Алекс Рудин
Археолог 2. Заветный ключ
Глава 1
Июнь 1970-го года. Ленинград
Тормоза зашипели. Сцепки вагонов звонко лязгнули, и поезд вздрогнул. Знакомый перрон Московского вокзала остановился за мутным окном.
Мы с рюкзаками и чемоданами, весело переговариваясь, столпились в тамбуре и узком проходе вагона. Остальные пассажиры неодобрительно поглядывали на нас, но возмущаться не решались.
– Да пропустите же, черти! – пробиваясь сквозь весёлую толпу, воскликнула проводница.
Всю дорогу мы развлекали её песнями под расстроенную гитару, а она за это поила нас чаем.
Наконец, проводница сумела протиснуться к двери вагона. Дверь распахнулась, и вся экспедиция в полном составе, хохоча, вывалилась на перрон.
– Приехали! – радостно воскликнула Света.
– Приехали! – улыбаясь, подтвердил Севка.
– Не расходиться! – кричал откуда-то из вагона застрявший среди пассажиров Жорик. – Важное объявление!
Мишаня неодобрительно хмыкнул.
– Сутки ехали! Не мог раньше своё объявление сделать?
А Оля молча отошла в сторону, чтобы не мешать другим пассажирам.
Жорик выбрался из вагона и замахал руками.
– До понедельника всем отдыхать! В понедельник в девять утра собрание на кафедре – будет распределение на дальнейшую практику. Просьба не опаздывать! Кто опоздает – поедет туда, где останутся свободные места!
– Слушай, Жорик! – улыбнулся я. – А ты не мог нас в вагоне распределить? Тут больше половины знают, куда хотят поехать.
Жорик обиженно прищурился.
– Гореликов! Прекрати вносить анархию в учебный процесс! Всё должно идти по порядку.
Я махнул рукой.
– Идёмте!
И подхватил Светину сумку.
– Вы в общагу? – спросил Мишаня.
– Нет, я домой! – улыбнулась Света. – Родители ждут.
– Ну, да, – с завистью протянул Севка. – Ты же у нас местная!
– А, может, к нам? – предложил я. – Купим тортик и ещё чего-нибудь вкусненького. Отметим окончание экспедиции!
– Саша, я, правда, не могу, – отбивалась Света. – Родители встревожатся.
– Тогда я тебя провожу, а потом вернусь в общагу. Ребята, вы там подготовьтесь пока!
Мы высыпали на площадь перед вокзалом, и мои глаза сами собой изумлённо распахнулись.
Ленинград!
Это был тот Ленинград, который я любил в детстве, и потом ещё очень долго помнил, пока почти не забыл! Фасады домов ещё не изуродованы рекламой и вывесками, проспекты расчерчены, словно по линейке. Гранит набережных и ажурная вязь чугунных решёток на бесчисленных мостах. Редкие пока ещё автомобили, белые колонны дворцов и синее невское небо.
– Саша, ты чего застыл? – рассмеялась Света. – Впервые увидел город?
Да, так оно и было. Я видел этот город словно впервые, но всё же узнавал его. Он всплывал из моей памяти, проступал сквозь мутную толщу прожитых лет.
– Хорошо! – улыбнулся я. – Как же хорошо!
По пешеходному переходу мы перебежали через Лиговку. Посреди Невского проспекта я снова застыл, щурясь на сверкавший вдали шпиль Адмиралтейства.
Света потянула меня за руку.
– Саша, идём! Зелёный заканчивается!
Мы добежали до тротуара за миг до того, как машины нетерпеливо загудели. Водитель троллейбуса – полный седоволосый дядька – поглядел на нас и сердито покачал головой. Я не удержался и показал ему язык. Света снова расхохоталась.
– Ты как ребёнок, честное слово!
Так оно и было. Я ребёнок, а этот город и вся новая жизнь – мои игрушки!
– Где ты живёшь? – спросил я Свету.
– На Петроградке.
– Пойдём пешком? – улыбаясь, предложил я.
– С ума сошел? – удивилась Света. – С вещами мы только к вечеру и доберёмся.
Бежевая «Волга» затормозила возле нас. Водитель – молодой парень – перегнувшись через сиденье, опустил окно и крикнул Свете:
– Девушка, вас подвезти?
