Алекс Рудин
Космическое лето
Глава 1
Денёк выдался – заглядение! В сизо-фиолетовом небе таяли пушистые ночные облачка, похожие на коз дядьки Томаша. Розовое солнце припекало так, что хоть из штанов выпрыгивай. На западном небосклоне еле заметно проступал зеленоватый полумесяц Идры – самого большого из трёх спутников Местрии.
Ленивая ящерица развалилась на верхней ступеньке крыльца. Растопырив лапы, она грела на солнышке жёлтое пузо. В неподвижном жарком воздухе неутомимо жужжали пчёлы, торопясь собрать нектар с отцветающих вороньих яблонь. Белобрюхие летучие мыши стремительно сновали над крышами посёлка, набивали ненасытную утробу мошкарой. Над ними в лиловой вышине, чуть шевеля метровыми кожистыми крыльями, кружил ящерб.
Именно в этот чудесный летний день папаша снова решил подложить мне здоровенную свинью.
Сегодня начинались занятия в школе. Мама всё-таки убедила отца, что мне надо учиться. Не знаю, что помогло больше – уговоры, или тяжёлый утюг в маминой руке, но папаша согласился. Вчера вечером он пошёл к учителю Интену и вроде как договорился насчёт меня. Мама на радостях напекла кукурузных блинов и достала из шкафа мой праздничный костюм. Старший братишка Грегор завидовал и отпускал дурацкие шуточки. Он-то в школе вообще не учился.
Позапрошлой зимой я уже ходил в школу. Мама настояла. Как они тогда с отцом скандалили – жуть! До весны я выучился читать по слогам и считать до ста. Ещё рисовал палочки, да только они выходили кривые. Но мне всё равно нравилось.
А потом началась посевная. У папаши на третий день заломило спину. Он громко охал и ползал скрюченный, как те самые палочки, которые я выводил в тетрадке. Пришлось мне бросать учёбу и вместе с Грегором сеять и боронить поле.
Нынче с утра отец затеял перевозить навоз из свинарника в большую кучу за овином. Грегора он отослал в виноградник, а меня взял с собой. Работёнка та ещё – свиней на Местрии откармливают чистой кукурузой. Сало выходит отменное – белое, крепкое, с розовыми мясными прожилками. Но и дух от навоза крепкий. Прямо с ног валит. А уж мухи над кучей так и жужжат, и норовят залезть то в рот, то в глаза!
Папаша грузил навоз в тачку, а я отвозил его в кучу. В куче навоз перепревает, и им можно удобрять кукурузное поле. Такой вот нехитрый круговорот.
Тачку отец нагружал с верхом, так что я с трудом мог докатить её до места. Я упирался изо всех сил, босые ноги скользили в навозной жиже. Железное колесо тачки скрипело и застревало в раскисших опилках, которыми посыпали земляной пол свинарника. На ладонях вздулись мозоли от деревянных ручек. А папаша только покрикивал:
– Скорее, Ал! Пошевеливайся!
Доверху нагрузив последнюю тачку, папаша отнёс лопату в сарай, вымыл ноги в деревянном корыте с дождевой водой и пошёл в дом. Я опрокинул тачку в кучу, вытер пот со лба и тоже отправился умываться. Вода успела здорово нагреться на солнце, и в ней уже трепыхалась лапами кверху пёстрая муха.
Полоща ноги в корыте, я через открытое окно услышал, как мама говорит отцу:
– Не верю я, что Интен не согласился учить Ала! С чего бы вдруг? Я сама схожу к нему и поговорю. И почему ты вчера ничего не сказал?
Мама сильно рассердилась – это было слышно по её тону. Она никогда не кричит. Если сердится – говорит очень спокойно и каждое слово произносит чётко-чётко.
Тут заговорил отец. Голос его звучал угрожающе.
– Ани, ты снова хочешь выставить меня на посмешище? Забыла, что обещала мне? Если я говорю, что Интен не согласился – значит, так оно и есть. И проверять тут нечего. Да и не нужна Алу эта учёба. Его женить пора.
Ох, как же я разозлился! Прямо подпрыгнул в корыте и чуть не плюхнулся! Брызги полетели во все стороны. Понятно, почему папаша ничего не сказал вчера – тогда я ни за что не стал бы помогать ему с навозом. Папаша хитрый и упрямый, словно паук-пчелоед. И постоянно добивается своего.
