Александр Беляев
Остров погибших кораблей. Последний человек из Атлантиды. Небесный гость (сборник)

XII. Небожители

Архимед посмотрел на карманные часы и очень удивился: со времени отлета с Земли прошел всего час, а сколько произошло волнующих событий!

Небесное путешествие началось. Тюменев, Савич и Архимед по праву могли называть себя небожителями.

Но нельзя сказать, чтобы эта жизнь в небе была вполне приятна и уютна. Отсутствие привычного веса собственного тела и окружающих вещей, отсутствие земного притяжения, ясно разграничивающего «верх» и «низ», причиняли много мелких бытовых неприятностей.

Достаточно было неосторожно притронуться, и вещи улетали из-под руки. Они не падали вниз, на пол, а беспорядочно метались по всему помещению. Нарзан не выливался из бутылки в стакан, а, вытряхнутый толчком, собирался в большие и малые шары, которые висели в воздухе. Нелегко было поймать эти шары и отправить в рот. Приготовление пищи, еда, питье требовали большого внимания, ловкости, сноровки. Даже передвижение по гидростату доставляло много хлопот. Ходить уже нельзя было, приходилось перелетать, отталкиваясь от пола, потолка, стен. Иногда при недостаточно сильном толчке прыгун беспомощно повисал в воздухе, и требовалась посторонняя помощь, чтобы пришвартовать его к какому-нибудь борту.

Тюменев раздражался, когда небольшая подзорная труба или спектроскоп улетали от него или сдвигались с места от одного его дыхания. Но в конце концов все привыкли жить в мире невесомого. Необычайное становилось бытом.

Гидростат медленно сближался с ледяным метеоритом.

Но последние два дня, шесть часов, восемнадцать минут были очень тягостны. Ледяной шар, белый и блестящий, находился совсем близко от гидростата. Вблизи он казался планеткой внушительной величины, занимавшей значительную часть небосклона. Но подвинуть гидростат к планетке уже не решались. Приходилось набраться терпения.

При всей экономии воды не хватило, кислородный паек был убавлен, и путники испытывали на себе все признаки кислородного голодания: голова болела, в висках шумело, сердце билось неровно, утомляемость чрезвычайно повысилась, появилось чувство апатии, вялости, безразличия.

А между тем перед посадкой на ледяной метеорит надо было иметь совершенно свежую голову и упругие мускулы. При неудачном толчке о ледяной шар гидростат вновь отскочит, и, если даже не надолго, это могло кончиться катастрофой.

Поэтому Тюменев распорядился за несколько минут до посадки усилить приток кислорода за счет аварийного баллона.

Все ожили и бодро готовились к посадке. Она произошла так плавно, что люди едва заметили толчок. Все трое радостно вскрикнули. Савич разогрел полосы из сплава меди и никеля на внешней оболочке гидростата. Лед подтаял, гидростат одной стороной немного погрузился в лед, быстро превращавшийся в воду.

А безотказно работающие аппараты уже втягивали эту морскую воду по трубкам в гидростат, превращали в чистую питьевую воду и живительный кислород.

Тюменева беспокоило только одно: по мере потребления льда-воды гидростат должен все ниже опускаться в ледяную планетку.

Но скоро выход был найден: нижняя часть гидростата нагревалась сильнее и потому уходила в лед, верхняя же часть оказывалась приподнятой.

Когда плавление льда и набор воды бывали закончены, вода под гидростатом еще не замерзала, давался легкий толчок гидрореактивным двигателем, и гидростат выскакивал из образовавшейся под ним ложбины на поверхность.

Путники могли спокойно двигаться к звезде. Радио работало безукоризненно, и Савич регулярно сообщал Земле о ходе перелета и о научных наблюдениях Тюменева, который уже успел сделать несколько больших открытий.

XIII. Мастерство Архимеда

Звезда все дальше улетала от нашей Солнечной системы. На Земле водворялся нарушенный порядок. Утихали бури, улеглись приливы, люди вздыхали с облегчением и говорили:

– Могло быть и хуже.