– Не нужно! – смеясь, ответила Света.
– Давайте, подвезу! – настаивал парень. – Куда вам нужно? Ведь вы с вещами.
Я взял Свету за руку и неодобрительно посмотрел на парня. Тот смутился, но справился с собой и показал мне большой палец.
– Во!
Сзади басовито рявкнул гудком троллейбус, которому «Волга» мешала подъехать к остановке.
– Ты пользуешься успехом у мужчин, – сказал я Свете.
– Ревнуешь? – улыбнулась она.
– Немножко, – признался я.
Для меня, уже прожившего одну длинную жизнь, было так удивительно это молодое ощущение ревности, что я не выдержал и расхохотался. Да уж, юное тело творит чудеса!
Мы влезли в троллейбус и покатились по Невскому. Всю дорогу я глазел в окно, отрываясь от завораживающего пейзажа только для того, чтобы невпопад ответить на вопросы Светы.
Мы проехали Аничков мост, где мускулистые бронзовые мужчины держали под уздцы вздыбленных коней. Затем миновали дом Зингера со смешной башенкой на крыше и здание бывшей городской думы. Выкатились на необъятную Дворцовую площадь, проехали мимо приземистого Эрмитажа, богато украшенного лепниной и статуями. По Дворцовому мосту пересекли широкую, сверкавшую на солнце ленту Невы и въехали на стрелку Васильевского острова.
Слева мелькнули корпуса нашего университета, а троллейбус повернул направо к Биржевому мосту.
– Саша, ты меня слышишь? – спросила Света, снова дёргая меня за рукав.
– Что? – улыбнулся я, оборачиваясь к ней.
– Попросим, чтобы нас распределили на практику вместе? – чуть покраснев, спросила Света.
– Конечно! – улыбнулся я и поцеловал её в щёку, пока никто не смотрел в нашу сторону.
– С ума сошёл? Люди же кругом!
– И пусть!
Света жила в четырёхэтажном доме на улице Красного Курсанта. Перед аркой, которая вела в её двор, мы остановились.
– Вот мои окна! – Света показала на три окна второго этажа, которые выходили прямо на улицу. – Ну, то есть, не все мои, а нашей квартиры. А окно кухни выходит во двор.
– Запомнил, – улыбнулся я. – Буду приходить по вечерам и петь тебе серенады.
– Не надо, – покачала головой Света. – Папа не одобрит. Может, завтра сходим погулять?
– Давай, – обрадовался я. – Вечером, часов в шесть я за тобой зайду.
– А днём? – спросила Света.
– А днём я хочу заглянуть в библиотеку. Надо кое-что посмотреть.
– Снова какая-то тайна?
– Конечно! – глубокомысленно ответил я. – Жизнь полна тайн и загадок. Но тебе я всё расскажу первой.
– Договорились!
Света подхватила свою сумку и шагнула в тень арки. Уже во дворе обернулась и помахала мне рукой. Я помахал ей в ответ и услышал, как стукнула дверь подъезда.
Рюкзак порядком оттягивал плечи. Где-то на самом дне, под вещами, завёрнутый в полевую куртку лежал медальон прусских вождей – янтарное солнце величиной с половину ладони. Мне ещё надо было придумать, куда его спрятать до поры до времени.
Я пока не решил – оставить медальон себе, или сдать его как официальную находку. Сделать это было несложно – намечались большие раскопки в священной роще, и я должен был в этих раскопках участвовать. Но пропажа документа порядком меня насторожила. Что, если и сейчас кто-то интересуется медальоном? Не сделаю ли я ошибку, объявив о находке?
Чтобы решить этот вопрос, нужно было побольше узнать о Ганзейском союзе, печать которого так настойчиво всплывала в самых разных временах. Именно этим я и собирался заняться с утра пораньше.
Я прошёл мимо стадиона имени Ленина. Моё внимание привлекла огромная афиша: «Международный легкоатлетический матч СССР – США».
Матч должен был состояться в конце июля, и я решил, что если буду в это время в Ленинграде – обязательно схожу поболеть за наших спортсменов.
