Альбина Гумерова
Дамдых (сборник)
6
На город опускались сумерки. Возле здания с белыми колоннами останавливались нарядные машины. Красивые мужчины и женщины поднимались по очищенным от снега ступенькам к ярко освещенному входу, и большой швейцар в красном старинном костюме распахивал перед гостями тяжелую дверь.
Суфия со своим семейством приехали на двух машинах. Из первой вышел Шамиль, открыл заднюю дверь и вытащил оттуда большущую, завернутую в бумагу и перевязанную бечевкой картину. Из второй машины вышли остальные. У Ирека было такое лицо, будто он в носках наступил в лужу. Ему не хотелось на эту свадьбу, но теща уговорила. На этом празднике они опасались одного: сделать сердцу больнее, ведь непременно вспомнится свадьба Ирека и Резеды. Но Суфия знала, что надо больше выходить в люди, только так раны затянутся. Потому и привезла на праздник все свое семейство.
В вестибюле девушки помогали гостям снять верхнюю одежду. Амина повертелась возле зеркала, достала расческу и причесала сначала Мунира, потом Ирека. Суфия рассовывала шарфы-шапки по рукавам:
– Ирек! Какой ты красавец!
Теща польстила зятю. Он был хорош собой, но лишь на первый взгляд. А приглядишься – в ид у него потасканный, а глаза и вовсе грустные-грустные, и в них легко угадывается начинающий алкоголик.
Люди партиями поднимались в лифте на самый верхний этаж. Гости пришли все сразу, без опозданий и очень быстро расселись за столами. Пока ждали жениха с невестой, рассматривали друг друга. В зале был мягкий свет, отчего женщины казались красивыми. Возле рояля с бокалом красного вина стояла почти что богиня. Если бы не платье, Суфия не узнала бы Венеру. Они встретились глазами, и Венера, покачивая бедрами, очень медленно двинулась в их сторону.
Суфия, Шамиль, Ирек и дети сидели за дальним круглым столом.
– Ой, а что это у вас ничего не тронуто? – спросила Венера, присаживаясь на свободное место. – Платье удалось, да? Надеюсь, не только нам с вами понравится. – Левой рукой Венера дотронулась до пышной, почти деревянной челки.
– Когда же, когда же придет невеста! – Амина ерзала на стуле. – Я хочу посмотреть платье!
Венера положила стеснительным гостям закусок. Амина с Муниром налетели на вкуснятину.
– Суфия-апа, а вы почему нос повесили? – спросила Венера.
– Неуютно мне здесь. Не привыкли мы к таким местам.
– Как? – изумилась Венера. – Вам не нравится?
– Нравится! Как во дворце! – сказала Амина с набитым ртом.
Суфия приблизилась к уху Венеры и почувствовала, как приятно от нее пахнет.
– Я думаю… Если он такой богатый – так зачем ему наша Айгуль?
– Зачем-зачем… любит, значит, раз женится! – неожиданно прорычал Шамиль и опрокинул в себя рюмку водки.
– Ты чего кричишь? – шикнула на него жена.
– На свадьбу пришли и сплетничают сидят! Радоваться надо за человека!
Венера поспешила разрядить обстановку:
– Да мы радуемся, Шамиль-абы! Особенно я! Третий раз к ней на свадьбу прихожу! И в четвертый раз приду, если надо будет! Потому что подруга. Главное, чтоб Суфия-апа платья мне шила. Каждый раз ведь надо новое. Ой! Молодые идут! – Венера соскочила со стула.
– Как моя кукла Барби! – восхищенно прошептала Амина.
Оркестр, который лениво поигрывал джазовые импровизации, грянул свадебный марш. Жених с невестой на руках сделал два торжественных шага, а потом бросился бегом к своему столу. Усадил невесту, вырвал из рук ведущего микрофон и сказал:
– Ох, ну и пробки, мать их! Мы страшно проголодались! И прежде чем выпить за молодых, давайте-ка поедим!
Гости засмеялись и захлопали. Друзья жениха расселись по своим столам, рядом с женами. Двое мужчин подошли к столу, за которым сидели Суфия со своей семьей и Венера. Мужчины, от которых приятно пахнуло уличным холодком, обменялись рукопожатиями с Иреком и Шамилем и плюхнулись на стулья.
