Александр Атрошенко
Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4

Пётр II Алексеевич. Влияние Долгоруких. Падение Меншикова. П. Долгорукий – о временах и нравах

Преемником Екатерины на русском престоле оказался несовершеннолетний Пётр II, который родился 12 октября 1715 г. и, таким образом, в 1727 г., когда он вступил на престол, ему шел двенадцатый год. Юный император был мягок душой, красив, достаточно развит и весьма не глуп для своих лет.

С раннего детства Пётр II оказался в непростой ситуации. Через 10 дней после рождения он потерял мать – немецкую кронпринцессу Шарлотту-Софию Вольфенбюттельскую, а в 3 года и отца. С 1718 г. он воспитывался Петром I, но дед к внуку особой любви не испытывал. Воспитывали мальчика попеременно няньки-немки, а затем вдова портного и вдова кабатчика. Позднее учителем Петра II был немец Норман, танцмейстер и бывший моряк. Он учил цесаревича чтению и письму. В дальнейшем по велению Петра I учителем юного Петра стал Семен Маврин, а с 1723 г. Иван Зейкин, венгр по происхождению, который учил его латыни. И как результат, цесаревич хорошо говорил по-немецки и по-французски, великолепно знал латынь, но став императором, оставил науки. Современники Петра Великого считали, и не без основания, что Пётр I сознательно не уделял должного внимания воспитанию и образованию внука, т.к. изначально не хотел видеть его на престоле. Неслучайно сразу после смерти его матери Шарлотты-Софии Пётр I вручил письмо своему сыну Алексею, в котором сообщал, что он лишает его и его новорожденного сына Петра права на наследование престола.

С воцарением Петра II¹⁵⁴, казалось, повторялась старая страница истории России в малолетство Грозного: именем малолетнего царя управляют лица, овладевшие волею малолетнего государя, причем над интересами государства, даже над интересами партий, торжествуют узкие интересы доминирующих фамилий; заодно начинаются отношения, которые впоследствии хорошо охарактеризовал современник этих событий: «Русским мясо не надо: они друг друга едят!»¹⁵⁵

Однако, несмотря на похожесть данной ситуации, события все же разворачивались в несколько ином русле. Вопреки завещанию императрицы, всю фактическую власть сосредоточил в своих руках Меншиков: он уже при Екатерине безраздельно командовал в Верховном Тайном совете, который потому и не был им тронут, оставивши с внешней стороны все в старом виде. Впрочем, Меншиков не утерпел и руками Петра II 12 мая назначил-таки себя генералиссимусом, чего тщетно добивался в два предшествующих царствования; а затем перевел своего нареченного зятя к себе в дом, чтобы руководить его воспитанием и заодно сподручнее управлять его именем.

Екатерину I похоронили 16 мая, а уже 24-го во дворце Меншикова на Васильевском острове была необычайно пышно отпразднована помолвка Петра II и Марии, которую теперь стали поминать в церковных службах наряду с царскими именами. Кажется, Меншиков, умевший как рыба в воде лавировать в переплетении интересов сторон, на этот раз допустил ошибку, повлекшую впоследствии его падение; хотя, насколько это было ошибкой? – скорее закономерное развитие событий, когда все вокруг желали его низвержения, дело оставалось лишь за немногим, за временем – Меншиков физически не мог быть один, пришлось, волей-неволей, начать доверять своим новым друзьям, его бывшим врагам, и он демонстративно протянул руку примирения и дружбы ненавидевшим его Голицыным и Долгоруким. Считая наиболее опасными для себя противниками – конкурентами Анну Петровну и ее мужа, Голштинского герцога Карл-Фридриха, он отправляет их в Голштинию, посулив им миллион флоринов, правда, выдав для начала всего 140 тысяч, и пообещав ежегодной пенсии в 100 тысяч флоринов и поддержку России в деле присоединении к Голштинии соседнего Шлезвига; 25 июля 1727 г. герцогская чета отбыла из Санкт-Петербурга в столичный город герцогства Киль, сопровождаемая небольшой группой придворных (10 февраля 1728 г. у них родится сын Карл-Пётр-Ульрих, будущий Российский император Пётр III, а сама Анна вскоре после родов умрет, по сообщениям, от простуды и воспаления легких).

