Александр Беляев
Продавец воздуха
Глава 18. Бэйли снимает маску
Hope пришлось ухаживать за раненым Бэйли. Положение его было довольно серьезно. Его мучили головные боли. Временами он бредил. Первые ночи Нора не отходила от него.
– Ну как? – при каждой встрече спрашивал я Нору с тайной надеждой, что Бэйли не выживет.
– Все в том же положении, – отвечала Нора и, видя мое разочарование, смущенно говорила: – Вы, вероятно, упрекаете меня в слабоволии, но это сильнее меня, я уже говорила вам. Я не могу…
– А как его настроение?
– Сегодня утром мистер Бэйли пришел в себя и сказал: «Я набил себе порядочную шишку, но у моих врагов шишка будет, наверное, побольше».
Бэйли был прав. «Показательный взрыв» произвел огромные опустошения. На тысячи километров к западу, куда была направлена главная сила взрыва, страна представляла печальное зрелище. Как будто гигантская бритва прошлась по земному шару, сбрив начисто вековые леса, селения, города… Реки вышли из берегов, и наводнения доканчивали дело бури. Кто не погиб от ветра, тот нашел смерть в волнах. Трупы людей и животных были раскиданы повсюду, целые дома заносило на вершину гор или в озера, иногда за сотни километров.
Полоса между шестидесятыми и семидесятыми градусами северной широты особенно пострадала. По счастью для наиболее густо населенных мест европейской части СССР и Западной Европы, очаг воздушного взрыва находился далеко. Уральский горный хребет также несколько задержал ураган. Уфа, Свердловск, Пермь и другие города, лежащие недалеко от Уральского хребта, пострадали меньше Поволжья; на Урале ветер сделал как бы огромный прыжок и обрушился всей массой на Самару, Нижний Новгород, Вологду и дальше – Москву, Ригу, Варшаву. Польша, Германия, север Франции и Англия имели такой вид, как будто здесь произошло сильнейшее землетрясение. Далее вихрь пронесся по Атлантическому океану, потопив там множество судов, перекинулся на восточные берега Северной Америки и, произведя в Канаде и Соединенных Штатах огромные разрушения, помчался через Тихий океан к берегам Японии, обогнув таким образом весь земной шар. Пролетев пустынями Азии, ветер сделал полный круг. В одну бурную ночь наша гора тряслась, как в лихорадке, под напором восточного ветра. Так, все более замедляясь, вихрь четыре раза обошел вокруг земного шара. Его периодические порывы продолжали ощущаться еще долгое время.
Урок был дан хороший! Весь мир содрогнулся от ужаса.
Сказка о преступлении большевиков, готовившихся удушить мир, рассеялась. Имя Бэйли было у всех на устах, после того как он сам дал радиотелеграмму «Всем! Всем! Всем!», призывавшую признать его власть и сложить оружие. В наиболее пострадавших государствах царила паника. Печать требовала перемирия, предлагая сейчас же начать с мистером Бэйли переговоры о соглашении.
И только Советский Союз объявил, что не сложит оружия до тех пор, пока враг не будет побежден. Это решение вызвало взрыв возмущения в печати Германии, Англии, Франции и Соединенных Штатов. Если СССР упирается, то европейские державы и Америка могут заключить мир с мистером Бэйли и через голову СССР. Если же СССР будет противиться этому, то «против него вооружится весь мир».
И действительно, скоро от имени правительств Германии, Франции, Англии и Соединенных Штатов Америки мистеру Бэйли была прислана радиотелеграмма, предлагающая ему изложить условия мира.
Бэйли не заставил себя долго ждать. Он ультимативно выставил три пункта:
1. Повсеместное установление диктатуры крупного капитала.
2. Физическое истребление коммунистов.
3. Монополия продажи воздуха остается за мистером Бэйли, как гарантия, обеспечивающая незыблемость устанавливаемой им политической системы.
Наконец-то Бэйли открыл свое настоящее лицо. Я до сих пор сомневаюсь, действительно ли он занимался «внешторгом» с Марсом. Но «земные» его цели стали мне вполне понятны, когда я узнал об ультиматуме. Бэйли преследовал социально-политические задачи: он хотел на вечные времена закрепостить рабочий класс, предоставляя ему возможность работать за право дышать, дышать в буквальном смысле слова!
