Александр Атрошенко
Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 4

В строящемся городе Пётр попытался воплотить различные европейские городские причудливые особенности. Так, например, по его замыслу Васильевский остров должен был стать Амстердамом или Венецией. Там вместо дорог прорывались каналы; Пётр запрещал строить мосты и предписывал передвигать только в лодках (при Екатерине II большая часть каналов была зарыта). Противоположный Васильевскому острову берег Большой Невы принял вид версальской лучевой системы, где от главного здания, Адмиралтейства, в разные стороны исходят лучи – дороги, «першпективы». Это, современные Галерная улица, Вознесенский проспект, Гороховая улица, Невский проспект и Миллионная улица. Особенно повторяет Версаль так называемый «трезубец» – Вознесенский, Гороховая, Невский. Положение исходящих лучей от одного места символизирует центр этого общества, его сознания, основу его движения и, в данном случае, Адмиралтейство стало символом познания мира, символом науки (в Версале иначе: здесь лучи идут от дворца монарха и символизируют монархическую систему, которая воплощает чаяния различных слоев общества. В практичном значении дороги исходят в главные пункты местопребывания короля: средняя дорога ведет в Париж, две других – в королевские дворцы Сен-Клу и Со). После прорытия, для нужд судостроителей, двух каналов, Крюкова и Адмиралтейского, образовался остров правильной треугольной формы. Петру понравилось такое совпадение и он переносит сюда склады корабельного леса с «Голландии», находившейся возле Адмиралтейства, и называет новое место «Новой Голландией». На острове по указанию царя был построен деревянный домик – дворец, в котором отдыхал Пётр при посещении располагающегося рядом Галерного двора. Вокруг дворца высажены плодовые деревья, выкопали небольшой пруд. По указу 21 сентября 1721г. Новая Голландия обрела официальный статус, одновременно она стала первым военным портом России. Своеобразным дивным местом, вобравшим в себя особенности Версаля и Рима, стал Летний сад, разместившийся напротив первого домика Петра, с другой стороны Невы. Один из современников Петра так описывал достопримечательности сада: «Здесь множество замечательных вещей, беседок, галлерей, насосов и удивительно красивых деревьев. Со стороны реки около сада подведена каменная стена; к реке ведут галлереи (ganki), где можно сесть на ботик, галеру, яхту или буер, чтобы ехать на море или гулять по каналам и большой и широкой реке»⁹⁸. В Птичнике Летнего сада жили не только птицы: черный аист, орлы, журавли, лебеди, голуби, пеликаны, но и редкие животные, такие как дикобраз, синяя лисица. Деревья и кустарники сада аккуратно постригали в форму куба, шара или пирамиды, а в одной из его галерей находилась мраморная статуя богини Венеры. Эту скульптуру подарил Петру I папа Климент IX. По указанию царя Венеру охранял часовой, дабы ее никто не повредил. Венера стала первым публичным изображением обнаженного женского тела.

На территории Летнего сада был устроен лабиринт – сложная система дорожек, окруженная высокими стенами из кустов. В этом лабиринте разместили более трех десятков фонтанов, украшенных скульптурными персонажами басен Эзопа. У входа находилась скульптура самого баснописца. Дорожки к лабиринту проложили по мостам. Здесь были оборудованы фонтаны – шутихи, струи которых часто обрызгивали проходивших людей. Всего на территории Летнего сада находилось более 50 фонтанов. Первоначально водоподъемный механизм работал на конной тяге. В 1718 г. она была заменена первой России паровой машиной конструкции французского инженера Дезагулье. Вода для этой машины бралась из Безымянного Ерика, который с тех пор стали именовать Фонтанкой. В 1721 г. на берегу этой речки был построен Грот – садовый павильон с колоннами и высоким куполом. Этот павильон был разделен на 3 помещения, в каждом из которых находился фонтан. При их работе звучала органная музыка. Орган же приводился в действие струями фонтанов. В оранжереях Летнего сада высаживали южные растения, среди них – тропические молочаи, апельсины, лимоны, тюльпаны и ливанские кедры. Летом эти растения выставлялись на аллеи сада. По замыслу Петра I Летний сад был украшен аллегорическими скульптурами. Все скульптуры подбирались на 4 темы: природа мироздания, коллизии из «Метаморфоз» Овидия, идеальная модель земного мира и реальное его воплощение. Для осуществления данного плана в Италию были посланы специальные агенты, которые закупали там как античные скульптуры, так и произведения конца XVII – начала XVIII века. Многие скульптуры были изготовлены на заказ. К 1725 г. в Летнем саде были установлены более ста бюстов и статуй, к 1776 г. их было уже более двухсот. Летний сад стал царской резиденцией. Это был богатый и красивый комплекс, в котором проводились различные торжественные мероприятия, празднования придворной знати и приемы в честь иностранных послов.

