Александр Беляев
Продавец воздуха. Чудесное око (сборник)
Пересадка в воздухе
Проснулся он в шестом часу утра.
Портьеры на окнах были спущены, и Миша подумал: «Какая погода на улице?» Вдруг прогремел гром. В океане гроза! Значит, спуск не состоялся. Хотя, возможно, гроза сейчас только в Москве, а там, в Атлантике, ее уже нет… Экран был мертв. Гинзбург, наверное, еще сладко спит. Ведь там недавно минула полночь. Время тянулось без конца. Только в одиннадцатом часу Миша услышал веселый голос Гинзбурга:
– Доброго утра, Миша! Ну, как погода в Москве?
– Дождь и гром.
– А у нас прекрасно! Сейчас начнется спуск. Передай по телефону членам штаба, чтобы быстрее съезжались.
Вот и экран ожил. Это Мотя постарался, чтобы Мише не было скучно ждать.
Палуба парохода, фальшборт и за ним – большие волны океана. Да, волны океана еще не улеглись. Зато какое яркое южное солнце! А где же другие пароходы? Во время бури они разошлись в разные стороны.
– Мотя, покажи дирижабль, – попросил Миша.
Палуба корабля и море вдруг провалились, словно Миша делал мертвую петлю на самолете, и в голубизне безоблачного неба он увидел сверкающую «сигару» дирижабля. Гинзбург что-то сказал, но Миша не расслышал. На экране телевизора произошла перемена. Теперь Миша видел море с огромной высоты, и траулер казался точкой на океанском просторе. Видимо, Гинзбург переключил Мишу на телеоко дирижабля.
Гинзбург и радист дирижабля устроили репетицию, опробовали аппараты. Все было в порядке. И скоро мощные станции СССР оповестили об очередной трансляции: «Спуск дирижабля». Тысячи людей бросились к экранам телевизоров.
На экране – палуба, залитая ярким светом, матросы в белых костюмах, капитан, ученые, Азорес в дорожном костюме: серая куртка, короткие брюки, носки, туфли, небольшой чемоданчик в руке и на груди – неизменный фотоаппарат.
Потом другая картина: траулер с высоты дирижабля… Кадры начали чередоваться. Черная дымящаяся точка на поверхности океана то вырастала в большой траулер, то исчезала, на ее месте появлялась «сигара» дирижабля. Отчетливо видны гондолы, пропеллеры. Дирижабль быстро опускался… Ветер совсем утих, и это облегчало задачу.
– Но как же он сядет на воду? – спросил Мотя.
– Он не сядет, – ответил Барковский. – Он опустится над палубой и выбросит трап.
– И Карпиловскому придется в воздухе спускаться по трапу?
– Чему же ты удивляешься? – вдруг услышал Миша голос геолога Правдина с борта траулера. – Советские ученые давно перестали быть кабинетными крысами. Подумаешь, диво – спуститься по трапу с воздуха! Ты посмотрел бы, как нам, геологам, приходится вскарабкиваться на обледенелые пики и вершины гор!
Тень от дирижабля укрыла весь траулер. Матросы выстроились возле борта. На всякий случай шлюпки держали наготове. У матросов в руках – спасательные круги. Всякую случайность надо предвидеть, чтобы она не превратилась в несчастный случай.
Еще минута – и трап спущен. Он закачался над палубой. Дирижабль немного сносило ветром, а траулер – течением. Трап двигался в воздухе над палубой, приближаясь к антенне. Вдруг изображение исчезло и тотчас же появилось снова. Теперь палуба была видна сверху – начал работать аппарат «Ц-6».
Трап пронесся на четверть метра выше антенны. Дирижаблю пришлось сделать круг, и вновь трап появился над палубой возле кормы. По трапу спускался ученый. Карпиловский ловко перебирал перекладины веревочной лестницы.
– Наверное, сдал нормы на значок ГТО второй ступени, – заключил Миша.
На дирижабле пустили в ход все аппараты для охлаждения газа. Дирижабль осел. Прежде чем трап коснулся палубы, Карпиловский спрыгнул под приветственные крики встречающих. Азорес успел щелкнуть аппаратом, чтобы увековечить этот момент, и побежал за трапом, который удалялся от него. Все взгляды были обращены на прибывшего, и об Азоресе на мгновение забыли. Вдруг Маковский вскрикнул:
– Стой! Куда ты, сумасшедший!
Конец трапа быстро волокло по палубе от кормы к носу парохода. Азорес бежал, пытаясь вскочить на трап.