По Тучкову мосту я перешёл Малую Неву и свернул направо. Там, между набережной и Малым проспектом, на Пятой линии Васильевского острова располагалось наше общежитие.
До университета отсюда было двадцать минут пешком. Но зимой, когда сырой ледяной ветер крутил в воздухе обжигающе-холодные снежные хлопья, мы умудрялись добегать всего за десять минут. И всё же я всегда успевал минутку постоять на набережной и полюбоваться рекой, которую сплошь покрывал изломанный синеватый лёд.
А сейчас серая невская вода сверкала под летним солнцем, а на Пятой линии зеленели тополя и липы.
Я потянул на себя деревянную дверь и вошёл в просторный холл.
– Гореликов! – окликнула меня вахтёрша тётя Аня. – Где ты бегаешь? Тебе звонили из деканата!
Ничего себе! Не успел приехать, а меня уже разыскивают!
– Здрасте, тётя Аня! – вежливо ответил я. – Просили что-нибудь передать?
– Сказали, чтобы завтра к девяти утра ты был на кафедре! Валентин Иванович будет тебя ждать.
Декан? Я озадаченно кивнул.
– Спасибо, тётя Аня! Непременно!
И пошлёпал вверх по лестнице на третий этаж, где была наша с ребятами комната.
***
Рим, ноябрь 1232-го года
Папа Римский Григорий Девятый, наместник Святого Петра на земле кормил голубей пшеничным зерном. Он любил это простое занятие. Кормление птиц позволяло Папе отвлечься от суетных ежедневных забот и подумать о государственных делах.
Секретарь почтительно застыл в стороне, не решаясь обеспокоить Его Святейшество своим присутствием. Григорий Девятый давно заметил секретаря, хоть тот и появился совершенно бесшумно. Но продолжал спокойно сыпать зерно из холщового мешочка. Голуби курлыкали, теснясь и толкаясь у ног Папы, громко хлопали крыльями.
– Ешьте, ешьте, дети мои, – тихонько приговаривал Папа.
Должно быть, вот так и ангелы собираются у подножия Небесного престола, подумал Папа. Мысль ему понравилась, и Григорий Девятый едва заметно улыбнулся сухими губами.
Если бы все народы Европы можно было пищей и добрым словом привести к ногам Римского престола! Вот в чём состояла главная забота Папы, вот что тревожило его уже много лет. С тех самых пор, как конклав избрал его преемником Гонория, Григорий Девятый ежедневно трудился над укреплением папской власти.
Но и противников было не счесть! Чего стоил только один император Фридрих? Напыщенный глупец, которому не по заслугам досталась корона Священной Римской империи! Пытается подчинить себе Италию, в то время как Германия раздроблена на удельные княжества. И княжества эти непрерывно воюют друг с другом вместо того, чтобы объединиться и выступить против язычников.
Слава Всевышнему, сейчас с Фридрихом перемирие. Но надолго ли? Когда ждать новой войны? А между тем в Испании и Франции крепнут ереси, народ впадает в грех неверия!
В прошлом году Папа Григорий вынужден был учредить святую инквизицию для искоренения ересей. Это начинание дало добрые плоды. По всей Испании запылали святые костры, еретики раскаивались под пытками и возносились на небо очищенными от греха.
Но сколько ещё дел предстоит? Весь север Европы тонет во мраке неверия. Богатейшие земли заняты язычниками, на которых нет управы. Земли, обильные лесом и мехами, золотом, рыбой и хлебом – всем тем, чего катастрофически не хватает Европе.
Порыв холодного ветра с Тибра заставил Папу поёжиться и плотнее запахнуть меховую накидку. Ноябрь в этом году выдался зябкий. А может, годы давали знать о себе – Папе исполнилось уже шестьдесят два. Глубокий старец! Но Григорий Девятый знал, что у него ещё достаточно сил и воли, чтобы исполнить то, что должно.
Да, земли на севере богатые! Если объединить их под властью Римского престола – можно дать отпор туркам, которые непрерывно наседают с юга. И вместо того, чтобы объединиться для захвата этих земель, немецкие феодалы воюют друг с другом! Будет ли конец человеческому безумию?
Мешочек с зерном опустел. Голуби подобрали остатки зерна, легко вспорхнули с брусчатки и скрылись среди дворцовых колонн.
