Александр Бережной
Внуки Богов
Я понимал их: каждая самка стремится к тому, кто сильнее – к победителю. Заполучить от него дитя – залог здорового потомства и выживания рода. Так у зверей, самка оленя, глухаря али волка, стоит и внимательно наблюдает, как самцы за нее – рвут друг друга в клочья.
Хозяин палестры – Леонид Аппий Грах, любил меня больше, чем жену. Еще бы… Я приносил ему немалый доход. Приходя ко мне, он так и здоровался:
– Привет, прибыль!
Дюжина рабов следили за моим здоровьем. Они разминали мне мышцы, умащивали тело бальзамами и настоями из ведовских трав, исполняли мои приказы. Мне приносили дорогую одежду и еду. Хозяин выучил меня грамоте. Ромейские литеры напоминают многие наши руны, черты и резы. Но у ромеев их меньше. Видно их жрецы плохо хранили память о говорящих знаках, переданных людям Богами.
Через лето я читал как по-гречески, так и по-латыни. У хозяина было изрядное хранилище книг римских и эллинских авторов. Так здесь именуют даррунгов – дарителей рун. Я читал Гомера и Сенеку, Софокла и Вергилия, Тацита и Аристотеля. Я узнал о походах Александра Македонского и Гая Юлия Цезаря. Об императорах Рима, царях Греции и фараонах Египта. О Богах и героях Эллады и Одиссеи. О древних великих царствах – Вавилоне, Ассирии и Персии. О таинственных странах Синд и Серика110. Только о моих единоплеменниках – славенах и русах, не было ни слова в этих книгах и свитках. Как будто и не было нас вовсе на земле. И пращуры наши не бились на смерть с готскими111 дружинами Германа-рикса и полчищами Великого Дракона.
Когда я поведал о том Яровиту, мой наставник лишь вздохнул и махнул рукой:
– Не бери в голову… Ромеи не любят вспоминать о тех, кто их побеждал.
– Пока что мы рабы у них, а не они у нас… – хмуро процедил я. – Об их победах и славе ведают все народы. А кто ведает о наших победах? Ты вон – сам им служишь!
Яровит остро взглянул на меня.
– Раб не тот, на ком поставили клеймо и одели ошейник. Раб тот, кто мыслит себя рабом. Таких много и в цепях, и в царских диадемах. Вольный человек и в цепях свободен, ибо свобода есть Светлая ВОля БОгами ДАнная.
– Ага, свободен… – усмехнулся я, – на длину цепи…
– Преграда – не в цепи… – покачал головой Яровит. – Преграда – внутри тебя.
– Но я не желал быть рабом! Меня захватили лукавством…
– Кто захватил? – перебил меня Яровит. – Ромеи? Многомудрые пращуры наши рекли так: «Даже ежели враг сильней и мудрей тебя, сие еще не причина, дабы сдаться ему. Тот, кто не захотел положить жизнь за свой род и свою честь – раб по рождению и духу!»
Красная пелена ярости заслала мне очи. От обиды я чуть не бросился на наставника, но голос души шепнул мне вовремя:
– Остановись, глупец!.. Он прав! То, что ты раб, так же очевидно, как то, что вода – мокрая, а огонь – горячий… Но Яровит не спроста завел сию речь, он всуе языком мести не будет…
–Ты хочешь сказать, что отсюда можно бежать? – как можно равнодушней спросил я.
Яровит пристально глянул на меня, усмехнулся:
– Нет ничего невозможного сынок, для человека… Запомни – для человека, а не раба! Впрочем, может тебе нравится быть тем, кто ты есть? Ты ныне живешь лучше многих ромеев. Толпа тебя уважает, как редкого и сильного зверя… Но все же – зверя, не человека. И даже золотая клетка – остается клеткой, хотя, как речет Священное писание христиан: «Пути господни неисповедимы…» Известны случаи, когда рабы становились князьями и правителями целых народов. Вот только, став правителями, они не переставали быть рабами.
– Но в городе полно соглядаев префекта112, в порту стража… Они легко распознают раба, тем паче – лучшего бойца палестры!