– Давайте знакомиться! – объявила Венера и первая кокетливо подала руку мужчине справа. – Венера.
Он прочавкал что-то похожее на «Володя».
– Очень приятно, – улыбнулась Венера. – А чем вы занимаетесь? Постойте, сама угадаю! Юрист? Артист? Архитектор? Электрик?
Венера перечисляла профессии, а мужик мотал головой. Он ел и на слове «инженер-сметчик» наконец кивнул.
Выпили. Стало весело и тепло. Ирек с друзьями жениха принялись травить анекдоты, а Венера хохотала, даже когда было не смешно. Вдруг схватила одного из мужчин за запястье.
– Моя любимая песня! Идемте танцевать! – и утащила на танцпол.
Суфия посмотрела им вслед, и ей показалось, что она не просто платье сшила, а полностью сотворила Венеру. Хорошая она женщина, но почему-то никто не любит ее. Но она не привыкла застенчиво опускать глаза и когда-нибудь – в платье или без – обязательно своего добьется.
После танцевального перерыва Ирек и Шамиль вытащили картину в самую середину зала и поставили так, чтобы всем гостям было видно. Венера выбежала к микрофону:
– Наш Шамиль-абы, у которого открылся талант художника!
– А он и не закрывался, – тихо сказал Шамиль, но его никто не услышал.
– Кто бы мог подумать! – разошлась Венера. – Всю жизнь человек на тракторе работал и вдруг стал рисовать! Айгуль, пусть этот подарок украсит стены вашего дома. Будьте счастливы!
Венера захлопала сама себе, хотела еще что-то сказать, но Ирек обнял ее сзади за талию и потянул на себя. Ему пришлось держать ее, чтобы она снова не подошла к микрофону.
– Я не буду поздравлять жениха с невестой – за меня это уже сделали. – Шамиль обернулся на Венеру и подмигнул ей. – Я хотел бы попросить прощения у своей жены. Вчера я сильно обидел ее. Всю жизнь обижал. А она почему-то жила со мной и растила моих детей, которых больше нет. Моя жена была предана мне и любила меня. Это искусство. Это сложнее, чем картины писать. Желаю тебе, Айгуль, любить так, как Суфия. И всегда будешь красивой. И в старости вдруг поймешь, что не зря жила. – Шамиль достал блестящий перочинный ножичек, и острое короткое лезвие выпрыгнуло из рукоятки. Старик срезал бечевку и рванул с картины бумагу.
Художник с любовью перенес овражистый поселок на холст: ранняя весна с ее ручейками, голыми березами и островками снега на черной жирной земле. Возле заброшенного колодца стояли старик и старушка. Это был их колодец, куда они давным-давно ходили за водой. Это был их поселок. Ни один инженер никогда бы не начал здесь стройку: холм, низина, овраг, снова холм. Но еще до революции один коренастый парень украл девушку из соседней деревни и женился на ней. А так как родительский дом был занят старшими братьями и их семьями, крепкий татарин обскакал окрестности, сначала выкопал колодец, потом шустро построил дом. Несколько лет муж и жена жили здесь, вдалеке от всех, одни. Счастливая жена, радуясь, что не живет со свекровью, пекла хлеб, выращивала картошку и день ото дня становилась все красивее. Единственное, чего она не могла, это резать кур. Когда муж ловил птицу, женщина, закрыв уши руками и шепча: «Господи-прости, господи-прости», взбиралась на самый высокий холм и с криком бежала вниз.
Вскоре железную дорогу проложили и до этих мест, построили жировой комбинат и временные бараки для рабочих и их семей. И через несколько лет родители Суфии и прочие люди пустили здесь корни. А первооткрыватель очень гордился, что именно с него и начался этот рабочий поселок. Разросся, задышал, да еще и пользу стране приносил – ведь на заводе люди работали в три смены. Жиркомбинату было теперь почти семьдесят, и лишь во время войны он делал не свое дело: его, как и многие заводы, передали военному ведомству – выпускать снаряды.