Григорий Девятый вздохнул и повернулся к секретарю.
– Что у тебя? – спросил он.
Секретарь почтительно поклонился.
– Прибыл посланник из Ливонии от архиепископа Дорпаты Германа Буксгевдена. Просит об аудиенции.
Дорпата? Очень кстати. Значит, интуиция не подвела Григория. Недаром он всё утро думал о тех далёких северных землях.
– Проведи его в малый зал для аудиенций.
Секретарь поклонился и исчез. Бесшумно растворился в полумраке между колоннами, словно его и не было во внутреннем дворике Папского дворца.
Григорий Девятый, несмотря на преклонные годы, легко поднялся со скамеечки, обитой красным бархатом. Он ещё повоюет за веру! У него хватит сил!
Неторопливо ступая, Папа прошёл длинным коридором в малый зал. Уселся в широкое мягкое кресло. Поёрзал, устраиваясь поудобнее.
Тут же отворилась дверь в дальнем конце зала. Вошёл секретарь. За ним, широко ступая, шёл здоровенный детина в запылённой дорожной одежде. На его левом боку висели пустые ножны – меч забрала охрана. Бородатое лицо детины наискось пересекал жуткий шрам от удара мечом. Верхняя губа, изуродованная шрамом, приподнялась, и казалось, что детина непрерывно усмехается, показывая жёлтые зубы.
Григорий Девятый нахмурился.
Но посланник архиепископа Дорпаты, подойдя к папскому креслу, послушно упал на колени, склонил голову и потянулся поцеловать туфлю из красного бархата.
Секретарь застыл на своём месте, справа от кресла.
– Встань! – негромко сказал Папа посланнику.
Немедленно вбежал слуга с низкой скамеечкой. Поставил скамеечку в пяти шагах от кресла, поклонился и убежал.
– Сядь и рассказывай, – велел Григорий Девятый.
Не вставая с колен, посланник протянул Папе бумагу, свёрнутую трубкой и запечатанную сургучной печатью архиепископа. Папа принял письмо и, не глядя передал его секретарю. Затем приказал:
– Расскажи на словах – о чём хочет сообщить нам архиепископ?
Посланник поднялся с колен. Пятясь задом, уселся на скамеечку.
– Архиепископ Дорпаты сообщает Вашему Святейшеству, что русские князья совершают походы в земли, которые недавно были крещены во славу Римского престола. Русские князья берут язычников под своё покровительство и тем самым мешают распространению истинной веры. Архиепископ Герман Буксгевден просит, чтобы вы разрешили набрать войско рыцарей для борьбы с русскими князьями и защиты от них земель финнов, ливов и эстов.
Григорий Девятый удовлетворённо кивнул и прикрыл глаза. Посланник почтительно замолчал.
Да, он в очередной раз не ошибся. Дела в северных землях тревожили его всё больше и больше. Русские князья год от года набирают силу. Их походы опустошают приморские земли, мешают крестить язычников. Сами берут с них дань, а в ответ защищают от рыцарей Христа.
– А что орден меченосцев? Соблюдается ли торговая блокада Новгорода? – помолчав, спросил Папа.
Три года назад он издал указ, который запрещал немецким, датским и шведским купцам продавать Новгороду оружие. А так же железо, порох, лошадей и продовольствие. Этими мера Папа Григорий надеялся ослабить русских, сдержать их натиск.
– Купцы, – с презрением ответил посланник и тут же опомнился.
– Простите, Ваше Святейшество! Не сдержался. Многие купцы прислушались к Вашим указам. Но находятся и такие, которые в нарушение указов везут в Новгород зерно и железо. Своя прибыль им дороже святого дела! Два года назад зерно, которое продали немецкие купцы, спасло Новгород от голода! А орден хоть и трудится во славу Божью, но численность его слишком мала, чтобы покорить такие обширные земли.
Григорий Девятый взглянул на секретаря.
– Запиши имена купцов и прими меры.
Секретарь молча кивнул.
– Говори дальше, – велел Папа посланнику.
Тот откашлялся.