– Как рекут агаряне, в таком случае: «К шкуре льва, надо пришить лисий хвост». Можно уйти так, что тебя не узнают. Ромеи жадны до золота, оно многим закрывает очи и уста.
– Продажные шлюхи… – буркнул я. – Мзду возвели в какой-то странный обычай. Я зрел, что они покойникам в рот и на очи кладут номисмы113. Видно хотят подкупить архангела Гавриила, чтоб пробраться в свой рай. А может их Бог берет жертву номисмами? Только на кой они ему?
– Сии монеты, – улыбнулся Яровит, – предназначены Харону – перевозчику через мертвую реку Стикс. А монета во рту для того, чтобы подкупить кого-то из демонов в аду, дабы отделаться легкой пыткой.
– Обряд погребения у них так же темный… – поморщился я. – Се ж, аки надо не любить своих сородичей, дабы зарывать их в землю. И аки надо не любить отчую землю, дабы отравлять ее гниющей плотью мертвецов. Потому и идут все в Пекло. Как душе без погребального огня освободиться от мертвой плоти и вырваться из-под земли?
– У них не вера, а религия114, – задумчиво произнес Яровит. – И сотворена она Кощеями для своих рабов. А так как в империи все рабы, по сути и духу, даже базилевс, они свою темную религию, пытаются навязать аки удавку иным вольным народам, дабы из них так же сотворить рабов своего Бога, под личиной которого прячутся князья Мрака. Кощеям ведь угодны нищие духом, ибо: «…их есть царствие небесное», как начертано в «Священном писании» христиан. Их Богу не угодны – сильные, гордые, вольные. Ромеи будучи рабами и другим внушают – то же самое. Мол: смиритесь, не противьтесь, на все воля божья. Где не могут убедить словом, там в дело вступает меч, ибо сказал их Бог: «Кто не с нами – тот против нас!» Они мыслят, что, когда все народы под своего Бога подпятят – в Рай попадут.
– Вырий у них тоже глупый… – махнул я рукой. – Ничего не делай, только хвалу их Богу возноси. Со скуки умом усохнуть можно.
«Вера в Спасителя из иудейских верований вышло», – сказал Яровит. – Правда, сами иудеи Христа не признают сыном Бога. Рекут, что он самозванец и блазень115. Зато себя мыслят богоизбранным народом. Ведуны наши рекут, что похоть им впала – накопить столько злата и богатств, чтобы весь мир скупить, а все народы рабами своего кровожадного бога Яхве сделать.
– Ага, – усмехнулся я, – размечтались… Мы своим Богам рабами не были, а чужому и подавно не будем!
Яровит снова улыбнулся:
– Много ты еще не ведаешь, сынок… Ну да ладно, всему свое время. Я свой урок на ромейской земле исполнил. Пора уходить мне. Ежели желаешь, можешь уйти со мной.
– Когда?.. Как? – вырвалось у меня. – Почто же ты раньше… ежели мог?..
– Мог, да не вышел срок! Я же тебе реку – все прознаешь в свой час. Ну что – не передумаешь?
– Нет наставник. Я с тобой пойду хоть на край света! Да и узнать охота: что с Отчиной моей стало? Одолела правда кривду, аль нет?
• • •
Переодетые монахами мы добрались до порта. И за двадцать золотых солидов договорились с купцом из Таврии доставить нас в земли тиверцев, где в Понт, как называют ромеи Скифское море, впадает река Истр116.
Судно тавра напоминало славенский ушкуй, но было более длинное, с косым парусом и деревянной головой грифа на носу. Вдоль бортов 10 пар весел.
Хозяин с бритой головой и седым клоком волос на темени, что говорило о знатности рода, внешним видом больше напоминал варяга, чем купца. Впрочем, как и его соратники. Тела у многих в шрамах, разукрашены наколотыми рисунками в виде змеев, грифонов, морских чудищ, обережных и магических знаков ведомых среди мореходов. Одежда у большинства хоть и богатая, но в заплатах и пятнах крови. Явно снята с мертвецов. Зато оружие у всех дорогое, украшенное драгоценными камнями, отделанное серебряной и золотой насечкой. Здесь и агарянские изогнутые мечи из синего гибкого харалуга. Серебряной вязью по клинку идут суры из Корана. И длинные кинжалы из Колхиды117, напоминающие скифские акинаки, выкованные из прочного булата, что как гнилую кожу рубят и медь, и бронзу, да и с дутого железа снимают стружку как с обычной палки. И тяжелые аланские клинки, и варяжские обоюдоострые мечи из булатной стали.
