Алекс Рудин
Егерь-2: Назад в СССР
Глава 1
– Ну, и что вы задумали? – недовольно пробурчал Фёдор Игнатьевич.
Сначала мы разбудили его собаку. Она залилась звонким лаем, и ей охотно ответили псы со всей деревни. Затем в доме зажёгся свет. На крыльцо вышла Марья Антоновна в халате, накинутом на ночную рубашку. И только узнав нас, она позвала председателя.
– Ничего особенного, – ответил Павел. – Поступил сигнал, что на базе егеря Жмыхина могут быть браконьеры. Хотим проверить. Но нам потребуются свидетели на тот случай, если мы застанем их с поличным.
– А Алексей Дмитриевич вам зачем? – удивился председатель.
– Я добровольно решил примкнуть к рядам борцов с преступностью, – гордо ответил учитель.
– Мы с Андреем проверим базу, а вы с Алексеем Дмитриевичем подождёте нас в машине, – объяснил Павел. – Если там всё спокойно – мы просто уедем, никто и не заметит.
– А если нет?
– Тогда мы подадим вам сигнал выстрелом. Вы подъедете и засвидетельствуете факт браконьерства.
– Разумно, – согласился Фёдор Игнатьевич. – Жмыхин, говорите? Тот самый, который хотел обе базы на озере заграбастать? Понятно. Ну, открывайте ворота, а я пока мотор прогрею.
Мы с Павлом оттащили в сторону пролёт штакетника, который председатель гордо назвал воротами. А Фёдор Игнатьевич влез в кабину «Газика» и завёл двигатель.
Прямой дороги из Черёмуховки к озеру не было. Пришлось ехать через Сарью в направлении Киселёво. За Сарьей влево отходила лесная дорога на Светлое. А от него до озера было подать рукой.
Не успели мы выехать из Черёмуховки, как в свете фар метнулась быстрая серая тень. Крупный заяц выскочил на дорогу, ошалело взглянул на нас и поскакал вдоль обочины, высоко вскидывая задом.
– Вот дурак! – беззлобно проворчал Фёдор Игнатьевич. – Нет бы в лес сигануть, а он вдоль дороги скачет.
Через минуту заяц опомнился и одним высоким прыжком перемахнул канаву.
На лесной дороге Фёдору Игнатьевичу пришлось сбавить скорость – колея петляла между высоких сосен, их выступающие из земли корни резкими буграми вспучивали землю. Между медных стволов поднимался густой туман. Свет фар упирался в него, словно в клубящуюся стену.
Наконец, «Газик» выкатился из леса на широкие поля, окружавшие Светлое. Через десять минут по узкой деревенской улице мы выехали на грунтовку, которая разделяла село пополам, и повернули в сторону озера. За это время туман выбрался из леса на дорогу. Он был настолько густым, что приглушал даже звук автомобильного двигателя. Так мы и катились, почти бесшумно, в мутном белёсом киселе.
– Такое впечатление, что мы не на Земле, а на Венере, – мечтательно улыбаясь, сказал Алексей Дмитриевич. Крепко держась, он сидел на заднем сиденье и вытягивал шею, с любопытством глядя в окна.
– Стойте!
В разрыве тумана я увидел отворот к базе Жмыхина. Ни за что не узнал бы его, если бы не был тут раньше.
– Фёдор Игнатьевич, давайте назад! Отъедем метров триста и остановимся на обочине.
Фёдор Игнатьевич развернул машину. Мы отъехали от поворота и заглушили двигатель. Наступила абсолютная тишина. Она казалась какой-то нереальной. Словно весь мир упаковали в тесную коробку и плотно набили ватой тумана.
– Ну, идём, Андрюха!
Павел выпрыгнул из машины, с удовольствием разминая ноги. Я вылез вслед за ним.
– Фёдор Игнатьевич, – напомнил я. – На далёкие выстрелы не реагируйте. Вот если услышите выстрел на базе – тогда сразу заводите машину, и вперёд! Не перепутаете?
– Я войну прошёл, Андрей Иваныч, – улыбнулся председатель. – Всякие выстрелы слыхал. Разберусь.
Похоже, ему начинало нравиться наше приключение.
Стоило мне на пять шагов отойти от машины, как она словно провалилась, исчезла в густом тумане. Я услышал приглушённый металлический хлопок – это Фёдор Игнатьевич забрался в кабину и захлопнул за собой дверцу.