– Архиепископ Герман Буксгевден просил меня передать Вашему Святейшеству, что сейчас в русских княжествах назревает раздор. Псковский князь Ярослав Владимирович рассорился с Новгородом и его изгнали из Пскова.
Князь Ярослав прибыл в Дорпату к архиепископу и просить помочь ему вернуть Псков. А взамен обещает военную помощь и торговые льготы.
– Псков?
Папа Григорий поднял седую бровь.
– Это богатейший пригород Новгорода, – пояснил посланник. – Если мы поможем князю Ярославу вернуть себе Псковское княжество, то значительно ослабим Новгород и всю Русь.
Григорий Девятый чуть наклонился вперёд. Дело принимало хороший оборот.
– Передай архиепископу Герману, что я повторно издам указ о торговой блокаде русских земель. Всех купцов, которые нарушат этот указ, разрешаю хватать и казнить. Также я издам указ о том, что все рыцари, которые присоединятся к ордену меченосцев и пойдут походом на северные земли, получат в награду владения в этих землях. А что, этот князь Ярослав – надёжный человек?
Произнося это варварское имя, Григорий Девятый едва заметно поморщился.
– Князь Ярослав очень зол на других русских князей, – ответил посланник. – Сестра Ярослава замужем за Теодорихом Буксгевденом, братом архиепископа. И сам Ярослав женился на немке.
– Это хорошо, – удовлетворённо заметил Григорий. – Передай архиепископу, чтобы он поддержал князя Ярослава. А я окажу поддержку архиепископу и ордену меченосцев. Когда ты отправляешься в обратный путь?
– Как прикажет Ваше Святейшество, – склонив голову, ответил посланник.
– Отдохни три дня, – решил Григорий, – и отправляйся. Тебе передадут наше письмо к князю Ярославу. Можешь идти.
Посланник поспешно поднялся со скамеечки. Поклонился и вышел из зала. А Папа Римский Григорий Девятый, наместник Святого Петра на земле повернулся к секретарю.
– Пиши! Любезному сыну, князю Ярославу…
Добавьте книгу в библиотеку, чтобы не пропустить обновления)
Глава 2
Июнь 1970-го года. Ленинград
– Куда ты собрался в такую рань? – недовольно спросил меня Севка, оторвав голову от подушки.
Его разбудил звонок будильника, который я завёл, чтобы не проспать встречу с деканом. Будильник был механический. Его пронзительный скрежет ничуть не напоминал приятные мелодии тех электронных будильников, которые появятся в обиходе лет через тридцать.
Зато и проспать под эти звонкие вопли было нереально. Когда Мишаня впервые завёл будильник, Севка заткнул уши ладонями и заявил:
– Это не будильник, а гром небесный.
Так мы его и прозвали.
– В деканат вызывают, – ответил я.
Севка немедленно подскочил.
– Зачем? – спросил он и с подозрением уставился на меня.
Я пожал плечами.
– А я-то откуда знаю? Вчера позвонили на вахту, а мне тётя Аня передала.
– Опять что-нибудь натворил?
Это прозвучало, скорее, как утверждение, а не вопрос.
– Ничего я не натворил. Сказал же тебе русским языком – не знаю.
Мишаня перестал похрапывать и что-то недовольно пробормотал. Затем повернулся на другой бок и снова засопел.
Мишаня был единственным человеком, который мог проспать, несмотря на вопли «небесного грома». А поскольку чаще всего он ставил будильник на своей тумбочке, нам с Севкой приходилось вылезать из постелей, чтобы выключить будильник.
Сначала мы исправно подскакивали каждое утро. Но потом обленились и прятали головы под одеяла до тех пор, пока соседи не начинали стучать в стенку.
Сделав несколько дыхательных упражнений, я натянул штаны, достал из-под кровати чемодан. Вытащил из чемодана электрический чайник и выглянул в коридор.
Электрические чайники были строжайше запрещены в общежитии по причине старой проводки и возможного пожара. Именно поэтому в каждой комнате такой чайник был, но владельцы его тщательно прятали.
Комендант иногда устраивал внезапные рейды по комнатам. И если находил чайник – немедленно конфисковал его, не обращая внимания на просьбы, мольбы и обещания.