Буржуазные правительства нашли условия мистера Бэйли более чем приемлемыми для себя. Но в рабочих массах этот ультиматум вызвал живейший протест. Однако с рабочими капиталисты надеялись быстро расправиться. «Кто против нас, тот останется без воздуха», – лаконически отвечали защитники соглашения с Бэйли.
Мир стоял перед новым ужаснейшим кровопролитием. Впрочем, реакционная печать (уже через два дня после ультиматума) цинично заявляла, что на этот раз революция, если рабочие захотят поднять ее, будет «совершенно бескровной», намекая на то, что классовый враг попросту будет удушен.
Я сообщил эти новости Hope. Она выслушала их молча, только губы ее дрогнули.
– Так дальше продолжаться не может, – сказала она, помолчав. – Я должна сегодня же переговорить с отцом. Приходите в полночь на нашу площадку. Я расскажу вам все, что узнаю от него.
Вечером ко мне зашел мистер Люк. Он был необычайно мрачен. Вопреки обыкновению он не предложил мне играть в шахматы. Угрюмо бродя по комнате, он выкрикивал время от времени крепчайшие проклятия.
– Вы не в духе, мистер Люк? – спросил я его.
– Будешь не в духе, – буркнул он. – Пусть дьяволы разорвут требуху мистера Бэйли и всех ваших «товарищей»!
– В чем дело, мистер Люк?
Люк расставил широко ноги, скрестив руки на груди, и трагическим тоном ответил:
– Дело в том, что в городке нет больше ни капли джина!
– Как? – воскликнул я с удивлением. – Неужели запасы городка истощаются?
– Истощились! – мрачно огрызнулся Люк. – Нет джина, а скоро нечего будет и есть, кроме мороженого мяса. – Он помолчал и, махнув рукой, продолжал: – Эх, ну что скрывать! Вы все равно не уйдете из этой мышеловки. Нам доставлялись запасы со стороны, на аэропланах. Мистер Бэйли все время поддерживал связь с внешним миром. При всем его богатстве ему одному не удалось бы соорудить и поддерживать такое предприятие. Мистер Бэйли не один. У него много союзников. И они все время поддерживали его, пополняли наши запасы… Но теперь мы в блокаде. Ваши летчики – и бури их не берут! – установили такой кордон, что ворона не пролетит, а не то что аэроплан. Мы отправили нашим союзникам в Англию уже три отчаянные телеграммы и получаем все тот же ответ: «Нет возможности. Потерпите, скоро будет заключен мир». Потерпите! – сердито закончил Люк. – Им хорошо там терпеть. А каково мне тут!..
То, что сказал мистер Люк, было для меня откровением. В одном отношении Бэйли оказался сильнее, чем я думал раньше. Он не был, оказывается, борцом-одиночкой, он стоял во главе заговора капиталистов! Быть может, силы всего международного капитала поддерживали Бэйли. «Продавец воздуха» – это только ловкий маневр, чтобы среди рабочих и населения не возбудить гнева против всех капиталистов. Дело было поставлено так, как будто один маньяк или злодеи завладел воздухом, а капиталисты лишь принуждены принять его условия!
С другой стороны, положение самого Бэйли и его городка, как я узнал от Люка, было почти катастрофическим. А если капитулирует городок, то и весь заговор сорвется. Этого не знали рабочие, не знало и правительство СССР. Недаром иностранные государства так спешат заключить мир с мистером Бэйли. Наступают решительные дни. Теперь все средства хороши… И если Нора не имеет сил прикончить мистера Бэйли, то это сделаю я!
Новости, сообщенные мне Люком, были так важны, что я решил вознаградить его и вытащил из-под кровати припасенную мною за неделю до этого бутылку джина.
Мистер Люк, увидев заветную бутылку, издал рычащий звук и набросился на нее, как зверь на добычу. Он начал пить прямо из бутылки и оторвался не раньше, чем высосал половину. Потом он вытер губы, любовно закупорил бутылку, опустил в карман и, поблагодарив меня, ушел.
Глава 19. Развязанные руки
Я посмотрел на часы. Было без десяти минут двенадцать – время идти на площадку.