Чего я никак не мог понять – почему отец не хочет, чтобы мама сходила к Интену? Какого чёрта он так настроен против моей учёбы? Ведь нет ничего плохого в грамотном фермере.
А может, он вовсе и не ходил к учителю? Папаша запросто мог соврать – с него станется! Чем больше я об этом думал – тем меньше сомневался в своей догадке.
Маму отец, наверное, убедит, но со мной его штуки не пройдут. Мне тоже не занимать упрямства. Я решил сам поговорить с Интеном и выяснить – почему это он не хочет меня учить?
Время у меня было. Хоть свиньи и горазды гадить, но мы всё-таки управились с навозом до полудня. Солнце ещё не дошло до высохшей макушки старого белого дербня, которую прошлым летом расщепило молнией. Уроки в школе начнутся часа через два, не раньше.
Только вот папаша скоро меня хватится. Если я не приду обедать, он поймёт, что я слышал их с мамой разговор, и догадается, куда я смылся.
Но не станет же он позориться перед соседями и ловить меня по всему посёлку? Скорее уж, подождёт, пока я сам не вернусь.
В животе тоскливо забурчало. Нет, домой я не пойду! Не хочу видеть довольную папашину рожу. Лучше перехвачу горсть-другую кореники в лесу по дороге к Интену.
Я подцепил кончиком лопаты немного свежего навоза и аккуратно стряхнул его на папашины башмаки, стоявшие возле двери. А потом осторожно проскользнул за калитку и рысью побежал к школе.
***
Пробегая мимо церкви, я некстати встретил пастора Свена. Пастор стоял, задрав голову, и глядел на церковный шпиль, который весной скособочило ураганом. Солнце припекало, и пастор то и дело вытирал лоб и шею большим синим платком.
Хочешь, не хочешь, а пришлось перейти на шаг и поздороваться. Пастор добродушно кивнул мне в ответ круглым полным лицом и собрался о чём-то спросить. Но я, буркнув извинения, прошмыгнул мимо. Не хватало ещё, чтобы пастор узнал о моих разногласиях с папашей! Тогда мне точно не отвертеться от проповеди о пользе и красоте простой деревенской жизни.
Всю эту муть я и так слышал от папаши каждый день.
Так-то пастор Свен – человек хороший. В посёлке его уважают. Когда я учился, он всегда приходил в школу по субботам. Хором повторял с нами заповеди синтропизма и угощал тёплыми булочками с изюмом. В такие дни полагалось надевать в школу праздничный костюм и ботинки.
Но сегодня Создатель не подарил мне подходящего настроения для бесед с пастором. А Создателю, само собой, сверху виднее.
Я рысью пробежал посёлок, миновал выпасы для коз и углубился в лес. Петляя между деревьями, потрусил к школе.
Крытый рыжей черепицей дом учителя стоял на отшибе. От других деревенских домов его отличало большое крыло, пристроенное к жилому зданию. В этом крыле располагалась школа.
На поляне возле школы уже собрались все ученики – целый выводок детворы и несколько ребят постарше. Самым рослым был рыжий и конопатый Стип Брэндон. Вот тебе и раз! Даже старик Брэндон понимает пользу учёбы. А ведь он – охотник, голытьба! Не то, что мой папаша.
Когда я вывалился из кустов на поляну, Стип резво обернулся, подпрыгнул от неожиданности и загоготал, показывая на меня пальцем. Остальные тоже засмеялись. Ясное дело – они-то все чистенькие, в новых рубашках и платьицах. У девчонок на ногах туфельки, ребята – в ботинках.
А я примчался босиком. Штаны с обтрёпанными брючинами все в тёмных пятнах засохшего навоза. Рубаха на спине взопрела от пота, под мышкой – дыра. Да и пахло от меня – не приведи Создатель. Позорище!
– Глядите – Ал-навозник явился! – завопил Брэндон. Это показалось ему удачной шуткой. Стип высунул язык чуть не до земли, вытаращил глаза и состроил дурацкую рожу. Все рассмеялись. Я хотел как следует врезать Стипу, но он вовремя отскочил и побежал вокруг поляны, не переставая кричать.