Яровит тихо мне поведал, что тавры издавна занимаются морским разбоем. Земель у них почти не осталось. Народ, который дал имя полуострову в Скифском море, находится на грани исчезновения.
– Кого только не было в Таврии… – хмуро рассказывает хозяин камара (так на его речи называют корабль), которому отчего-то пришлись по душе немногословные и щедрые монахи, что смело идут с проповедью своей веры в неведомые земли, где могут сгинуть просто за так, и косточек никто не сыщет. – Кого только не было… – повторяет тавр. – В древности – кимеры… С теми мы, впрочем, уживались: у них – степь, у нас – берег моря и горы. Потом пришли скифы, потеснили кимеров, построили свои грады. С теми мы тоже жили мирно. Затем из средиземноморья приплыли эллины. Потеснили скифов и нас. Но и этих можно было терпеть. То воевали с ними, то торговали. Но после – явились римляне, не эти, а из Западного Рима. Те – гордые, никого, опричь себя за людей не считали. Боспорское царство Митридата покорили и разграбили. На нас, аки на волков охотились. Много горя и крови было тогда. Потом хлынули сарматы, готы, гунны, хазары. И все рвали, жгли, убивали. Нас осталось очень мало. Вон скифов гораздо больше было, и то – иссякли, растворились среди иных народов, аки соль в кипящей воде. Ромеи теперь их именем славен и русов называют, да и нас заодно поминают по привычке. Когда-то мы, вместе со скифами им много крови попортили. А ныне – ни скифов, ни нас. Грады наши – ромеи, хазары да готы захватили. Называют теперь по-своему. Наша земля поделена между пришельцами. Немногочисленные роды обитают лишь в пещерных городах, или вот, как мы – в вечном странствии по морю. Мой род от двух древних родов идет. Таврийского рода Грифов, и скифского – Паралатов. Цари Скилур и Савмак, по скифской ветви – мои пращуры. Потому и прозвище мое – Сак, ибо саками нарекали себя в древности многие из скифских племен.
Тавр покрутил седой ус, потом взглянув куда-то вдаль, крикнул:
– Эй, на мачте!.. Заснул, что ли, ворона? Что за лохань прет нам наперерез?
Смотрящий в корзине на мачте, покрутил головой и вдруг крикнул испуганно:
– Дромон118, вождь! Три ряда весел…
Мы поднялись и увидели византийский боевой корабль, что пытался перерезать путь нашему купцу. Раздувались ветрила с изображением двуглавого орла, а весла в такт, словно гигантские ложки черпали воду.
– Чего ему надо? – нахмурился Сак. – Пошлину мы уплатили, ничего не украли. Ну может на гостевом дворе малость пошумели?.. Так, что за мореход без драки?! Под хорошее вино – все дерутся…
На нос ромейского дромона вышел человек в блестящих доспехах и ромейском шлеме с красным гребнем конских волос. Приложив к устам медную трубку с расширяющимися краями, он прокричал:
– С вами говорит триерарх119 Валерий Лавр. Именем василевса приказываю остановиться! Иначе пойдете на дно! Оказавших сопротивление, ждут каменоломни и клеймо раба!
Голос, усиленный медью, пронесся над водой, ударил в уши, подобно щелканью бича.
Сак переглянулся со своими, сложил ладони перед устами и крикнул:
– В чем дело? Мы мирные купцы и на нас нет никакой вины!
С дромона железный голос отчеканил:
– На вашем судне двое преступников нарушивших законы империи. Если выдадите их нам – останетесь живы!
– Резво работают осведомители префекта, – помыслил я.
Сак прищурившись глянул на двух монахов, которые медленно встали со скамьи. Руки метнулись под черные рясы, где спрятаны короткие иберийские мечи – гладиусы.