Избавившись от голштинской герцогской четы и выслав остальных неугодных сановников из Санкт-Петербурга, Меншиков достиг вершины могущества, вместе с тем, он был окружен людьми, желавшими его падения. Связавши свои личные фамильные интересы с интересами верховной власти, Меншиков смотрел на задачу управления взглядом государственного человека, для которого интересы империи и императора стали личным делом. Привычной рукой он вершил дела Росси, с большой осторожностью выбирает себе помощников из среды старых дельцов и новых союзников. По-отечески серьезно, хотя по-фельдфебельски грубо принимается он за воспитание молодого императора, по-своему кроя его домашний быт и устои, сопровождая все скучной моралью, что государь де молод, цену деньгам не знает, оценку людям давать не может.

Ближайшее заведывание образованием Петра II Меншиков поручил мастеру на все руки Остерману, который с помощью российских академиков разработал вполне достойную программу обучения. В нее входило углубленное изучение иностранных языков, истории современных государств и древней истории, гражданского законоведения, военного искусства, географии, математики. Уроки проходили в форме бесед, учебная нагрузка составляла не более 2—3 часов в день. Духовным воспитанием императора занимался сподвижник Петра I Феофан Прокопович. Однако, несмотря на все, образование молодого императора продвигалось слабо. В отличие от Меншикова Остерман не проявлял большой настойчивости, развлечения зачастую брали верх над учением, тем самым добиваясь доверия своего воспитанника.

Появившееся охлаждение Петра II к Меншикову вскоре еще больше усилилось. Как известно, нет вечных людей, как нет людей с абсолютным здоровьем. В конце июля 1727 г. Меншиков тяжело заболел и на несколько недель отошел от государственных дел. Этого времени оказалось достаточным, чтобы Пётр II попал под влияние таких людей как его весьма распущенная сестра и тетка, семнадцатилетняя Елизавета. К слову сказать, по характеристике фельдмаршала Б. Х. Миниха: «Она от рождения была чрезмерно сластолюбива и часто говорила своим приближенным, что была довольна только тогда, когда влюблялась. Вместе с тем она была очень непостоянна и часто меняла фаворитов»¹⁵⁶. Саксонский дипломат Георг фон Гельбиг писал: «Самый снисходительный моралист был бы возмущен отношениями Елизаветы Петровны к мужчинам. Она не обращала ни малейшего внимания на привлекательные качества ума и сердца при выборе своих любимцев и руководствовалась в нем единственно телесною их красотою»¹⁵⁷. Долгорукие, влиявшие на императора через гофмейстера царя, восемнадцатилетнего Ивана Долгорукого, уводившего Петра в мир забав, Остерман, испытавший уже за это время властный тон временщика, поддерживал в своем питомце охлаждение к своему ментору и навязанной им невесте поневоле, девушке гордой, носившей среди ровесников прозвище «мраморная статуя»; в разговорах, конечно, припоминалось все: и кто такой Меншиков, какого он рода-племени, и как он участвовал в казни отца Петра II и т. д. – мнение окружения императора было слишком единодушным, чтобы к нему не прислушиваться.

За время болезни Александра Даниловича Пётр II переселился в Летний дворец и отказался принимать Меншикова и членов его семьи. Однако «Меншиков, ослепленный своею властью, продолжал вести упорную борьбу и постоянно раздражал государя, отменяя его приказания. Цех каменщиков поднес Петру 9000 червонных. Пётр послал их в подарок сестре Натальи Алексеевне. посланный встретился с Меншиковым, который велел ему отнести деньги в свой кабинет, сказав: „Император еще очень молод и не умеет распоряжаться деньгами, как следует“. Пётр, узнав об этом, был взбешен и закричал: „Я покажу ему, что я император и что мне надобно повиноваться“»¹⁵⁸. Подобное приниженное отношение Меншикова к Петру становилось известным последнему и сильнее возбуждало в нем чувство неприязни к первому.