– Ал-навозник! Ал-навозник!
От стыда я покраснел так, что уши задымились. А детвора хохотала всё громче. Худой чернявый сынишка Маколеев с дальней фермы даже начал икать от смеха.
Тут из школы вышел Интен. В руках у него была высоченная стопка книг. Увидев меня, Интен попытался сдержать смех, но плечи его затряслись, руки заходили ходуном, и книги рухнули на траву. Ребятня бросилась их собирать.
– Все проходите в класс, – сказал Интен, успокоившись. – А ты, Ал, пожалуйста, иди домой. Я не могу пустить тебя в школу в таком виде.
***
Весело гомоня, ученики убежали в класс, а я остался на поляне. Говорить с Интеном теперь не было никакого смысла. И так всё понятно. Вот тебе и учёба. А ведь ещё утром я так радовался, представляя, как пойду в школу.
Настроение у меня упало дальше некуда. Я бродил по поляне, пиная колючки от злости. Идти домой я не собирался – чего я там не видел?
Устав бездельничать, я подкрался к окну. Очень уж хотелось поглядеть, что делается внутри. Само собой, я выбрал окно в задней стене, чтобы все ученики сидели спиной ко мне. Только Интен мог увидеть меня, но я пригнулся, так что в окне торчала разве что макушка.
Ребята по двое сидели за деревянными партами. Перед каждым лежала рукописная книга. Такую же книгу Интен держал в руках. Все они что-то хором повторяли. Я прислушался.
– А – Адам, агроном, алый…
– Б – бабушка, болото, багор…
– В – верёвка, вихры, воротник…
Чем дольше я слушал – тем больше меня разбирала обида на весь свет. На папашу, который непонятно почему взъелся на учёбу. На маму, которая не смогла его переубедить. На Интена, в конце концов! Он ведь ни о чём меня не спросил, даже выслушать не захотел, а сразу начал смеяться.
Да что там говорить! Я злился на всю эту беспросветную жизнь, в которой только и было, что свиньи, виноградник, навоз да кукуруза! Вот так прогорбатишься до старости и помрёшь, не увидев ничего, кроме поля и сарая. И похоронят тебя на поселковом кладбище. А с него, опять же, кроме полей и сараев ничего не видно!
Оба они жадины – что папаша, что Интен! Не смогли договориться, видите ли! Папаша, наверное, попытался сбить плату за учёбу, а учитель не уступил. Вот и вся история!
И тут в моей голове мелькнула идея. Я покатал её в уме так и этак, рассматривая со всех сторон. Не скажу, что она была очень хороша. Но ничего другого я придумать не мог, как ни старался, а что-то делать было нужно. Иначе оставалось только вздохнуть и пойти домой, сдаваться на милость папаши.
Нет уж, такого подарка папаша не дождётся. Я и раньше-то не был покладистым сыном, но сегодня он допёк меня не на шутку. Пусть потом сколько угодно жалуется за бутылкой дядьке Томашу на распустившуюся молодежь.
Думай, Ал, думай! Скоро будет перемена. Надо провернуть всё без запинки. Если не получится – другой возможности у меня точно не будет. Я отошёл от окна, присел на скамейку и неторопливо перебрал несколько вариантов, оглядываясь по сторонам. Ага, вот оно!
В углу поляны, возле самых кустов стоял школьный туалет. Шесть одинаковых дощатых кабинок под общей крышей. Я зашёл в одну из кабинок, огляделся. Через щели между досками было хорошо видно здание школы, а кусты за кабинками никто не разглядит.
Я тихонько прикрыл дверь кабинки и обошёл туалет сзади. Нет, здесь меня заметят со скамеек возле крыльца. Можно залечь в зарослях широколиста поодаль, но оттуда плохо видно двери кабинок. А вот этот куст орешника отлично подойдёт. Орехов ещё нет и в помине, куст только-только отцвёл невзрачными мелкими цветами. Значит, специально сюда никто не полезет. Только бы детвора не затеяла играть в прятки на перемене!
Не успел я устроиться в зарослях, как дверь школы распахнулась. Ребятня высыпала на крыльцо и разбежалась по поляне.
