bannerbannerbanner
Почти любовь

Алекс Д
Почти любовь

Полная версия

Пролог

«Мне стоило задуматься… Те образы, что всплывают в нашей голове, когда мы смотрим в глаза женщине, являются отражением чего-то важного и необъяснимого, не до конца осознанного, но уже необратимо пустившего свои ростки где-то глубоко внутри…»

Кравцов

Впервые я встретил Олесю, когда она была смешной пухлощекой малышкой с копной пшеничных кудряшек и россыпью конопушек на носу. Наши отцы много лет вместе работали в центре эстетической медицины. Не самые близкие друзья, но хорошие приятели и коллеги, периодически пересекающиеся за пределами центра.

В тот памятный день нас пригласили в ресторан по случаю юбилея главы семейства Матвеевых, и нам с Олесей пришлось высидеть за одним столом несколько утомительных часов. Все это время шепелявая малявка раздражала меня своей болтовней и явной гиперреактивностью. Мне уже исполнилось целых тринадцать, а ей от силы пять. Она еще картавила, непоседливо вертелась в своем кресле, доставая всех, а особенно меня, пока я с подростковым интересом поглядывал на одну из официанток, обслуживающих банкет.

Я бы и забыл об избалованной соплячке и о том скучном вечере, но мелкая Веснушка (именно так я прозвал ее с нашей первой встречи) умудрилась стать гвоздем программы, засветив мандарином прямиком в поднос понравившейся мне официантки. Все десять бокалов с напитками были поражены одним метким ударом и с грохотом рухнули на пол, забрызгав в полете гостей и саму официантку.

Пока оказавшиеся в зоне поражения отходили от шока и отряхивались, маленькая хулиганка довольно улыбнулась, демонстрируя отсутствие как минимум двух молочных зубов.

– Страйк, – заявила она, обращаясь ко мне и заговорщически пояснила: – Люблю боулинг.

Второй раз я встретил ее через три или четыре года при схожих обстоятельствах. На этот раз семья Веснушки в полном составе приехала в тот же самый ресторан поздравлять моего отца с юбилеем. По злому року нас снова усадили рядом. Она не сильно изменилась, все так же вертелась и отвлекала взрослых своей детской болтовней, но стала чуть выше ростом, и веснушек заметно поубавилось.

Когда на горизонте появилась официантка с бокалами, я непроизвольно напрягся и с опаской взглянул на фруктовую тарелку, в которой на удачу всех собравшихся не оказалось ничего круглого. Не успели гости выдохнуть и расслабиться, как случилось то, чего не ожидал никто. Кудрявая хулиганка достала из-под стола бумажный самолетик и направила его в сторону приближающейся девушки с подносом. Тот угодил ей прямиком в глаз. Вскрикнув, официантка пошатнулась на высоких каблуках и, потеряв равновесие, опрокинула поднос со всем содержимым на меня.

– Снова страйк, – рассмеялась Веснушка, сверкая полным рядом зубов.

– Все еще любишь боулинг? – «обтекая», огрызнулся я.

– Неа, теперь я люблю самолеты, – тряхнув копной пшеничных кудряшек, объявила вредная малявка.

Третий раз мы встретились спустя еще много лет в университетской столовой. Я заканчивал ординатуру, она – второкурсница. Я бы никогда ее не узнал, если бы Веснушка не подсела ко мне сама. К слову, веснушек у нее больше не наблюдалось, круглые щечки пропали, а волосы, выкрашенные в пепельный цвет, идеально-гладкими локонами струились до середины спины. Хулиганистую малявку в симпатичной хрупкой блондинке выдавали только озорная улыбка да мандарин, который она протянула мне в качестве примирительного приза.

– Привет, Страйк. Помнишь меня? – спросила четким и красивым голосом, а я впервые рассмотрел цвет ее глаз и завис, нырнув в темно-зеленый омут с янтарными крапинками.