Ночь уже посерело, темнота превращалась в сумерки, которые вот-вот должны были смениться рассветом. Нужно было поторапливаться.
Мы с Павлом шагали вдоль обочины. Песок под нашими подошвами еле слышно поскрипывал.
На повороте к базе Жмыхина я увидел свежие следы автомобильных шин.
– Берём чуть левее, – сказал я Павлу.
Мы свернули с дороги.
Я решил подойти к базе самым берегом озера с той стороны, которая была дальше всего от вольера с собаками. Здесь по берегу рос густой ивняк. На его фоне, учитывая густой туман, мы были практически невидимы.
На базе стояла тишина. Под широким навесом из досок и шифера скучала белая «Волга». Мотоцикл Жмыхина стоял под открытым небом. На окрашенном металле коляски поблескивали капли росы.
Павел записал номера машины. Затем вопросительно взглянул на меня.
Я пожал плечами. Одно из двух – или они уже выехали на охоту, или нам не повезло, и сегодня гости решили отсыпаться. В таком случае был смысл попытать счастья вечером или ранним утром.
Павла-то я уговорю. А вот согласятся ли на продолжение авантюры Фёдор Игнатьевич и Воронцов?
Я сделал Павлу знак оставаться на месте, а сам тихонько пошёл к причалу. Прятаться и таиться не было смысла – туман ограничивал видимость и поглощал негромкие звуки шагов. Я подошёл к самому берегу озера.
Завораживающее зрелище: пять метров чистой спокойной воды с плавающими на ней зелёными пятнами кувшинок, а дальше – таинственная непроницаемая мгла. Впрочем, утренний ветерок уже начал разгонять её.
Нам повезло – у причала не хватало одной лодки. Я точно помнил, что в мой прошлый приезд сюда их было пять, и ещё одна, свежеокрашенная, сохла на берегу. Именно её и не было видно.
Значит, всё-таки, уплыли! Ну, теперь оставалось только ждать.
Ожидать пришлось недолго. Едва ветер и поднимающееся солнце разогнали туман, как от дальнего берега озера послышались выстрелы. Стреляли явно на моём участке. Я сжал кулаки и стиснул зубы. Затем взял себя в руки и огляделся в поисках укрытия.
Мы с Павлом сидели за высокой поленницей дров. Она была сложена так удачно, что прикрывала нас и со стороны дома, и со стороны причала для лодок. Сами же мы, слегка привстав с чурбаков, могли видеть весь ближний берег озера.
Выстрелы, продолжались с неравными промежутками, постепенно приближаясь. Я понял, что браконьеры постепенно плывут вдоль берега к базе, попутно выпугивая уток из прибрежного тростника. Через час или полтора они будут здесь.
Потревоженные утки парами и небольшими стайками носились над озером. Им бы сейчас спокойно кормиться, но тишина летнего утра была грубо нарушена вооружёнными уродами, которые решили, что закон писан не для них.
Я переломил ружьё и вложил в стволы два патрона с крупной дробью. Павел вытащил магазин из своего пистолета, проверил его и защёлкнул обратно.
Внезапно возле самого причала раздался выстрел, за ним – второй. Делавшая круг над озером кряква подломилась в полёте и с громким всплеском рухнула в воду.
Я услышал плеск вёсел и укоризненный голос Жмыхина:
– Валентин Григорьич! Я же просил не стрелять возле базы. И так нормально набили за утро.
– Не переживай, Дима! – со смехом ответил ему кто-то незнакомый. – Кого нам тут опасаться?
Со стороны дороги раздалось тарахтенье «Газика».
Ах, чёрт! Фёдор Игнатьевич услышал выстрелы около базы и теперь торопился сюда.
– Идём, Паша!
Я перехватил ружьё и шагнул из-за поленницы на берег.
Лодка тенью выплыла из-за кустов ивняка.
На носу сидела симпатичная черноволосая девушка. Она зябко куталась в большую, не по росту, фуфайку. Одна рука девушки была опущена за борт, кончиками пальцев она задумчиво чертила по воде.
Жмыхин грёб и продолжал что-то говорить человеку, который сидел на корме лодки. Тот снисходительно улыбался, вытаскивая патроны из стволов.
– Да помню я, что возле базы ружьё надо разряжать. Не с мальчишкой говоришь, Дима!