Вот почему дети на Местрии любят школу. Только здесь и можно вдоволь поболтать и поиграть с другими ребятами. Дома постоянные хлопоты по хозяйству с самого раннего детства. Хорошо тем, у кого есть братишки и сестрёнки. А если нет – только в школе и отведёшь душу.
Ученики веселились вовсю. Девчонки прыгали через скакалку и менялись домодельными куклами. Ребята, видно, притащили с собой тряпичный мяч и гоняли его по поляне. Вот раздался визг и возмущённые крики – мяч угодил в девчонку, выбив куклу у неё из рук. Некоторые, присев на скамейку, жевали принесённую из дома еду.
Затаив дыхание, я лежал в орешнике и ждал. А что ещё мне оставалось?
Перемена подошла к концу. Ученики потянулись в класс. Только тряпичный мяч валялся посреди поляны, да сидела на скамейке оставленная хозяйкой кукла.
Ну, всё! Ничего не вышло! Зря только полчаса провалялся на земле. Да что же за несчастья сегодня на мою голову?
Вдруг Стип Брэндон что-то сказал приятелю, развернулся и бегом направился к сортиру. Я следил за ним во все глаза. Добежав до будки, Стип швырнул на траву сумку с тетрадками и торопливо хлопнул дверью. Я услышал, как он накидывает крючок на проушину. Потом раздалось журчание.
Я выскочил из кустов и метнулся к сумке. Моментально вытряхнул на землю её содержимое. Чернила пролились на траву, и попали на тетрадку. Этот раззява плохо закрутил пузырёк! Но главное – книга была здесь! Я схватил её и со всех ног рванул в лес!
***
Я сидел на крошечной поляне под старым рожковым деревом и, водя пальцем по странице, читал книгу. Моя спина опиралась на мощный узловатый ствол. Над головой, заслоняя небо, шелестела раскидистая крона. В ажурной листве, непрерывно щебеча, перепархивала стайка краснокрылых чивиков. Эти небольшие птички питаются плодами рожкового дерева. Но плоды ещё не созрели, поэтому в щебете чивиков явственно различались печальные нотки.
Длинные ветки дерева были густо увешаны зелёными изогнутыми рожками, величиной с мизинец. Ближе к осени рожки темнеют, становятся светло-коричневыми и высыхают. Тогда самое время собирать их, если, конечно, успеешь опередить птиц.
Говорят, именно рожковые деревья спасли первых колонистов от голода. Пока кукурузные поля не дали настоящий урожай, колонисты питались хлебом, который пекли из рожковой муки. Её и сейчас подмешивают к кукурузной, чтобы хлеб дольше не черствел, а из целых рожков варят очень вкусный суп.
Дереву, под которым я сидел, было не меньше двухсот лет. Наверное, оно застало первых поселенцев. Интересно – может быть, именно с него они и собирали рожки, чтобы испечь себе хлеб?
Морща лоб и шевеля губами от напряжения, я читал рассказ о высадке на Местрию. Он попался мне в самом конце книги и был довольно большой – целых три страницы. Но жизнь на ферме закалила меня, и я не боялся трудностей. Прочитать три страницы всяко не тяжелее, чем переколоть телегу дров.
Оказывается, прежде чем попасть на Местрию, колонисты летели в космосе целых пятьдесят лет. Чтобы они не померли от старости и скуки, их всех заморозили в специальных холодильниках, примерно так, как папаша морозит свиные туши в леднике. Лично я вряд ли согласился бы на такое издевательство. По всему видать, колонисты улетели в космос не от хорошей жизни.
Кто управлял в это время кораблём, рассказ не сообщал. Но я живо вообразил себе одинокого космонавта с седой бородой до колен, который сидит возле иллюминатора и с тоской глядит на пролетающие мимо звёзды.
Звездолёт напоминал гроздь виноградин – множество одинаковых капсул на общем каркасе. Когда корабль добрался до Местрии, люди проснулись, капсулы отделились от каркаса и приземлились. Каркас со временем тоже упал и утонул в океане.
Грешно говорить, но меня совершенно не мучила совесть за украденную книгу. Интен, конечно, обругает Стипа, ну и поделом ему! А нечего было надо мной смеяться! Теперь-то всё про справедливости. Главное – хорошенько припрятать книжку, чтобы она не попалась на глаза папаше. Но на этот случай у меня был хороший план. Мало ли укромных местечек на большой зажиточной ферме?