В середине двадцатого века первые жители этого чудного, волшебным образом возникшего поселка были стариком и старухой: «А почему ты не построил наш дом у себя в деревне? Почему мы сюда, где ни души, приехали?» – спросила жена. А муж ответил: «А потому что я тебя ударить не смог бы. Я ж любил тебя. Помнишь, тебе, беременной, и самовар поднять не давал? А батя сказал бы, что я – тряпка, а ты – стерва».
В зале стояла тишина. Гости завороженно смотрели на картину. Кто-то хлопнул в ладоши, и зал наполнился шумом аплодисментов, очень похожим на шум осеннего ливня.
– Ой, а вон мой дом! – прошептала Айгуль, рассматривая подарок. – Спасибо, Шамиль-абы. Вы, наверное, долго ее рисовали…
Шамиль отвел Айгуль в сторону, по-отечески взял за руку и сказал, пристально глядя в глаза:
– Сохрани тебя Бог от горя, которое досталось нам. И пусть это будет твоя последняя свадьба!
7
– Суфия-апа!! Милая моя! Родная моя! – Венера неслась по улице. Она смешно поскользнулась, извернулась в воздухе, но удержалась на ногах. И, тяжело дыша, обняла изумленную швею так, что обе свалились. Апельсины покатились по снегу. Венера сначала расцеловала Суфию, помогла ей встать, затем поползла за апельсинами. Быстро их собрала, отдала старушке хозяйственную сетку и уселась в сугроб:
– Ох, помру я, ох, помру!!!
Суфия наконец обрела дар речи:
– Да что, что случилось-то?! Ненормальная!
– Ох, Суфия-апа! Ох, ох! Пойдемте к вам домой, расскажу!
Венера выхватила у швеи сумки, взяла ее под руку и потащила в дом.
Дома Суфия усадила Венеру на диван и подала стакан воды.
– Не поверите, не поверите, сама не верю! – сказала Венера и залпом выпила воду. Торжественно поставила стакан на стол. – Меня на свидание позвали.
Суфия схватилась за сердце:
– Дура! Дура! Уф, чуть до инфаркта не довела!
– Помните, я на свадьбе с мужчиной весь вечер танцевала в вашем платье? Так вот. Телефон, говорю, не могу найти, будь другом, позвони! Ну, он номер мой набрал, позвонил – я такая: «Ой! Да вот же он, под салфеткой!» – а сама думаю: запишет меня или нет? – Венера притихла на мгновенье. – Записал! И позвонил! Представляете???
– Но при чем тут я?!
– Как при чем! Я теперь хочу сшить что-то, чтобы на свидание пойти.
– Э, нет! – Суфия подошла к швейному столу. Достала старый распухший блокнот, раскрыла его и ткнула пальцем в обведенное жирным кругом число.
– У меня еще три костюма не готово, один Шамиль разорвал!
Венера соскочила с дивана и обняла швею:
– Ну пожалуйста! Мне очень нужно! Вдруг это судьба моя! Сшейте хотя бы жилетку или просто косынку! Все что угодно! Лишь бы вы шили! У вас руки волшебные! Ваша одежда счастье приносит!!!
Суфию тронули эти слова. К тому же она всегда нежно любила Венеру.
– Ткань принесла?
– Ой…
– Ватрушка ты, Ватрушка! – вздохнула Суфия и полезла в комод.
Достала оттуда целую стопку тканей:
– Выбирай. Еще с советских времен осталось. Когда мы все без разбору хватали, – сказала Суфия. – Посмотри вот этот шелк. Я для Резеды покупала, думала, сошью ей платьице летнее. Так руки и не дошли… Во-от! – выдохнула она. – А тебе как раз на блузку и хватит. И то с короткими рукавами только.
Швея развернула шелк, приложила к Венере. Обе посмотрели в зеркало. От ткани повеяло прошлым веком: шелк напитался годами.
– Тебе к лицу. Ну что, шьем блузку? И пойдешь в ней на свое свидание. Когда оно?
– Не знаю, – тихо сказала Венера. – Я сказала: подумаю. Он обещал перезвонить на днях.
– А ты, между прочим, зря за ними гоняешься! – с казала Суфия.
– За кем же?
– За мужиками.