Борьба за реальную власть в стране между Меншиковым и Долгорукими велась до 7 сентября 1727 г., день, когда Остерман зачитал в Верховном Тайном совете царский указ, которым без месяца 12-летний Пётр II объявил себя полноправным правителем. Регентству Верховного Тайного совета, а вместе с ним и Меншикова был положен конец. 8 сентября А. Д. Меншикову было запрещено выезжать со двора, а на следующий день, 9 сентября, на заседании Верховного Тайного совета Пётр II подписал указ о низложении Меншикова и высылке его с семьей из столицы пока в роскошное имение Светлейшего – Раннебург (сейчас Чаплыгин Липецкой области).

11 сентября Меншиков отправился в путь, сопровождаемый 127 слугами и обозом в 33 экипажа. Вскоре все его имущество было конфисковано. По сделанной описи Меншикову принадлежало: 90 тысяч крестьян, 6 городов, 4 миллиона рублей наличными и 9 млн в банках Лондонском и Амстердамском, бриллиантов и других драгоценностей еще на один миллион рублей, серебряной посуды три перемены, каждая из 288 тарелок и приборов, и 105 пудов, т.е. 1680 кг золотой посуды (т.е. вся сумма равна нескольким годовым бюджетам страны).

В Раннебурге Меншиковы пробыли недолго: 16 апреля 1728 г. их всех отправили в Сибирь, место поселок Березово (в 18 -начале 20 вв. место ссылки). Не выдержав условий переезда, под Казанью умирает жена Александра Даниловича, Дарья Михайловна. В Березове Меншиков прожил около 1,5 года, совершенно изменившийся, смиренный и покорный своей судьбе, размышляя над бренностью жизни. Своими руками (вместе с 8 верными слугами) сооружает себе дом и церквушку (сгоревшую в 1765 г.), проводит время за чтением Евангелия, «во время службы он исполнял обязанности диакона, причетника, а после обедни иногда говорил проповеди»¹⁵⁹. Известно его высказывание того периода: «С простой жизни начал, простой жизнью и закончу». Через некоторое время в Сибири началась эпидемия оспы. Сначала умерла его старшая дочь – бывшая царская невеста, а затем и он сам, 12 ноября 1729 г., в возрасте 56 лет, похоронили его у алтаря построенной его руками церкви, но впоследствии река Сосьева смысла эту могилу. Двое других детей Меншикова – сын и дочь – впоследствии были возвращены из ссылки только потому, что в банках Лондона и Амстердама хранилось 9 млн рублей, которые могли быть выданы только прямым наследникам Меншикова; львиная доля этих вкладов, в конце концов, оказалась в руках государства и его высших сановников.

Падение Меншикова означало фактический переворот на троне, после которого начался поход между «фамилиями» и «персонами» с целью овладеть несовершеннолетней волей императора. Самыми испытанными и традиционными доброжелателями Петра II были Голицыны; но они слишком серьезно смотрели на задачи воспитания государя и обязанности управления, напоминая приемы воспитания Меншикова; к тому же они ближе других стояли к Меншикову, и даже, как рассказывали, фельдмаршал кн. М. М. Голицын пытался замолвить за сверженного временщика на аудиенции у Петра.

Свои явные симпатии Пётр делил между Остерманом, умевшем «не вдруг очень налегать на него» и Долгорукими, очень умевшими потакать юной природе Петра. Дело не обошлось без столкновений между Остерманом и Долгорукими. Пётр, несмотря на свой возраст, сумел их развести, предоставив Остерману дела, а Долгоруким – себя. Поступок может показаться даже мудрым, им как бы примирялись две враждующие партии: пронемецкого толка и чисто старорусская, если бы только Долгорукие стремились стать проводниками программы своей партии. Но на самом деле Долгорукие пародировали шаги Меншикова вплоть до обручения Петра с княжной своей фамилии, не умея, в то же время, по-меншиковски возложить на себя ответственность по воспитанию Петра.