Когда начало темнеть, и буквы уже расплывались в глазах, я с сожалением захлопнул книгу. Побрёл по знакомой тропинке, вышел из леса и пересёк выпасы. Посёлок давно спал. На Местрии ложатся рано, а встают с рассветом и сразу принимаются за работу. К дому я подошёл глубокой ночью, неслышно прошмыгнул в калитку и пробрался на сеновал.
Летом я часто ночевал здесь – подальше от духоты и папашиного ворчания. Ещё раз погладил книгу по корешку и закопал поглубже в душистое сухое сено. Здесь папаша точно её не найдёт!
Осторожно вышел на улицу, и на меня обрушилось фантастическое местрианское небо.
Десятки тысяч звёзд торжественно сияли в угольной черноте. Некоторые из них теснились друг к другу, как будто боялись пустоты чёрного неба. Другие пылали в гордом одиночестве.
Я привычно отыскал знакомые созвездия. В зените висел Мышехвост – один его глаз горел голубым светом, а другой светил тускло-оранжевым.
Вот Небесные Сёстры – скопление сверкающих пушистых шаров. Если приглядеться получше – между ними можно увидеть маленькие звёздочки.
На востоке небо чуть отливало желтизной. Это всходил из-за горизонта второй спутник Местрии – Хирон. Ближе к утру его сменит Идра.
Немного левее созвездия Плуга я увидел незнакомую звёздочку. Еле заметная, она необычно мерцала. До боли напрягая глаза, я всмотрелся внимательнее.
Звёздочка вспыхнула ярко-красным светом. Затем угасла и вспыхнула снова – на этот раз зелёным. Снова красным. И снова зелёным. Это было чертовски странно. Я никогда раньше не видел зелёных звёзд.
Глава 2
Отца при рождении назвали Юлием. Он утверждает, что имя ему дали в честь какого-то древнего земного императора, которого убили заговорщики. Я папаше верю – мне тоже иногда хочется его прибить.
Рано утром он вручил мне большущую корзину и отправил в виноградник собирать улиток.
– К обеду корзина должна быть полной, Ал! – строго сказал отец. И добавил, что обязательно проверит.
Папаша – фермер до мозга костей. Нудный, въедливый и работящий. Он часто повторяет, что у человека должна быть цель в жизни. Вырастить хорошую кукурузу, построить новый свинарник на семейной ферме, выгодно продавать домашнее вино. В крайнем случае, освоить полезное ремесло – стать лесорубом или сборщиком свиного навоза.
Я не стал спорить. Пользы от этого всё равно не будет, так зачем тратить время зря? Стоило ему отвернуться, как я сунул на дно корзины книгу, которую спёр у Стипа Брэндона, и спокойно отправился в виноградник.
Улитки в этом году расплодились неимоверно. На каждом виноградном кусте сидели не меньше пяти моллюсков размером с половину детского кулака. Они таращили чёрные бусинки глаз на рожках и старательно выгрызали в листьях ажурные дырочки с быстро желтеющими краями.
Если дожди не прекратятся, в этом году мы останемся без вина и изюма. Конечно, кукурузе обильные дожди полезны. Но для местрианского винограда они – сущая погибель.
Я тяжко вздохнул и принялся за работу. Наклонившись, я приподнимал обвисшие к земле широкие листья, аккуратно снимал с них улиток и бросал в корзину.
Я прошёл только два ряда из конца в конец, а корзина уже заполнилась на треть. В одном месте я увидел повреждённую подпорку. Стойка прогнила у самой земли и обломилась, а перекладина всей тяжестью повисла на виноградной лозе. Пришлось искать подходящий колышек и ремонтировать.
Через пару часов от непрерывных наклонов у меня заломило в пояснице. Иногда я приседал на корточки, но тогда быстро затекали ноги и начинали болеть колени. В животе бурчало от голода. Солнце поднялось высоко и припекало не на шутку.
Вот тоже – Солнце! Неужели нельзя было назвать звезду своей новой планеты как-нибудь по-другому? Жаровня, например. Или Адская Топка. Никакой фантазии нет у наших фермеров.