Норы еще не было. На небе расцветали лилово-зеленые букеты, сновали веселые желтые и голубые полосы. У горизонта плясали какие-то бледно-оранжевые занавески. Сегодня на небе была праздничная иллюминация. Спектры кислорода и неона танцевали кадриль со спектрами азота и гелия.
За мною тихо скрипнула дверь. Я обернулся. Нора!
Она была бледна, как труп замерзающего. Ни слова не говоря, девушка подошла ко мне, положила руки на мои плечи, приблизила лицо и вдруг крепко поцеловала. От неожиданной ласки у меня захватило дыхание.
– Нора! – тихо воскликнул я.
Она быстро отошла от меня и сказала:
– Теперь все будет хорошо. Мне нужно сходить вниз к озеру жидкого воздуха. Отец послал меня туда, – выразительно добавила она, – и мистер Бэйли. Идемте со мной.
– Нора! Нора! Но что сказал отец? И что все это значит? Почему вы так бледны?
Все, что я хотел сказать Hope, вылетело у меня из головы. Поведение девушки было настолько необычно, и она говорила так повелительно, что я последовал за нею, как автомат. Она шла очень быстро. Несколько раз я окликал ее и пытался заговорить, но девушка только ускоряла шаги.
Мы вошли в комнату, где хранилась одежда для путешествия в пещерах абсолютного холода.
– Помогите мне скорее одеться, – сказала Нора, – и не спрашивайте ни о чем. Вы скоро все узнаете.
Я принужден был покориться. Быстро надев «водолазные» костюмы, мы спустились на лифте, в молчании миновали ряд дверей и вошли в подземную пещеру. Голубое озеро жидкого воздуха чуть дымилось. Холодный свет ламп ярко освещал путь.
Мы шли берегом озера. Нора начала замедлять шаги и несколько раз споткнулась, как будто ноги не держали ее. Я взял ее под руку, но она освободила свою руку и сказала мне:
– Пройдемте вперед.
– Зачем?
– Так надо.
Я покорно сделал несколько шагов вперед – и вдруг услышал слабый крик. Я быстро оглянулся и вздрогнул от ужаса.
– Что вы делаете?! – закричал я. Но было уже поздно.
Нора раскрыла свой изоляционный костюм, обнажив грудь и голову. Холод в двести семьдесят три градуса ниже нуля должен был убить ее моментально. Я подбежал к девушке и трясущимися руками пытался натянуть ей на голову скафандр и закрыть одежду на груди. Тело Норы в одно мгновение покрылось пушистым инеем и затвердело, как сталь… Даже ее глаза, остававшиеся открытыми, покрылись пленкой инея, а с губ, открытых улыбкой, упал ледяной комочек – последнее дыхание Норы. Часть инея отделилась от ее тела и хлопьями снега осыпалась на пол.
– Нора! Нора… Что ты наделала!.. – кричал я, обезумев.
Я стоял перед снежной статуей девушки, не зная, что делать. И вдруг я заметил у ее ног четырехугольный запушенный инеем предмет. Я поднял его, стер иней и увидел, что это письмо.
Взглянув еще раз на Нору, я увидел, что иней спустился ниже, запушив всю ее фигуру. Я решил перенести ее в «пантеон» и поставить на пьедестал, уготованный мистером Бэйли для меня. Мне казалось, что это будет лучший способ похорон бедной девушки. Я обнял рукой ее закоченевший стан и попытался поднять труп. Но ноги девушки не отрывались, припаянные льдом, образовавшимся от испарившейся внутренней теплоты ее тела. Я сделал усилие и вдруг почувствовал, что тело Норы треснуло и разломилось на несколько кусков. Вздрогнув, я отпустил руку, и верхняя половина тела упала на сторону, сдерживаемая только одеждой. Несколько кусков замороженного тела, как осколки разбитого изваяния, выпали из распахнувшейся одежды. Нора, живая горячая Нора в одно мгновение превратилась в хрупкую, нежнее фарфора, статую!..