Австрийский посланник Рабутин в 1727 г. писал: «Дело воспитания царя идет плохо. Остерман крайне уступчив, стараясь тем самым приобрести доверие своего воспитанника, и в этом заключается сильное препятствие успеха. Развлечения берут верх; часы учения не определены точно, время проходит без пользы, и государь все более и более привыкает к своенравию»¹⁶⁰.

Еще более критично писал в 1727 г. саксонский посланник Лефорт: «Император занимается только тем, что целыми днями и ночами рыскает по улицам с царевной Елизаветой и сестрой, посещает камергера (Ивана Долгорукого), пажей, поваров и бог весть кого еще…

Кто мог себе представить, что эти безумцы (Долгоруковы) способствуют возможным кутежам, внушают (царю) привычки самого последнего русского. Мне известно помещение, прилегающее к бильярдной, где помощник воспитателя приберегает для него запретные забавы. В настоящее время он увлекается красоткой, бывшей прежде у Меншикова… и сделал ей подарок в пятьдесят тысяч рублей… Ложатся спать не раньше семи часов утра»¹⁶¹.

Разгульное времяпрепровождение не только подрывали здоровье Петра II, но и деформировали его характер. Он становился вспыльчивым, капризным, жестоким и упрямым.

Уже на следующий день после ареста Меншикова Пётр II подписал манифест о коронации, а 9 января 1728 г. со всем своим двором и Верховным Тайным советом выехал в Москву, чтобы по традиции совершить обряд венчания на царство в Успенском соборе Московского Кремля. По дороге он заболел корью и две недели пролежал в постели, остановившись в Твери. 4 февраля, наконец, совершился его торжественный въезд в Москву, где старая русская аристократия, в большинстве своем ненавидевшая Петра I и благоговевшая перед памятью великомученика Алексея, встретила нового императора с неподдельной радостью и восторгом. А любовь юного императора к Москве оказалась столь велика, что он официально объявил ее единственной столицей.

Предаваясь забавам, молодой император почти полностью устранился от управления государством. В этих условиях при дворе большое влияние приобрели князья Долгорукие – Василий Лукич и Алексей Григорьевич, которых Пётр II назначил членами Верховного Тайного совета. Им удалось оттеснить на этом органе на вторые роли А. И. Остермана. После сентябрьских событий быстро возвышается по службе и закадычный друг Петра, Иван Долгорукий. В свои 19 лет он становится гвардии майором и обер-камергером.

«В действиях Долгоруковых этой эпохи, – говорит один из потомков этих Долгоруких, – не было иных побуждений, кроме личных, эгоистических, имевших целью разбогатеть, удалить от двора всякое влияние, кроме своего, и пользоваться жизнью и ея наслаждениями, нисколько не считаясь с правами и достоинствами ближняго. Единственная их заслуга в том, что они не были жестоки; за исключением трагической истории Меншикова, все преследования и изгнания этого царствования отличались мягкостью и ни одно имущество, кроме имущества Меншикова, не было конфисковано»¹⁶². Зато чванство их доходило до глупости. Оно приняло особо отталкивающие размеры во время обручения Петра II с княжной Екатериной Долгоруковой. «Каждый Долгоруков выражал свою радость по-своему, – пишет В. В. Долгоруков, – в зависимости от своего ума, с большей или меньшей заносчивостью: Алексей [отец невесты], всегда и во всем глупый, заставлял гостей своих целовать себе руку…»¹⁶³ Даже желания старорусской партии начать реставрацию разрушенных Петром Великим институтов старины, Долгорукие хотели смешать с планами своих фамильных интересов, при том это проникновение носило бы характер извращения всего задуманного дела. По словам П. В. Долгорукого, видного дипломата времени Петра Великого, «при помощи герцога де-Лирия и иезуитов Василий Лукич затеял цепь интриг, из которой самой крупной был план возстановления патриаршего сана, с тем, чтобы возвести в этот сан князя Якова Петровича Долгорукого… круглого дурака, которым надеялись вертеть по желанию»¹⁶⁴.