Всё, хватит с меня! Корзинка почти полна, а пот уже льёт по спине ручьями. Опять рубаха будет вонять.
В самом деле, не сожрут же улитки весь виноград. А если сожрут – тем лучше. Меньше вина достанется папаше. Он когда выпьет – ещё сильнее нудит. Лучше бы песни пел, как дядька Томаш.
Ясное дело, возвращаться домой к обеду я не собирался. Зачем вышагивать три километра по пыльной дороге, если можно развести костёр и напечь улиток с молодой кукурузой? Зря, что ли, я их всё утро собирал?
Неподалёку от виноградника текла в лесу небольшая речушка. Там у меня было укромное место. Колючие заросли чапыжника скрывали зелёную лужайку на берегу тихой тёмной заводи, в которой хорошо купаться. В этом местечке я прятался от папаши, когда мне хотелось спокойно подумать.
Я подхватил тяжёлую корзину и решительно направился к реке. Но не успел пройти и двадцати шагов, как наткнулся на дядьку Томаша. Верно говорят: кого вспомнишь, того и встретишь. Хотя, встречей это назвать было нельзя.
Сладко похрапывая, дядька Томаш спал в тени виноградных кустов. Рядом стояла корзинка, на дне которой вяло копошились несколько улиток. А поодаль валялась пустая бутылка.
Дядька Томаш стал сильно выпивать четыре года назад, после того, как плугом ему раздробило ногу. Доктор Ханс пытался её спасти, да что толку? Раздробленная ступня посинела и раздулась, ногу пришлось отрезать по самое колено. С тех пор дядька Томаш ковылял на деревянной ноге и выпивал всё больше и больше.
Я присел на корточки и потряс его за плечо.
– Дядька Томаш! Проснитесь! Тётя Джуди будет ругаться.
Пьянчуга только почмокал губами и перевернулся на другой бок. Если он и впрямь выдул целую бутылку, то теперь его не добудишься.
Однажды дядька Томаш заснул в церкви прямо во время службы. Так пастор и говорил целый час под его храп. Думаете, проповедь была о вреде пьянства? А вот и нет. Пастор говорил о сострадании и любви к ближнему.
Я поднял бутылку и понюхал горлышко. Пахло не вином, а настойкой, наподобие той, которую делает папаша. А может, папашина настойка и есть. По бутылке разве поймешь? Они все одинаковые – в посёлке только один стеклодув.
Я снова потряс дядьку Томаша. Он открыл мутный глаз, посмотрел на меня и важно сказал:
– Ангелов посылает Создатель грешникам, дабы помочь им, обуздать и вразумить их!
Затем закрыл глаз и снова захрапел, присвистывая.
Ангелом я себя не считал, но и просто так бросить дядьку Томаша не мог. Жалко его – он хороший человек, только жизнь круто с ним обошлась. Да и тётя Джуди добрая. Одно время она часто приходила к нам – плакала и жаловалась маме на мужа. А самому Томашу ничего не говорила, только поддерживала его и хвалила.
Если сегодня он вернётся домой с пустой корзиной, тётя Джуди опять расстроится. Она, бедняжка, всё верит, что муж образумится. Ферма у них крепкая – если бы дядька Томаш не пил, они могли бы нанять работника, а то и двух.
Вот ведь незадача на мою голову. А я так надеялся поваляться лишний часок с книжкой!
Я вздохнул и принялся наполнять корзинку дядьки Томаша улитками.
***
Часом позже, проходя через кукурузное поле, я сорвал пару початков, покрупнее. Ещё содрал пучок сухого лишайника с коры старого кривого дербня, росшего у дороги.
Осторожно пробрался через чапыжник и вышел на лужайку. С облегчением плюхнул на траву тяжёлую корзину с улитками и первым делом принялся разводить костёр.
Река часто приносила ветки и брёвна, которые задерживались в заводи. Я вытаскивал их на берег и сушил под солнцем. Так что запас дров у меня был всегда. Я притащил парочку сухих коряг, уложил их рядком на траве. Засунул между корягами пучок лишайника, наломал мелких веточек и достал из кармана кремень и огниво.