А ледяная планетка и гидростат с заключенными в нем тремя людьми неслись с возрастающей скоростью по исчисленному Архимедом пути навстречу планете Бета. Чем ближе подлетали спутники к звезде Абастумани, тем больше становились два солнца и тем дальше уходило Красное солнце от Голубого. Уже трудно было представить, что эти два солнца, находящиеся на неизмеримо большом пространстве друг от друга, составляют двойную звезду.

Водяная планетка летела по направлению к Голубому солнцу, и потому оно скоро начало казаться большим, чем Красное, хотя на самом деле большим было Красное.

Уже невооруженным взглядом можно было видеть планеты Голубого солнца – Альфу и Бету, но луну еще трудно было различить.

Во время полета путешественники строго распределили занятия: Тюменев вел астрономические наблюдения. Архимед вычислял. Савич совмещал в своем лице бортмеханика и радиста. У Савича оставалось больше свободного времени, чем у других: управлять полетом не нужно было, об этом «заботилась» звезда: механизмы, снабжающие путников кислородом и водой, работали исправно. Радиопередача и прием отнимали не более четырех часов в сутки.

Все вычисления Архимеда оказались правильными. Ледяная планетка благополучно пересекла орбиты Марса, астероидов, Юпитера, Сатурна, Урана и Нептуна. Крайняя из планет нашей Солнечной системы – Плутон – проходила в это время сравнительно недалеко от ледяной планетки и своим приближением искривила путь ее полета, направив в сторону Голубого солнца. Все это заранее было предвычислено Архимедом. Тюменев успел сделать над Плутоном ряд наблюдений и сообщил их на Землю.

Только один момент Турцев немного волновался – это когда ледяная планетка находилась в «критической точке» между притяжениями Голубого и Красного солнц. Голубое было ближе, но масса его меньше. Красное – дальше, но масса его больше, и это почти уравнивало их силы. Тончайшими исчислениями Архимед еще на Земле пришел к выводу, что победить должно Голубое солнце. Но все же был момент, когда ледяная планетка как будто задумалась, заколебалась, в какую сторону направить путь: влево – к Голубому солнцу, или направо – к Красному. Для людей путь направо был путем смерти. По расчетам Архимеда, если бы победило притяжение Красного солнца, ледяная планетка упала бы прямо на это солнце. Но высшая математика и высокое мастерство владения ею не подвели Архимеда: ледяная планетка, пролетев некоторое время в опасной зоне, решительно свернула к Голубому солнцу.

А пока ледяная планетка будет приближаться к Голубому солнцу, его планеты, как высчитал Архимед, должны занять такое положение: крайняя – Альфа – будет находиться на противоположной стороне орбиты за Голубым солнцем, а Бета подойдет так близко, что почти пересечет путь ледяной планетки. Остальное докончит притяжение Беты.

Постепенно Голубое солнце становилось все меньше, а Бета росла и скоро уже казалась огромным месяцем, раскинувшимся на полнебосклона. Приближался интересный, но опасный момент – спуск на планету Бета.

XIV. Перед посадкой

По мере приближения к Голубому солнцу его свет и тепло ощущались все больше. В гидростате уже можно было работать и даже читать, не зажигая электрических ламп. Странен был этот свет – голубой с зеленоватым оттенком. В первое время лица казались бледно-зелеными, страшными. Но постепенно глаза привыкли, и лица друг друга казались путникам уже обычными.

Все ощутимее были и тепловые лучи, посылаемые в мировое пространство Голубым солнцем. Уже можно было погреться, сидя у иллюминатора, словно в лучах первого весеннего солнца.

Ледяная планетка стороной, обращенной к Голубому солнцу, начинала плавиться, на теневой же стороне еще была крепкой.

Но постепенно вся ледяная планетка растаяла и снова превратилась в водяную. Гидростат опустился к «центру Земли», окутанный зелеными сумерками.

Савич зажег прожектор. Все с интересом наблюдали, как оживают в потеплевшей воде рыбы, как возвращается к ним быстрота движений.

– Вот бы ухи наварить! – сказал Савич.