Я узнал его. Тот самый краснолицый, с чёрными усиками, который удирал от меня на резиновой лодке.
Увидев нас, он одним движением дослал обратно патрон и хотел защёлкнуть стволы. Но я опередил его.
– Государственная охотничья инспекция! Разрядить ружьё!
– Дима, это кто?
Жмыхин обернулся. Взгляд его стал удивлённым, а потом в нём промелькнуло отчаяние. Он быстро опустил вёсла в воду и толкнул их от себя. Лодка затормозила.
Сидевший на корме человек бросил быстрый взгляд на Павла. Милицейская форма и рука участкового, лежавшая на кобуре, видимо, удержали его от поспешного решения. Он посмотрел на Жмыхина.
– Положить ружьё на дно лодки! – вслед за мной скомандовал Павел. – Причаливаем!
К берегу с тарахтением подъехал «Газик». Из него выскочили Фёдор Игнатьевич и Воронцов. Увидев их, краснолицый сузил глаза.
– Целую облаву устроили?
Его верхняя губа поползла вверх в презрительной усмешке.
– Положить ружьё! – ещё раз повторил Павел. – Я не шучу! Выйти из лодки и предъявить документы!
– А не обоссышься, участковый, когда мои документы увидишь? – издевательским тоном спросил краснолицый. – А то смотри – так в мокрых штанах и пойдёшь в дворники проситься, когда из органов вышвырнут.
Он подчёркнуто медленно положил ружьё на дно лодки. Посмотрел на сгорбившегося Жмыхина.
– Извини, Дима! Тут ты сам недоглядел, тебе и отвечать. Давай, причаливай! Выпусти Жанну!
Жмыхин ничего не ответил. Он как будто не слышал обращённых к нему слов. Руки егеря по-прежнему лежали на вёслах.
– Причаливай, кому говорю! – грубо окрикнул его краснолицый.
Жмыхин чуть заметно шевельнул вёслами. Нос лодки мягко ткнулся в причал.
– Жанна, вылезай и разбуди Ваньку! Пусть заводит машину. Ждите меня там, я скоро. Только разберусь с этими защитниками природы.
Краснолицый вёл себя слишком нагло, точно был абсолютно уверен, что браконьерство сойдёт ему с рук. Я ощутил беспокойство.
Надо было всё-таки надавить на его жену и точно узнать – какую должность занимает её муж.
Да ну, ерунда! Мы их взяли с поличным и свидетелями, никуда они не денутся! Кто бы он ни был – отвечать будет по закону.
Девушка обеими руками ухватилась за столб причала.
– Мне кто-нибудь поможет? – капризным голосом спросила она.
– Карабкайся сама, – рассмеялся её спутник. – Рыцарям некогда – они нас на прицеле держат!
Он явно провоцировал нас и делал это с удовольствием.
Девушка пожала плечами и неуклюже выбралась на причал. Поднялась на ноги, отряхнула колени и неторопливо пошла мимо нас к дому егеря. Нас с Павлом она словно не замечала.
– Девушка, стойте! – остановил её Павел. – Предъявите документы.
Она посмотрела на участкового сверху вниз, потом повернулась к черноволосому.
– Валик, они издеваются надо мной? Сделай что-нибудь!
– Ну-ка, пропустите её! – скомандовал краснолицый, становясь серьёзным. – Документы у неё в сумочке, а сумочка в доме. Жанна, принеси им свои документы.
Он посмотрел на нас и снова хищно улыбнулся.
– Никуда она без меня не денется. Подождёт, пока я с вами разберусь.
Павел молча посторонился.
Жанна дёрнула плечом и неторопливо пошла к домику базы.
– Дима, ты заснул, что ли?
Краснолицый снова обратил внимание на Жмыхина.
– Разверни лодку, дай мне вылезти!
Жмыхин сделал три вялых гребка. Лодка медленно развернулась кормой к причалу.
В этот момент я заглянул в лодку и увидел на дне между скамейками несколько убитых уток.
Отлично! Значит, добыча у браконьеров есть. Тогда в чём подвох?
Краснолицый ловко выбрался из лодки на доски причала. Потянулся всем телом, словно большой жирный кот. Потом потряс кистями рук.
– Ох, как тело-то затекло! И задницу отсидел.
Он нарочито неторопливо сделал несколько приседаний, разводя руки в стороны. Его поведение безумно раздражало, но фактически придраться было не к чему.