Ударом огнива высек из кремня сноп искр, стараясь, чтобы они попали на лишайник. С третьего раза получилось отлично. Я наклонился и осторожно раздул крохотный огонёк.
Теперь можно искупаться. Течение в заводи замедлялось, словно торопливый поток воды отдыхал, набирался сил перед следующим перекатом. Сухие листья, ветки и куски коры неторопливо скользили по поверхности и исчезали за поворотом.
Я скинул штаны и рубаху и с разбегу прыгнул в воду. Тёплая на поверхности, в глубине она была холодной, как лёд. У меня даже дыхание перехватило. Я вынырнул и, быстро молотя по воде руками, поплыл к противоположному берегу. Там развернулся и уже спокойно погрёб обратно к своей лужайке.
Наплескавшись, я вылез на берег и побежал греться у костра. Подкинул сухих веток в огонь и стал прыгать на одной ноге, чтобы вытряхнуть воду из ушей. В позапрошлом году плохо вытряхнул. Ухо потом болело так, что голова чуть не лопнула. А когда нарыв прорвало – из уха три дня тёк белёсый гной. Мать сильно переживала, промывала ухо травяным отваром.
Затем высыпал в костёр пригоршню улиток, покрупнее. Палочкой закопал их в угли. Кукурузные початки намочил в реке и положил поверх углей – пусть пекутся.
Мама рассказывала, что на Земле улиток едят специальной вилкой. Но у нас на Местрии всё гораздо проще. Палкой выковыриваешь закопчённые раковины из углей. Кладёшь улитку на плоский камень, другим камнем слегка стукаешь сверху. Готово, панцирь расколот.
Теперь бери в руку упругий мускулистый комочек, очищай от остатков раковины. Отрывай тёмную жопку, а остальное, обмакнув для вкуса в золу, смело пихай в рот. Вкуснотища! Двумя десятками можно наесться досыта, а если ещё закусить их горячим кукурузным початком, осторожно ободрав с него горелые листья… Да запить свежей речной водой!
Улиток можно есть, сколько угодно. Никогда от них не бывает ни расстройства желудка, ни заворота кишок. И сытость долго чувствуется.
Вот только одна незадача. От них у мужчин… как бы это сказать? В общем, излишне напрягается там, где должно иногда напрягаться. А у молодого балбеса – так вообще беда. Доктор Ханс говорит, что улитки – сильный афродизиак. А ещё я слышал, что замужним женщинам такое свойство моллюсков очень нравится. Наверное, поэтому тушёных улиток у нас частенько готовят на ужин.
От каждой твари должна быть польза, как говорит пастор Свен. Ну, и правильно! Не только им виноград жрать.
Верное средство от эффекта – холодная вода. Так что, поев, я ещё раз быстренько окунулся. Потом натянул одежду и завалился с книжкой в траву.
На этот раз мне попалась история Орбана, которого прозвали Непутёвым.
После высадки среди поселенцев долго ходили слухи, что часть капсул с людьми приземлилась на Северном материке. Естественно, с тех пор от них не было ни слуху, ни духу.
Вот Орбан решил узнать, что случилось с этими людьми. Он был сыном фермера, как и я. Подозреваю, что ему просто-напросто надоело убирать навоз и ходить за козами. Так что он был готов сбежать, куда угодно, хоть на Северный материк.
Для начала он удрал с фермы в прибрежный посёлок и прибился к рыбакам. Три года выходил с ними в море, изучал парусное дело, ветры и течения. Его ладони вздувались от мозолей, одежда пропахла солью и рыбой. При ходьбе он привык широко расставлять ноги, словно всё время ловил качающуюся палубу.
А потом Орбан собрал команду из таких же отчаянных парней и принялся строить большое судно. Оно было в три раза длиннее обычных рыбацких лодок и с двумя мачтами. Жители посёлка и опытные рыбаки только качали головами.
Дождавшись тихой погоды, Орбан погрузил на судно запасы еды и воды, отчалил от берега и направился на север. Больше его никто никогда не видел.
***
За чтением я и не заметил, как задремал. Меня разбудили мальчишеские голоса, доносящиеся из зарослей чапыжника.
– Я тебе говорил – дымом пахнет.
– Здесь точно кто-то есть.