Совершенно не к месту в голове промелькнули воспоминания из детства, никак не связанные с сидящей напротив девушкой. Я вспомнил, как ездил на все лето к бабушке на дачу. Наш уютный зелёный домик на две комнаты с голубыми резными рамами и крошечной пристроенной кухней, сирень под окном, деревянный забор, печку-буржуйку, уличный душ, печёную картошку, компот из клубники, кусты которой росли на заднем дворе, и старый сарай, где стоял проржавевший велосипед, доставшийся мне ещё от отца. Вспомнил деревенских мальчишек и как мы веселой шумной толпой наводили шороху на всю деревушку. Вкус тёплого козьего молока и мягкого белого батона из местного магазинчика, и тёплый шерстяной плед, которым накрывала меня бабушка, когда я засыпал там, где накрывала усталость. Вспомнил и горечь сожаления, когда приходило время уезжать обратно в город, и единственную осень, что провёл в деревне по давно забытой причине. Мои приятели по шумным играм разъехались, и в деревне стало тихо и малолюдно, но я не скучал, придумав себе новое развлечение. Вспомнил свою первую удочку, подаренную мне соседом дядей Васей, и затянутый тиной деревенский пруд, где пропадал с утра до вечера, чтобы прокормить карасями всех животных, брошенных уехавшими в город соседями. Вспомнил прогнивший мостик и квакающих без устали лягушек, тучи кровожадных комаров, кружащих надо мной, и бабушкины пирожки с капустой, которыми я делился с местной дворнягой, не отходившей от меня ни на шаг. Вспомнил, как к концу сентября вся тина и муть внезапно пропали из пруда, сделав его похожим на изумрудное горное озеро с туристических открыток. Солнце ещё грело, золотые березы и осины любовались на себя в отражении темно-зелёной заводи, позволяя разгулявшемуся осеннему ветру срывать с ветвей желтые листья и бросать их на воду…

– Привет, Веснушка. А как же самолеты? – брякнул первое, что пришло в голову.

Это было по-настоящему странно и необычно. Я совсем ее не знал, но за секунды, что мы смотрели друг другу в глаза, увидел огромный отрезок из своего прошлого. Мне стоило задуматься, почему я напрочь забыл о сидящей рядом со мной подружке и о друзьях, с любопытством наблюдающими, как их никогда не лезущий за словом в карман приятель конкретно залип на блондинке-второкурснице в смешном васильковом платье с рюшами.

Мне стоило задуматься… Те образы, что всплывают в нашей голове, когда мы смотрим в глаза женщине, являются отражением чего-то важного и необъяснимого, не до конца осознанного, но уже необратимо пустившего свои ростки где-то глубоко внутри.

Она мелодично рассмеялась, склонив голову к плечу, и доверительно прошептала:

– Диплом врача не помешает мне летать.

– Действительно, – все еще находясь в необъяснимом ступоре, пробормотал я в ответ.

– Теперь я предпочитаю парашютный спорт, Страйк.

– И как?

– Без страховки, – снова расхохоталась Олеся. – Хочешь попробовать?

Кстати, в том пруду с зеленой водой и жёлтыми листьями я чуть не утонул. Не выдержали подпорки хлипкого мостика, и я провалился в глубину прямо в куртке, тёплых штанах и резиновых сапогах. Плавать я умел, но быстро намокшая потяжелевшая одежда камнем тянула ко дну. Меня спасла прикормленная верная дворняга, устроившая такой лай и вой, что на улицу выбежали все оставшиеся зимовать соседи. Конечно же меня спасли, высушили и обогрели, но я четко запомнил, как в какой-то момент испытал отчаянный ужас и обречённое смирение, заставившее опустить руки и перестать бороться. Оно продлилось доли секунды. А потом совсем близко прозвучали испуганные крики соседей, и инстинкт самосохранения включился заново. Наверное, поэтому я, не колеблясь, ответил:

– Не хочу, Веснушка. Диплом врача мне нужен, чтобы спасать жизни, а не рисковать своей.

– Пфф, а ты зануда, – фыркнула она, окинув меня скучающим взглядом.

Я конечно же захотел доказать наглой зазнайке, что это не так, да так увлекся процессом, что расстался со своей подружкой через пару дней, а уже через пару месяцев мы с Веснушкой в тайне от родителей стали жить вместе.

К счастью, до прыжков с парашютом дело так и не дошло. Наш роман продлился около года, на большее не хватило запала. Моего или ее – судить сложно. Мы слишком по-разному смотрели на многие вещи и жизнь в целом. Она – без тормозов, готовая ввязаться в любую авантюру. Сорваться из дома в три часа ночи, чтобы бежать спасать какого-то щенка из приюта или исчезнуть на сутки в неизвестном направлении, не сказав мне ни слова и игнорируя звонки и сообщения, а потом объявиться как ни в чем не бывало.