Павел тоже это понял. Я услышал, как он глубоко вдохнул. Затем участковый сказал очень спокойным голосом:
– Предъявите, пожалуйста, документы!
– Пожалуйста, пожалуйста! – улыбнулся краснолицый.
Глаза его превратились в узкие щёлочки, но при этом остались злыми. Он запустил два пальца в нагрудный карман, достал оттуда красную книжечку и протянул её Павлу.
– Вот, пожалуйста!
Павел взял удостоверение, раскрыл его и прочитал вслух:
– Самохвалов Валентин Григорьевич, секретарь партийного комитета завода номер три.
– Именно! – улыбнулся краснолицый. – А теперь, товарищ участковый, позвольте взглянуть на ваше удостоверение.
Он внимательно рассмотрел удостоверение Павла.
– Товарищ Вольнов. Хорошо, я запомнил. Итак, товарищ Вольнов, какие у вас претензии ко мне и к моей спутнице?
Он спрашивал уверенным голосом и требовательно смотрел в глаза Павла. Я увидел, как Павел непроизвольно поворачивается ко мне, и вмешался в разговор:
– Вы задержаны в момент незаконной охоты на водоплавающую дичь, Валентин Григорьевич. Вы занимались охотой во время запрета, без соответствующих документов. В лодке находится незаконно добытая птица. Будьте добры, предъявите разрешение на оружие!
Самохвалов повернулся ко мне.
– А вы – тот самый Синицын, да? Временно исполняющий обязанности егеря?
Его вопрос прозвучал издевательски.
– Я слышал, вы учитесь в лесотехническом институте. И наверняка пропускаете лекции. Иначе знали бы, что требовать документы на оружие можно только у вооружённого человека.
Я, не дрогнув, выдержал его взгляд.
– Ваше ружьё лежит в лодке. Мы все видели его у вас в руках.
Самохвалов торжествующе улыбнулся.
– Не всё таково, каким кажется, юноша! Скоро вы это поймёте. Это не моё ружьё. Я из него не стрелял и охотой не занимался. Мы просто катались на лодке.
– У вас в лодке добытая дичь!
Самохвалов пожал плечами.
– Возможно. Но при чём здесь я? У меня ружья нет. А это – ружьё вашего коллеги-егеря. И уток добыл тоже он. С него и спрашивайте за нарушение.
Это был сокрушительный удар. У меня даже дыхание перехватило.
– Но…
Увидев выжидающий взгляд Самохвалова, я сдержался из последних сил. Этот гад специально провоцировал нас последние пятнадцать минут. Я знал, что он браконьер. И он знал, что я это знаю. Но бессовестно валил свою вину на Жмыхина, полностью уверенный, что выйдет сухим из воды.
Я перевёл взгляд на Жмыхина. Он по-прежнему сидел в лодке, сгорбленный, жалкий. Голова опущена, словно егерь очень внимательно разглядывал носки своих сапог.
– Дмитрий Константинович! Это ваше ружьё?
Жмыхин молчал.
– Пропустите! – начальственным тоном сказал Самохвалов.
Но Павел загородил ему дорогу.
– Гражданин Жмыхин! – окликнул он. – Вы подтверждаете, что ружьё ваше, и стреляли из него только вы?
Жмыхин вздрогнул и поднял голову. Но смотрел он не на нас, а на Самохвалова.
– А как же…
И тут Самохвалова словно подменили.
– Что-то хочешь сказать, Дима? Может, ты оклеветать меня решил? Скажешь, что это я уток настрелял из твоего ружья? Что молчишь? Браконьерил – умей и ответ держать! А у меня времени нет. Пропустите!
Павел сделал шаг в сторону. Он уже понял, что задерживать Самохвалова бессмысленно – без железных доказательств только наживёшь неприятности. Браконьерство Жмыхин возьмёт на себя.
Но Самохвалову было мало просто уйти. Он повернулся ко мне.
– Как-то очень уж вовремя вы здесь появились, товарищ Синицын! Я слышал, что у вас нога болит, дома сидите. А вы здесь. Уж не поступил ли вам какой-нибудь сигнал? Ну, что вы молчите? Скажите откровенно – и я, может быть, прощу вам обвинение в клевете.
Самохвалов с наслаждением выплёвывал слова прямо мне в лицо.