Деревянное строительство в Санкт-Петербурге было запрещено в 1712 г., однако камень оставался дорогим и редким материалом, а технология производства обожженного кирпича была несовершенной. Поэтому, чтобы ускорить в новой столице каменное строительство и уберечь ее от пожаров, Пётр в 1714 г. издает указ о повсеместном (кроме Санкт-Петербурга) запрете каменного строительства. Только в 1721 г. было сделано некоторое послабление этого указа и окончательно отменено в 1741 г.

Камень был необходим и для мощения дорог, поэтому в 1714 г. Пётр издает указ, по которому каждый житель города должен был доставить на общие нужды 100 камней, домовладельцы – мостить дороги вдоль своих участков, на каждую въезжавшую в город подводу возлагался налог в 3 камня, на каждое пребывающее судно – от 10 до 30 камней (указ действовал более 60 лет). Тем не менее, Петру не удалось сделать Санкт-Петербург полностью каменным городом. Выполнить эту грандиозную задачу за такой короткий срок в ту эпоху было невозможно.

Для постройки красивых зданий Пётр и его приемники нанимали заграничных мастеров: Д. А. Трезини, Ф. Б. Растрелли, К. И. Росси, О. Монферран, Д. Кваренги и др. Вскоре земля здесь стала настолько дорогой, что здания начинают строить вплотную друг к другу, превращаясь в своеобразные длинные комплексы, появляются дворы-колодцы. Основа Санкт-Петербурга, Петропавловская крепость, со времени своего строительства, никогда не использовалась по прямому назначению. Она стала первой тюрьмой, впоследствии политическим застенком, и в крепостном храме прибежищем останков Романовской династии. P.S.: Символически – тюрьма стала обителью на вечность, т.е. что олицетворяли, то и получали.

В недалеком острове от Санкт-Петербурга была основана крепость Кронштадт (коронный город), для охраны морских путей новой столицы от неприятеля. В Кронштадте Пётр построил инженерное чудо своего времени – док для ремонта сразу нескольких судов. Чтобы блеснуть перед королями Европы царь обосновал свою летнюю резиденцию на берегу Финского залива с красивым садом, скульптурами и многочисленными фонтанами, используя технологию перепада естественных высот. Что бы иметь европейский не только город, но и пригород, Пётр стал раздавать участки земель дворянам, с требованием постройки на них усадеб. После чего дорогу в летнею резиденцию Петра приезжие иностранцы сравнивали уже с королевской дорогой из Парижа в Версаль.

Несмотря на всю свою возвышенную цель, построенный в землях древней мистической руси город небесной славы не внес какого-либо изменения в сознание людей, как и всегда, и везде проповедованием Христа никто не занимался, исключением не стал и православный Санкт-Петербург, поэтому образовавшаяся здесь система стала мало чем отличатся от московской: если в Москве неприкрыто цвела алчная жажда превосходства, то в принявшем эстафету мистицизма Санкт-Петербурге укоренилась «высокая» цель удержания древнего традиционного для русских царей «благочестивого» высокомерия. Вместе с тем, действие мистерии по дискредитации Христа (творчества) здесь проявится сильнее, чем в иных землях, и намного хитрее, изощреннее, используя культурный потенциал этого города. И если раньше в России Христа не знали или отвергали смешиванием с мистицизмом, откровенным язычеством, то теперь в самом городе провозглашения Христа все больше и больше станет проявляться тенденция откровенного высмеивания, начнет раскручиваться кампания Его научно-культурного «низложения»: взяв волшебную палочку целостности от невежественной Москвы, научный Санкт-Петербург будет алхимизировать в себе высший мистицизм с научной концепцией взаимоотражающего устройства бытия.