– Именно! – отозвался Тюменев. – Как врежемся в атмосферу Беты, вся наша водяная планетка закипит и превратится в котел с ухой.

– А мы не сваримся? – хотел спросить Савич и удержался, вспомнив о том, что стенки гидростата совершенно нетеплопроводны.

– Ухи поесть – это действительно было бы неплохо, – продолжал Тюменев, большой любитель рыбы. – Почему бы нам и не наловить рыбы?

Архимед и Савич охотно приняли это предложение. Как ни интересно было путешествие, жизнь в гидростате протекала однообразно, а тут предстояло такое необычное развлечение. Молодые спутники Тюменева поспорили, как ловить рыбу: сетью или острогой – то и другое надо было еще сделать из имеющихся материалов. Решили – острогой.

Вооружившись, Архимед и Савич в водолазных костюмах вышли из гидростата через люк верхней легкой надстройки.

Голубое солнце уже довольно ярко пронизывало небольшую водяную планетку, внутри которой метались рыбы. Некоторые из них, уходя от остроги, выскакивали над поверхностью планетки, тотчас разрывались от внутреннего давления и медленно падали вниз.

Охота была удачная. В этот день путешественники лакомились свежей рыбой, делились впечатлениями и обсуждали план, как лучше прикрепить к гидростату парашют, необходимый для посадки, чтобы он раскрылся уже в верхних слоях атмосферы Беты – иначе рывок будет слишком сильным, стропы не выдержат, лопнут, парашют оторвется^[24].

На другой день Архимед, окончив ежедневные вычисления и произведя астрономические наблюдения, заявил, что до посадки осталось всего пять часов с минутами. Пора прикреплять парашют. Парашют хранился в верхнем отсеке, который мог наполняться водой.

Тюменев и Турцев, помогая друг другу, надели водолазные костюмы и ушли. Савич уселся возле аппаратов управления, закурил трубочку и задумался, что ожидает их в ближайшем будущем. Савич посмотрел сквозь стену. От нее веяло теплом, и светилась она зеленовато-голубым светом. Солнце Беты уже близко. Самой планеты не видно – она где-то под ногами. Сквозь противоположную сторону стены видна яркая белая звезда. Это наше Солнце. Где-то возле него должна быть Земля. Савич вздохнул. Сказать по правде, он ужасно боится посадки…

Вдруг заговорил радиорепродуктор. Вести с Земли. С милой, родной Земли, которую сейчас невозможно даже разыскать в мировых просторах…

Какая-то американская радиостанция говорит о трех героях, которые решили улететь с Земли на звезду. «Тюменев, Турцев и Савич – вот три славных имени…»

Савич слушает, улыбается и даже прикрывает глаза от удовольствия. Как все-таки хорошо, что он принял участие в этой экспедиции…

– Ну, вот и мы! Дело сделано, – сказал Тюменев, входя. – А вы, кажется, дремлете? О чем это болтает радио? Англия? Америка?

– Я не спал, – ответил Савич. – У вас, кажется, ранена рука, Турцев?

– Рука – пустяки, – ответил Архимед, наскоро делая перевязку. – Костюм водолазный разорвал, задев за железную скобу, это хуже. Вода начала проникать внутрь костюма. Пришлось перетянуть руку обрывком троса. Хорошо, что это случилось, когда работа была уже окончена.

– Великолепно, – сказал Тюменев, вылезая из водолазного костюма. – Парашют не подведет. Только бы не подвели шнуры.

– Разве товарищ Турцев не высчитал, какую нагрузку примут на себя стропы?

– Не надеть ли нам перед посадкой кислородные маски? Как ты думаешь, Архимед? Может быть, в атмосфере Беты есть какие-нибудь вредные газы.

– Но ведь в таком случае маски только отсрочат нашу гибель на несколько часов! – не удержался Савич.

– И отлично. На несколько часов! За несколько часов можно сделать массу научных наблюдений и сообщить о них по радио на Землю.