– Так что же мы будем делать, товарищ Синицын? Вы прилюдно и безосновательно обвинили меня в браконьерстве. Думаете, это сойдёт вам с рук? Хороши егеря, нечего сказать! Один браконьерит во вверенных ему угодьях. Другой пытается свалить вину своего дружка на непричастных. Надо, надо разобраться с вашим коллективом! Крепко разобраться, по партийной линии!
Я стоял к Самохвалову лицом, но краем глаза увидел движение Жмыхина. Должно быть, от отчаяния он дошёл до крайней черты. Потому что вдруг быстро наклонился, схватил со дна лодки ружьё и вскинул его к плечу. Стволы уставились на меня.
Выстели Жмыхин навскидку – у меня не было бы ни единого шанса. Но он потерял долю секунды на прицеливание, и этого времени хватило Павлу, чтобы выхватить пистолет.
Оглушительно грохнуло. Больно обожгло щёку. Жмыхин пошатнулся, но удержал ружьё и со злобной гримасой снова навёл его на меня. Раздался звонкий щелчок.
Жмыхин выронил ружьё на дно лодки, а сам схватился за плечо и осел на скамейку.
Заряд дроби прошёл мимо меня, угодил в грудь Самохвалова и разворотил её. На близком расстоянии дробь куда хуже пули – она разорвала мышцы, перемолотила рёбра и внутренние органы.
Самохвалов упал на спину, попытался подняться, опираясь на локти, но руки подломились. Пальцы скребли по траве. На сером свитере проступило кровавое пятно и пошло увеличиваться в размерах. Я видел, как Самохвалов разевает рот, словно вытащенная на берег рыба. Голова его запрокинулась, он захрипел, изо рта потекла кровь. На губах запузырилась розовая пена, пачкавшая чёрные усики. Через минуту Самохвалов замер на мокрой траве, бессмысленно уставившись глазами в небо.
Опомнившись, мы с Павлом бросились к Жмыхину и вытащили его из лодки. Он не сопротивлялся, только вскрикнул, когда участковый грубо заломил ему руки за спину и защёлкнул на запястьях наручники. Плечо Жмыхина кровило, Павел прострелил его.
– Фёдор Игнатьевич! – закричал участковый. – Заводи!
От домика базы к нам бежали Жанна и молодой парень. В руках парня был топор.
– Стоять, милиция! – крикнул я.
Они в нерешительности остановились.
– Андрюха, помоги!
Фёдор Игнатьевич выскочил из кабины и откинул задний борт. Мы с Павлом подняли Самохвалова и потащили его к машине. Голова его безжизненно моталась, тело обвисало, словно мешок с песком.
Жанна взвизгнула и вцепилась в руку парня.
– Убили! – всхлипывала она.
Рот парня широко раскрылся.
Глава 2
Ленинград. Квартира генерал-лейтенанта Вотинова
Александр Сергеевич Тимофеев поднялся по широкой лестнице, которую устилала зелёная ковровая дорожка. Лифт в парадном генеральского дома был, но Александр Сергеевич, несмотря на полноту, всегда поднимался на третий этаж пешком. Ему очень нравились широкие пролёты этой лестницы, её невысокие, удобные ступеньки и ниши на площадках, выкрашенные приятной жёлтой краской. До революции в них стояли гипсовые копии греческих богинь, но сейчас ниши пустовали.
Высокие, выходящие на Неву окна делали лестницу светлой и праздничной. У каждого окна можно было остановиться и часами наблюдать, как по набережной гуляет народ и шуршат шинами автомобили.
Ненадолго останавливаясь возле окон, чтобы перевести дыхание, Тимофеев добрался до двери в генеральскую квартиру. Нажал кнопку звонка, и звонок прозвенел солидно и мелодично, словно небольшой церковный колокол. Левая створка высокой двери бесшумно отворилась.
– Проходите, пожалуйста! – улыбнулась Тимофееву круглолицая девушка лет девятнадцати с гладко зачёсанными назад русыми волосами. – Папа в кабинете.
Александр Сергеевич разулся в просторной прихожей и внимательно взглянул на себя в большое старинное зеркало в ореховой раме, висевшее на стене. Пригладил волосы и поправил ворот рубашки. В противовес несолидной округлой фигуре, он любил выглядеть опрятно.
Улыбнувшись своему отражению и проверив заодно состояние зубов, Тимофеев постучал в дверь кабинета.