Имя Христа будет дискредитировано. Россия, в постоянном стремлении к своей старине вернется к принципам целостности, перефразируя глубоко древние понятия в новые, культурные формы звучания – «научного познания бытия» с точки зрения самостановления. Само название города в честь Христа, его исторический факт, находящегося в землях северного превосходства, Люцифера будет сильно раздражать, вследствие чего горожане сами первые перестанут называть его Санкт-Петербургом, превращая его вначале в Петербург, а затем город официально сменит имя, взяв курс на мистическое обновление, вследствие чего произойдет дальнейшая попытка полностью стереть его с лица земли внешними силами, ведомые все тем же богом Целостность. Но силы ада не одолеют Божественное благословение города…

Любопытные сведения о природе молодого Санкт-Петербурга оставил писатель А. П. Башуцкий: «Известный Химик, Г. Модель, разложил в 1735 году Невскую воду. Из опытов его, как и из новейших изследований, оказалось, что вода сия, содержащая в себе значительное количество угольной кислоты, вовсе чужда металлических или земляных примесей, исключая весьма малое количество поваренной соли; посему она признана одною из чистейших и здоровейших для питья¹… Нева покрывается льдом обыкновенно в Ноябре месяце. С 1718-го года в течении 114 лет, только четырнадцать раз лед на Неве стал между 20-го и 31-го Октября, и один только раз (в 1811-м) 17 Октября. Поздние эпохи замерзания, в течении 114 лет, были замечены шесть раз… Обыкновенно эпохою вскрытия реки можно полагать первую половину Апреля; в течении 114 лет Нева только шестнадцать раз вскрывалась между 20-го и 31-го Марта, позднейшее освобождение оной ото льда было в 1810-м году (30-го Апреля), раннейшее же в 1822-м году, 6-го Марта²…»⁹⁹

Погоду Санкт-Петербурга (правда, город не уточнен, но вероятнее всего) интересно сравнить со свидетельством Екатерины II: «Зима начинается в конце ноября, и часто в половине декабря останавливаются реки, падает снег, ездят на санях… Чувствуешь, что холод обыкновенно колеблется между 1 и 10 градусами; холод свыше этой нормы считается большим и нет примера, чтобы такой холод продолжался более нескольких часов, и его нагоняет, обыкновенно, северный ветер. Такие морозы наступают в половине января; остальное время, по большей части, сухое, светлое, с ясным солнцем»¹⁰⁰.

К концу первой четверти XVIII в. Пётр был уже глубоко больным человеком. Сказывались сверхчеловеческие нагрузки, военные походы, работа над государственными документами, забота о развитии армии, флота, борьба с заговорами, народными мятежами. Казнив своего сына, Алексея, Пётр стал над пропастью, впереди не оказывалось продолжателя его дела. Дети от Екатерины умирали. Оставалась лишь старшая дочь Анна, готовившаяся выйти замуж за герцога Голштинского и уехать из России (существует версия, что Пётр I хотел именно ей передать Российский престол), и Елизавета, которая была еще слишком молода.

В 1722 г. Пётр I издал указ, по которому сам царь должен был определить себе наследника, указ этот допускал совершенно постороннего человека, с улицы. В начале 1724 г. Пётр провел коронацию своей супруги Екатерины Алексеевны. Этим царь как бы определил свой выбор преемственности, хотя официально об этом не заявлялось, никто не думал о близкой кончине царя. Екатерина в течение долгих лет была вместе с Петром, разделяя тревоги и радости. Была в курсе всех дел и начинаний. Рядом с ней стояли сподвижники Петра, опытные государственные деятели. Казалось, все шло к одному. Но неожиданно Пётр узнает о связи Екатерины с ее придворным – Виллимом Монсом, братом его бывшей возлюбленной. Раскрыв это, после допроса, в ноябре 1724 г., Монса казнили по обвинению за взяточничество (что, конечно, имело место быть). Пострадали и другие служители императрицы, так или иначе замеченные в деле Монса.