– Подожди! Дирижабль сделает еще круг! Вот отчаянный! – Но Азорес уже уцепился за трап и взбирался по нему вверх. Трап, раскачиваясь, приближался к выступу на носу парохода. Об этот выступ Азорес сейчас разобьется. Все крикнули, а Азорес с проворством кошки продолжал взбираться вверх. И все-таки он не успел убрать ноги, и ступни его ударились о рубку. В ту же минуту трап перелетел через рубку и повис над морем.
– Ой, упадет! – разом вскрикнуло несколько человек. – Вот горячка!
Видно было, как Азорес стал дрыгать ногами.
– Разбил ноги!
– Смотрите, смотрите, он взбирается на руках. Вот неугомонный!
Азоресу помогли с дирижабля: капитан приказал быстро поднять трап. Так на трапе и втянули Азореса.
Длинный коридор на «Ц-6». Азорес пытается встать на ноги и сразу же садится. Его подхватывают.
– Ничего, чепуха, – бормочет он и, пошатываясь как пьяный, идет по коридору. – Капитан, где моя каюта?
Так произошел обмен пассажирами в воздухе.
Дирижабль поднялся, сделал круг над траулером и быстро стал удаляться.
– Как ты себя чувствуешь, Азорес? – спросил Маковский.
– Прекрасно! Пляшу, – шутя, ответил тот.
Однако через несколько минут врач дирижабля, осмотрев ноги Азореса, сказал, что удары значительны, хотя переломов и вывихов нет.
– До Америки, во всяком случае, ему придется полежать.
Один против трех
Океан успокоился, и корабли стали собираться на прежнее место.
Расположение затонувшего города было уже точно определено. Но советские корабли курсировали и обследовали дно в значительном отдалении от этого места.
– Подозрительные маневры, – бормотал про себя Скотт. Он не ослаблял внимания к советским кораблям и приказал капитану «Урании» держаться поблизости от них. С деланой любезностью Скотт крикнул с мостика в рупор:
– Неужели и на этом месте найдем подводный город?
– Этого пока никто не может сказать, – осторожно ответил капитан советского теплохода.
Скотт продолжал наблюдения. Вслед за драгой с теплохода был спущен телевизор. Шел час за часом, а теплоход находился на том же месте.
– Опустите наш аппарат телевидения! – приказал Скотт и пошел в свою каюту, где стоял телевизор с маленьким экраном. Экран вспыхнул. Мгла. Мелькают рыбы, мачты и трубы затонувших кораблей. Три парусника и два парохода… Луч прожектора советского телевизора шарил около пароходов.
– Так и есть! – воскликнул Скотт. – Теперь не остается никаких сомнений. Они ищут затонувший пароход. Они ищут «Левиафан». Проклятье! Но мы еще увидим, кто первый придет к финишу.
Затонувшие в этом месте пароходы были небольшими, и советский телеглаз стал подниматься вверх.
– Ну конечно, – прикидывал вслух Скотт. – Они убедились, что это не «Левиафан», и больше их ничего не интересует. О, таких пароходов, как «Левиафан», возможно, лишь два-три на дне Атлантического океана… Что же мне делать? Их пароходы технически оснащены лучше. Правда, «Урания» быстроходней, но в данном случае это небольшое преимущество. Наши поиски не выходят за границу четырех-пяти квадратных километров. Я, по сути говоря, мог бы спокойно ждать момента, когда их суда найдут «Левиафан». А потом… начать действовать, но лучше найти самому. Кто найдет первым, у того больше преимуществ.
Скотт приказал непрерывно кружить на месте, где, как предполагали, погиб «Левиафан». Телеоко целые сутки блуждало в глубине океана. Капитан «Урании» поделил на карте участок на квадраты в триста метров каждый. Обследованные отмечались крестиками.
Но и советские суда не теряли времени даром. Покинув затонувший город, они тоже усиленно искали «Левиафан».
– Оставим старым бабам верить, что большевикам интересны затонувшие материки и города, – бормотал Скотт. – У них та же цель, что и у меня, но у них превосходство: три парохода. Значит, и шансов на удачу втрое больше. Впрочем, посмотрим, кто будет смеяться последним!
Началось настоящее соревнование. «Урания» и три советских парохода бороздили небольшой участок океана во всех направлениях. Четыре телеглаза рыскали по морскому дну. Водолаз Протчев часами висел в своей подводной люльке, мечтая «утереть нос всем телеглазам».