Тавр ухмыльнулся, покачал головой. Повернувшись к ромейскому кораблю, ответил:
– У нас нет никаких преступников. На судне лишь моя команда, да несколько смиренных монахов, что направляются в чужие земли с благородной миссией – проповедью истинной веры!
– Мы должны осмотреть твое корыто! – выкрикнул ромей. – Если вам некого таить, то и бояться нечего!..
Тавр помолчал, затем крикнул:
– Добро, копайтесь… но окромя трюмных крыс – ничего не найдете…
– Спустить парус! – приказал он своим.
– Ты уже уразумел – кого они ищут? – спросил я, вытягивая меч из-под рясы. – Хочешь нас выдать?
Сак смерил меня презрительным взглядом.
– Я – тавр! – рявкнул он. – И мне плевать на сторожевых псов империи. Но одно дело рисковать ради добычи, другое – ради вас… Я должен посоветоваться со своими людьми. У нас в таких случаях, эта, как ее… демократия…
Команда комара уже стояла окрест. В руках холодно сверкали мечи, топоры, копья. Рожи у всех наглые, с волчьим оскалом. Очи горят в предвкушении драки.
– Ну, я жду! – буркнул Сак. – Кто хочет выдать наших гостей и попытаться ублажить ромейских собак, чтоб не кусались – отходи влево. Кто за то, чтоб пустить кровь ромеям – вправо. Сам он, повернувшись, отошел вправо и встал вызывающе, заложив руки за широкий пояс из зеленого аксамита120, что был накручен вкруг его торса и завязан морским узлом на левом бедре.
– Ты стал болтлив Сак, словно девка, – сплюнул седой тавр с косым шрамом через все лицо, в кольчатой агарянской броне до колен. – Командуй! Неужто ты решил, что мы предпочтем хорошей драке – личину ромейской суки, угодливо виляющей задом при окрике хозяина?
Лицо Сака просветлело. Заученным жестом он крутанул свой седой чуб и заложил его за ухо, вверяя себя Диве – Богине-матери тавров.
Его голос ударил, как бич надсмотрщика:
– Приготовить амфоры с нафтой, огнива и фитили! Антар, сажай своих на весла! Фенис – готовь парус!.. Всем к бою!
«Мирные» купцы быстро надевали доспехи, натягивали луки, доставали глиняные сосуды с горючим зельем.
– Попробуем надуть их… – сказал Сак своим соратникам. – Как только подойдут бортом, разворачиваем корабль и бьем клювом на ростре им в борт. Затем, отходим назад и попытаемся оторваться. Да помогут нам Боги ветров и вод!
Ромейский дромон приближался. Под его штевнем, украшенном медной головой Медузы-Горгоны, с клубком змей вместо волос, угрожающе торчали два рога-тарана, окованные бронзой. Катапульты и баллисты были в боевой готовности. Из щелей боевых башен торчали жерла сифонов, готовых изрыгнуть греческий огонь121. За высокими бортами виднелись гребни шлемов и частокол копий.
Едва дромон подошел вплотную к борту камара, как с его бортов полетели ужища с крюками, цепляя снасти и стопоря ход жертвы. Но не успели «вороны» с железными клювами122 упасть на палубу, как жертва резво прыгнула назад, обрывая канаты, обдирая о крюки борта, а затем, развернувшись буквально на месте, саданула дромон низко расположенным тараном в расписное брюхо. Сак правильно рассчитал направление ветра и волн, которые помогли сделать сей внезапный маневр. Правда назад отпрыгнуть камар не смог, прочно застряв в корпусе дромона.
– Бросайте весла! – заорал Сак. – Все в драку!
Дюжина сосудов с подожженными фитилями, врезалась в борт ромейского корабля или упала на его палубу. Нафта вспыхнула синим, дымным пламенем. Тавры как кошки полезли на борт и снасти вражеского судна, держа клинки в зубах. Завязалась жестокая сеча. Ромеи вынуждены были часть сил бросить на тушение собственного корабля. Струи воды из помп не могли потушить хорошо горящие паруса и такелаж. Посреди нестерпимого жара шла яростная резня. Ромеи, не ожидавшие такой наглости от купца, защищались вначале вяло, но потом усилиями триерарха и декархов123, обученные долгими тренировками стратиоты124 сбились в десятки, и сотворили стену из щитов и частокола сарис125. Из-за нее все чаще летели дротики и стрелы. Стало сказываться и численное преимущество ромеев. Против пяти десятков тавров, на дромоне была центурия воинов, не считая команды и гребцов.