– Входи ты уже – раздался нетерпеливый голос генерала. – Полчаса в прихожей топчешься!
В кабинете было накурено. На красном сукне придвинутого к окну письменного стола ровными стопками лежали бумаги. Вообще-то, сукну полагалось быть зелёным. Но исходный материал давно вытерся, а когда пришло время замены – зелёного цвета не нашлось. Генерал махнул рукой, и стол обтянули красным, или как его называл Вотинов – «коммунистическим» сукном.
Генерал-лейтенант Вотинов сидел на широком кожаном диване. Возле дивана на журнальном столике стояла едва початая бутылка армянского коньяка. Рядом на блюдечке с непременной золотой каймой лежали тонко порезанный лимон и сыр. Пепельница была полна окурков.
– Проходи, Саша, садись!
Генерал хлопнул ладонью по кожаному сиденью дивана. Сам поднялся, достал из застеклённого книжного шкафа второй бокал и поставил его перед гостем. Не спрашивая, разлил по бокалам коньяк.
– Супруга моя на рынке, а я сегодня отдыхаю. Но боюсь – как бы не дёрнули в управление после обеда. Давай, рассказывай – что там с этим Жмыхиным.
Тимофеев подробно пересказал Георгию Петровичу страшное происшествие на охотничьей базе.
– Значит, Жмыхин утверждает, что стрелял в Синицына, но промахнулся и попал в Самохвалова? – переспросил генерал.
– Я сам протокол не видел, – осторожно ответил Тимофеев. – Но Андрей Иванович рассказал мне, что следователь спрашивал его – что они со Жмыхиным не поделили.
– Не видел протокол – это правильно, – задумчиво сказал генерал. – Кто ж тебе его покажет? Хорошо, я уточню по своим каналам. И дай бог, чтобы Жмыхин не отказался от показаний. Понимаешь?
– Понимаю, Георгий Петрович, – ответил Тимофеев. – Потому и пришёл. Одно дело – схваченный на браконьерстве егерь, который решил отомстить за свою поимку. И совсем другое – преднамеренное убийство партийного работника. И мне показалось, что следователь хотел бы ухватиться за эту версию.
– Конечно, хотел бы, не сомневайся! Из бытового убийства раздуть заговор против партии – это знаешь, какой карьерный рост, Саша? В прошлые годы таких умельцев хватало, да и сейчас ещё не перевелись.
Генерал сделал глоток коньяка. Двумя пальцами взял с блюдца ломтик лимона, тонко посыпанного молотым кофе, и отправил его в рот. Поморщился.
– Эх! Нельзя мне с моим желудком эту кислятину, а удержаться не могу!
Тимофеев тоже пригубил коньяк и взял с тарелки сыр. Сыр был свежий, со слезой и пах молоком.
– Так вот, Саша, – сказал генерал. – Направить следствие в нужное русло я не смогу. Здесь всё зависит от следователя. Но буду держать руку на пульсе. Попробую подключить своих ребят. Но и ты тоже хорош! Неужели не знал, что этот партийный гусь повадился ездить к Жмыхину?
– Не знал, – вздохнул Тимофеев и почти не соврал.
Он и в самом деле предпочитал не знать, почему парторгу завода номер три полюбилась база в захолустье у Елового озера. Гнал от себя эти мысли, чтобы избежать скандала с неприятными последствиями. А скандал как раз и случился. Да ещё какой!
Оказывается, покойный Самохвалов постоянно ездил к Жмыхину со своей любовницей. Этот факт скрыть не удалось – девушка стала свидетельницей убийства. Правда, она числилась секретаршей парторга, но ведь все понимают, зачем нужна секретарша во время отдыха.
– Одно обстоятельство работает в твою пользу, – неожиданно сказал Георгий Петрович, наливая ещё коньяку. – Тесть Самохвалова. Старик хоть и на пенсии, но кое-какие связи у него остались. И сейчас он изо всех сил пытается выставить смерть зятя обычным трагическим происшествием. Эх, если бы ты раньше мне сказал! Неужели, и вправду, не знал? Ну-ка, посмотри на меня!
Генерал уставился на Тимофеева пристальным взглядом. Глаза его потемнели от досады.
– Ох, Саша! Что ты за человек? Приди ты ко мне раньше – Самохвалов получил бы от тестя по шапке и остался жив. Да и на Жмыхина у тебя были бы материалы, чтобы уволить его по-тихому. А ты как африканский страус – всё голову в песочек прячешь. Смотри – однажды доберутся до задницы, крепко пожалеешь!