Турцев посмотрел в небольшой телескоп на Бету, глянул на часы, что-то проверил по записной книжке и сказал:

– Подлетаем. Как досадно, что мы упадем на теневую сторону планеты. Ничего не видно. Что лежит под нами? Горы? Лес? Океан?

– Дай я погляжу. Да. Темно. Вижу только одну зеленую точку. Быть может, освещенная вершина горы.

– Ну, что ж, давайте надевать маски. Пора! – сказал Архимед. – И я думаю, нам лучше улечься на койки. Когда парашют раскроется в атмосфере Беты, удар будет очень сильный.

Все надели кислородные маски, улеглись на койки и стали молча ожидать, как встретит их планета Бета.

XV. Савич потрясен…

Напряженное молчание становилось невыносимым.

– Если бы нам посчастливилось упасть в воду, – сказал Савич.

– Я предпочел бы, чтобы наш гидростат упал в глину, – отозвался Тюменев.

– Но ведь не думаете же вы, что глина мягче воды, – возразил Савич.

– Думаю. Вот именно. Известно ли вам, что быстро летящая пуля пробивает утрамбованный снег на 350 сантиметров, глину – на 100, сосновые доски на 87, а воду – только на 80 сантиметров? Выходит, что при известных условиях вода может быть прочнее досок и глины, а вы – в воду!

– Но ведь в таком случае мы должны разбиться, куда б ни упали! – с отчаянием воскликнул Савич. И в тот же момент вскрикнул и упал на пол.

Ужасный толчок потряс весь гидростат. Вслед за первым толчком последовал второй, третий, четвертый, все более ослабленные, и, наконец, на пятом, довольно мягком, толчке гидростат остановился, мерно покачиваясь. Внезапно температура внутри гидростата поднялась почти до семидесяти градусов и еще продолжала подниматься. Послышалось ужасное шипение, скоро прекратившееся.

Путешественники почувствовали, как их тело стало тяжелым. Они уже привыкли к невесомости, и возвращение в мир тяжести было крайне неприятным. Мышцы ослабели за время путешествия, и теперь руки и ноги казались налитыми свинцом.

– Умираю. Задыхаюсь. Заживо сгораю… – стонал Савич, корчась на полу возле своей койки.

– Фу-фу… Да… Тепленько… трение о воздух… Фу… гидростат нагрелся, – отозвался Архимед со своей койки. Он говорил с трудом, тяжело переводя дыхание, но спокойно. – Вам помочь, Савич? Дядюшка! Как вы себя чувствуете?

– Непонятно. Совершенно непонятно, вот именно, – отвечал Тюменев, оказавшийся под столом, далеко от коек. – Да, жарко. Баня. Шведская парильня, вот именно. А? Ты о чем-то меня спрашивал, Архимед? Как чувствую? Скверно, то есть отлично. Великолепно. Удивительно. Живы. И даже как будто мало побиты. А? Чего там Савич стонет? Да. Совершенно непонятно…

– Что вам непонятно, дядюшка? Вставайте же, Савич. Температура больше не поднимается. А в самом деле непонятно. Мы живы. Не ожидал!

– Зачем, зачем, зачем я отправился в это идиотское путешествие? – шептал Савич, сжимая голову. – Кошмар…

– А? Что? Ты о чем-то спрашивал меня, Архимед? Непонятно. Да. Первый удар, допустим, рвануло при раскрытии парашюта. А второй? Третий? Четвертый? Обрывались стропы, что ли? А мы, кажется, угодили-таки в океан.

– И не разбились, – ноющим голосом заметил Савич. – А упади в вашу глину или на сосновые доски, наверно, от нас ничего бы не осталось.

– Ведь вот какой несносный мальчишка! – проворчал Тюменев и, вылезая из-под стола, закричал: – Я же говорил вам, упрямец, что все зависит от скорости. Парашют сильно уменьшил скорость нашего падения, вот почему мы и уцелели… Но эти удары? Отчего они могли произойти? Да совершили ли мы посадку, в самом деле? А? Может быть, все еще летим? Выключи свет, Архимед, надо посмотреть, что делается снаружи.

