Гриша, размазывая по лицу кровь и пьяные слезы, с ненавистью выдохнул: «Не легче…»
Сам Сергей так решил: никогда его отношения с людьми не будут определяться деньгами. Деньги это дерьмо, деньги это песок. Без денег трудно, без них порой невозможно, все равно деньги – дерьмо, песок. К тому же, денег в мире много, а значит, их всегда можно заработать. Только соблюдай простые правила. Например, не залазь в долги, а если уж залез, не бегай от долгов. Не гоняйся за невозможным, рассчитывай силы. Если можешь помочь компаньону, не раздумывая, бросай на стол нужную ему сумму, и не требуй никаких расписок. В отношениях ищи доверительности. Если небесная механика работает (а она, как это ни странно, работает), деньги вернутся к тебе сторицей. При этом еще до возврата они сослужат для тебя незаметную, зато важную службу.
Но, конечно, Сергей изменился.
«Знаешь, – однажды сказала ему жена. – Ты стал другим».
«В чем это выражается?» – обеспокоился Сергей.
«Ты приходишь домой, и я вижу, что это ты. Ты проводишь вечер в доме, и я вижу, что это ты. И ночью ты, и вечером. А вот утром только раздается первый телефонный звонок…»
«Ну?»
«Ты сразу превращаешься в чужого человека».
«То есть?»
«Ну, ты сразу становишься другим. Совсем другим. Уходишь в себя. Не знаю, как объяснить… Ты будто в одно мгновение перебрасываешься в какой-то другой мир, где меня уже нет. Ты перестаешь меня замечать, уходишь в непонятные мне мысли…»
Он понял.
Он засмеялся.
«Оставь, – успокоил он жену. – Пусть тебя это не мучает. Это все в порядке вещей. – И попытался объяснить: – Вот представь, что мы живем в каменном веке. Ссуду нам никто не даст, ежу понятно, и мясом у нищих соседей не сильно-то разживешься. Нам принадлежит только то, что мы можем добыть собственными руками. Но и это, кстати, могут отобрать более сильные соседи. И вот я просыпаюсь, а ты намекаешь: у нас развалился очаг, мусором забита пещера, шкуры драные, и то, значит, и это. И все совершенно правильно, все по делу, ты во всем права, но утром, проснувшись, я уже действительно не слышу тебя, потому что во мне сразу включаются мысли о деле. Я, конечно, похрюкиваю что-то в ответ на твои слова, но при этом уже держу в руке каменный топор, потому что в отличие от тебя, сильно чувствую – нужный нам мамонт, он где-то рядом. Понимаешь? Телефонный звонок для меня является таким вот чувством близкого мамонта».
«Мы снова вернулись в каменный век?»
Сергей покачал головой:
«Не знаю».
Потом он как бы забыл сказанное женой, но на самом деле ее слова постоянно сидели где-то в подсознанке и вдруг всплывали в самые неподходящие моменты. Потому и нравились Сергею встречи в кабинете Карпицкого, что с ним можно было говорить обо всем, даже о жене и мамонте. Умница Карпицкий понимал подобные чувства. Более того, умнице Карпицкому можно было задавать любые вопросы. Если он мог, он отвечал.
Даже на самые странные.
Вот и сегодня, прищурив серые глаза, он задумчиво повторил:
– Философия бизнеса?
И уточнил:
– Тебя ведь интересует не западный бизнес? Там по философии бизнеса написаны целые библиотеки. Тебя, если я правильно понял, интересует философия нашего российского бизнеса? Сегодняшнего бизнеса?
– Разумеется.
Легкая улыбка тронула узкие губы Карпицкого:
– Философия нашего бизнеса очень проста. Настолько проста, что ее можно выразить одним словом.
– Каким?
– Выжить.
– Что значит выжить? – удивился Сергей.
– А вот то самое и значит, – повторил Карпицкий. – Выжить. Именно так. И не иначе. Большие деньги, Сергей, далеко не всегда действуют на человека успокаивающе. К тому же, как это ни странно, вовсе не деньги двигают нашими поступками.
– Ну да!
– Вот тебе и ну да, – улыбнулся Карпицкий. – Может, в Томске внешне это выглядит не совсем так, как в Москве, но, уверяю тебя, что на самом деле никакой разницы нет. Если ты занимаешься серьезным бизнесом, если ты ворочаешь большими деньгами, ты постоянно находишься под давлением, ты постоянно находишься в невидимых, но серьезных тисках. Сперва ты озабочен тем, как заработать большие деньги, потом тем, как сохранить заработанное. Вот это и становится доминантой всех твоих размышлений. Ты начинаешь думать только об этом. Ты превращаешься в муравья. Ведь в муравейнике все четко определено, там есть тропинки, по которым ты обязан бегать, и есть тропинки, на которые ступать нельзя, иначе тебя затопчут или примут за чужака. Ты должен следить за окружающим, ты должен ограничивать себя в движениях. У тебя появляется масса друзей и масса доброжелателей. Все они как бы помогают тебе охранять заработанные тобой большие деньги, но на самом деле все они думают только о том, как бы побыстрей их у тебя отнять. К сожалению, таков наш менталитет. В России еще не скоро научатся относиться к деньгам так, как относятся к ним в Штатах, в Европе или в Израиле.