За стеной хлопнула входная дверь. В прихожей раздался шорох. Затем приятный женский голос пропел:
– Гоша! Георгий Петрович! Мы вернулись!
– Супруга, – шепнул генерал Тимофееву.
Он схватил со столика бутылку, быстро плеснул себе и Тимофееву, а саму бутылку поставил за спинку дивана.
– Давай! – скомандовал генерал и одним глотком проглотил содержимое своего бокала.
Александр Сергеевич был человеком штатским и потому не успел. Только он взялся за бокал, как дверь кабинета открылась. В комнату заглянула Галина Петровна – жена генерала Вотинова.
Высокая и стройная, она была из тех женщин, которые в возрасте за сорок выглядят лучше, чем в юности. Несмотря на трое родов, Галина Петровна сумела сохранить фигуру, а седые корни волос аккуратно подкрашивала у лучших парикмахеров Ленинграда.
А ещё Галина Петровна была очень умной женщиной. Поэтому, заметив бокалы и блюдце с закуской, ничего по этому поводу не сказала и даже не нахмурилась.
– Здравствуйте, Александр Сергеевич! – улыбнулась она Тимофееву.
А затем повернулась к мужу.
– Георгий, нам повезло! Мы с Алёной достали великолепную телятину. Обед будет через сорок минут. Надеюсь, ты пригласишь Александра Сергеевича остаться.
С этими словами Галина Петровна ещё раз кивнула мужчинам и вышла из комнаты.
– Видал? – снова прошептал Георгий Петрович Тимофееву. – Какова, а? Королева! Значит, решено – остаёшься обедать. И не вздумай возражать!
Но возражать Александр Сергеевич и не собирался. Наоборот, при мысли о генеральском обеде у него свело желудок в сладком томлении, а рот наполнился слюной.
– Давай-ка, ещё по глоточку, для аппетита, – сказал генерал. – Да сыр бери, не стесняйся! Вон, как у тебя глаза-то блестят от голода. Вот что! Я тебе потом отрежу немного сыра и колбаски копчёной – порадуешь своих.
– Не нужно, Георгий Петрович, – возразил Тимофеев.
Но генерал только хлопнул ладонью по журнальному столику, пресекая возражения.
– Что думаешь делать с Синицыным, Саша? – спросил он.
– А что с ним делать? – удивился Тимофеев. – Пусть работает.
– Сезон скоро открывается, – напомнил генерал. – А на базу вместо Жмыхина ты кого посадишь?
– Базу, наверное, придётся пока закрыть, – вздохнул Тимофеев. – Человека туда я быстро не найду. Да и ещё одна заковыка есть.
– Какая?
Георгий Петрович поднял брови.
– Жмыхин у нас работал давно, – виновато сказал Александр Сергеевич. – Вообще-то, егерю полагается жить на базе. Но он выпросил разрешение построить себе дом на землях охотхозяйства. Мы этот дом провели по документам, как постройку, принадлежащую базе.
– Так в чём проблема? – удивился генерал.
– Там жена Жмыхина осталась, – сказал Тимофеев. – Теперь ума не приложу – что с ней делать. Не выгонишь же на улицу. Да и жена за мужа не отвечает.
– Ох, Александр Сергеевич! Хитёр ты, как лис! Ладно, уговорил! Съездим вместе на базу, на месте разберёмся. Да завтра и поедем – чего тянуть? И Синицына туда вызови.
– Да не согласится он, – возразил Тимофеев. – К тому же, у него свой участок есть. А там я кого посажу?
– Вот ты вызови, а мы на месте и поговорим. И позвони-ка ты ему прямо сейчас!
С этими словами Георгий Петрович ухватил Тимофеева под локоть, вежливо, но непреклонно поднял с дивана и повёл к стоящему на столе телефону.
***
Еловое озеро. Утро
Лодка медленно и бесшумно продвигалась по зеркальной воде. Я едва шевелил вёслами, тихо, без всплесков опуская их в воду. Хорошо смазанные уключины не скрипели. На всякий случай я обмотал их старой рубашкой, разорвав её пополам.