Я глубоко был огорчен и потрясен этим превращением. Оторвав наконец ноги девушки от земли, я взвалил на плечи фарфоровые останки, отнес их в «пантеон» и положил на пьедестал. Увы, я смог восстановить там только бюстовый памятник Hope… Осторожно очистив ее лицо от инея и посмотрев в последний раз на губы, которые так недавно целовали меня, я вышел из мрачной пещеры, поднялся, поспешил к себе, осторожно согрел и высушил письмо и начал читать его.
Нора писала:
«Милый друг!
Простите, что я заставила вас пережить неприятные минуты. Но я боялась, что без вас не совершу того, что надо было совершить. Ваше присутствие поддерживало меня.
Я говорила с отцом. Я принудила его сознаться во всем. И теперь я знаю, что заставляло его работать с мистером Бэйли.
Мистер Бэйли обманул отца. Он завлек отца в этот городок, обещая отпустить через год. Но когда год прошел, Бэйли объявил отцу, что не отпустит его. Если же отец не послушается Бэйли, то мы не выйдем живыми отсюда – ни он, ни я. Отец очень любит меня. Он не мог рисковать моей жизнью и остался у мистера Бэйли. Но отцу тяжело было признаться, что он находится в плену. И потому он уверял меня, что его задерживает работа.
Таким образом, я связывала отца. И из-за меня отец принужден был принимать участие в этом ужасном деле.
Когда-то вы бросили мне упрек в том, что я не похожа на моего предка-революционера, рудокопа Энгельбректа. Да, я должна признаться, что не имею его силы воли и его неукротимой энергии. Века и поколения потомков, очевидно, распылили его железный характер. Я не решилась убить мистера Бэйли. И долго не могла решиться задать отцу роковой вопрос о его соучастии в преступлении. Но все же я хочу умереть, как достойная правнучка рудокопа Энгельбректа. Это все, что я могу сделать. Теперь отец свободен. Мне тяжело писать ему. Но передайте ему мои слова: „Отец, твои руки больше не связаны. Поступи так, как поступил бы на твоем месте рудокоп Энгельбрект“.
Прощайте. Нора».
Я несколько раз прочитал письмо. Бедная Нора! Она поторопилась. Если бы я успел сказать ей о том, что узнал от Люка, то, может быть, она была бы жива… И… она любила меня. Но теперь со всем этим кончено. Однако не все в письме Норы было для меня ясно. Быть может, ее отец объяснит мне.
Было уже утро. Я пошел к профессору Энгельбректу.
Он сидел в кабинете, погруженный в формулы. Увидев меня, профессор поднял голову от бумаг и спокойно спросил:
– Вы не видели моей дочери?
– С вашей дочерью… с мисс Элеонорой случилось большое несчастье, – сказал я. Энгельбрект побледнел.
– Что такое? Говорите!
Я молча положил на стол письмо Норы. Руки профессора заметно дрожали, но он старался овладеть собой. Прочитав письмо, он посмотрел на меня и глухо спросил:
– Что с ней?
Я рассказал о том, что произошло в пещере абсолютного холода. Я уже был почти спокоен.
Энгельбрект опустил голову и закрыл лицо руками. Так он просидел несколько минут. Я не нарушал молчания. Когда он отнял руки и поднял голову, я не узнал его лица – так оно изменилось и постарело.
Энгельбрект с трудом поднялся, пошатнулся и опять сел.
– Я убил ее…
Потом он вдруг с силой ударил по столу кулаком, и глаза его засверкали гневом.
– Бэйли убил ее!
Казалось, в Энгельбректе пробуждалась душа его предка.
– Идемте со мной к этому бандиту! – крикнул он.
– Один вопрос, профессор, – сказал я.
– Говорите, но скорее…
– Мисс Элеонора пишет, что, по вашим словам, Бэйли угрожал убить вас и ее, если вы решитесь уехать от него. Между тем мисс Элеонора говорила, что он не задерживал ее.
– Это была игра мистера Бэйли, игра на психологии. Он знал, что Нора не уедет без меня. Я же принужден был поддерживать в моей дочери иллюзию того, что она вольна уехать. Если бы она узнала о своей неволе, то положение всех нас осложнилось бы еще больше. Она почувствовала бы себя несчастной.
– Ну а если бы она все-таки решилась уехать?
– Мистер Бэйли не выпустил бы ее.
– Но почему же вы… не убили Бэйли?