Вильбуа описывает эти события: «Царь при первых же бесспорных доказательствах неверности его жены хотел учинить над нею суд в Сенате, чтобы устроить ей публичную казнь. Когда же он сказал о своем намерении графам Толстому и Остерману, оба они кинулись к его ногам, чтобы заставить его отказаться от этого. И если это им удалось, то не потому, что они ему доказали, что самое мудрое решение состояло в том, чтобы замять это дело как можно быстрее, иначе оно станет в глазах всего мира первым знаком его бесчестия: это им удалось лишь потому, что они затронули вопрос о его дочерях от этой женщины, к которым он питал большую нежность. В то время шли переговоры об их замужестве с европейскими государями, которые конечно, не захотели бы на них жениться после такого скандала.

Приступ его гнева против Екатерины был таков, что он едва не убил детей, которых имел от нее. Мне известно от одной французской девушки (фрейлины, которая прислуживала цесаревнам Анне и Елизавете), что царь, вернувшись однажды вечером из крепости в Петербург, где шел процесс над господином Монсом де ла Круа, внезапно вошел в комнату молодых царевен, которые занимались какой-то свойственной их положению работой вместе с несколькими девушками, находившимися при них для их воспитания и развлечения. По словам фрейлины, он имел такой ужасный, такой угрожающий вид, был настолько вне себя, что все, увидев его, были охвачены страхом. Он был бледен, как смерть. Блуждающие глаза его сверкали. Его лицо и все тело, казалось пребывали в конвульсиях. Он ходил несколько минут, не говоря никому ни слова и бросая страшные взгляды на своих дочерей, которые дрожа от испуга, тихонько проскользнули вмесите с девушками в другую комнату и укрылись там. Раз двадцать он вынимал и прятал свой охотничий нож, который носил обычно у пояса, и ударял им несколько раз по стенам и по столу. Лицо его искривлялось такими страшными гримасами и судорогами, что фрейлина-француженка, которая не смогла еще убежать, не зная, куда деваться, спряталась под стол, где она оставалась, пока он не вышел. Эта немая сцена длилась около получаса, и все это время он лишь тяжело дышал, стуча ногами и кулаками, бросал на пол свою шляпу и все, что попадалось под руку. Наконец, уходя, он стукнул дверью с такой силой, что разбил ее»¹⁰¹.

Бассевич, правда не веря в измену, описывает эпизод выяснения обстоятельств Петра с Екатериной: «Завистники очернили в глазах императора эти отношения к императрице г-жи Балк и ея брата… Екатерина всячески старалась смягчить гнев своего супруга, но напрасно. Рассказывают, что неотступныя ея просьбы о пощаде по крайней мере ея любимицы вывели из терпения императора, который, находясь в это время с нею у окна из венецианских стекол, сказал ей: „Видишь ли ты это стекло, которое прежде было ничтожным материалом, а теперь, облагороженное огнем, стало украшением дворца? Достаточно однаго удара моей руки, чтоб обратить его в прежнее ничтожество“. И с этими словами он разбил его. „Но неужели разрушение это, сказала она ему со вздохом, есть подвиг, достойный вас, и стал ли от этого дворец ваш красивее?“ Император обнял ее и удалился. Вечером он прислал ей протокол о допросе преступников [имеется в виду экономических преступлений¹⁰²], а на другой день, катаясь с нею в фаэтоне, проехал очень близко от столба, к которому пригвождена была голова Монса. Она обратила на него свой взор без смущения и сказала: „Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности“»¹⁰³.

После происшедшего отношения между супругами похолодели. 8 декабря Лефорт сообщал в депеше: «Они почти что не говорят друг с другом, вместе не обедают, не спят. Счастью их пришел конец»¹⁰⁴. У Брикнера есть известие, что в Венском архиве существует записка неизвестного автора, в которой сказано, что в ноябре 1724 г. «Петр запретил слушаться приказаний Екатерины; что были запечатаны все драгоченныя вещи императрицы, и что она, благодаря этому, осталась без всяких денежных средств. Вследствие того Екатерина, чтобы задобрить Петра чрез одного из его фаворитов и подарить последнему 1.000 рублей, должна была занять эти деньги у некоторых придворных дам, Алсуфьевой, Кампенгаузен и Вильбуа. Далее, – Брикнер пишет, – автор записки сообщает еще следующие подробности: „Петр возобновил свои прежние интимные отношения с дочерью Кантемира [Марией Кантемир, дочерью молдавского господаря]. Его раздражение против Екатерины усилилось после того, как ему сообщили о попытке императрицы отравить дочь Кантемира. Все ожидали страшной развязки: царь не имел более никаких отношений с Екатериной и не переставал смотреть на нее с крайним негодованием; никто не смел более Петру говорить о Екатерине; на лицах Петра и Екатерины выражалось постоянно сильнейшее волнение“»¹⁰⁵.