«Поднять со дна такой пароход – тоже сокровище», – думал Протчев.
Он вспомнил работу по подъему судов: как шлангом-пипкой промывают под корпусом судна ходы, протягивают металлические «ремни» и поднимают судно понтонами. Однажды Протчев едва не погиб под кормой, засыпанный песком. Сколько раз он видел смерть! И все же любит свое дело и не променяет свою профессию ни на какую иную.
– Только бы найти «Левиафан»!..
Но огромный пароход словно сквозь землю провалился.
Скотт нервничал. Один против трех. Нет, не против трех, а против целой державы. Надо что-то придумать, чтобы уравновесить шансы. Скотт часами ходил по каюте из угла в угол и наконец придумал.
– Да, это будет надежнее, – сказал он и вызвал к себе японского водолаза. Между ними произошла длительная беседа. Японец возражал, он не хотел спускаться под воду. Очень опасно: вода кишит акулами.
– Глупости, – парировал Скотт. – Акулы убрались после бури. Уже давно не видно ни одной. Советский водолаз спускается ежедневно.
– Но я сам видел акулу, – настаивал японец.
– Вы привыкли нырять только в ванне! – обозлился Скотт. – Каждая профессия связана с опасностями. Разве акула не нападает на ловцов жемчуга? У вас будет нож… Наконец, ваш водолазный костюм такой жесткий…
– Акула может прокусить шланги, разорвать рубашку…
– Одним словом, вы отказываетесь? – закричал разгневанный этим саботажем Скотт. Он не привык к подобным протестам «купленных людей».
Нет, японец не отказывался. Он просто хотел набить цену. Чем больше риск, тем выше плата. Скотт облегченно вздохнул. Если только в этом… И они начали торговаться.
О, мистер Скотт умел торговаться: два раза японец доходил до дверей и возвращался, три раза Скотт возвращал его, и, наконец, поладили. Скотт выплатил половину обусловленной суммы вперед.
– Остальное получите, когда выполните задание.
Японец тщательно пересчитал деньги, не обращая внимания на то, что подобное недоверие «оскорбляет» Скотта, аккуратно сложил их, сунул в карман и вышел.
Поиски затонувшего телеглаза
Той же ночью случилось неожиданное событие: свет на экране вдруг погас.
Гинзбург, который стоял на вахте возле телевизора, решил, что испортилось освещение. Возможно, где-то разъединились контакты? Гинзбур оповестил капитана и попросил остановить пароход.
Проверили провода до самого борта. Они были исправны. Очевидно, что-то разладилось в самом аппарате. Придется поднять телеоко. Лебедка заработала быстрее обычного.
– Дела плохие, кажется, телеоко оторвалось, – взволнованно сказал Гинзбург. Как бы в подтверждение этих слов из воды показался конец троса… Телеоко осталось на дне океана.
– Возможно, акула перекусила?
– Акула или не акула, а пока что надо искать телеоко, – ответил Маковский.
Пришлось спустить второй телеглаз.
Ветром и течением пароход могло отнести от места аварии, и Маковский распорядился поставить буек.
Начали искать затонувший аппарат. Гинзбург побежал к экрану. На нем виднелись каменные складки, расщелины, небольшие пики: типичный горный ландшафт. Как нарочно, телеоко упало в таком неподходящем месте! Нелегко найти шар, который мог закатиться в одну из глубоких расщелин. Всю ночь Гинзбург «лазил по дну». Он ежеминутно требовал то придержать ход парохода, то пройти немного вперед, то повернуть вправо, то отпустить трос, то поднять выше. Это была утомительная для всех работа. Иногда на экране неожиданно вырисовывался скалистый пик. Телеоко шло прямо на него; выступающие части объектива и прожектора могли разбиться. И Гинзбург спешил предупредить столкновение:
– Стоп! Задний ход! – кричал он.
Вся подошва горного пика была обследована. Гинзбург начал медленно подниматься выше. Одна из скал была похожа на сахарную голову. На ней имелись острые выступы, за которые телеоко, падая, могло зацепиться. Пришлось осматривать каждый выступ, каждую впадину. Луч прожектора взбирался все выше. Стали резче видны скалы, стоявшие поодаль, хотя на них не падал свет прожектора. Гинзбург за работой забыл о времени. «Почему светится скала?» – думал он. Случайно взглянув на часы-браслет, он увидел, что близится восход солнца. Косой луч пробивал толщу воды, и с каждой минутой скалы освещало все сильнее. Скоро можно будет погасить прожектор. Но он погас автоматически, как только уменьшилось давление воды.