– Я не раз думал об этом. Но убийство мистера Бэйли не изменило бы положения. Мистер Бэйли – только одно из звеньев преступной цепи. Вы знаете, из кого состоит все население городка, за исключением нескольких якутов чернорабочих? Из сыновей банкиров и тузов! И они не выпустили бы меня, если бы я убил Бэйли. Они убили бы меня и Нору. Они могли убить меня, а ее оставить в живых… Что было бы с ней? Бедная девочка, она была права: она связывала мне руки. Но если бы я знал, что Нора так поступит… Впрочем, теперь об этом поздно говорить. Да, мистер Бэйли шутить не любит. Со мной поступили бы точно так же, как с моими коллегами-профессорами, погибшими в Арктике. Их убили за то, что они не хотели повиноваться мистеру Бэйли.
Профессор начал шарить в ящике письменного стола.
– Черт возьми, куда девался мой револьвер? – Я хотел сказать, что еще Нора искала его и не могла найти, но промолчал. – Ну, обойдемся. Идемте, мистер Клименко.
– Что вы намерены делать? – спросил я.
– Поговорить по душам с мистером Бэйли…
Наш приход к Бэйли был не совсем удачным. Он уже сидел в кресле, а вокруг него сгруппировались его приближенные. Их было не менее десяти человек.
Увидя это зрелище, Энгельбрект нахмурился, но отступать было поздно.
– А, уважаемый профессор, как кстати! – сказал Бэйли. – Я только что хотел послать за вами. У нас тут маленький военный совет. Вот только голова моя еще плохо работает…
Бэйли замолчал и начал перебирать на лежавшем перед ним блюде блестящий бисер. Этот бисер был последним изобретением Энгельбректа – спрессованный воздух, заключенный в особые оболочки. В них воздух не испарялся в обыкновенной температуре и мог безопасно перевозиться. Только быстрое повышение температуры могло вызвать взрыв. Бэйли усиленно готовился к экспорту воздуха, считая вопрос о мире на предложенных им условиях предрешенным.
– Да, голова… – продолжал мистер Бэйли. – Непорядки в голове. Говоришь – и вдруг понесешь чепуху. Но это пройдет. Присядьте, сэр… – Меня Бэйли не пригласил сесть, он только покосился на меня, но не попросил удалиться.
– Я отказываюсь работать. Можете больше не считать меня в числе ваших служащих, – сказал Энгельбрект, продолжая стоять.
– От-ка-зываетесь?! – спросил Бэйли, и лицо его потемнело. – Что это значит, сэр?
– Это значит то, что я сказал.
– Здесь все значит только то, что я сказал, – ответил Бэйли уже гневно. – Вы забываетесь, мистер Энгельбрект. Если вы сейчас же…
– Довольно! – вдруг закричал Энгельбрект. – Я не хочу больше оставаться в этой бандитской шайке!
– Это бунт. Вы знаете, что угрожает вам?
– Мерзавец! – вдруг проревел Энгельбрект. – Ты убил мою дочь, ты ужасом наполнил землю, ты… ты… – И вдруг, подняв руки, Энгельбрект бросился на Бэйли и начал душить его.
От Энгельбректа этого никто не ожидал. Несколько мгновений клевреты Бэйли сидели как окаменелые, потом вдруг всей гурьбой набросились на профессора. Я поспешил ему на помощь. Поднялась невообразимая свалка. Энгельбрект был необычайно сильным человеком. Мои кулаки также работали исправно. Но врагов было больше. Они одолевали нас. Бэйли бежал за письменный стол и забаррикадировался стульями, управляя оттуда сражением.
От волнения он вновь начал бредить и исступленно выкрикивал:
– Долой! На Марс! На Луну… Конец мира! Сто тысяч фунтов стерлингов за грамм!
А Энгельбрект разбрасывал врагов, рвался к Бэйли и хрипел:
– Убью… растерзаю!
Силы наши истощались. Я крикнул Энгельбректу:
– Назад! Отступайте, или мы погибли…
Энгельбрект пришел немного в себя. Оглянувшись, он увидел, что положение безнадежно. Трое врагов валялись на полу, но остальные, вооружившись стульями, готовы были броситься в новую атаку.
В руках двоих уже сверкали дула автоматических револьверов.