Самое главное развлечение молодого императора была псовая охота, и насколько своею погоней удовлетворять инстинктам Петра II Долгорукие отвлекали его от серьезных занятий, видно из фамильных бумаг кн. Долгоруких списка охотничьих поездок Петра II: «С февраля 1728 г. до ноября 1729 г., в течение 21 месяца – 243 дня, т.е. восем месяцев, не считая мелкиx охот в 2—3 дня! – Где же тут было думать об ученьи и о занятиях государственными делами. Члены дипломатического корпуса почти не видели государя и очень на это жаловались»¹⁶⁵. Вся работа по ведению государственных дел была сброшена на А. И. Остермана, без него уже ничего не решалось: собравшись в Совете «посидят немного, выпьют по стаканчику и вынуждены разойтись».

Постепенно Пётр стал охладевать к княжне Екатерине и начал грубо обращаться с ней даже в присутствии сановников, обвиняя ее в неверности. Долгорукие забили тревогу, и 30 ноября 1729 г. состоялось обручение Петра и Екатерины. Их свадьба была назначена на 19 января.

Казалось, все шло своим чередом. Однако «судьба» распорядилась иначе – решался вопрос духовной участи всего народа; Богу-Творцу было не угодно видеть символ божественного государства в виде ее столицы с древними идеями мистического рая.

Предчувствуя неизбежные перемены с возвышением Долгоруких, вице-канцлер Остерман приехал в Москву, надеясь отговорить Петра от бракосочетания. Говорил в основном Андрей Иванович, император слушал, только иногда задавал вопросы о конкретных фактах взяточничества и казнокрадства новых родственников. На прощание он сказал Остерману: «Я скоро найду средство порвать мои цепи».

Судя по всему, Пётр Алексеевич не выделялся хорошим здоровьем. Еще в январе 1728 г. по дороге в Москву на коронацию он заболел корью, что заставило его остановиться на две недели в Твери. Затем, в 1729 г. «постигшая императора в августе месяце болезнь встревожила все государство. Опасались за его жизнь, так как горячка, в которую он впал, была очень сильная. Однако на этот раз он избежал смерти»¹⁶⁶.

6 января 1730 г, в день Крещения при обычной церемонии водосвятия, несмотря на сильный мороз и резкий ветер, император со своей невестой Екатериной появился на параде московских войск, принимая его с фельдмаршалом Минихом и Остерманом. Богослужение и парад длились долго, и по возвращении с торжества Пётр жаловался на головную боль.

Император сильно простыл, дома у него начался жар. Вдобавок, врачи у него обнаружили черную оспу. По сведениям историка медицины В. М. Рихтера, князь С. П. Долгорукий, не обращая внимания на то, что его дети болели оспой, продолжал общаться с императором, что было запрещено всем, кто находился в подобных обстоятельствах.

Врачи стали ждать кризиса, рассчитывая, что молодой организм справится с болезнью. Иван Долгоруков отважился почти на крайнюю меру – подделать почерк императора на завещании. В свое время он развлекал императора копированием его подчерка. Для обоюдной забавы они отсылали во дворец «распоряжения императора» с приказом прислать денег, и деньги привозили. Сфабрикованная «последняя воля императора Петра II» предусматривала передачу власти его невесте. Трудность заключалась в том, что подпись должен был заверить духовник царя, а также доверенное лицо, которым являлся Остерман. Но Андрей Иванович в течение всей болезни не отходил от постели больного, не давая Долгоруковым ни единого шанса остаться наедине с императором.

18 числа, в воскресенье, Пётр потерял сознание. Последние слова произнесенные им в бреду оказались провидческими: «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре»¹⁶⁷ (Наталье Алексеевне, умершей от кори год назад). В половине второго ночи Пётр скончался не приходя в сознание. Императора не стало за несколько часов до назначенной свадьбы. Похоронили его в московском Архангельском соборе – усыпальнице московских царей.