Когда мы только заселились, завтракать приходилось всухомятку. Невелика беда для студента, но горячего чайку всё же хотелось. Севка предлагал сделать кипятильник из двух бритвенных лезвий и куска провода. Но Мишаня, как самый ответственный из нас настоял на покупке чайника.
– От твоего кипятильника точно пожар случится, – сказал он Севке.
Выглянув в коридор я не обнаружил там коменданта. Да и вообще никого не обнаружил. Студентов в общежитии почти не было – все разъехались на лето. А те, что остались, не спешили вставать в такую рань.
Поэтому я благополучно добрался до туалета. Справил неотложные дела, почистил зубы, а заодно набрал в чайник воды и вернулся в комнату.
Севка в трусах и майке сидел за столом, подобрав под себя тощие ноги.
– Тебе-то чего не спится? – спросил я, включая чайник в розетку.
– Надо поговорить, – ответил Севка.
– Ну, давай, говори, – добродушно согласился я, насыпая ложку заварки в кружку. – Чай будешь?
– Буду, – кивнул Севка. Я взял с его тумбочки кружку и сыпанул заварки туда.
Чайник на подоконнике тихонько зашумел.
– Саня, – спросил Севка. – Ты что дальше думаешь насчёт практики?
– Не знаю, – сказал я. – В понедельник будет распределение, там посмотрим. А что?
– Мы с Олей собираемся поехать в Ростов, – сказал Севка.
– Я слышал, – кивнул я.
– То есть, Оля собирается. Но я хочу поехать с ней.
– Понятное дело.
Севка замолчал. Потом набрал побольше воздуха в грудь и выдал:
– Я прошу тебя с нами не ездить!
И, насупившись, уставился на меня.
Честно говоря, меня так и подмывало выдать какую-нибудь шутку. Но я вспомнил, как сам вчера смотрел на парня из бежевой «Волги», и шутить не стал. Из-за таких вот глупых шуток порой и теряют друзей. Поэтому я сел напротив Севки и мягко сказал:
– Договорились, дружище. Оля – очень хорошая девушка, и я надеюсь, что у вас с ней всё получится.
– Спасибо, – буркнул Севка.
Он по-прежнему хмурился, но по глазам было видно, что парень оттаял.
Я выдернул из розетки закипевший чайник и разлил кипяток по кружкам. Чайник поставил обратно на подоконник – остывать.
– Уберёшь его потом? – попросил я Севку. – А то найдут – останемся без чайника.– Как думаешь – выбьет Валентин Иванович экспедицию в Приморск? – спросил меня Севка.
– Думаю, да – ответил я.
Этот вопрос интересовал и меня. Если военные разрешат копать священную рощу – передо мной откроются очень большие перспективы. Главное, не профукать их, и уж я не профукаю.
Но если экспедицию запретят – придётся искать какой-нибудь другой способ продвинуться в науке. Кое-какие темы у меня на примете были. Некоторые из них выглядели даже привлекательней, чем священная роща пруссов. Например, финно-угорские могильники в Карелии. Но два открытия подряд, совершённые одним и тем же студентом, будут выглядеть подозрительно. Это я понимал совершенно точно.
Допив чай, я снова сходил в туалет и сполоснул кружку. Надел рубаху. Задумчиво повертел в руках шляпу, но оставил её лежать на кровати. В экспедиции она выглядела уместной. Но расхаживать в такой шляпе по улицам Ленинграда мог себе позволить только Михаил Боярский, да и то через несколько лет – когда прославится на всю страну в роли Д’Артаньяна.
Амулет я ещё вчера спрятал в надёжном месте. В углу комнаты возле окна, там, где стояла тумбочка Мишани, отошёл от стены высокий деревянный плинтус. Если его отодвинуть – внизу стены открывалась приличных размеров щель. В эту щель я засунул медальон, а плинтус придвинул вплотную к стене и для надёжности прижал тумбочкой.
На улице пахло утренней свежестью и скошенной травой – недавно дворники окашивали газоны. До назначенной встречи оставалось полчаса, поэтому я вышел на набережную и неторопливо побрёл вдоль Невы, рассматривая стадион и дома на другом берегу. Резвый катерок шёл против течения, шлёпая плоским днищем на невысокой речной волне. Небо над головой было ясным, но на западе собирались тучи, предвещая привычную для Ленинграда перемену погоды.