«Значит, я совсем близко от поверхности», – подумал Гинзбург. Он во время обдумывания так сливался с аппаратом, что ему казалось: это он сам бродит под водой.
Здесь, на высоте подводной вершины, «пейзаж» был разнообразнейший. Появились рыбы. Вершина покрылась водорослями. Легкое волнение достигало этих глубин, и водоросли плавно покачивались, словно от утреннего ветерка. Красные кораллы ветвились, как оленьи рога. На склонах виднелись красные, оранжевые, желтые морские звезды. Ползали крабы.
– Вот! – закричал Гинзбург.
– Что, нашел? – в двадцатый раз спросил его капитан.
– Нет, – разочарованно ответил Гинзбург.
– А что же закричал?
– Показалось, что нашел. Перевернутая шлюпка. Издали она похожа на шар телеока. В шлюпке кто-то поселился. Спрут! Он выпускает свои щупальца. Охота из раковины. Вот схватил рыбину. Есть чем позавтракать. Эх, жаль, что не видит этого Миша Борин! Передавай, Маковский, в Москву.
– Спрут! Спрут! – воскликнул Миша. Он уже давно скучал оттого, что экран не оживает.
– Почему вы сегодня опоздали с трансляцией? – спросил он Маковского.
– Были заняты, – ответил Маковский. – Передай штабу, что у нас большая авария: оборвался телевизор. Теперь ищем его.
– Правда, интересно? – услышал Миша голос Гинзбурга. – Я всю ночь искал.
– Еще не нашел?
– Нет.
– Да ты уже с ног, наверное, валишься и ничего не видишь, – остановил Гинзбурга Маковский. – Надо тебя сменить.
– Ни за что! – ответил Гинзбург.
– Тогда не увлекайся спрутами и ищи телевизор, – сурово приказал Маковский.
– Спрут – это тоже интересно, – вмешался Карпиловский.
Все ученые стояли у телевизора. Маковский развел руками.
– Этого еще недоставало! Нет, так дело не пойдет. Или научная экспедиция, или…
– Не волнуйтесь, Маковский. Нам, ученым, будет выделено особое судно, – успокаивающе проговорил Чудинов.
– Вот это лучше всего, – ответил капитан. – С вами каши не сваришь. Мне нужно найти телеоко. А вас спруты интересуют. Гинзбург, постарайся обвести телеглаз вокруг затонувшей шлюпки и посмотри ее название.
– Дай ход немного вперед! Стоп! Довольно! Ах, черт! Скала мешает. Плохо видно. Сейчас прочту… Леле… леви…
– «Левиафан»! – вскрикнул капитан. – Наверное, это шлюпка с «Левиафана». Выходит, мы близки к цели. Замечательная находка! Но все-таки надо найти телеоко.
– А вот не очень приятная находка, – продолжал Гинзбург. – Скелет человека, и на грудной клетке мешочек. Далее еще скелет.
– И рядом с ним какая-то колода! – закричал Миша, тоже участвовавший в этой экспедиции.
– Не колода, а бочонок, – поправил Правдин. – Видимо, с сухарями.
– Ну уж вы, сухопутные граждане, – иронически сказал капитан. – Сухари в таких бочонках! Сказали бы – с солониной. Да и солонину в таких маленьких не хранят.
– А может быть, с золотом? – засмеялся Чудинов. – Вот была бы находка!
– Подставляй шапку. Так тебе дно океана золотыми бочонками и усеяно!
– Разве мало золота похоронено на дне океана?
– Немало, но попробуй достань.
– И достанем, – вмешался в разговор Протчев. – Час придет – достанем.
– Нашел, нашел! – вдруг закричал Гинзбург. – Вот оно, затонувшее телеоко, теперь уже без обмана. Уберите рабочее телеоко, поднимите вверх, теперь оно не нужно. Здесь и так видно. Вишь, упало за шлюпку! Еле видно. Подайте немного вперед, – командовал он капитану. – Опускайте ваши «механические руки».
– Щупальца спрута на телевизоре! – вскрикнул Миша.
– Да, обнимают. Спрут не хочет отдать нам телеоко. Этого еще недоставало. Ну, погоди, мы тебя вместе с твоей конурой-шлюпкой вытянем, если ты будешь задерживать, – сказал, смеясь, Гинзбург. Он был очень рад, что нашел телевизор, и забыл о бессонной ночи.