Со времени ареста Жмыхина прошла неделя. Трижды меня вызывали в Волхов к следователю. Один раз пришлось ехать вместе с ним на базу, показывать на месте, что и как произошло в то утро. Жену Жмыхина я не видел. В дом она нас не приглашала, а следователь не посчитал нужным с ней разговаривать. Видимо, её подробно допросили раньше.
И слава богу! Не хотел я смотреть в глаза женщины, мужа которой засадил в тюрьму. Пусть даже он был трижды виноват в этом. Пусть собирался стрелять в меня. Но так устроен человек, что не может хладнокровно наблюдать чужие страдания, хоть и заслуженные.
Поэтому я подписал протокол на тёплом капоте машины следователя и, облегчённо вздохнув, уехал вместе с ним.
Когда Тимофеев дозвонился до меня, я первым делом хотел отказаться от встречи на озере. Потому что заранее понимал, о чём пойдёт разговор.
Но Александр Сергеевич заверил, что никто не станет на меня давить.
– Мы примем любое ваше решение, Андрей Иванович, – сказал он. – Но поговорить нужно.
– Хорошо, – нехотя ответил я. – Только… Вы сказали, что приедете после обеда?
– Да, – подтвердил Тимофеев.
– Разрешите мне прийти утром пораньше и взять лодку с базы? Я хочу осмотреть озеро.
– Конечно, берите, если нужно. Но к двум часам дня мы ждём вас на базе.
– Хорошо, – повторил я и повесил трубку под любопытным взглядом Фёдора Игнатьевича.
– Сманивают тебя, – не спросил, а утвердительно сказал председатель.
Я покачал головой.
– Да пока, вроде, нет.
– Значит, будут сманивать. Согласишься?
Я сердцем чувствовал, что Фёдор Игнатьевич прав. Зачем бы ещё Тимофееву вызывать меня на базу? Да ещё и Георгий Петрович приедет с ним.
– Не знаю, Фёдор Игнатьевич, – честно ответил я. – как пойдёт.
Я вышел из Черёмуховки почти затемно – небо на востоке едва посерело. Пока брезжили короткие утренние сумерки, добрался знакомой дорогой до леса и через два часа уже был на озере.
Собаки Жмыхина встретили меня неистовым лаем, но его жена даже не вышла на крыльцо. И полотняная занавеска на окне не дрогнула – я специально следил.
Пару раз за эту неделю прошли короткие дожди. Кровь давно смылась, да и трава подросла. Но я чётко запомнил место, где упал Самохвалов, и обошёл его стороной.
Ярко вспомнилось всё, что происходило сразу после убийства.
Самохвалов умер, пока мы несли его до машины. Павел проверил у него пульс, дыхание и махнул рукой.
– Бесполезно везти. Только больше мороки будет.
Мы положили труп прямо на землю – подстелить было нечего.
Заливались злым лаем собаки, почуявшие недоброе.
Жмыхин стонал сквозь зубы, сидя на траве. Павел перевязал ему простреленное навылет плечо найденным на базе бинтом, но кровь продолжала сочиться сквозь белую марлю. Лицо Жмыхина побледнело, временами его била крупная дрожь.
Меня тоже потряхивало от мысли, что этот человек хотел меня убить. Отчего-то втемяшилось в голову, что он хотел сделать это сразу, ещё при нашей первой встрече. Просто откладывал момент, выжидал.
Я даже вспомнил удивление от того, что один человек может настолько ненавидеть другого.
Павел предложил егерю пересесть на причал или пойти в дом. Но тот лишь яростно мотнул головой.
Жена Жмыхина так и не вышла из дома. Павел постучался в дверь, выслушал что-то и молча отошёл прочь.
Фёдор Игнатьевич с Воронцовым поехали в Светлое – звонить в милицию.
Я присел на край причала и смотрел на мёртвого человека, лежавшего на земле, словно большой куль с тряпьём. Смотреть не хотелось, но я не отводил взгляд, словно Самохвалову могло стать от этого легче.
Первым примчался на мотоцикле коллега Павла из Светлого – пожилой старший лейтенант с заметной сединой в жёстких тёмных волосах. Он сообщил, что вызвал оперативную группу.
Старший лейтенант был очень недоволен тем, что мы не предупредили его о нашем рейде. Павел вполголоса объяснил, что информация о браконьерах поступила только сегодня ночью, и терять время мы не могли. Кажется, коллега ему не поверил. Видимо, решил, что Павел хотел выслужиться перед начальством.