Сначала меня удивляло и восхищало ее патологическое стремление помогать всем и вся. Она состояла волонтером в поисково-спасательного отряде и в фонде помощи животным, подрабатывала на добровольческих основах в реабилитационном приюте для бездомных, занималась парашютным спортом, получала высшее медицинское образование и жила со мной. Возможно, именно то, что ее приоритеты были расстановлены в перечисленном порядке, постепенно и неумолимо подвело наши отношения к разрыву, а может быть, причина заключалась совсем в другом. Точнее, в ком-то другом, но об этом позже.

Мы расстались тихо, без скандалов. Мне предложили работу в Питерском онкологическом центре, а Веснушка осталась доучиваться в Москве. Мы потеряли друг друга на три года, а потом снова нашлись…

В четвертый раз жизнь свела нас с Веснушкой в больничной палате. Я долго стоял перед дверью, не решаясь войти. У меня в руках была ее история болезни с подтвержденным диагнозом, а в кармане белого халата чертов мандарин, который я зачем-то туда положил, хотя знал, что цитрусовые ей категорически запрещены. В тот момент этот фрукт казался мне символом солнца, источника жизни и надежды на то, что мне удастся ее вытащить из цепких раковых клещей.

Я зашел бесшумно, осторожно прикрыв за собой дверь, и медленно, все еще страшась неминуемого разговора, направился к кровати, где опутанная капельницами, неподвижно лежала бледная тень от Веснушки. Ее глаза были закрыты, и я решил, что она спит, но уже в следующую секунду понял, что ошибся.

– Привет, Страйк, – узнав меня по шагам, пробормотала она тихо-тихо.

– Привет, – опустившись на стул, я взял ее белую холодную ладонь. – Знаешь, я, кажется, созрел на прыжок с парашютом.

– Без страховки? – уголки сухих губ дернулись, но сил на полноценную улыбку или хотя бы на то, чтобы открыть глаза, у нее не хватило.

 

– Без страховки не решусь, – поглаживая ледяные пальцы, ответил я. – Только с парашютом и самым лучшим инструктором. Согласна?

– Решил меня угробить, Страйк? – она с трудом разлепила веки, а я снова упал в изумрудно-янтарный омут.

– Вообще-то я здесь с противоположной целью. Поможешь мне?

– Даже не надейся так легко от меня отделаться, – ее глаза совсем не изменились, как и сила духа, заключенная в съедаемом болезнью теле. – Ты принес мандарин, – втянув носом воздух, Веснушка все-таки умудрилась улыбнуться. У меня все внутри оборвалось, к горлу подкатил ком. Ну как так, бл*ь? Как так? Ярость потекла по венам, челюсть непроизвольно сжалась, но внешне я держался уверенно и спокойно. Выдержка, закаленная опытом, не подвела.

– Ага, – киваю с натянутой улыбкой, доставая фрукт из кармана. – Но ты его не получишь, пока не выпишешься отсюда.

– Боишься, что я залеплю тебе мандарином в лоб? – ее веки не выдерживают напряжения и обессиленно закрываются. – Хотя, знаешь, именно это я и сделаю.

– Злишься на меня?

– Размечтался, Страйк, – прошептала устало и совсем тихо добавила: – Тебе не повезло, что злость не сжирает раковые клетки. Придется потрудиться.

– Мы победим, Веснушка, – пообещал я и сдержал слово.

Почти.

Часть 1 Без страховки

Глава 1

«Я чувствовал себя обманутым, одураченным и, как ни странно, обворованным. Что именно Веснушка у меня украла, я понял не сразу и даже не через год…»

Май 2015 Москва

Кравцов

Никогда не думал, что однажды меня так жестко перемкнет на девчонке, которую видел пару-тройку раз в жизни. Даже в дурном сне не мог представить, что этой девчонкой окажется та самая несносная Веснушка – любительница привлечь к себе внимание и устроить шоу при помощи одного единственного мандарина.