Сверху стал медленно спускаться металлический «паук». Гинзбург управлял его движениями.
– Левее. Еще. Так! Теперь чуть вперед.
«Паук» растопырил свои коленчатые пальцы, замер над шаром телеока.
– Сжимай! – разрешил Гинзбург.
Лапы «паука» сжались, скользнули по поверхности шара, но не ухватили его.
– Распустить пальцы шире. Еще. Так! Спускай! Сжимай! Есть! Схвачен! Тихо поднимай!
Трос натянулся. Слой ила, атмосферной пыли и отложений мелких организмов поднялся со дна и заклубился, как дым. На минуту весь экран закрыло этой тучей. Но «паук» уже тянул свою добычу вверх.
– Быстрее переведите объектив на палубу, – подгонял Миша, боясь прозевать момент, когда «добыча» появится на поверхности воды и опустится на палубу.
Неожиданно экран осветился ярким солнечным светом. Отблескивают чисто вымытые палубные доски. Видна стрела возле кормы. К лебедке спешат Гинзбург, ученые и матросы.
– Не загораживайте! – уже закричал Миша.
Расступились… Вот показалась из-за борта блестящая круглая мокрая поверхность шара. На ней что-то извивается.
Раскатистый смех.
– Спрут! Спрут! Он все-таки не бросил своей добычи.
– Отойдите! – кричит капитан со своего мостика.
Но матросы не очень торопятся отойти – очень уж интересный морской зверь попался! Да и что за опасность. Обовьет щупальцем – это тебе не в океане, быстренько ножом полоснул – и готово.
Шар со спрутом, который в него вцепился, спускается на палубу. Спрут угрожающе шевелит щупальцами.
– У, гадюка! – Матрос бьет по щупальцам шваброй, которой мыл палубу. Спрут подбирает щупальце, как хобот, но выпускает другое. Сколько же их у него? Восемь!
– Вот бы такого паука приспособить поднимать со дна моря то, что нам нужно!
– Полюбуйтесь, – говорит один матрос, – Скотт следит за нами в бинокль.
– Пусть следит, – спокойно отвечает капитан. – Спустите вниз «кишку», надо поднять шлюпку…
– И бочонок! – взволнованно кричит Миша. В это мгновение он забывает, что лежит в постели в Москве. Он чувствует себя полноправным участником экспедиции.
– Поднимем и бочонок, – успокоил его капитан.
Матросы тешились со спрутом, но Гинзбургу хотелось скорее осмотреть телеоко – не повреждено ли оно.
– Обрубите спруту щупальца, – сказал Миша.
Повар, прибежавший с камбуза, вынул длинный острый нож и начал быстро отсекать длиннущие ноги-щупальца. Сверху они были гладенькие, внизу – беловатые, по краям – присоски.
Отрезанные щупальца долго извивались на палубе, истекая кровью.
– Как змеи, – сказал матрос и наступил ногой на отрезанное щупальце. Оно закрутилось и обвило ему ногу.
– Фу, сатана! – выругался матрос, отрывая щупальце. А спрут подыхал от потери крови. По его мягкому телу пробегали судороги.
– Пора опускать телеоко, – сказал Гинзбург. – Сколько времени потеряно зря!
Шлюпка «Левиафана»
– Скотт всю ночь плавал вокруг, – сказал, зевая, матрос, который сменился после ночной вахты. – Теперь к нам ближе подплыл, вынул очки, усмехается.
Протчев внимательно осматривал концы троса.
– Ты думаешь, это акула перекусила? – спросил он Гинзбурга.
– А кто же?
– А ты когда-нибудь видел зубы акулы?
– Ни разу, – признался Гинзбург.
– Я бы на твоем месте то же ответил. Зубы у акулы, как пилы. Один слой зубов на другом. Когда стираются одни зубы, подрастают другие. Красивые. Филигранная работа. Словно китайский резчик на кости вырезал. Но суть не в красоте, а в том, что зубы акулы оставили бы зубчатые следы. Да и вряд ли акула перекусила бы стальной трос, хотя он и тонкий. На изоляционном слое проводов зубы акулы оставили бы отчетливые рубчики. Я как-нибудь покажу тебе свое плечо, на нем зубы акулы оставили след. Я уж не ошибусь.
– Что же ты думаешь?
– Я думаю, – ответил Протчев, – что акула здесь ни при чем. Трос и провода перерезаны рукой человека – ножом или ножницами, какими режут проволочные заграждения. Это дело рук японца с «Урании», вернее – Скотта.