В записках дюка Лирийского находится описание черт Петра II. «Петр II был высокаго роста, красив собою и сложен хорошо; на лице его видна была задумчивость; сложение крепкое, поступь величественная и сила необыкновенная. Хотя и трудновато сказать что либо решительное о характере 14 летняго Государя; но можно было догадываться, что он будет вспыльчив, решителен и, может быть, жесток. Он не терпел вина, то есть не любил пить более надлежащего, и весьма щедр так, что щедрость его походила на расточительность. Хотя с приближенными к нему он обходился ласково, однакоже не забывал своего высокаго сана и не вдавался в слишком короткие [близкие] связи. Он быстро понимал все; но был осмотрителен, любил народ свой и мало уважал другие. Словом, он мог бы быть, со временем, великим Государем, если бы удалось ему поправить недостаток воспитания, даннаго ему Долгоруковыми»¹⁶⁸.

В царствование Петра II простою люд испытал облегчение, сказывалось отсутствие войны с ее трудностями и результаты уменьшения Екатериной I поборов деньгами с крестьян. В марте 1729 г. старый и больной Ромодановский попросился в отставку, которая была принята. С уходом последнего «князя-кесаря» под предлогом экономии средств 6 апреля был упразднен и его приказ: Верховый Тайный совет распорядился отныне подавать ему дела «по первым двум пунктам», а «прочие, в которых меньше важности» – в Сенат. «Верховники» стремились сосредоточить в своих руках важнейшие политические дела и подобная параллельная структура, как Преображенский приказ, им была не нужна. Кроме этого был упразднен Главный магистрат, перенос малороссийских дел из Сената в Коллегию иностранных дел, Вексельный устав 1729 г. и указ о запрещении духовенству носить мирскую одежду.

Приняты меры по совершенствованию судопроизводства: определено кому, кого и где судить, куда апеллировать. Для уменьшения воровства были составлены новые накладные книги для сбора подушной подати, возлагаемые на губернаторов и воевод. Для лучшей осваиваемости территорий страны в «отдаленных сибирских местах», Иркутской и Енисеевской провинции, было разрешено любому строить заводы «свободно и безвозвратно» с правом свободной реализации продукции при уплате только таможенной пошлины.

Нехватка денежных средств заставила проводить денежную реформу, которая в основном заключалась в старом способе «порчи» монет.

Строительство флота, из-за финансового дефицита, решено было остановить. На замечания Петру II об «исчезновении флота», он отвечал: «Когда нужда потребует употребить корабли, то я пойду в море; но я не намерен гулять по нем, как дедушка»¹⁶⁹. В 1727 г. наконец был решен вопрос южных границ Сибири и Дальнего Востока с Цинской (китайской) империей. С 1689 г. отношения двух государств определились Нерчинским трактатом, теперь же возникла потребность более точного территориального размежевания. 12 октября 1725 г. посольство русских покинуло столицу и, несмотря на предписание инструкции ехать «с возможным поспешением» реки Бура, притока реки Аргунь, достигла лишь через десять месяцев спустя. Здесь на границе начались первые встречи и споры с цинскими дипломатами, которые затем уже продолжались в Пекине. Для русских дипломатов переговоры проходили очень тяжело, цинская сторона прибегала к угрозам, шантажам, перемежавшихся лестью и попытками подкупа. Одних только проектов договора было рассмотрено до двух десятков, но согласие так и не было достигнуто. Наконец весной 1787 г. русские дипломаты покинули Пекин и переговоры продолжались непосредственно на границе.

После ожесточенных споров 20 августа 1727 г., руководствуясь принципом «каждый владеет тем, чем владеет теперь», был заключен Буринский предварительный договор. Он определял границы от Кяхты до перевала Шабин-Дабага вдоль линии существовавших русских и монгольских караульных застав. После дополнительной демаркации (разграничения) границ 21 октября 1727 г. был подписан русско-китайский договор, включавший в себя и Буринский трактат. Обмен ратификационными (утверждающими) экземплярами договора состоялся 14 июня 1728 г. в Кяхте.