Может быть, дело вовсе не в ней, а в чертовом мандарине? Хотя кого я обманываю? Ее винтажное нелепое платье и обескураживающая наглость тоже произвели на меня неизгладимое впечатление.

Нет, ну надо же было так вляпаться! Жил себе спокойно, с самооценкой полный порядок, нехватки в женском внимании нет, внешностью Бог не обделил, с финансами все стабильно. Заканчиваю ординатуру, работаю, занимаюсь спортом, в меру начитан. Не олигарх и не мажор, на клубы и шмотки зарабатываю сам. Если бы я встречался со всеми девчонками из тех, что не прочь прокатиться на моем Ягуаре (машина, кстати, подарок отца), мне бы не хватило дней недели для каждой. Поэтому я поступал проще – выбирал одну на неделю или две. Это как пойдет, а потом, охладев или перегорев, переходил к следующей. С последней – Ленкой Свиридовой – продержался целый месяц. Она очень старалась, в койке выкладывалась по полной, не доставала звонками и ничего, кроме моего регулярного участия в секс-забегах, не требовала, да и внешне вполне устаивала. Еще и на красный диплом идет. В общем, мечта, а не девушка. Мне все друзья завидовали. Да и я сам себе, а потом бац и как отрезало.

Резко, мгновенно. Вот Ленка сидит рядом со мной в университетской столовке, нашептывая на ухо, как планирует «развлекать» этой ночью, а я улыбаюсь от уха до уха, ощущая полную готовность к экспериментам. Как вдруг за наш столик, растолкав локтями моих друзей, усаживается смешно одетая блондинка с открытой задорной улыбкой и шальным огнем в зеленых глазах. Смотрит прямо на меня, без капли стеснения и неловкости. Так, словно мы сто лет знакомы, и она пи*дец как рада нашей встрече. Я сначала опешил, а когда блондинка протянула мне мандарин, окончательно завис.

– Привет, Страйк. Помнишь меня?

Конечно, я ее вспомнил. И так уж вышло, что пока вспоминал, Ленка вместе с моими приятелями-однокурсниками переместилась в параллельную реальность. А мы с Веснушкой остались. Это было похоже на гипноз, в который меня погрузили без спроса.

Неудивительно, что диалога у нас не сложилось. Она меня уделала на раз-два, воспользовалась, так сказать, синдромом внезапности. Обозвала занудой, выставила на посмешище и свалила. Я глазом не успел моргнуть, как преобразившаяся Веснушка исчезла из поля зрения, безжалостно выкинув меня во внезапно поблекший шумный мир, где и Лена Свиридова, и мои друзья стали казаться плоскими и неинтересными персонажами из какой-то чужой, не моей истории.

Я чувствовал себя обманутым, одураченным и, как ни странно, обворованным. Что именно Веснушка у меня украла, я понял не сразу и даже не через год… Осознание придет гораздо позже, а сначала было ощущение раздражения, злости и пустоты, а затем откуда-то взялась навязчивая идея доказать причёсанной чудачке без кудрей и веснушек, что она серьёзно ошиблась на мой счет.

Но для этой, мягко говоря, неблагородной цели мне как минимум нужно было ее найти. Что оказалось не такой уж простой задачей. Я знал ее имя, фамилию и даже отчество. Знал, что Матвеева Олеся Игоревна учится в нашем универе и довольно быстро выяснил курс и номер группы. Я (страшно поверить) выучил ее расписание и каждый день приезжал к концу последней пары, надеясь застать врасплох точно так же, как она меня в столовой. В течение недели я приходил минут за пятнадцать до конца занятий и караулил Веснушку в коридоре возле аудитории. Она само собой ни разу не появилась. Может быть, прогуливала или болела, но мне уже стало казаться, что Матвеева специально издевается, хотя откуда ей знать, что я торчу в универе каждый день, с дебильной надеждой всматриваясь в лица хлынувшей в коридор толпы студентов. Я конечно же мог бы остановить кого-то из ребят и спросить, где их однокурсницу черти носят, а еще мог позвонить ее отцу и спросить номер телефона дочери. Это было бы просто и быстро, но не так, как я бы хотел, хотя и сам не до конца осознавал, что именно мне нужно от Веснушки.