12 января Лефорт отправляет следующую депешу: «16 числа [по новому стилю] пополудни царица явилась к царю, пала перед ним на колени и просила прощения в своих поступках. Разговор у них продолжался около трех часов. Они читали различные статьи, ужинали, а затем разошлись»¹⁰⁶.

Личные отношения супругов отразились на политическом завещании Петра I. В секретном приложении к брачному контракту своей дочери Анны и герцога Карл-Фридриха царь передал русский престол будущему сыну Анны. Вскоре императору стало хуже и он слег окончательно.

Умер Петр I в тяжелых муках в начале 1725 г. на руках Екатерины. В 1721 г. в Астрахани во время похода в Персию у Петра I впервые появились приступы задержки мочеиспускания. Зимой 1723 г. припадки усилились, что заставило Пётра прибегнуть к лечению.

Приближенными врачами было замечено, что обострение болезни у царя начиналось после возлияния спиртных напитков. Лефорт сообщал 22 августа 1724 г., что «царь шестой день не выходит из комнаты и очень нездоров от кутежа, случавшагося в Царской мызе, по поводу закладки церкви, при чем было выпито три тысячи бутылок вина»¹⁰⁷.

29 августа Лефорт сообщает: «В понедельник вышел указ, которым запрещалось под страхом смертной казни испрашивать лично у царя какой-либо милости. Думают потому, что будут какия нибудь новыя следствия. Меншиков, Толстой, Мамонов и Макаров имеют, так сказать, нечто на совести. Давай Бог, чтобы все это открылось»¹⁰⁸.

5 сентября Лефорт: «Эта последняя болезнь царя его сильно измучила и повергла в уныние, потому что оказалось новаго рода болезнь, совершенно неизвестная, именно мочевой камень: говорят, что несколько их у него вышли, причинив ему страшныя мучения… Словом все идет навыворот, торговля стремится к концу, войска и флот неоплачены и каждый досадует и недоволен»¹⁰⁹.

В последующие дни император начал поправляться и подал надежду на выздоровление. Считая себя совершенно здоровым, он предпринял морское путешествие в Шлиссельбург, а оттуда через Новгород в Старую Руссу, не преминув так же заглянуть и на Ладожский канал.

Существует предание, что осенью Пётр спасал людей с севшего на мель ботик, сильно простыл и вследствие этого развилась тяжелая болезнь. Исследуя данное направление, историки пришли к выводу о недействительности данного факта. Главный мотивом такого вывода послужило то, что непосредственно сами ближайшие свидетели жизни Петра не упоминают этого значимого происшествия (уж об этом случае было бы всяк им известно), по легенде послужившей всей последующей развязке событий.

После некоторой поправки здоровья Петра I последовало дело Монса, где вполне допустимо, что он заливал вином горе. Затем последовало несколько празднеств в декабре 1724 г., неразрывно одно переходившее в другое, а в январе избрание нового князя-папы всепьянейшего собора, длившееся неделю. В дополнение к этому Пётр отгулял на свадьбе своего денщика Василия Поспелова и на двух ассамблеях – у графа Толстого и вице-адмирала Корнелия Крюйса.

Кроме этого, 6 января в сильный мороз Пётр прошел во главе Преображенского полка маршем по берегу Невы, затем спустился на лед и стоял в течение всей церковной службы, пока святили Иордан, прорубь, вырубленную во льду. Все это привело к тому, что Пётр простудился и слег в постель. Согласно рапорту личного врача императора, доктора медицины Л. Л. Блюментроста, при лечении простуды применялось «втирание горячего гусиного сала с тертым чесноком в обе половины грудной клетки, а от „ломоты в затылке накануне непогоды“ – прикладывание пиявок»¹¹⁰.