Яровит сражался, как всегда спокойно, даже лениво. Но его меч на лету перерубил две пилумы126 брошенные всего с десятка шагов. Окрест него, лежало в лужах крови полдюжины ромейских воинов.
– Уходите! – крикнул он Саку, видя, что частокол копий теснит тавров к борту. – Попытайтесь поднять ветрила и отвести корабль!
Сак, раскроив топором ключицу напавшему на него декарху, приказал хриплым голосом:
– Всем отход!.. Уходим!
Тавры стали спрыгивать на борт своего корабля. Мы были одними из последних, кто покидал дромон.
Узрев, что ромеи готовятся пустить в ход сифоны, Яровит яростно выдохнув воздух взмахнул рукой и триерарх, на мгновение показавшийся из-за щитов легионеров – захлебнулся своей кровью. Из горла его торчал гладиус. Ромеи на миг опешили. Ведь бросок был сделан с полутора десятков шагов.
Яровит пятясь спиной к борту, резко развернулся, собираясь прыгнуть в камар, когда молодой ромейский воин с искаженным от страха ликом – метнул дротик. Каленый наконечник ударил Яровита в спину меж лопаток, пробив безрукавку из шкуры вепря. Наставник оглянулся, уста его тронула горькая усмешка…
– Вот так… – прохрипел он. – Порой и старый волк попадает в ловушку, когда торопится в свое логово.
Он ухватился рукой за край борта и тяжело перевалился через него. Я метнул свой меч в молокососа поразившего моего наставника. Уже перепрыгивая через борт, краем глаза успел заметить, что гладиус вошел стратиоту точно на два пальца выше доспеха, перерубив сонную жилу.
Упав в воду, я нырнул. Благодарность Радогору, который заставлял нас переплывать Волхов против течения и часами сидеть на дне Ильмень-озера дыша через полую камышинку. Взобравшись на корабль тавров, я узрел, что Яровит лежит ликом вниз, а Сак потрясая окровавленным топором, что-то орет своим соратникам, которые тянут ужища расправляя парус. С драмона летели копья и стрелы, но тавры покраснев от натуги продолжали делать свое дело, прикрываясь щитами. Сифоны с греческим огнем команда дромона использовать пока не решалась, видно опасаясь, что огонь может перекинуться на их корабль. Ветер дул в их сторону, а катапульты были безпомощны на таком малом расстоянии.
Раздался страшный скрежет, камар рванулся, как пойманная в сети крупная рыба. Тавры надрывая жилы, тянули канаты. Сак сам встал на правило у кормы. Очи его от напряжения вылазили из орбит. Камар снова рванулся и вырывая куски древесины из плоти дромона, попятился назад. Затем, кренясь на борт, развернулся, и едва не зацепив мачтой штевень ромейского корабля, заскользил по волнам, уходя в открытое море. Сифоны изрыгнули огонь. Но поздно… Камар уже оторвался на полсотни шагов, а меха сифонов выбрасывали струю греческого огня, лишь на сорок. Но едва корабль отошел на полет стрелы, как в его правый борт врезался камень, ломая весла и скамьи, вместе с гребцами.
– Вправо! – заорал Сак.
Камар скакнул в сторону. Мимо с шипением пронесся глиняный сосуд с горючей смесью, волоча за собой сноп искр, и упал в воду в десятке шагов. По воде поползли языки пламени. Еще два валуна и два огненных змея вылетели с корабля ромеев. Но юркий камар петлял аки заяц уходящий от волка, и они не достигли цели.