Честное слово, так по-идиотски мне себя чувствовать еще не приходилось. Самое главное я прекрасно понимал, что творю какую-то дичь, бесился на себя, зарекался, что сегодня был последний раз, пытался отвлечься другими девчонками, катал их по городу, поил дорогим алкоголем, тащил в свою съёмную квартиру, а на следующий день за пятнадцать минут до конца последней пары уже был на посту.

К началу второй недели я почти отчаялся, но не смирился. Понедельник, вторник – ситуация не изменилась.

Сегодня среда, половина четвертого. Счастливая ватага будущих медиков минут десять как покинула стены универа. Среди них Веснушки, разумеется, нет. Злой, как черт, выхожу на улицу, с досады закуриваю сигарету и, усевшись прямо на ступенях, ищу в телефонном справочнике номер Игоря Матвеева. Поражение надо уметь принимать достойно, но у меня выходит так себе. Моему отцу Матвеев о звонке наверняка доложит, а тот матери, и начнутся вопросы и дурацкие теории.

– Привет, Страйк, – смеющийся голос невозможной и неуловимой Веснушки звучит прямо надо мной.

Сердце совершает опасный кувырок, прежде чем оголтело забиться под ребрами. Я задерживаю дыхание, тщетно пытаясь отключить взбунтовавшиеся эмоции, чтобы презентовать себя, как полноценного брутала, а не мямлю, путающегося в словах.

– Папа не даст тебе мой номер, но я оценила попытку, – легкий шелест одежды, пряный аромат корицы, и она уже сидит рядом.

Практически плечом к плечу, бессовестно заглядывая в мой телефон. Пока я ищу в своем арсенале заготовленный остроумный дерзкий ответ для зарвавшейся пигалицы, Веснушка протягивает мне… нет, не мандарин, а наполовину съеденную шарлотку.

– Хочешь? – спрашивает она, перекидывая светлую копну волос на одно плечо, и до меня доносится новый запах.

Конечно же цитрусовый. Апельсин, грейпфрут и легкие нотки бергамота. Немного странно, что Веснушка пахнет, как ароматическое масло для сауны, но ей подходит. У меня начинает кружиться голова, словно я и правда оказался в разогретой до ста градусов бане. Адски хочется на воздух и с головой нырнуть в холодный бассейн. Мне однозначно нужно остыть.

– Ну и ладно, мне больше достанется, – пожав плечами, девушка с аппетитом вгрызается в свой десерт.

Повернув голову, я смотрю, как она ест. В голове ни одной адекватной мысли, слова застряли в пересохшем горле. У нее пушистые пшеничные ресницы, капризно вздернутый нос и крошечная родинка на щеке. Раньше я ее не замечал. Наверное, из-за веснушек. Куда, кстати, они пропали? С ними мне было гораздо комфортнее, я их почти полюбил за то, что отвлекали внимание на себя.

– Ты… – все-таки мямлю, безбожно буксуя. А она ведь снова проделала тот же трюк, что и в столовой. Появилась, словно из другого измерения, или затащила меня в свое, опять без спроса.

– Я, Страйк, кто же еще, – жуя свою шарлотку, мычит она. – Курить вредно, – сморщившись, указывает на мою сигарету.

– Жить тоже вредно, – бубню в ответ, демонстративно затягиваясь.

– О, ты умеешь говорить, – Веснушка широко улыбается.

Между ее передними зубами застряли крошки, на губах тоже несколько осталось. Мне дико хочется их стряхнуть, но она делает это сама. Вытирает рот салфеткой, в которую был завернут съеденный кусочек пирога, и отворачивается, хлестнув меня по лицу своими волосами. Я инстинктивно втягиваю их аромат и в шоке от собственных реакций резко отстраняюсь. От греха подальше.

Достав из своей объемной сумки бутылку с минералкой, Веснушка предлагает мне первому утолить жажду. Видимо, мое расшатанное состояние легко считывается, иначе откуда столько понимания и сочувствия в зеленых глазах?

– Дашь мне свой телефон? – сделав пару жадных глотков, возвращаю бутылку Веснушке, жалея, что не она пила первой, тогда я мог бы почувствовать ее вку… Блин, Кравцов, завязывай уже. Совсем головой поехал, что за бред?

– Зачем? У тебя свой есть, а я помогаю только тем, кто находится в сложной жизненной ситуации. Прости, но ты к этой категории ни одной ногой.