По Кяхтинскому договору земли в Приамурье к югу от р. Уда оставались по-прежнему неразграниченными. То был тяжелый вопрос, т. к. Россия не оставила мысли о возвращении отошедших от нее по Нерчинскому миру Приамурья, невозможность же применения в столь отдаленных местах военной силы определила приоритет дипломатии.

Постепенно торговые связи через Кяхту расширились, и после середины XVIII в. караванная торговля стала себя изживать, река Амур представлялась наиудобнейшим для средства передвижения. С целью получения официального согласия на плавание российских судов по Амуру, в январе 1757г. в Пекин была направлена миссия, которая закончилась неудачей. Цинские правители, боявшиеся потерять Амур, вследствие усилений в этом регионе позиций России, обосновали свой отказ тем, что в прежних договорах нет статьи «позволяющей одной стране направлять людей через земли другой с целью перевозки различных товаров». Российские дипломаты не догадались использовать формулировку статуса Амура как международного водного пути.

Любопытно характеризует период этого времени в своих записках князь П. В. Долгоруков, изданные в книге «Время императора Петра II и императрицы Анны Иоановны». Поэтому ниже приводится вступительная часть этой книги¹⁷⁰.

<Я знал очень много стариков, всегда старался вызвать их на разговор о прошлом и тщательно записывал их разсказы.

Воспоминания их касались далекого прошлого и часто основывались на воспоминаниях других стариков, живших еще раньше, которых они знали в своей ранней молодости…

Мне удалось собрать о России XVIII века подробности еще неизданныя, но полныя интереса и значения. Вот почему я начинаю мои записки с эпохи, почти на столетие предшествовавшей дню моего рождения…

Со смертью Петра I громадная энергия, двигавшая все, – угасла. Деятельность, подчас лихорадочная, но всегда разумная, прекратилась совершенно. В 1728 г. Россия, казалось, была погружена в глубокий сон. Только при дворе шла борьба враждовавших партий.

Петр, дико жестокий в минуты гнева, необузданный во всем, был полон пороков. В душе его не было ничего святого, кроме великой цели, которой он отдал всю свою могучую жизнь, – цели обратить Россию в культурное государство. Каковы бы ни были его недостатки, для беспристрастного исторического суда они покрыты великим делом, осуществленным его гением: без Петра мы были бы до сих пор темными варварами, азиатами…

Петр умер рано (52 лет 8 месяцев) и именно тогда, когда, покончив со Швецией, готовился двинуться на Турцию. Проживи он еще лет пятнадцать, очень вероятно, что столица России была бы перенесена на берега Босфора. Это изменило бы все будущее нашей родины, облегчило бы работу внутреннего устроения и внешней политики и избавило бы нас от тяжелой необходимости влачить за собой несчастную обузу Польши, которая тормозит наше политическое развитие и стоит как стена между Россией и прогрессом.

Реакция была бессильна по отношению к реформам первого русского императора: они были так жизненны и радикальны, пустили такие глубокие корни, что не могли быть уничтожены. Реакция могла только задержать их развитие, даже парализовать его на некоторое время, но и только.

Преобразования захватили все слои общества, всеми чувствовалось навалившееся иго, более тяжелое, чем когда бы то ни было. Мы можем сказать, что недешево купили свою цивилизацию: отошедшим поколениям пришлось много выстрадать для счастья последующих.

Положение крестьян было ужасное. В XVI и XVII веках. еще не смешивали крепостных, прикрепленных к земле, с холопами – т.е. военнопленными и теми несчастными, которые, благодаря задолженности или добровольно, по нищете, делались рабами, на время, пожизненно или наследственно и которых кабала превращала в вещь, в предмет торговли по произволу.

Уложение царя Алексея Михайловича выясняло различие этих двух несчастных сословий. Но Петр I, намереваясь преобразить земельную подать в подушную и ввести воинскую повинность, повелел произвести в 1722 г., впервые в России, всеобщую перепись, в списках которой крепостные и холопы оказались смешанными, и, таким образом, и крепостные обратились в холопов: владельцы их стали их продавать подушно. Эта торговля людьми была узаконена при Бироне: сенату было предписано обложить продажу людей таким же налогом, каким облагалась продажа всякой другой собственности.