Ромеи пытались преследовать. Но борт дромона был пробит слишком низко и трюм быстро заполнялся водой от встречной волны. Вскоре ромеи остановились и принялись латать свое судно. Только теперь напряжение спало и тавры закрепив снасти начали целить раны корабля и людей, накладывать заплаты и повязки, а также – подсчитывать потери. Почти треть команды погибла в скоротечной схватке. Из пятидесяти двух человек, осталось тридцать пять. Трое были тяжело ранены, остальные отделались ушибами и порезами. Сколько потеряли ромеи – не считали. Но тавры никогда не теряли присутствия духа. Через некоторое время они со смехом, непристойными жестами показывали – как поимели ромейских свиней. Каждый хвастался, что уложил не менее полдюжины врагов, хотя каждый понимал, что тогда бы на дромоне не осталось – ни мореходов, ни стратиотов. Разве, что – гребцы-невольники, которых, по негласному покону чести морских воев – обычно не трогали. Разве, что – в запарке, когда раб мешал схватке.
Пока тавры отрывались от погони, я пытался хоть чем-то помочь Яровиту. Наставник был бледен, но жив. Я разумел, что ежели резко выдернуть дротик, то зазубренный конец выйдет вместе с мясом и старый воин непременно умрет от боли и потери крови. И тогда я сделал единственно возможное. Приподняв тело наставника, надавил на древко дротика, проталкивая его дальше – внутрь, пока окровавленный наконечник не выполз из правой стороны груди.
Яровит изогнулся, заскрипел зубами, на губах показалась кровавая пена, очи открылись. В них полыхал синий огонь. Сосуд на белке правого ока лопнул, и оно заплыло кровью. Я продолжал толкать дротик дальше, пока не высунулось древко, вставленное в железную трубку наконечника. Достав нож, я срезал лезвие дротика и потащил древко обратно. Лицо Яровита покрылось холодной испариной, кровь толчками выходила из раны, в горле хрипело и булькало.
Над раненым склонился Сак. Покачал головой, жестом подозвал кого-то. Подошел старый тавр, который, как я заметил – не участвовал в сече. Лицо его было в страшных шрамах от ожогов. Одно око закрыто черной повязкой, но второе – сверкало внутренним огнем, холодно и зорко. На груди старика висела серебряная цепочка, с нанизанными на нее оберегами в виде фигурок зверей, рыб и птиц, а так же несколько просверленных камней, среди которых я узнал «Горный лед»127, «Пламя листвы»128 и «Крес-камень», который, так же называют кремнем, або огненным камнем.
Когда старик что-то промычал, я увидел, что у него вырезан язык. Достав из торока висевшего на плече медную скрыню, он вытащил деревянную пробку и стал лить тягучую черную жидкость на рану Яровита. Я тем временем, выдернул окровавленное древко и отбросил его в сторону. Кровь под воздействием знахарского снадобья стала сворачиваться, прекратив свой ток из ран. Яровита туго перевязали куском холста и уложили на меховую подстилку в трюме корабля.
Я схватил волхва за руку:
– Он будет жить?
Старик зыркнул на меня единственным глазом, потом пожал плечами и указал перстом в небо.
«На все воля Богов!» – так я понял его жест.
Пять лет прошло с того времени, как я покинул свою отчину. Но Светлые Боги не оставили своего внука, и может я вскоре вновь увижу родные лица, услышу родную речь, встречу брата и ту, что дала мне роту верности на клинке, который я так глупо отдал в лапы ромейским работорговцам. Если б я ведал тогда, на корабле тавров, какой тяжкий рок уготован мне Богами…
Подошел Сак, молвил с усмешкой:
– Я зрю – вы такие же монахи, как я – купец! Впрочем, сие – не мое дело. Вы заплатили, и я взялся доставить вас до земель славен. Если бы не ромейские акулы, то так бы и вышло… Но я потерял треть команды, корабль поврежден и нуждается в починке. Мне придется сделать остановку в торговом полисе Варна129, дабы залечить раны корабля и пополнить команду. В Варне живет мой брат Аргафис. Его ремесло – возвращать суда к жизни. А в портовых харчевнях можно найти любителей морской удачи со всего света.
– Сколько дней пути из сего града до славянских земель? – перебил его я.
– По суше – седмица, по воде – два дня, а при попутном ветре – и того меньше…
– Добро… – кивнул я. – Может нам удастся в Варне найти другой корабль.
Сак вынул золотые монеты и протянул мне:
– Здесь четверть того, что вы заплатили.
Я покачал головой.
– Ты рисковал головой и своими людьми ради нас. Се мы должны заплатить тебе за то, что не сдал нас ромеям.