Мы с Энгельбректом, бешено защищаясь, отступили к двери и побежали по коридору, преследуемые по пятам врагами. Завернув за угол, вскочили на площадку лифта, спустились этажом ниже. Еще несколько мгновений – и мы очутились недалеко от выводной трубы. Вход в нее оказался закрытым.
– Скорей! Сюда! – крикнул Энгельбрект, хорошо знавший расположение городка.
Глава 20. Обреченные
Мы вбежали в пещеру, смежную с трубой, и поспешили закрыть дверь.
Это было еще не оконченное отделкой помещение, в котором предполагалось хранить запасы сгущенного воздуха. Холодильники еще не были установлены, и в пещере была сносная температура. Временно здесь хранились запасные вагонетки и инструменты. Пещера не освещалась.
– Подвозите вагонетки! – скомандовал Энгельбрект, загораживая вход.
Мы подкатили к железной двери вагонетки, навалили на них кирки, лопаты, все, что оказалось под рукой и что могли нащупать в кромешной тьме. Вход был забаррикадирован.
– Так, – сказал профессор, окончив работу. – Здесь мы можем продержаться.
Шаги наших преследователей глухо доносились из-за двери.
Скоро мы услышали удары в дверь. Мы молчали. Через некоторое время удары прекратились, и все затихло. Убедились ли наши враги в невозможности открыть дверь или изменили план атаки, мы не знали, но рады были этой передышке. Мы едва стояли на ногах от усталости. Энгельбрект лег в вагонетку и потянулся.
– Глупо вышло, – сказал он. – Выдержки не хватило. Такой уж у меня характер. Терпишь долго, а потом прорвется.
Он замолчал.
– Вы считаете меня соучастником преступлений мистера Бэйли? – заговорил он потом.
– Но ведь вы не могли… – поспешил я его успокоить.
– Нет, я мог. Я мог предупредить катастрофу, спасти людей, пожертвовав жизнью своей и жизнью дочери. Нелегко принести такую жертву. Но лучше погибнуть двум, чем тысячам, не правда ли?
– Зачем заниматься самобичеванием? – пожал я плечами.
– Это не самобичевание. Ваше мнение обо мне для меня не безразлично. Дочь не написала последнего письма мне, но написала вам. Она любила вас, разве я не видел…
Я промолчал. Энгельбрект, этот большой, сильный человек, тяжело мучился и не мог уже таить своего горя.
– Но не подумайте обо мне слишком плохо, – сказал он. – Если я и виновен перед человечеством, то и наказан за то тяжко. Я ночи не спал в поисках выхода. Я искал способ пустить фабрику мистера Бэйли «на воздух», но так, чтобы это не вызвало катастрофы. Последнее время вы с Норой как раз работали над этим. Ваша совесть может быть спокойна: вы работали не на Бэйли, а против него. И опыты были очень удачны. Они подходили к концу. И если бы Нора не поспешила… Бедная девочка!.. Но я долго не мог разрешить задачу. Бывали дни, когда я приходил в отчаяние. И тогда я решал: сегодня должно все кончиться. Я убью Нору, потом Бэйли, а затем себя… Но когда Нора входила ко мне, сияющая свежестью и молодостью… Ах!.. – Энгельбрект тяжело вздохнул. – У меня не поднималась рука. Потом у Норы появилось недоверие ко мне. Разве я не видел этого страшного вопроса в ее глазах? Не преступник ли ее отец, человек, которого она так любила и в честности которого никогда не сомневалась?
Энгельбрект вдруг поднялся и сделал шаг ко мне:
– Умерла моя девочка. Мне очень трудно… Но, знаете, какая гигантская тяжесть спала с моей души! Кончилось «раздвоение личности»… Мы с вами обречены. Не о себе я теперь думаю. Я сожалею только об одном, что мне не удалось удушить бандита… Нас, вероятно, хотят уморить голодом. К счастью, они не могут нас заморозить. Впрочем, не все ли равно? Разве Нора не заморозила себя…
Смерть девушки сильно поразила и меня. Я любил ее и лишился в тот момент, когда узнал, что и она любит меня. Но на моей душе не было того тяжкого груза, который давил Энгельбректа. Притом я был молод, и мое настроение не могло быть так безнадежно, как у Энгельбректа. Мне хотелось жить.