– Здравствуйте, Александр! – сказал Валентин Иванович, когда я, постучав, вошёл в его кабинет.
Он даже поднялся с кресла, вышел из-за стола и протянул мне руку.
– Простите, что не дал выспаться после поезда. Я вас надолго не задержу.
– Слушаю вас, Валентин Иванович, – ответил я.
– Прежде всего хочу подтвердить, что наша договорённость в силе. Я возьму над вами шефство и помогу вести научную сторону раскопок в Приморске.
– Спасибо! – искренне поблагодарил я.
– Предлагаю вам написать статью для журнала. В этой статье вы подробно опишете умозаключения, которые привели вас к находке. С указанием источников, схем и ваших расчётов. В общем, всё, как полагается. А я попытаюсь пристроить вашу статью в печать. И лучше подготовьте два варианта. Один – для специалистов, а другой – более доступным языком – для любителей археологии.
– Конечно, Валентин Иванович, – с радостью согласился я.
– Когда статья будет готова, принесите её мне на корректуру.
– Хорошо.
– Теперь о вашей практике. Дело в том, что раскопки в Приморске вряд ли начнутся раньше августа. Надеюсь, вы не собираетесь бездельничать в общежитии целый месяц? Насколько я знаю, ехать вам некуда.
– Не собираюсь, – улыбнулся я.
– Вот и отлично! Вчера утром мне звонил профессор Ясин из Новгорода. Он там заведует раскопками. У нас с Николаем Лаврентьевичем договорённость по обмену способными студентами. Вот я и подумал – почему бы вам не съездить в Новгород на месяц? Наберётесь свежих впечатлений, ну и подзаработаете немного землекопом. Студенту лишняя копейка не помешает, верно?
– Спасибо, Валентин Иванович, – улыбнулся я. – Только у меня к вам небольшая просьба. Вы не будете против, если со мной поедет студентка нашего курса Светлана Поленко?
– У вас роман? – понимающе улыбнулся Валентин Иванович.
Я не видел смысла скрывать, и просто кивнул.
– Почему бы и нет. Я уверен, Николай Лаврентьевич с радостью согласится принять двух студентов вместо одного. Вечером позвоню ему и всё согласую.
Валентин Иванович снова протянул мне руку.
– Желаю вам успехов, Александр. Уверен, что вы не подведёте меня в Новгороде.
Попрощавшись с Валентином Ивановичем, я вышел из деканата. Здание библиотеки находилось наискось через дорогу, и я решил не терять время даром. Можно спокойно поработать три-четыре часа, а потом перекусить в столовой университета и решить, что делать дальше.
Прямо возле дверей нашего института, в тени арочной колоннады о чём-то горячо спорили двое молодых мужчин. Я прислушался и с удивлением уловил немецкие фразы.
Иностранцев в Ленинграде хватало. Но что эти двое забыли возле университета? Иностранцам полагается гулять по Невскому, восхищённо вертя головами под присмотром экскурсовода.
Наверное, заблудились, решил я. Отстали от экскурсии или делегации.
Немецкий я знал плохо, так что помочь туристам ничем не мог. Ничего, не пропадут.
– Разрешите! – вежливо сказал я немцам.
Немцы посторонились, и я прошёл мимо них.
– Данке шён!
***
Весна 1236-го года, Великий Новгород
Рано утром над рекой со стороны Новгорода поплыл колокольный звон – это звонил на торговом берегу вечевой колокол у церкви святого Николы.
– Пора, сын! – сказал Александру отец.
Вместе они вышли из терема, спустились по широкой лестнице на двор. Конюхи тут же подвели князьям коней – Ярославу белого, в серых подпалинах, Александру – гнедого, темногривого жеребца.
Подъехали Гаврила Олексич и Ратша – старшие дружинники, которых князь Ярослав собирался оставить вместе с сыном на новгородском княжении.
Сам Ярослав с большей частью дружины завтра же собирался отбыть в Киев – по старшинству ему переходило право на Киевский престол.
Александр старался казаться спокойным. Не маленький уже – пятнадцать лет скоро. Но в памяти поневоле всплывали события восьмилетней давности, когда отец вот так же оставил их с братом Федей княжить в Новгороде.