То, что терпели крестьяне и дворовые, было невообразимо. Дворянин помещик, которому могли отрезать язык, уши, вырвать ноздри, подлежавший сам наказанию кнутом, не стеснялся, разумеется, с людьми, находившимися в полной его зависимости. Нравственное чувство не существовало во все, а пример, подаваемый правительством, развращал еще больше.

Долготерпение в страдании, то, что в древности называлось стоицизмом, лежит в характере русского человека, и, может быть, в большей степени, чем это желательно для чувства национального достоинства. Русский способен вынести бесконечно много, страдать долго без жалобы и ропота, но когда настает реакция, естественная и законная, он закусывает удила и обуздать его почти невозможно. Крепостной, законом лишенный собственности, всегда неуверенный в возможности сохранить, а тем менее передать детям, плоды своего труда – возненавидел самую работу. Иго рабства влияло на народ различно. Натуры слабые, апатичные опускались, впадали в уныние, спивались и в водке топили свое горе. Сильные восставали против порядка, который их давил, бежали: одни обращались в бродяг и воров, другие искали убежища у сектантов, в темных лесах, далеких степях. Там они находили приют, пищу и возможность укрыться от розыска, и так сильно затрудненного, в обширной и малонаселенной стране. Некоторые, наконец, самые предприимчивые, объявляли открытую войну обществу, лишившему их самых элементарных человеческих прав. Они собирались в шайки и, вооруженные топорами и ножами, разбойничали, преимущественно по большим рекам: Оке, Волге, Дону, Днепру. Шайки в несколько десятков человек захватывали барские усадьбы, жгли деревни, зверски истязали жителей. Вооруженные разбойничьи суда двигались беспрестанно по большим рекам. При встрече с торговым или иным судном разбойники, с криком «Сарынь на кичку!», преграждали ему путь. При этом грозном крике все на остановленном судне бросались наземь и лежали ничком, пока шел грабеж. Того, кто осмеливался поднять голову, убивали немедленно.

Император Павел уничтожил впоследствии речной разбой очень своеобразным способом: он отдал приказ, чтобы всякое судно, сдавшееся разбойникам или только ограбленное ими – было конфисковано. Дворяне, находившиеся на нем, лишались дворянства, не дворяне – наказывались кнутом и ссылались в Сибирь. Разбой прекратился в несколько лет, и грозный крик «Сарынь на кичку!» отошел в область истории.

Я упомянул о сектантах. Этот многочисленный класс населения, обязанный своим происхождением религиозному расколу, вырос и окреп благодаря крепостному праву. Главная сила раскольников заключалась в их открытой вражде к грубому правительству и нечестной власти. Всякий, восставший против господствующего порядка, делался его врагом, а враг господствующего порядка был естественный и желанный союзник сектантов: он находил у них приют, пищу и покровительство. Бежавшие от воинской повинности, беглые крепостные, спасающиеся от жестокости помещиков, воры, убийцы – все находили убежище у раскольников, на одном лишь условии: не нарушать, внешне по крайней мере, их обрядности. Долгие преследования и постоянная борьба воспитали в них гражданское мужество, самообладание и здравый смысл. Они поняли, что деньги – сила, что без них нет свободы, а это убеждение сделало их трудолюбивыми, расчетливыми и воздержанными. Чтобы уметь при случае повести спор с православным, поразить его знанием Св. Писания, сектант должен был во что бы то ни стало научиться грамоте, и это стало его большим преимуществом перед темной массой. Тогда как крепостной, лишенный собственности, не заботился о приобретении и пропивал последние гроши – раскольник работал, торговал, копил, богател, подкупал жадных подьячих и достигал почти независимого положения, поскольку выражение «независимость» может быть уместно при существовании в стране произвола, где все слои населения живут в рабстве.