– Скажите, а отсюда никак нельзя выйти на волю? – спросил я Энгельбректа.
Профессор был слишком погружен в свои мрачные думы, и мой вопрос не сразу дошел до его сознания.
– Выйти на волю? – наконец переспросил он. – Да, это нелегко. Вот эта стена выходит наружу.
– Так за чем дело стало? – сказал я. – У нас есть кирки. Правда, здесь совершенно темно, но мы можем работать впотьмах.
– Можем, – безучастно ответил Энгельбрект. – Но прежде чем мы пробьем скалу, мы сдохнем с голоду. Напрасный труд. Ложитесь, как я, и ждите спокойно смерти.
Но в мои расчеты вовсе не входило спокойно ожидать смерти. Отдохнув, я поднялся, ощупью разыскал кирку и подошел к стене.
Звенящие удары послышались во тьме.
– Не здесь, возьмите левее, – донесся голос Энгельбректа. – Там стена тоньше.
Я перешел на несколько шагов влево и приступил к работе.
Утомившись, я присел отдохнуть и услышал кряхтенье Энгельбректа и лязг железа – профессор спрыгнул с вагонетки.
– Я слишком устал, устал душою, чтобы долбить скалу ради спасения своей жизни. Но вы молоды и еще найдете свое счастье. Я должен помочь вам ради Норы…
Загремело железо – это Энгельбрект выбирал кирку.
– Разве так рубят скалы? – услышал я голос профессора уже вблизи себя. – Посторонитесь. Вот как это делал старый рудокоп Энгельбрект.
И я услышал мощные ровные удары.
Мы проработали несколько часов. Я уже бросил в полном изнеможении свою кирку, а удары «старого рудокопа Энгельбректа» еще долго раздавались в обширной пещере. Эхо гулко отдавало эти удары.
– На сегодня довольно, – сказал наконец Энгельбрект.
Он отбросил кирку. Но прежде чем лечь спать, мы оттащили от двери вагонетки и уставили их на рельсы в ряд через всю пещеру, так что первая вагонетка упиралась в дверь, а последняя в противоположную стену.
– Так. Если теперь еще навалить на вагонетки инструменты и насыпать камней, то сам черт не откроет двери.
Наконец, совершенно утомленные, мы улеглись и крепко уснули.
Я проснулся от холода. Хотелось есть. Из темноты послышался продолжительный зевок Энгельбректа.
– Проснулись? – спросил я.
– Давно не сплю. Есть хочется, но ничего не поделаешь, придется приниматься за работу, не позавтракав.
И он взялся за кирку. Вначале удары были неуверенные и неравномерные. Потом Энгельбрект втянулся и работал со вчерашней энергией. Я также взялся за кирку.
Голод давал себя чувствовать, обессиливая нас. Перерывы для отдыха мы делали все чаще и чаще. Время тянулось бесконечно долго. Казалось, скалы сегодня стали крепче, чем были вчера. Наконец я бросил кирку в бессильном отчаянии и мешком свалился на груду камней. Энгельбрект работал еще некоторое время, потом замолкли и его удары.
– Плохие дела, – сказал он мрачно. – Так мы долго не протянем, а углубились едва на одну треть. Мы работали неэкономно. Надо рубить шахту поменьше и бить по очереди.
Так прошел еще один день, если только мы не ошибались во времени. Мы вновь постарались уснуть, лежа в одной вагонетке, чтобы согревать друг друга. Холод ощущался все сильнее и мучительнее. Мне не спалось. Желудок сжимался в голодных спазмах. Ноги холодели, голова горела, все тело ныло. Мрачные мысли, как ни боролся я с ними, не давали покоя. Я терял надежду выбраться отсюда. Мне хотелось поговорить с Энгельбректом, но он лежал тихо и, быть может, спал. Мне жалко было будить его…
Потеряв всякую надежду уснуть, я поднялся, добрался во тьме до дыры, которую мы пробивали в стене, и начал измерять пройденное нами расстояние. Камни покатились из-под ног и загремели.
– Кто там? – услышал я голос Энгельбректа.
– Это я. Вы не спите?