Свет в каюте погас. Кругом было совершенно темно. Когда глаза немного привыкли к темноте, в разных местах появилось слабое голубоватое свечение, то в виде движущихся мерцающих комочков, то подобное струйкам, текущим в разных направлениях.

– Может быть, это летают светящиеся насекомые? – высказал предположение Тюменев.

Савич наконец поднялся на ноги, подошел к распределительной доске и включил прожектор, но свет не вспыхнул, аппарат, помещенный снаружи, очевидно, был поврежден.

– Досадно, – сказал Тюменев. – Очень досадно. Однако смотрите, смотрите, смотрите.

Откуда-то появился очень слабый зеленоватый свет. И высоко над головой как будто засветилось зеленоватое небо. Отраженный свет падал и на поверхность океана, совершенно гладкую, лишенную волн и тем не менее мерно покачивающуюся, словно палуба огромного корабля. Горизонт казался очень близким и как-то сразу обрывающимся черной полосой, за которой едва заметно мерцали вдали зеленоватые полосы – не то на небе, не то на «земле».

– На Бете ли мы? Не попали ли мы на одну из ее лун? – спросил Савич, во всем сомневающийся.

– Почему вы так думаете?

– Потому что Бета должна напоминать собою Землю, как уверял Аркусов. Но то, что мы видим, не похоже ни на что земное, – ответил Савич.

– Куда мы попали, скоро узнаем. Что мешает нам выйти наружу? Кажется, мы уже все пришли в себя, начали здраво мыслить и нормально рассуждать… – Тюменев рассмеялся. – Ну, двигайтесь, Савич, полезайте на мостик, открывайте люк.

И все начали подниматься на узкому трапу.

XVI. «Здравствуй, Бета!»

Над головой показался голубовато-зеленый просвет. Тюменев приподнял маску, вздохнул и, убедившись в том, что воздух доброкачественный, снял ее. Архимед и Савич, следуя его примеру, также сняли свои кислородные маски.

– Хорошо дышится. Архимед, ты боялся, что крышка люка оплавится и запаяется наглухо, а перед нами готовая открытая дверь! – воскликнул Тюменев, остановившись перед широким проломом в верхней легкой надстройке гидростата.

Архимед поднялся выше Тюменева.

– Нет, – сказал он через минуту. – Крышка люка оплавилась, и нам нелегко было бы открыть ее, если бы неведомая сила не разворотила всю верхнюю надстройку гидростата. Но что это за сила, я, признаться, не пойму. Удар при посадке? Но ведь мы опускались нижней частью…

– Я понимаю теперь, что шипело, когда мы опускались! – воскликнул Савич. – Видите эту щель в стене гидростата? Это уже не надстройка, а корпус гидростата. Поняли?

– Начинаю понимать, – сказал Тюменев, – гидростат имеет двойные стенки. Между ними находился слой воды, который предохранял от ударов – служил амортизатором. Так. Когда гидростат врезался в атмосферу, его наружная стена нагрелась…

– Вода закипела, и пар, не находя выхода, разорвал стенку гидростата, – перебил Савич.

– И вырвавшимся паром сорвало легкую верхнюю надстройку, – продолжал Тюменев.

Архимед уже поднялся на верхнюю площадку и сообщил Тюменеву:

– Все стороны целы. Парашют выполнил свое назначение прекрасно. Он лежит на воде, почему-то не тонет и даже совершенно сух. От водяной планетки, конечно, не осталось и следа. Она испарилась, а рыбы сгорели. Гидростат погружен почти до верхней надстройки и немного наклонен. Поверхность воды совсем близка.

– Можешь достать рукой? – спросил Тюменев.

– Попробую, – ответил Архимед. – Странно. Возле самой стенки гидростата я вижу какие-то наплывы. Словно застывшая вода…

– Ну, что же дальше? Что там еще? – нетерпеливо спросил Тюменев.

– Странно! Море на Бете липкое, как столярный клей, твердое и косматое.