– Чего? – я ни слова не понял из того, что она только что мне сказала. Черт, ее платье… Оно ужасное. Кукольно-розовое с оборками на рукавах и подоле, а еще голубой бант на талии и заколки-ягодки в волосах, и туфли… Белые лакированные лодочки, устаревшие на десяток лет. Да меня засмеют, если я где-то с ней появлюсь.

– Ты не только зануда, Страйк, но еще и тугодум, – она смеется так заразительно и громко, что спускающиеся по лестнице студенты начинают с любопытством поглядывать в нашу сторону. – Вижу, что помощь тебе действительно нужна, – Веснушка втыкает в меня еще одну шпильку. – Буду спасать, а то от заикания лечить придется, – бесцеремонно вырвав из моих рук мобильник, она с деловитым и жутко довольным видом забивает в контакты свой номер, подписывая себя настоящим именем, а потом зачитывает подробную инструкцию к действию: – Днем не звони мне, я не отвечу. Можешь писать, если вдруг решишь блеснуть красноречием. Предупреждаю, мат и пьяные звонки не приемлю, голые фотки в полный рост тоже не интересуют. Сразу в бан. И больше не выслеживай меня. Я на свободном обучении. Выловить меня здесь очень сложно. Считай, что тебе сказочно повезло.

– А так можно? – в горле как будто что-то булькает. Не знаю, что за хрень такая творится с моим голосом. Она точно решит, что слабоумный. – Ну, на свободном обучении…, – поясняет «слабоумный тугодум». Все правильно. Я бы такой же вывод на ее месте сделал.

– Ну, мне можно все, Страйк, – игриво подмигнув, Веснушка резво вскакивает на ноги и снова собирается сбежать, на этот раз милосердно расщедрившись на прощальный воздушный поцелуй. Я ловлю его в кулак, как патлатый придурок из соплежуйской мелодрамы, приближаю к своему лицу и, раскрыв пальцы, запускаю туда облачко сигаретного дыма. Мой жалкий протест остается не замеченным, потому что Веснушки уже и след простыл.

Идиот, мог бы предложить подвезти ее до дома, как всегда опосля приходит умная мысля. Да я много чего мог предложить и сказать, но поезд ушел, точнее ускакал на невысоких каблучках допотопных туфель. Тем не менее шансы проучить вредную зазнайку выросли в разы. Теперь у меня есть ее номер, и больше не придется ошиваться под дверями аудиторий. Надо только кое-что поправить… Разблокировав потухший экран, я захожу в контакты и переименовываю Олесю на Веснушку. Вот теперь все правильно.

Сбежав по ступеням, приободренный и в приподнятом настроении, бодро вышагиваю на парковку. Прикурив еще одну сигарету, прямиком иду к Ягуару. Горький дым неприятно обжигает легкие. Может, и правда пора бросить курить? Выбрасываю сигарету под ноги и медленно вдыхаю полной грудью. Совсем другое дело!

В воздухе стоит запах весны с примесью выхлопных газов. Небо хмурится, намекая на майский дождь, который вот-вот обрушится на город. Открыв дверцу, я запрыгиваю на сиденье и опускаю крышу. Хочу промокнуть до нитки, а потом забраться в горячую ванну и капнуть в воду пару капель эфирного масла с ароматом апельсина, грейпфрута и бергамота. Правда, сначала его придётся купить…

 

Олеся

– Аделаида Степановна, так нечестно, вы все время выигрываете, – сокрушенно вздохнув, начинаю аккуратно убирать шахматы в коробку. Старушка в кресле напротив удовлетворенно улыбается, собирая вокруг рта глубокие морщинки. Вот уж кому старческая деменция не грозит. В сто лет любому фору даст хоть в карты, хоть в шахматы.

– Это потому, что ты все время отвлекаешься, деточка, а шахматы требуют внимательности и усидчивости, но я тебя не ругаю. Сама была молодой. Ветер да любовь в голове, – похлопав по накрахмаленной скатерти сморщенными пальцами с безупречным маникюром, Адушка, так я называю свою подопечную за глаза, тяжело поднимается и, опираясь на трость, ковыляет к антикварному бельевому шкафу. Ему, наверное, столько же лет, сколько и хозяйке, или даже больше. Трещины, словно морщины, прорезают лакированные дверцы, петли скрипят, как изношенные суставы, а внутри аккуратными рядами сложены опыт и мудрость.