– Нет, – ответил профессор. – Думы проклятые одолевают… И холодно… Давайте погреемся. – Энгельбрект поднялся и взял кирку. – Черт, тяжелая какая стала! – выбранился он. Послышались удары киркой, потом вдруг наступило молчание, и я услышал тяжелый вздох.
– Не могу, – сказал Энгельбрект. – Руки не держат кирки… Но я заставлю их держать! – И он вдруг начал молотить с необычайной силой, так что из-под кирки посыпались искры.
Это была последняя вспышка энергии. Кирка отлетела в сторону, и Энгельбрект растянулся на груде камней.
– Отдохните, я заменю вас, – сказал я, принимаясь за работу.
Но у меня дело пошло еще хуже. Мне казалось, что я размахивался изо всей силы, а кирка только царапала скалу, отбивая мелкие осколки. При таком темпе работы мы и в десять дней не пробьем скалы! Голодная смерть должна наступить гораздо скорее…
Мне кажется, что я уснул или впал в забытье с киркою в руке. Я не знаю, как долго продолжалось это. Быть может, так пролежал я целые сутки, а может быть, всего несколько минут. И я не могу с уверенностью сказать, во сне или наяву я принимался несколько раз за работу, бил с ожесточением отчаяния и вновь падал на землю. Время от времени я чувствовал невыносимые приступы голода. Но постепенно это ощущение притуплялось. Я начинал впадать в оцепенение. Время стало, и я не знал, сколько дней прошло с тех пор, как мы заперли себя в этой мышеловке. Я все больше погружался в темную пропасть забытья. Иногда мелькала мысль о смерти, но и она уже не волновала меня.
Тупое безразличие засасывало меня, как тина. Но критическое чувство еще не совсем погасло. Помню, я с некоторым интересом наблюдал за теми процессами умирания, которые происходили во мне. В этом «умирании» наблюдался определенный ритм. Периоды коматозного состояния сменялись некоторыми просветлениями чувств и сознания, как будто последние запасы жизненных сил собирали остатки «горючего», чтобы еще и еще раз осветить сознание… Ибо только сознание могло найти выход и спасти умирающий организм. И организм отдавал последние соки, последний трепет клеток моему мозгу – последней надежде на спасение…
В один из таких светлых промежутков я услышал очень слабые, отдаленные удары кирки.
«Вероятно, заработал Энгельбрект. Неужели у умирающих с голоду так ослабевает слух? – подумал я. – Или это бред?»
– Это вы стучите, профессор? – спросил я Энгельбректа.
– Я о том же самом хотел спросить вас, – ответил он слабым голосом, который, однако, я слышал совершенно отчетливо и ясно.
– Я не глохну, и это не галлюцинация, – размышлял я вслух. – Что же могут означать эти удары? Кто производит их? Откуда они?..
– Я уже несколько минут или часов думаю об этом, – ответил Энгельбрект. – Мне казалось, что это вы работаете, но я начал глохнуть. Звуки несутся из проделанного нами отверстия, я лежу около него. – Помолчав немного, он продолжал: – Очевидно, мистеру Бэйли не терпится прикончить нас, и он отдал распоряжение пробить стену. Он большой законник и, вероятно, хочет судить нас по всей форме, чтобы потом заморозить и поставить в «пантеон».
Мы замолчали, прислушиваясь. А звуки все усиливались, приближались. Потом внезапно прекратились. Их заменил новый звук – скрежет вращающегося сверла.
– Бурава пустили в ход, – спокойно сказал Энгельбрект. – Этак они скоро доберутся до нас…
Новая опасность как будто вернула нам силы. Не скажу, что я боялся смерти, – я уже находился в ее преддверии, но эти новые звуки нарушили однообразие нашей жизни и ритм нашего постепенного умирания. Сознание окончательно вернулось к нам.
– Что же мы будем делать? – спросил я.
– Встретим врага и умрем в борьбе, как подобает мужчинам, – ответил Энгельбрект.
Я иронически улыбнулся, не опасаясь того, что Энгельбрект увидит мою улыбку.
– Вы в силах поднять руку? – спросил я.
– Мне хватит сил, чтобы опустить камень на голову первого, кто просунет ее сюда, – сказал он. – Ползите ко мне.