Сак сделав свирепое лицо, сунул мне монеты в руку.
– Я – несомненно разбойник, но я – честный человек!.. И раз не сдержал свое слово, пусть даже по независящим от меня причинам, обязан вернуть часть оговоренной суммы. Поверь, я свое слово ценю гораздо выше ромейского золота!
Он круто повернулся и пошел на нос камара.
А я подумал:
– Благословенны женщины, рожающие таких мужей!
• • •
Яровит лежал на медвежьей шкуре, грудь тяжело с хрипом вздымалась, как будто душа уже билась о ребра, пытаясь прорвать плоть и уйти из непослушной, отжившей оболочки. Лик старого воина заострился, мертвенная бледность растеклась по нему. На устах – засохшая корка крови. Остановившийся взор уперся в потолок трюма и, если бы не хриплое дыхание, я бы принял его за ушедшего в мир предков.
Склонившись над ним, я обтер кровавую корку с его уст и дал глотнуть воды из кубка. Наставник закрыл глаза, долго собираясь с силами, затем прошептал:
– Я скоро уйду по последнему пути к пращурам… Выслушай меня и дай слово исполнить то, что я тебе открою.
«– Наставник, ты слишком торопишься», – сказал я. – Торопливость – удел юности… Зрелость – не любит спешки.
Яровит улыбнулся:
– Ты складно речешь, сынок… Только слова никого не спасали от рока. Вся жизнь – есть подготовка к последнему пути. Боги зовут меня…, и я готов! У меня мало времени…
Он закашлялся. С края уст, выползла аки змея струйка крови и поползла по бороде. Я вытер кровь куском ткани, глядя в лихорадочно блестевшие глаза старого воина.
– Клянусь… – молвил тихо, – Светлыми Богами, честью и родом своим, Матерью-Землей и Сваргой небесной, огнем и водою, железом и кровью, что исполню твой наказ! Внемлю тебе, идущий путем пращуров!..
Яровит снова прикрыл глаза, словно свет горевшей лучины мешал ему говорить и начал свой сказ:
– Далеко на полуночи, посреди Варяжского моря, лежит остров Руян130. В давние времена, когда лишь минули века Тьмы и Ярило лучами своими растопил великие льды, народ русов и арьев, идя за отступающим на полуночь холодом, пришли на сей остров и в честь своей древней отчины Арианы, поставили град Аркона. Что на речи пращуров значило «Земной Кон Асов», суть – Небесных Богов. В Арконе же пращуры воздвигли великий храм131 Световита – Бога, что огненным Соколом-Рарогом спускается с небес на землю, неся Свет Истины в души людей. В том храме хранятся древние святыни моих предков из племени руян-рарогов, как называют себя ныне жители острова. Первая святыня – копье Световита, которым он поражал Кощеев и навьих воев Чернобога; вторая: меч и шелом Венда – сына Славена Старого, а также – харатьи Света, сказания Священных Вед – дар Световита своим потомкам. Четыре Верховных жреца-хранителя древней мудрости, не ведающих никакой земной власти над собой, правят на священном острове. Триста могучих витязей хранят храм Световита, прозванный среди народов – «Красным храмом» за невиданную красу его и покров цвета закатной зари. Их всегда триста, опоясанных золотыми поясами, с образом падающего на врага Сокола-Рарога на щитах и стягах. И нет им равных во всех ведомых людям землях. Когда вновь избранный в дружину Световита проходит семь посвящений и становится Витязем Света, он дает роту не ведать женской любви, и лишь битва с врагами Света заменяет ему Дар Богини Лады. В борьбе с безладьем и слугами Чернобога он зрит истинную радость и усладу. Тех воев люди называют Яровиты – ярые витязи. Я был одним из них. И водил в сечи первую сотню ярых витязей. Мой отец Радомир, был одним из четырех Верховных жрецов Красного храма. Моя мать – Вельдара, была из княжеского рода ободритов-вагров132. Ни один враг не смел ступить на священный остров. А пытались многие… – Яровит закашлялся. В уголках уст скапливалась кровавая слюна. Передохнув, он продолжил:
– В давние времена – римляне и галаты133, затем – готы, германцы, франки, нурманы… Но никто не смог даже приблизиться к Арконе. Врагов не раз встречая в море, мы топили их ладьи и драккары. Ни один из них, не прошел даже сотни шагов по нашему берегу. Мы нагромождали горы из мертвых тел, и даже самые лютые из незваных гостей бежали в ужасе от наших мечей, ибо каждый ярый витязь мог биться с десятком врагов, а семеро – стоили сотни.