Карпицкий усмехнулся:
– Лет пять назад мне пришлось плотно сотрудничать с неким Сергеем Зотовым. Ты его должен помнить, он был одним из первых, кто сделал значительное состояние на водке. Даже очень значительное. Однажды я приехал к нему за наличкой. В офисе на Котельнической Зотов провел меня в большую комнату и указал на картонную коробку из-под компьютера: «Вон деньги. Бери». Я вывалил на пол груду банковских упаковок, мебели там никакой не было, и начал считать. Сумма большая, я пересчитывал трижды, торопился, и все время у меня получились разные результаты. Зотов, увидев это, страшно удивился: дескать, что за проблемы? Посчитать не можешь? Смотри, как просто! И вдруг, упав на четвереньки, побежал по кругу вокруг упаковок, ловко раскидывая их в стороны. Он был маленького роста, тщедушный и в этот момент ужасно походил на бездомную собаку. «Здесь столько-то! – уверенно заявил он. – Можешь не пересчитывать». Возможно, такой метод подсчета был для него просто шуткой, но в тот вечер мы расслабились, и обычно неразговорчивый Зотов разговорился. Подозреваю, что это было спровоцировано не столько его отношением ко мне, сколько чувством его собственного одиночества, которое он не мог разогнать. Я спросил, какого черта он проводит всю жизнь в стенах своего офиса, почему он нигде не появляется? Зотов ухмыльнулся. «Знаешь, – сказал он, – с тех пор, как у меня появились большие деньги, я вообще перестал жить. Раньше я жил бедновато, по нынешним меркам, вообще не жил, но все-таки жил. Любил театр, любил кино, хотя из-за постоянного безденежья редко попадал на премьеры. Любил ночные клубы, хотя то же безденежье почти не позволяло бывать в них. Сейчас, как понимаешь, денежных проблем у меня никаких, но я потерял интерес к развлечениям. Я перестал бывать в театрах и в ночных клубах. Если навстречу мне идет человек, я сразу читаю в его глазах – дай денег!»
И только дождь долбит: дай денег, денег, денег! Долбит по капле дождь, и тишина долбит…
Как понял Сергей, Зотов на этом и сломался.
К Зотову каждый день шли люди. К нему шло много разных людей.
В сущности, шли они при этом не конкретно к Зотову, а к некоему символу, к человеку, который, по их мнению, имел слишком много денег. Менты и рэкетиры, вдовы и афганцы, дельцы и мошенники, научные сотрудники и сумасшедшие, представители депутатов и представители бандитов, отцы-инвалиды, спортсмены, изобретатели, шлюхи. Однажды к Зотову заявился бывший офицер-подводник. Он сказал, что знает, где именно лежит на балтийском мелководье затопленный во время войны фашистский военный транспорт. Этот транспорт якобы вывозил из России награбленное золото. Набит золотом, понятно, по верхушки труб. Потому и затонул. Ходят слухи, что на борту этого транспорта находится и знаменитая янтарная комната. «Дайте мне сто тысяч баксов, – доверительно заявил бывший подводник, – и считайте, что янтарная комната ваша!» – «Вы в этом уверены?» – Подводник все-таки отвел честные глаза в сторону: «Еще бы! У меня соответствующие документы есть. Я их добыл через одного особиста. А если вы мне не верите, нет проблем, давайте проверим. Выдайте мне прямо сейчас три штуки наличными и через месяц я принесу вам материальное подтверждение». – «Но вы же говорите, что у вас есть какие-то документы». – «А разве плохо иметь еще и подтверждение?» – «А может, вам просто на пиво дат?» – улыбнулся Зотов и бывший подводник незамедлительно согласился. Получив от Зотова десять баксов, он был так доволен, что, уходя, обернулся и уже совершенно по-дружески сообщил, что у него, у бывшего офицера-подводника, отменное здоровье, он, например, может целых шесть минут не дышать под водой.
«Хотите, пойдем в бассейн? – предложил он Зотову. Сами увидите».
«Я не люблю утопленников», – сухо ответил Зотов и бывший подводник, наконец, ушел.
В другой раз явился к Зотову квадратный человек ростом в полтора метра, зато с грубым обветренным лицом и с чудовищными бицепсами. Ну, не человек, а просто доисторический предок человека. Шварц перед ним вообще не смотрелся. Квадратный человек аккуратно высморкался в огромный носовой платок и сказал, что он есть полковник Рух. Так и сказал – он есть полковник. Дескать, не путайте с известной птицей. И еще сказал, что у него есть неплохие деньги, он к Зотову не просить пришел. Он пришел к Зотову, чтобы свои неплохие деньги вложить в зотовское надежное дело.
«Что вы называете неплохими деньгами?»
Полковник Рух по-военному точно ответил:
«Двадцать тысяч баксов».
«Откуда они у вас?»
«Получены не легким, но честным путем».
«Разумеется, честным, – улыбнулся Зотов. – Но каким именно?».