19 января Лефорт сообщает, что у царя «проходы наполнены материею, которая здесь собирается и становиться величиною в орех. Третьяго дня очень страдал. Впрочем Он нисколько не умерен в напитках и никогда почти не сидит дома»¹¹¹.

23 января Лефорт передает следующее сообщение: «Сегодня уже десятый день как Царь болен. Страдания возобновились. Липкая материя, которая прежде была достаточно жидка, чтобы протечь самой, теперь твердеет и запирает мочевой канал. Вчера прибегли к помощи инструмента, чтобы спустить мочу и гной… Все в каком то смущении»¹¹².

Граф фон Бассевич описывает причины заболевания Петра следующим образом: «Здоровье Петра Великаго, давно шаткое, окончательно разстроилось со времени возвращения его из Москвы; но он нисколько не хотел беречь себя. Деятельность его не знала покоя и презирала всевозможные непогоды, а жертвы Венере и Вакху истощали его силы и развивали в нем каменную болезнь»¹¹³.

Лечившие Петра врачи-немцы братья Блюментросты были против хирургического вмешательства, а когда 23 января хирург-англичанин Горн операцию провел, то было уже поздно, и у Петра вскоре начался «антонов огонь», как в то время называли на Руси гангрену. Последовали судороги, сменившиеся бредом, глубокими обмороками. Последние десять суток, если больной и приходил в сознание, то страшно кричал, мучения его были ужасными.

В краткие минуты облегчения Пётр готовился к смерти, причастился святых тайн, предписываемые церковью. Он велел выпустить из тюрем всех должников и покрыть их долги из своих сумм, приказал выпустить всех заключенных, кроме убийц и государственных преступников, и просил служить молебны о нем во всех церквях.

С. М. Голицын пишет: «Д. С. С. Maтвей Васильевич Мамонов находился при кончине Петра Великаго. Пётр I собрал весь синод и сказал ему, что он умирает, не будучи виновен в смерти царевича Алексея Петровича и что последний умер ударом, которым Бог наказал его за его действия. Святейшей Синод спросил Государя: кого он назначает в наследники престола? Петр отвечал, что Бог сам назначит»¹¹⁴.

«Во вторник 6-го числа [26 января] Его Величеству дали немного кашици; это теплое вещество в желудке пришло в брожение и с Царем сделались судороги. Это всех встревожило. Тотчас призваны все вельможи из сената и коллегий. Пополудни Его Величеству сделалось лучше и казалось Он хотел даже привести в порядок некоторыя свои дела, отдав несколько словесных приказаний… Ночью он спал с трех до семи минут пятаго. 7-го числа антонов огонь усилился и не было более никакой надежды. С Царем сделался бред, Он встал со своей постели, прошел три комнаты, жалуясь что окна были не хорошо прогнаны. После такого волнения силы Его начали упадать. Ночью ему захотелось что нибудь написать, Он взял перо, написал несколько слов, но их нельзя было разобрать. Наконец ночью с 7-го числа на 8-е между четырьмя и пятью часами утра, когда Ея Величества Царица, молившись около Него и приготовляя к смерти, сказала: „Господи, открой твой рай и прими душу праведную“, великий монарх скончался»¹¹⁵ (Лефорт).

Екатерина сидела у его постели, не покидая умирающего ни на минуту. Пётр умер 28 января 1725 г. в пятом часу утра. Екатерина сама закрыла ему рот и глаза и, сделав это, вышла из маленькой комнатки в соседний зал, где ее ждали, чтобы провозгласить преемницей Петра.

О диагнозе смертельной болезни Петра существует несколько версий, поскольку кроме смертельной существовал ряд побочных заболеваний, которые в своем действии могли усиливать последнюю и в тоже время сбивать с толку врачей. В книге Б. А. Нахапетова «Тайны врачей дома Романовых» приводятся выводы специалистов изучавших данный вопрос: «Н. И. Гусаков в брошюре «Петр I и медицина» (М., 1994) утверждает, что Пётр I страдал мочекаменной болезнью, а также – частичной непроходимостью мочеиспускательного канала после перенесенной и плохо леченной гонореи. Кроме того, он упоминает и версию отравления Петра I, ссылаясь при этом на описанные А. С. Пушкиным в его «Истории Петра» судороги, паралич левой руки, потерю зрения и «жжение в животе», которые, по мнению Н. И. Гусакова, могут рассматриваться как признаки отравления каким-то ядом, в частности, мышьяком.