Тюменев, а за ним и Савич поднялись на верхнюю площадку гидростата. Она была наклонена к поверхности моря градусов на двадцать. Поручни на площадке были сломаны, искривлены взрывом пара и сохранились неповрежденными только с приподнятой стороны.

– Да, парашют целехонек, – заметил Тюменев и посмотрел вверх. – А небо? Что это за небо? Я никогда не видал такого неба. Где же звезды? Где луна Беты? Вместо Млечного Пути широкая, ровная полоса, освещенная зеленовато-голубым светом. Смотрите, с левой стороны от горизонта до зенита свет довольно яркий, правая сторона в тени. С боков этой широкой полосы видны другие полосы, как будто повыше и ярче освещенные. Голубой свет исходит, очевидно, от Голубого солнца. Но не может же солнце освещать сферу неба, да еще одну только половину, да еще полосами.

– Смотрите! Смотрите! В небе дыра!

Подняв глаза, Тюменев увидел, что в небе, как раз над их головой, действительно имеется кругловатое отверстие.

– Края дыры рваные, бахромой, а с бахромы спускаются какие-то нити, – сказал Савич.

Они помолчали в раздумье. Вдруг Архимед воскликнул:

– Хорошо, что я был осторожен и попробовал «застывшую волну» не рукою, а концом железного прута от поручней. Прут этот теперь и не вытащишь, прямо спаялся с «волной».

– Гм, да, клей. Крепчайший клей. Вот именно.

– А дальше, смотрите, вся поверхность «моря» покрыта какими-то длинными волосами или травою.

При голубом свете, который разгорался все больше, уже хорошо были видны эти «волосы». Каждый «волос» был с палец толщиною у основания, вершина же тонкая и острая, высота – не менее метра. И «море» казалось уже не морем, а беспредельной степью, поросшей «ковылем».

– Итак, мы попали не в воду, а на поверхность степи со странной растительностью. Почва здесь, наверно, глинистая, глина и смягчила удар лучше, чем это могла бы сделать вода. Я же говорил вам, что вода мягка только до тех пор, пока вы с силою не ударитесь о нее. Летчики хорошо знают это, – нравоучительно сказал Тюменев, поворачиваясь к Савичу.

– Вовсе не в глину мы попали, а в какую-то смолу, может быть, от наших сосновых досок, о которых вы говорили, – не уступал Савич.

– Клей – непонятная случайность. Кстати, о клее. «Волосы» не клейки, Архимед?

– Нет, дядюшка. Я пробовал рукою, не клейки, но имеют зубчики, и, если провести рукою сверху вниз, можно обрезаться, как осокой. Нужно быть осторожным. – Архимед нагнулся, протянул руку, схватил один «волосок», притянул к гидростату и отпустил. «Волосок» отклонился назад, как пружина.

– Действительно, этот «волосок» похож на китовый ус. Итак, мы можем безопасно сойти на землю. Гоп! – Тюменев прыгнул с мостика через наплыв, но каблуком левого ботинка попал в клей и тотчас приклеился. Беспомощно задергал он ногой, но ничего не помогло.

Архимед и Савич прыгнули на землю более удачно и, ухватив профессора за руки, начали тянуть изо всей силы, как «дедка репку».

– Стойте! Вы меня оторвете, а нога останется в клею, – взмолился Тюменев.

Но осталась в клею не нога, а каблук, он щелкнул и оторвался.

– Фу! Ну и клей. В такой упадешь – пропадешь. Но все-таки, куда мы попали? А?

Вдруг между «небом и землею» начали струиться ручьи синего света. Синие клубки и ленты запрыгали, зазмеились на прутьях разрушенных поручней, сами прутья загудели, синие комочки с легким треском начали перескакивать от Тюменева к Архимеду, от Архимеда к Савичу. Концы пальцев засветились.

Скоро синие светящиеся ручейки и комочки словно растаяли в голубом свете.

– Идем осматривать наши новые владения! – воскликнул Тюменев и зашагал по необъятной прерии, густо утыканной «хлыстами». Почва медленно поднималась и опускалась.

– Здесь, кажется, существует хроническое землетрясение, – сказал Савич, едва поспевая за Тюменевым.