Удивительно, как предмет мебели порой гармонирует со своим владельцем. Старый Адушкин шкаф, словно сундук со сказками, хранит в себе бесконечное множество захватывающих дух историй. И похоже, сейчас меня ждет еще одна. Я не против, устраиваюсь поудобнее и в предвкушении наблюдаю за аккуратной маленькой старушкой. С виду никогда бы не дала Аделаиде Степановне ее почтенный возраст. В ясном уме, всегда одета как на выход, с прической, накрашенными губами и подведенными бровями, а клюка только в этом году появилась. Она рассказывала, что еще прошлой зимой на лыжах каталась, и у меня нет причин сомневаться в ее словах.

Нащупав в кармане потемневший от времени ключик, Адушка подносит его к заветной скважине и оборачивается с хитрым прищуром:

– Я говорила, что надевала это платье на первое свидание с моим офицером? – она имеет в виду мой сегодняшний наряд, в котором мне на удивление комфортно. Платье и правда сшито словно на меня и выглядит совсем, как новое. А то, что оно из другой эпохи, для меня несомненный плюс. Безумно нравятся мне вещи с историей и люди, умеющие рассказывать истории так, как это делает Адушка.

– С тем, что потом стал полковником? – кивнув, уточняю я.

– Полковником был второй муж, – поправляет Аделаида Степановна, показав на фото в рамке на единственной свободной от пыльных ковров стене. Я предлагала Аделаиде отправить ковры в химчистку, но она наотрез отказалась. Без объяснения причин. – Мы прожили вместе тридцать восемь лет, – продолжает она свой рассказ. – Для кого-то целая жизнь, а для меня, как мгновенье, годы пролетели. Иногда ругались так, что стены дрожали, но я всегда знала, как держать его в кулаке, – боевая офицерская вдова демонстрирует мне сжатый кулак. – Вот он у меня где был.

– А что случилось с первым мужем?

– Погиб в сорок втором, – отвернувшись, горько вздыхает Адушка и снова скрежещет ключом в замочной скважине. – Федор был летчиком, одним из лучших. Настоящий ас, но война, Лесечка, не делит людей на лучших и худших, все гибнут, без разбора. И стар, и млад, и рядовой, и генерал, перед снарядом все равны. Богу-то сверху виднее, кто ему вперед нужнее.

Я молчу и слушаю, не влезая со своим мнением. Где Адушка с сотней лет опыта и мудрости за плечами, а где я, девятнадцатилетняя студентка, которая и жизни-то толком не видела.

– Мы с Федей мало прожили. Если посчитать, то даже года не выйдет. Я горевала по нему, но больше по себе. Живым всегда тяжелее.

– А офицер откуда взялся? – немного запутавшись, любопытствую я.

– А офицера, Лесечка, я любила так, как не любила обоих мужей сразу. И вот это платье я надела на наше с ним первое и последнее свидание, – Адушка поворачивается ко мне с вешалкой, на которой я вижу изумительное белое платье в крупный горох. Длинное, приталенное, с рукавами-фонариками, глубоким декольте, прикрытым кружевами ручной работы, и широким подолом. – Нравится? – лицо старушки светится от нахлынувших воспоминаний, глаза горят, а губы кривятся в задумчивой улыбке. Она даже помолодела, скинув пару десятков лет.

– Очень, – восторженно выдыхаю я. – Оно невероятное, Аделаида Степановна, как из советского журнала мод.

– Я та еще модница была. Не зря же училась на портниху. Мои подруги от зависти локти кусали, но я на заказ так ни одной и не сшила, хотя просили слезно.

– Вы сами шили свои платья? – изумленно открываю рот, не в силах оторвать взгляд от вешалки. Ужасно сильно хочется потрогать ткань, погладить пальцами кружева, ощутить, как шуршит подол при ходьбе.

– Сама, больше никто так не умел, – приосанившись, горделиво отвечает Адушка. – Примеришь? Тебе должно быть в пору, но сразу предупрежу, что оно только для особенного мужчины. Счастливое платье, Лесечка. Бери не пожалеешь, – щедро предлагает Ада, заставив меня покраснеть от смущения.