Но Боги видно пожелали изведать твердость духа своих внуков, и их выбор пал на меня.
Не в облике злобного чудища или могучего ворога было дано их испытание. Не колдовство и не хворь телесная, а то, что сердца даже самых жестоких воев делает мягче воска. Великая любовь – ее имя! То, что посылается Богами как безценный дар обычным людям. Этим даром держится мир, и пока горит сей огонь в сердцах Дажьбожих внуков – Тьма не одолеет Свет!
Но я был из дружины Святовита и давал роту, что налагала запрет на любовь. Дар Богов стал моей пыткой…
Ратислава – звали ту, что победила мою силу и твердость нежностью и лаской. Великий князь ободритов Велегаст был ее отцом. С ним мы сражались против алеманов134 и данов. В стольном Велеграде, на пиру по случаю победы, впервые я узрел дочь князя. Нельзя молвить, что я не противился… Самая тяжкая битва, есть битва с самим собой. Но Богиня Лада играючи разбила все брони, которыми я тщился закрыть свое сердце. В яростных сечах кровью врагов стремился я залить пожар в моей груди. Но тщетно истязал я себя дальними морскими походами и тяжкими воинскими упражнениями. Что было определено мне роком – то свершилось. Соединила, сплела Лада две плоти, две души – в одну, и не было в моей жизни большей радости, чем сие единение. А через положенный срок, принесли нам Боги новый дар – сына!
Старый витязь прикрыл очи, ибо в мыслях его душа ныне была далеко на полуночи, где на бреге Варяжского моря жила его любимая и юный наследник.
– Боголюбом – любимцем Богов нарекли мы его. Но не долгой была наша радость. Ничего нельзя утаить от вездесущих жрецов Световита. И встал я на правеж перед волхвами Красного храма.
– Велика вина твоя, сын мой… – сказал отец. – Порушивший роту Богам, не может служить в священной дружине, ибо раб своим чувствам и желаниям. Изгой ты ныне!.. Но можешь оправдаться исполнением тяжкого урока, на благо отчины пращуров своих. Ежели откажешься, изгнан будешь навеки с родной земли и никогда не позришь свое чадо и ту, что приняла в свое лоно твое семя.
И дан мне был урок Верховными жрецами Красного храма: «Удалишься в стольный град ромеев и поселишься в нем. Через послания, начертанные тайными знаками будешь передавать все вести о замыслах правителей империи. И продлится сей урок – один круг лет. Лишь когда через все шестнадцать чертогов Сварожьего круга пройдет земля, сможешь ты вернуться на отчину и будешь прощен Богами».
Яровит закашлялся, кровавые пузыри лопались на его устах, лицо стало с синим оттенком, словно у мертвеца. Я снова дал ему глотнуть воды. Он долго собирался с силами, затем заговорил снова:
– Я исполнил все, что наказали мне жрецы священного храма. Вот там, – он слабо шевельнул рукой в сторону кожаной торбы, – мое последнее послание…
Старый воин прикрыл глаза, дыхание с хрипом вырывалось из его груди, словно водили клинком по точильному камню.
– Жаль… – прошептали его уста. – Не успел… Ничего не успел в сей жизни!..
Веки медленно открылись, и я не мог отвести взгляда от нечеловечески светившихся очей его. С неожиданной силой он схватил меня за руку: «Ты поклялся, внемлешь?! Ты должен добраться в Аркону, должен поведать Хранителям Прави, что я исполнил урок!.. Запомни тайные слова: «Тьма гинет в полдень». По ним в Арконе узнают моего посланника. Уразумел?.. «Тьма гинет в полдень!..»
– Запомнил, – кивнул я.
– И еще прошу: найди Ратиславу и сына моего, передай сие…