В то лето шли обильные дожди. Хлеб в полях вымок, и в Новгороде случился голод. Новгородцы отправили посольство к Ярославу с просьбой отменить в этот год княжеский налог. Но князь ничего не ответил.
И тогда голодные горожане взбунтовались. Разорили и сожгли немало боярских усадеб и взяли приступом княжеский двор на Городище.
Александра с Федей тогда чудом спас Фёдор Данилович – боярин князя Ярослава. Спас и увёз с небольшой дружиной в Переяславль-Залесский. Зимой, в одних санях, под голодный волчий вой пробивались они через заснеженные леса к Переяславлю. Промёрзли, чуть не сгинули по дороге, но добрались.
Тот побег Александр запомнил на всю жизнь.
А теперь и брата Фёдора нет на свете – умер три года назад от горячки. И Александр теперь старший сын, наследник. Потому и сидел в седле спокойно, и старался не сжимать в кулаке поводья. Хотя сердце в груди холодело, пропуская удары.
Подъехали ещё дружинники. Небольшой ватагой на рысях поскакали к Новгороду. В утренней дымке отчётливо виднелись купола церквей над низкими деревянными избами и маковки боярских теремов.
Большой город, богатый. Здесь сходится вся торговля с западными странами. Сюда немецкие и шведские купцы везли железо и золото, а вывозили лён, пеньку, меха и вкусный лесной мёд. И новгородские купцы и бояре не отставали – торговали наравне с иностранцами и богатели.
Младшие сыновья, которым не повезло с наследством, собирали ватаги бойцов и уходили на север – покорять новые лесные племена, брать с них дань мехами, строить в лесной глуши новые городки и крепости.
Благодаря таким ватагам новгородские земли с каждым годом расширялись и уже охватили всё озеро Нево. А за озером уходили дальше, к холодному морю, над которым летом не заходит солнце, а зимой стоит вечная тьма.
Вот почему, уезжая в Киев, князь Ярослав оставлял в Новгороде своего сына. Чтобы не упустить из рук этот богатый, но своевольный город.
Небольшая площадь перед церковью Святого Николы была окружена народом. Посреди, на самой площади стояли деревянные скамейки для бояр. У церковной стены возвышался деревянный помост, на котором уже ждал князей новгородский посадник Степан Твердиславович.
Народ толпился, чтобы послушать – о чём будут говорить бояре, что решат. А то и пошуметь, если не понравится боярское решение. На то новгородцы и вольные люди, чтобы самим строить свою судьбу.
Князья с дружинниками соскочили с коней. Пробившись через гудящую толпу, поднялись на помост. И только тогда вечевой колокол смолк, чтобы не мешать говорить.
Первым, по обычаю, говорил посадник. Он шагнул вперёд и поднял над головой руку в серебряных и золотых перстнях.
– Люди новгородские! Княжеские дела призывают князя Ярослава Всеволодовича в Киев. А так как город не может быть без княжеской дружины, князь Ярослав оставляет нам своего сына Александра. Что думаете об этом? Примем Александра новгородским князем?
Задавая этот вопрос, посадник уже знал ответ. Всё было решено заранее, в тайных боярских переговорах. С князем Ярославом сговорились о снижении налога, пообещав взамен не обижать его сына и слушаться его как самого князя, если на новгородские земли нападут враги.
Ярослав же пообещал в случае беды прислать новгородцам военную помощь.
Но обычай надо соблюдать. Без обычаев власть начнёт шататься в разные стороны и скоро упадёт – это посадник знал твёрдо. Поэтому проглотил даже свою неприязнь к князю Ярославу. А неприязнь была сильная. Три года назад князь Ярослав – тогда ещё не княживший в Новгороде – захватил посадника Степана в плен и держал в тюрьме, пока не договорился с новгородцами.
Эту обиду посадник не забыл, но до поры до времени спрятал и никому не показывал.
– Так что, – переспросил он, глядя на бояр, – примем Александра новгородским князем?
– Примем, – нестройно ответили бояре. – Примем!
Народ вокруг площади одобрительно зашумел. Нашёлся смутьян – свистнул, крикнул:
