Альбина Рафаиловна Шагапова
Леди в белых халатах
Огромный бритоголовый детина, в пузырящихся на коленях спортивных штанах и майке-алкоголичке, прямо с порога протянул Ритке баночку с мочой.
– Вы же один хрен в поликлинику идёте, вот и отдадите. Чё вам делать-то? -развязно проговорил он, отдавая свою мочу Ритке и захлопывая дверь.
Доктор Морозова какое-то время тупо глядела на красный дермантин, а потом, оставила банку у порога хозяина квартиры. Ещё с мочой она по вызовам не бегала!
Тёмный коридор общежития, женские недовольные голоса, звон кастрюль, и дух борща, долетающий с кухни, шум и клокотание унитазных бочков, мигающая неисправная лампочка, окурки и осколки бутылок под ногами на обшарпанном полу, облупившаяся штукатурка на стенах.
Ритка постучала в одну из многочисленных дверей. С начала никто не открывал, потом, послышалось шлёпанье стоптанных тапок, и на пороге возникло нечто огромное, густо воняющее перегаром, блевотиной, прогорклым маслом и немытым телом. Нечто было облачено в красный засаленный балахон, из резиновых тапок торчали жирные пальцы с серыми обломанными ногтями. Пальцы – сардельки нервно шевелились, невероятных размеров грудь вздымалась и опадала в такт сиплому дыханию.
– Очередная шлюха! – осклабилась хозяйка комнаты, демонстрируя жёлтые пеньки зубов – к Николаю пришла?
– Я участковый терапевт. От вас поступил вызов…– испуганно заговорила Ритка, брезгливо пятясь назад от великанской длани красного нечто.
Хозяйка рыгнула, почесала пятернёй косматую голову, и в тот момент, Ритке стало ясно – нужно немедленно уходить. Глаза огромной бабы начали наливаться кровью, одутловатое, землистого цвета лицо исказилось в жуткой гримасе, что не предвещало ничего хорошего.
– А я балерина,– гоготнула баба, надвигаясь на Ритку всем телом, тесня её к противоположной стене.
Под ногами девушки хрустнули какие-то осколки, каблук угодил во что-то липкое и вязкое.
– Колька мой! – грохотала тётка, и брызги вонючей слюны летели доктору Морозовой в лицо. – А всяких шлюх, вроде тебя, я буду спускать с лестницы.
Могучая рука ухватила Ритку за шиворот и потащила по коридору.
– Я участковый терапевт! – кричала в панике девушка, пытаясь вырваться из цепкой лапы. – Вы сами меня вызвали! Что вы творите?!
– Колька мой! – орала баба, не обращая внимания ни на Риткины слова, ни на её сопротивления. – Я из тебя, девка, сейчас омлет сделаю! Будешь знать, как чужих мужей уводить, сучка!
Коридор закончился. Тётка выволокла Ритку на лестничную площадку, такую же загаженную, заплёванную и обшарпанную, как и всё в общежитии.
А дальше, резкий толчок, пьяный смех бабы, чувство детской обиды и металлический вкус во рту. Грязный бетонный пол меняется с жёлтым от потёков и старости потолком быстро, как в сумасшедшем калейдоскопе. Безвольное Риткино тело ударяется о каждую ступень, руки стараются за что-нибудь зацепиться, чтобы остановить падение, но лишь беспомощно хватают воздух. Боль, боль, боль. Она пронзает каждую мышцу, рвёт внутренности. От вспышек боли мутится рассудок, теперь Ритка даже не знает, что происходит, где она, как случилось так, что она больше не Ритка, не Марго и не доктор Морозова, а кусок вопящего от чудовищной боли мяса. Вскоре, сознание, сжалившись над девушкой, меркнет, погружая Ритку в рыхлую, вязкую спасительную темноту. И в этой темноте Ритка была готова плавать бесконечно, лишь бы не чувствовать боли, не думать, не знать.
Коллеги иногда звонили, справлялись о самочувствии и неизменно просили не подставлять начальство. А кто-то даже предложил забрать заявление из полиции. Мол, никто Ритку не толкал, она сама с лестницы упала. Обозлённая на весь мир Морозова, посылала миротворцев к чёрту, а потом, бессильно плакала.
Мать с Риткой не разговаривала, наказывая своим молчанием, будто бы и без того у девушки не было проблем. Вот только Ритка – человек чёрствый, бездушный, она восстановится, а у Натальи Витальевны тонкая душевная организация, её надо щадить, холить и лелеять, оберегая от потрясений. Маме хотелось слёз, уверений и признаний в любви, раскаяния, как это всегда, всю жизнь, с самого раннего детства случалось, стоило лишь маме обидеться и замолчать. Но Рита, на сей раз, решила выдержать характер. В конце концов, сколько можно слушать эти причитания и обвинения? Не подумала о чувствах матери? Да она, Ритка, всю свою жизнь, начиная с горшкового возраста, только и думала об этих грёбанных чувствах!
Прошла бессонная душная ночь, пролетело утро, солнечное, неприятное. На завтрак подали скользкую и серую, словно мартовский снег, перловую кашу. Потом, пришла медсестра и сделала укол. И вот, ближе к полудню, когда солнце перестало светить в лицо Ритке, дверь открылась и на пороге с огромным букетом роз, возник Вадим.
Сердце пропустило удар, в глазах потемнело от радости, а в ушах зазвенел гадкий комарик.
– Осталось только в обморок упасть, – смеясь над собой, подумала девушка.
Вадим придвинул стул и уселся на него, не на кровать, за что Ритка прониклась к мужчине ещё большим уважением и благодарностью.
Целую минуту они молча смотрели друг на друга, не решаясь заговорить. Наконец, Вадим произнёс:
– Ой, Марго, ну и напугала же ты меня!
Их пальцы переплелись, и доктор Морозова поймала себя на том, что старается не дышать, боясь спугнуть это дивное ощущение. Она застыла, впитывая тепло ладони Вадима, погружаясь в омуты его невероятно – синих глаз, растворяясь в аромате его туалетной воды.
– Я ждала тебя, – произнесла девушка чуть слышно, а из глаз уже бежали глупые, непрошенные слёзы.
– Ну, вот я и пришёл?– засмеялся Вадим, вытирая дорожки слёз подушечками пальцев. – Чего ты плачешь, дурочка?
Они говорили о многом, о поликлинике, о несправедливости в медицине, о наступившей осени. Вадим рассказал о своих сыновьях, о том, что Женю отправили на танцы, а Кирюша занимается в музыкальной школе. О детях, рождённых другой женщиной, слушать было неприятно. Но ведь Вадиму это важно, он делится с ней, а значит – надо слушать, улыбаться, кивать и задавать уточняющие вопросы.
– Ну что ж, – наконец произнёс Вадим, вставая со стула. – Пора идти. Давай, Марго, решим одну формальность и расстанемся на счастливой ноте.
Ритка заворожено смотрела, как длинные пальца Вадима вытягивают из барсетки белый лист бумаги с написанным от руки текстом.
– Подпиши заявление на отпуск задним числом. Будто ты, в момент случившегося, была в отпуске, а не на вызове к больному.
Горячая волна гнева накрыла, поглотила Ритку. Рванные, словно тряпки, мысли заметались в голове.
Язык онемел, в горле пересохло.
– А к Лапшину Николаю зачем я ходила, по-твоему?– с трудом ворочая распухшим языком, проговорила Ритка.
– Ну, мало ли, для чего девушка могла прийти к женатому мужику?– сально осклабился Вадим. – Давай, подписывай, мне ещё за ребёнком в садик заехать нужно.
– Зачем?– уже погружаясь в холодную, рябящую осеннюю реку отчаяния прошептала Ритка. Узловатые корни тянут вниз, руки и ноги отказываются слушаться. Ещё немного, и она утонет. Серая гладь сомкнётся над её макушкой, холод остановит сердце, и настанет темнота.
– Неужели ты не понимаешь?– Вадим больше не скрывал своего раздражения. – В поликлинику зачастят проверки, будут шляться по кабинетам, дёргать начальство, а начальство примется выносить мозги нам. Потом, компенсацию тебе выплачивать нужно, а у поликлиники денег нет. Не будь свиньёй, Морозова, не подставляй своих коллег!
– Пошёл вон! – раздельно проговорила Ритка, ясно понимая, что это конец, конец всему. Не будет больше торопливого секса на низкой трясущейся кушетки, не будет дороги от поликлиники до трамвайной остановки, и долгих поцелуев в парковых зарослях тоже не будет.
– Эгоистичная тварь! – проскрежетал Вадим, с грохотом отставляя стул. Теперь синева его глаз была холодной, колючей, как лед, окрашенный утренними зимними сумерками.– Ради своей выгоды, ты готова подставить под удар руководство поликлиники! У Ольги Васильевны маленький ребёнок, Тамара Леонидовна ухаживает за больным отцом. У них и без того полно проблем.
– Когда врача отправляют, чёрт знает куда, никто, ни старшая сестра, ни главный врач, не думают о том, что участковый терапевт, может и не вернуться с очередного вызова,– едва сдерживая слезы, процедила Рита. – Им всем плевать, что у этого доктора могут быть дети, родители, мужья. Так назови мне хоть одну причину, по которой я должна подписать эту бумажку? А ещё растолкуй мне – эгоистичной твари, с чего это ты вдруг так радеешь за начальство? Они тебе что-то пообещали?
Кулаки невролога сжались, на скулах заиграли желваки, а по лицу растеклась мертвенная бледность. И Ритке, на мгновение показалось, что Вадим её сейчас ударит. Но толи в палате было много народа, толи Вадим вспомнил, что он мужчина, а перед ним лежит покалеченная девушка, но как бы там ни было, Вадим просто ушёл, не прощаясь.
Река – депрессия забурлила, закрутилась воронкой. Риткины пальцы разжались, отпуская спасательный круг.
Солнечный день, щедро вливающийся в комнату, померк, голоса соседок стали приглушёнными, словно они говорили сквозь слой ваты. Тело доктора Морозовой онемело, потеряло чувствительность, ни зуда, ни боли, ни, так противного Ритке, тепла от батареи.
Лишь букет роз, оставленный Вадимом на тумбочке, источал душно-сладкий аромат. Аромат бесплотных ожиданий и несбывшихся надежд.
Моя семья – коллектив.
– Чёрт!
Андрей подскочил в кровати и в сердцах ударил кулаком по подушке.
Лунный голубоватый свет щедро сочился сквозь тюль, растворяя краски, размывая очертания окружающих предметов. И от того, комната казалась какой-то призрачной.
Маринка не могла видеть выражения мужнего лица, но точно знала, что он взбешён. Взбешён так, что лучше сейчас и вовсе ничего не говорить. Потому она и молчала, глядя в потемневший экран своего смартфона.
Да и как тут не разозлиться?! Ведь ещё пять минут назад руки Андрея ласкали Маринкину грудь, а тёплые, словно у коня, губы прокладывали дорожку из поцелуев от пупка до самого сокровенного места. Маринка таяла, растворялась в крепких мужских руках, дрожала от желания, вдыхая хвойный аромат мыла, исходивший от кожи. Но, телефонный звонок вернул влюблённых в суровую серую реальность. Вернее, это для Андрея она была серой, а вот для Маринки – самой, что ни на есть яркой и насыщенной.
– Чёрт! – вновь выкрикнул Андрей, и несчастная подушка полетела в стену, мягко шлёпнулась об пол и затерялась в темноте. – У меня складывается такое ощущение, словно нас в постели даже не трое, а шестеро, семеро! До каких пор это может продолжаться, Марин? Дай им, наконец, понять, что у тебя тоже есть личная жизнь! Скоро Новый год, а мы ёлку ещё не поставили, подарки не купили. Да о чём это я? Мы даже не знаем, где и с кем будем праздновать!
Андрей соскочил с кровати и принялся нервно мерить шагами комнату. Семь шагов от окна к шкафу и столько же обратно. В потоках лунного света мужчина казался вылитым из серебра.
– Ты не понимаешь, – Маринка всё же решилась заговорить. – Сейчас звонила Наталья– мать Артёмки. А Артёмка – племянник Кати – нашей процедурной медсестры. У малыша разболелся животик, и Наталья спросила, какие массажные приёмы нужно применить, чтобы уменьшить боль.
– В час ночи она тебя об этом спрашивала?
Андрей навис над ней и покрутил пальцем у виска.
Именно сейчас, в этот самый момент Маринка ощутила острую неприязнь к мужу. От его низкого гудящего голоса хотелось отгородиться, заткнуть уши.
Да что он понимает? Сидит целыми днями за компьютером, переводит какие-то дурацкие тексты, отсылает их на электронные адреса, вот и превратился в бездумную машину. Подумаешь, с сексом его обломили, горе, какое!
– У ребёнка болит животик, – раздельно, словно объясняя несмышленому ученику, проговорила Марина.
– У чужого ребёнка, – копируя интонацию её голоса произнёс Андрей.
– Среди моих пациентов нет чужих детей! – взвилась девушка и тоже вскочила с кровати. – Они все мои, все, придурок! Это ты мне чужой, а они – родные, любимые, понял, скотина эгоистичная!
Она стояла напротив мужа, маленькая, щуплая, словно неоперившийся птенец, сжав кулачки. И Андрею остро, до щемящей боли в груди, до спазма в животе захотелось схватить её, такую отважную, такую беззащитную в охапку, прижать к себе, вдыхая сладковатый аромат молодого тела, и целовать в лоб, в льняные, спутанные волосы, в пухлые влажные губы. Вот только нужно ли ей всё это? Его нежность, его, доводящая до безумия, страсть? Что держит эту девушку рядом с ним?
– Марин, – прошептал он, протягивая руку к её плечу. – Я очень рад тому, что ты любишь свою работу. Но в жизни человека должно оставаться место и для семьи, и для друзей, и для хобби. И если уж ты так любишь детей, то я смогу тебе сделать и сына и дочь…
Последнее заявление оказалось ошибкой. Глаза жены распахнулись так широко, что Андрей всерьёз испугался, как бы они не вылезли из орбит.
Жена отшатнулась от его руки, будто от ядовитой змеи, и рука Андрея, на несколько секунд растеряно застыла в нелепом положении.
– Моя семья – коллектив! – процедила сквозь сжатые зубы Марина. – А ты – циничный ублюдок, убирайся! Прямо сейчас! Сию минуту! Не желаю тебя видеть никогда!
Уткнувшись носом в подушку, Марина старалась не смотреть на сборы мужа. А тот, молча и обстоятельно складывал в спортивную красную сумку свои джинсы и рубашки, принадлежности для бритья и ещё какие-то мелочи.
– Плевать, плевать, плевать, – думала девушка, глотая слёзы. – Мы давно уже чужие друг другу. Он никогда меня не понимал, ревновал к работе, к коллективу, хотел, чтобы я всегда была с ним, бегала как собачка на поводке. Тиран! Диктатор!
Вот, например, этим летом, что он учудил? Купил две путёвки в какой-то дурацкий санаторий на Кавказе. Принялся соблазнять вкусной едой, Лермонтовскими местами, поездкой в горы и купанием в термальных источниках. Уверял в необходимости лечения глаз, пугал окончательной слепотой.
– Ты же в отпуске! – орал он, исчерпав все аргументы. – Какого чёрта мы должны сидеть в душном, загазованном городе, когда есть возможность нормально отдохнуть?! Зачем ты мотаешься на работу каждый день, ведь тебе эти дни не оплатят?! Другие массажисты хотя-бы зарабатывают своим трудом. А ты? Бегаешь за улыбочку и спасибо.
Деньги! Андрей всегда думал только о деньгах. Маринку, готовую прийти на помощь любому, её любви к своему делу, к людям, к коллегам он не понимал и высмеивал, называя то Стахановцем, то Пашкой Корчагиным.
Но мужа, опостылевшего, корыстного и насмешливого больше в её жизни не будет. Никто и не что не встанет между Маринкой и её пациентами, Маринкой и коллективом.
– Доберусь как-нибудь, – думала девушка, вглядываясь в утренние, холодные зимние сумерки за окном. – Не всё же от Андрюши зависеть?
Летом Марина передвигалась по городу довольно неплохо. Трость в руки, и вперёд. Но с наступлением зимы в их периферийном городке, где верхи заняты воровством, а низы – пьянством, дорога на работу для слабовидящего человека становилась настоящей полосой препятствий. Узкие, покрытые неровной, бугристой коркой льда тротуары, разбитые светофоры, равнодушно глядящие пустыми глазницами на лихачей-водителей, вечно – хворые трамваи, готовые остановиться в любой точке своего маршрута, предоставляя пассажирам добираться до места назначения самостоятельно. Хочешь– топай пешком, а хочешь– лови маршрутку. Не видишь на двери аккуратно выведенных циферок? Так кто виноват? Периферийные городишки нашей страны созданы для сильных, наглых и здоровых. А хилым, больным и увечным в них места нет.
Чашка горячего кофе, бутерброд с красной рыбой, творожок. Маринка пообещала себе, что, как только закончиться рыба, купит колбасу подешевле. Это Андрюша любил побаловать себя то икрой, то сёмгой, утверждая, что йод, содержащийся в морепродуктах, полезен. А на Маринкину зарплату медсестры по массажу особо не разгуляешься. Да и чёрт с этой рыбой, и с офтальмологической клиникой, и с салоном красоты. Не нужны Марине его деньги, и сам Андрей не нужен. Детская поликлиника – вот её дом, коллеги – вот настоящие друзья.
Звонок в дверь прервал Маринкины мысли.
– Мариночка, – проскрипела соседка тётя Клава – седая, сгорбленная старушка. – Мне сейчас Андрюша звонил, попросил тебя до работы проводить. Давай, собирайся.
Пятнадцать минут езды на автобусе, долгий путь по скользкому тротуару в густой утренней неуютной зимней синеве, и вот, она на работе.
Поликлиника встретила Маринку светом, запахами спирта, бумаги, мокрых шуб и буфета. Девушка поспешила в комнату персонала. Она любила утренние чаепития в кругу коллег. А сегодня, ей было о чём рассказать подругам, и пусть Андрюше икается!
– Доброе утро! – громко проговорила она, открывая дверь.
Хорошее приветствие, просто замечательное, если не видишь, кто именно сидит за столом, и не знаешь что говорить «Здравствуйте» или «Привет». Ведь среди белых халатов может оказаться как начальство, так и медсестра. Всю свою сознательную жизнь Маринка смотрела на мир, словно сквозь запотевшее стекло. Но она была благодарна судьбе и за это. Ведь её глаза знали, что трава зелёная, небо голубое, что зебра – это горизонтальные полоски на проезжей части, а цветок ромашки похож на яичницу -глазунью. Да, на работу её провожал Андрей, да, писать она могла только шрифтом Брайля, а читала лишь аудио книги, не различала лиц, спотыкалась, если на пути попадались ямы и колдобины, но зато, Марина была хорошим специалистом, а начальство и коллеги её любили и доверяли её рукам своих детей.
Как-то Андрей подарил ей айфон. Подошёл, поцеловал в кончик носа, протянул коробку, на которой красовалось надкусанное яблоко.
– Здесь есть программа для незрячих, – сказал муж, а в голосе так и звучало довольство собой. – Ты сможешь выходить в Интернет, общаться в социальных сетях, установить приложения, какие захочешь.
– К чему мне выходить в Интернет? Я же работаю, у меня времени нет, разве ты не знаешь?
В тот момент Марина мужа просто возненавидела. Ей захотелось бросить проклятый телефон на пол и начать топтать ногами. Как он мог подарить ей такую дорогую вещь? Как она, Маринка, появится с этим высокотехнологичным устройством на работе, зная, что её коллеги живут на скудную медицинскую зарплату, растят детей и бояться, чтобы их благоверные не напились в очередной раз. Ведь у них нет такого умного и предприимчивого Андрея.
Но, немного поразмыслив, Марина всё же согласилась принять подарок. Ведь, как не крути, а голосовое сопровождение чертовски облегчает жизнь.
Тьфу! Да что она опять об Андрее? Ушёл, ну и слава всем богам!
– А, это ты, – протянула старшая сестра, шелестя какими– то бумагами, и в её голосе, Маринке послышалось недовольство. – А мы тут, выбираем, куда на корпоратив идти. Ты с нами?
Последняя фраза и вовсе прозвучала, как будто Маринку не на праздник звали, а на похороны.
В животе неприятно заворочалось гадкое предчувствие чего-то нехорошего, словно сейчас, вот прямо в эту минуту произойдёт крах всего. Девушка прошла к шкафу, достала плечики со своей медицинской одеждой с жирными пятнами на груди. Чем только Маринка не стирала свой массажный костюм, в чём только не замачивала, но пятна продолжали темнеть, словно две большие медали.
– Что? – взвизгнула процедурная сестра Катя. – Ирина Сергеевна, вы вообще в своём уме? Вы хотите опозориться и нас опозорить! Представьте, вот явится такое чучело всё в масленых пятнах…