Через полчаса быстрой ходьбы путники подошли к тому краю, который казался горизонтом с темной каймой над ним, если смотреть на него, стоя возле гидростата.

В этот момент половина небосклона ярко осветилась великолепным сапфировым светом, а на другой половине небосклона заиграл рубиновый луч. Неосвещенные места казались серебристо-серыми с фиолетовым оттенком.

– Что за красавица эта Бета! – с восхищением воскликнул Тюменев.

– Да, изумительно красивое зрелище, – сказал Архимед.

– Видали вы что-нибудь подобное? – печально проговорил Савич. – Смотрите. Брюки разорвал. Как ножом разрезала трава проклятая.

Тюменев стоял на краю «горизонта» и смотрел вверх, вниз, вдаль. Он видел неизмеримо большие полотнища, уходящие в одну сторону и «этажами» нависающие одно над другим. На расстоянии сотни метров виднелся заостренный конец одного такого полотнища. Все они медленно колебались.

– Ну-с, друзья мои, надеюсь, вы поняли, куда мы попали?

– На планету Бета, если не ошибаюсь, – сказал Савич.

– И эта планета, кажется, вся состоит из каких-то оболочек, как кочан капусты, – с улыбкой добавил Архимед.

– Вот именно, как кочан капусты, – согласился Тюменев. – И все это в высшей степени странно.

– В конце концов, мы упали не в море и не в степь, а, кажется, на вершину леса, – сказал Архимед.

– Пожалуй, что так. Но какой это странный лес. Он напоминает огромные подводные водоросли, только эти еще более гигантских размеров. – Тюменев рассмеялся. – Выходит, что мы стоим на листе. Ну, что же, эта гипотеза хорошо все объясняет. Во-первых, – и он загнул палец на левой руке, – почему мы ощутили ряд ударов при посадке? Потому что эти гигантские листья упруги и чрезвычайно эластичны. Мы пробили гидростатом несколько листов и, кажется, в пятом застряли. Вот откуда, – и Тюменев продолжал загибать пальцы, – и «дыра в небе». Застывшая волна, наплыв «клея» – это, очевидно, сок растения. Того же происхождения и нити, свисающие с «неба» по краям дыры.

– А «волосы», значит, ворсинки на поверхности листа, – сказал Архимед.

– Ну, конечно. Вот именно. Так оно и есть. И если подумать, все это совсем уж не так необычайно. Ведь и у нас в океанах растут гигантские водоросли. Здесь же этакие ламинарии, но еще больших размеров, растут на поверхности. И в этом нет ничего удивительного, если вспомнить, что атмосфера на Бете плотнее земной, а тяжесть значительно меньшая, влажность и температура выше. Разные условия и создали иной растительный мир.

– Да, и нам нужно будет так или иначе сбросить вниз гидростат, – заметил Архимед. – Ведь в нем находятся запасы пищи. Неизвестно, что мы найдем на планете и чем будем здесь питаться.

– Но ведь если мы не найдем на вашей планете ничего съедобного, если ваша Бета будет настолько негостеприимная, что не накормит нас, то… – Савич не успел договорить, Тюменев перебил его:

– То мы умрем с голоду. Вот именно. Кто о чем, а Савич о семидесяти семи смертях, отовсюду нам угрожающих.

– И как же мы сойдем вниз, – не унимался Савич. – Не станем же мы прыгать, как кузнечики, с листа на лист, хотя здесь мы весим и меньше, чем на Земле.

– Стойте! Смотрите! Это что еще такое?

Все оглянулись и застыли от удивления.

Яркий изумрудный свет заливал прерию. Она тихо покачивалась. Через коричневый ковер протянулась цепочка. Каждое звено этой цепочки было похоже на большую жемчужину, отливающую матовым червонным золотом. Все эти «жемчужины» пересекали коричневую прерию, направляясь из теневой стороны к ярко освещенной.

Молчание длилось несколько минут.

– Они движутся. Живые существа. Наверно, насекомые, – тихо и взволнованно сказал Тюменев.