Кусты затрещали, и на лужайку вывалились исцарапанные братья Брендоны. На этот раз они были в полном составе – втроём. К своим годам чёртовы дуболомы так и не научились пробираться через кустарник бесшумно. Даром, что сыновья охотника.
Застигни они меня врасплох – мне бы не поздоровилось. Но я успел вскочить, прижимая к груди книгу.
– Кто это тут у нас? – протянул старший Брендон с дурацким именем Илия.
– Это Ал, – готовно отозвался младший, которого все звали просто Рыжим.
– Вот ты и попался, говнюк, – удовлетворённо заключил Стип, вытирая грязной ладонью конопатый нос.
Я не стал дожидаться нападения. Шагнул вперёд и хорошенько врезал ближайшему Брендону по сопатке. На своё несчастье, это опять оказался Стип. Кровища брызнула во все стороны, а Стип завыл и схватился за лицо.
Увернувшись от кулака Илии, я изо всех сил толкнул его в грудь. Илия взмахнул руками, споткнулся о корягу и упал спиной прямо в костёр. Начало драки складывалось в мою пользу.
Я без оглядки рванул было к дороге, но тут в дело вступил Рыжий. Он кинулся мне под ноги. Я споткнулся об него и рухнул прямо в чапыжник, выронив книжку. Рыжий ухватил меня за ногу и заверещал от восторга.
Я принялся отчаянно лягаться другой ногой и попал ему по уху. Рыжий пискнул и отцепился от меня. Это был подходящий момент для бегства, но не бросать же книгу. Я потянулся, чтобы поднять её, и в это время на меня накинулся Стип.
Он с разбега прыгнул мне на спину. Я извернулся, и мы покатились под откос к реке. Видимо, Стип обо что-то хорошенько приложился, потому что он резко выдохнул и ослабил хватку. Я быстро вскочил на ноги, но бежать было поздно.
Прорваться к дороге я не мог. Брендоны обступили меня полукругом, прижимая к воде. Стип размазывал по конопатой физиономии кровь. Штаны и рубаха Илии дымились. Красное ухо Рыжего оттопыривалось в сторону. Я понял, что сейчас меня будут убивать.
Оставался единственный шанс, но нужно было выиграть хоть секунду форы. Я сделал шаг назад, подцепил босой ступнёй мокрый песок и резко взмахнул ногой. Брендоны инстинктивно отшатнулись.
Я развернулся и прямо в одежде забежал в реку. Сделал три шага, плюхнулся на живот и поплыл, держа книгу над головой.
Грести одной рукой было жутко неудобно. Но намочить книгу я не мог.
Брендоны замешкались на берегу. Стип сперва скинул одежду, но быстро сообразил, что в одиночку не справится. Да и гоняться за мной по кустам без штанов ему не улыбалось.
Я уже торжествовал победу. Вдруг что-то больно ударило меня по руке, так что я чуть не выронил книгу. В воду плюхнулась палка, а на берегу раздались радостные крики.
Эти уроды швыряли в меня моими собственными дровами! Но возмущаться я не мог – все силы уходили на то, чтобы отплыть подальше.
Ещё одна палка шлёпнулась рядом с моим лицом, подняв тучу брызг. Я мотнул головой, стараясь грести как можно быстрее. Берег был уже близко – там они меня не достанут.
Я всё-таки доплыл до берега и уцепился за свисающий над водой куст. Течение развернуло меня лицом к Брендонам. Я насмешливо помахал им немеющей рукой.
Ох, как они взбесились! Стип изо всех сил пнул корзину с улитками и, конечно, ушиб босую ногу. Ну, не придурок? Старший, который Илия, орал какую-то чушь, а Рыжий скакал по берегу и корчил такие рожи, словно его пробрал понос.
Не обращая на них внимания, я вылез из воды и вскарабкался на обрыв. Рука болела, но терпимо. Раздеваться и выжимать одежду я всё же не стал. Сама высохнет.
Слава Создателю, книга цела. Я не потерял её в драке и не испортил, переплывая реку.
Книги на Местрии – огромная редкость. Здесь никто не умеет их печатать, в ходу только рукописные копии. Представляете, сколько нужно времени, чтобы переписать книгу? И как здорово влетело Стипу от Интена?