– Я не могу… не удобно. Вы и так мне на прошлой неделе подарили платье, – провожу ладонями по коленям, разглаживая складки на розовом подоле. – Я в нем сегодня такой фурор произвела, все прохожие оглядывались.

– Бери, говорят, – бурчит Аделаида Степановна, зыркнув на меня грозным взглядом. – Ишь какая гордая. Не может она.

Прогрохотав тростью, женщина приблизилась ко мне и всучила в руки счастливое платье, а потом погрохотала обратно к шкафу, распахнула шире и, покряхтев, нагнулась к нижним полкам, а я аж зажмурилась от удовольствия, вцепившись в наряд обеими руками. Ну как тут отказать? Особенно, если очень сильно хочется прямо сейчас нарядиться и покружиться вокруг себя.

– И туфли еще возьмешь, и сумочку, и брошь где-то была. Мамина с орхидеей, – перечисляет Адушка, доставая одну коробку за другой.

У меня голова кругом идет, когда мы начинаем рассматривать, что в них припрятано. Глаза разбегаются, словно передо мной сокровища рассыпали, а это и есть сокровища. В те года немногие могли себе позволить подобное изобилие.

– Не хочешь носить, выкини или в музей сдай. Мне, старухе, все это барахло хранить не за чем, – время от времени бормочет под нос Аделаида Степановна.

– Какая же вы старуха…

– И не льсти, Олеська, выгоню, – грозит Адушка, а сама улыбается, глядя, как я бережно перебираю в пальцах бусы из белого стекляруса. – Подумаешь, другую девчонку пришлют за старухой присматривать. Она уж точно разберется, куда мое богатство выгодно пристроить. А вот и брошь. Серебряная, – в мою ладонь ложится украшение тонкой ручной работы. Красивое, глаз не оторвать. Настоящее произведение искусства. Каждый лепесток вырезан со скрупулёзной точностью и голубые капельки росы совсем, как настоящие. – Да не бойся ты. Стекло это. Я еще не совсем из ума выжила, чтобы драгоценности разбазаривать. Брошь отец мой делал. Он у меня ювелиром был потомственным. Руки золотые, а сердце больное. Умер рано, я в школу только пошла. Мать белугой ревела, а потом попрятала все его подарки, я вот сохранила. Тебе отдам, может сгодится.

– Я ничего не возьму, если про своего офицера не расскажете, – положив брошь в коробочку, упрямо трясу головой. – Даже не уговаривайте, и угрозы ваши не сработают. А еще я чай вам заварю с мятными пряниками. Будете?

– Ну что с тобой делать, любопытная стрекоза? Неси свой чай, а потом так и быть расскажу тебе про моего Ганса, – беззлобно ворчит Адушка, откидываясь на спинку кресла и устремляя взгляд в окно, за которым разыгралась первая майская гроза.

Упругие струи дождя без устали барабанят в дребезжащее стекло, создавая особенный уют в небольшой комнатке с тусклым желтым светом, пестрыми коврами и черно-белыми фотографиями на стенах. Я расставляю на столике фарфоровые чашки из ленинградского сервиза, сохранившегося почти не тронутым с советских времен, незаметно двигаю блюдце с пряниками поближе к хозяйке квартиры. Свежие, мягкие, ароматные. Аделаида Степановна еще в первую встречу предупредила, чтобы я не вздумала покупать имбирные, шоколадные и с прочей начинкой. Только мятные и точка. Как тут было не запомнить. С суровой и боевой Адушкой шутки плохи. До меня от нее отказались пятеро соцработников и одна наша девчонка из благотворительной программы универа. Пришлось мне принять огонь на себя и пытаться искать общий язык со сложной сварливой старушкой. Мы с ней не сразу с поладили, сложно человеку в таком возрасте, прожившему в одиночестве много лет, посторонних людей в свой дом пускать, даже под предлогом помощи. Но нельзя человеку стареть в одиночестве, сердце черствеет. Да и надо то было всего ничего. Немного терпения, внимания и участия проявить. Не прошло и двух недель, как недоверчивая бабулька оттаяла. Я теперь к ней, как к родной, иду, а она мне, как родной, радуется.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30 
Рейтинг@Mail.ru