– Но «Урания» не подходила ночью близко к нашему траулеру.
– А вот мы выясним. – Протчев позвал матроса, стоявшего на вахте в первую половину ночи.
Матрос сказал, что около полуночи «Урания» подошла близко к нашему траулеру.
– Но так как они на «Урании» делали свое дело – спускали драги и лоты, то я и не беспокоился, – говорил матрос. – Ведь и днем «Урания» часто близко подходила к нашим пароходам.
– Скотт дал команду спускать лоты, драги только для того, чтобы отвлечь внимание, – заметил Протчев. – Нам надо быть осторожнее и не подпускать близко к себе «Уранию». А впрочем… – И Протчев усмехнулся. – Может быть, и подпустим… – многозначительно добавил он.
Вбежал радист и сообщил новость: на теплоходе этой ночью тоже оборвалось телеоко. Его ищут.
– За одну ночь две аварии! – воскликнул Протчев. – Да, это проворный японец, – добавил он почти с увлечением профессионала, умеющего ценить работу другого.
– Вот вредители проклятые! – возмутился один из матросов.
– Ну что же, будем вылавливать шлюпку и бочонок? – спросил Гинзбург.
– Будем, – ответил Барковский, – но станем другим бортом.
– Чтобы «скотты» не напортили, – добавил молодой матрос.
Скотт заметил маневр и тотчас приказал обойти траулер. Но «Урании» для этого надо было сделать полукруг, и, прежде чем Скотт занял новый наблюдательный пост, шлюпка, поднятая со дна моря, уже лежала на палубе.
Она была покрыта илом и ракушками. Одна уключина уцелела, но была изъедена коррозией. Через среднюю банку был протянут завязанный узлом ремень, под ним лежало несколько тазобедренных костей.
– Вот что осталось от человека, – толковали матросы. – Наверное, привязал себя, чтобы не смыло волной, да так привязанный и пошел на дно. Рыбы сделали свое дело – обгрызли мясо. Остались одни косточки.
Два матроса ножами осторожно соскребли налипший слой с носа и боков шлюпки. Четко выступила надпись: «Левиафан».
– Мы не ошиблись. Эта шлюпка с «Левиафана». Как известно, он затонул так быстро, что все спущенные шлюпки захлестнуло волной. Следовательно, и сам «Левиафан» должен быть поблизости.
– А почему затонул «Левиафан»? – спросил Гинзбург.
– Это так и осталось невыясненным, – ответил Маковский. – Одна из неразгаданных тайн океана. Ну, теперь что же, поднять кожаную сумочку с груди скелета?
– В кисете табак, наверное, – пошутил матрос.
С «кисетом» пришлось повозиться.
Телеоко довольно быстро разыскало скелет – он лежал на открытом месте, и его было хорошо видно при рассеянном солнечном свете.
Пальцы «паука» были не очень приспособлены для такой мелкой работы. Они сжимались и разжимались несколько раз и никак не могли схватить кожаную сумочку… Она проходила сквозь «пальцы». Гинзбург пробовал поднять всю грудную клетку, но едва железные «пальцы» стиснули скелет, кости рассыпались и упали на дно. Наконец Гинзбургу удалось зацепить ногтем железного пальца за ремешок. Мотя приказал поднимать «паука». Но он допустил ошибку: ему надо было следить за подъемом с помощью телеока, он же считал, что ремешок прочно зацеплен пальцем. Увы, то ли ремешок перегнил в воде, то ли «паук» раскачался во время подъема и ремешок при этом выпал. Так или иначе, «паук» явился без добычи. Найти место, куда упала сумочка, было почти невозможно. Гинзбург не мог простить себе этой ошибки. Он готов был искать весь день. Однако несколько часов поисков «кисета» не дали результатов. Возможно, он упал в одну из узких расщелин.
– Придется прекратить поиски, – сказал Маковский. – Да, возможно, и находка того не стоит. В самом деле, что могло быть в этой сумочке? Всего вероятнее, несколько золотых монет или бумажные деньги. А если были бумаги и документы, то они, конечно, давно испорчены водой и, считай, погибли, хотя бы они и имели какое-то значение для нас.
– А бочонок… – хотел крикнуть Миша, но Маковский опередил его желание.
– Поднимем хотя бы бочонок, – сказал он.
– Мой подводный глаз нашел его, – проговорил Гинзбург. – Подводите «паука» левее.
«Паук», расставив лапы, медленно приближался к своей добыче.