Отвергая гипотезу об отравлении Петра I, петербургский судебно-медицинский эксперт Ю. А. Молин в книге «Тайны гибели великих» (СПб., 1997) выдвигает свою версию диагноза болезни Петра I. он считает, что, вероятно, Пётр страдал стриктурой уретры, осложнившимся гнойным циститом и восходящим пиелонефритом, а на финальной стадии болезни – уремией и уросепсисом. Он также высказывает мнение о том, что «за несколько часов до смерти Пётр перенес острое нарушение мозгового кровообращения с кровоизлиянием в левое полушарие головного мозга как следствие резкого подъема артериального давления, – осложнение, нередко наблюдающееся в запущенных, не леченных случаях нефритов»»¹¹⁶.

После кончины тело Петра долгое время оставалось не погребенным. В это самое время заболела маленькая дочь Петра и Екатерины, Наталья Петровна. Среди соратников царя тогда разгорелась ожесточенная борьба за власть и на девочку никто не обратил внимание. Болезнь быстро прогрессировала и Наташа скончалась 4 марта. К тому моменту Пётр I еще не был похоронен и 9 марта тело дочери «по церковному уставу» было перенесено в Печальную залу и поставлено рядом с гробом отца под балдахином.

«В течение 40 дней, пока его [Петра] тело, согласно обычаю страны, было выставлено для обозрения публики, на парадном ложе, она [Екатерина] приходила регулярно утром и вечером, чтобы провести полчаса около него. Она его обнимала, целовала руки, вздыхала, причитала и проливала всякий раз поток искренних или притворных слез. В этом выражении нет никакого преувеличения. Она проливала слезы в таком количестве, что все были удивлены и не могли понять, как в голове одной женщины мог поместиться такой „резервуар воды“. Она была одной из самых усердных плакальщиц, каких только можно видеть, и многие люди ходили специально в императорский дворец в те часы, когда она была там у тела своего мужа, чтобы посмотреть, как она плачет и причитает. Я знал двух англичан, которые не пропустили ни одного из 40 дней. И сам я, хотя и знал, чего стоят эти слезы, всегда бывал так взволнован, как будто бы находился на представлении с Андромахой»¹¹⁷.

Перенос тела императора из Печальной залы Зимнего дворца в Петропавловский собор произошел 10 марта. В день похорон и накануне спиртные напитки в городе не продавались, кабаки были закрыты. По сторонам процессии стояло 1250 гренадер с факелами. По ходу шествия стояли войска: 10.638 человек. Шествие сопровождал звон всех церковных колоколов города, пушечная стрельба, литаврщики и трубачи. Интересная деталь: гроб Петра на улицу выносили не через дверь, а через окно по специально сделанному крыльцу с шестнадцатью ступенями, обитому черным сукном. По поверьям в языческой Руси покойника выносили всегда не через дверь, т.к. дверь служит для входа и выхода живым. Похоронная процессия строилась по принципу старшинства «младшие напереди», затем Печальная колесница с телом, затем опять по принципу старшинства «младшие позади». Впереди процессии несли гербы крупнейших русских городов и земель, несли регалии, шли различные депутаты. Все официальные члены процессии были одеты в черное. Далее шел простой народ. Гроб Петра на восьмерке лошадей, покрытых попонами из черного бархата, мимо выстроившихся вдоль берега Невы полков, провезли сначала к причалу главной пристани, а оттуда, на специальном сооруженном на льду Невы деревянном помосте, к Петропавловской крепости. Сразу за гробом шли члены семьи покойного и два «первейших сенатора». Порядок их следования о многом говорил и сановникам, и иностранным дипломатам, ибо он точно отражал расстановку сил и значение каждого из этих людей при дворе.

Гроб Петра поставили в Петропавловском соборе, который тогда еще строили, совершив символическое погребение: тело императора посыпали землей («предали земле»), закрыли гроб и оставили на катафалке, на амвоне. Только через шесть лет, в 1731 г., гроб с телом покойного будет перенесен и установлен на свое постоянное место в усыпальнице в склепе под полом собора.