– Да что вы! – начала оправдываться Венера. – Он же сам позвонил. А я еще не сразу согласилась. Мне вообще-то тот, второй, больше понравился… Но раз уж так получилось… Этот тоже неплохой вроде. Женщина сама свое счастье строит. А будешь ждать, пока кто-нибудь влюбится, женится, детей захочет… Помрешь, так и не став матерью! Надо просто встретить такого мужика, который тоже хочет семью. И не тратить время на конченых холостяков.
– Мне кажется, что он и есть конченый холостяк. Разведенный?
– Ни разу женат не был. И детей нет. Мужчина без прошлого! – торжественно сказала Венера. – Я завтра, Алла бирса, после работы забегу на примерку? – спросила она, резво взбивая расческой свою пышную челку, и, будто опасаясь продолжения разговора, поспешила уйти.
Суфия достала выкройки, приколола их к ткани, провела меловой пунктир. Убрала английские булавки и приложила шелк к щеке. Вспомнила свою маленькую дочь и ту длинную очередь, которую давным-давно пришлось отстоять, чтобы купить эту ткань. Одна баба все переживала, что гусь у нее потечет и испортится, пока она до дома его донесет, просилась вперед, но никто ее не пустил. И она стояла и цокала, озираясь по сторонам, будто холодильник высматривала.
Швее почудилось: сшей она платье – дочь жила бы теперь…
– Господи! Все люди молятся, просят, чтоб ты дал им силы! – прошептала она. – А я прошу: отними их у меня! Зачем мне одной столько?! – Суфия размашисто, как-то уж очень по-мужски вытерла слезы и в отчаянии крикнула в потолок: – Почему мне жить хочется?! Почему? Ведь дочь моя в земле! Сын мой – в земле! Для чего я, скажи?! Чтобы шмотье это шить? Тряпки эти никчемные? – Швея схватила шелк и, отчаянно пыхтя, попыталась разорвать его.
У нее ничего не вышло. И тогда она вытерла им слезы и обреченно начала кройку. Под ножницами ткань захрумкала.
– Алла-аһү әкбәр! – раздалось на весь поселок.
Мулла Мидхат начал свой намаз, во время которого весь поселок притихал. Голос муллы звучал мощно, особенно возле мечети. Но и к самым дальним домам долетала молитва. И люди замирали перед непонятными арабскими словами и думали, что если будут слушать внимательно, то уж непременно отведут от себя беду…
Коран давно Мидхатом был прочитан и осмыслен. Но ему хотелось соприкоснуться со Священным Писанием по-настоящему. Указательный палец медленно, пунктирно скользил справа налево по строчкам, а губы тихо проговаривали молитву, которая и была скрыта в странных, похожих на нарисованный пар буквах. Арабский язык сначала сопротивлялся, не давался и вдруг однажды распахнулся перед уже немолодым мужчиной, безымянный палец которого так и остался без имени любимой женщины. А еще раньше, в девяностые, Мидхат, резко ударяя левой рукой правую чуть выше локтя, показывал средний палец своим врагам. И только в новом веке Мидхат сделался слугой народа и, складывая пальцы в замок, научился обещать с экрана телевизора низкие цены на молоко и горячую воду.
Он знакомился в клубах с девушками и, если находил их красивыми, – вытягивал большой палец и непременно приводил в огромную свою квартиру, где два раза в неделю некрасивая женщина наводила чистоту. Мидхат носил перстень на мизинце, но жизнь раздула мужику живот и намаслила глаза и голос. И вскоре мизинцу стало тесно в перстне. Однажды уборщица нашла перстень за диваном и взяла себе «на чай».
Как-то раз слугу народа вызвал другой слуга в Москву. Мидхат переживал напрасно: его не вздрючили, как он думал, а лишь пожурили за ремонт больницы и велели проставиться. Все закончилось в сауне с красивыми девушками. Обратно слуга народа ехал поездом в купе. С женщиной, которая не смогла купить билет на плацкарт и расстроилась из-за этого. Довольный и все еще красный от сауны Мидхат заказал в купе коньяк и лимонную нарезку. Женщина, поправив косую челку, выпила с ним. Разговорились. Он спьяну пообещал устроить ее медицинскую судьбу и решить прочие вопросы. Попутчица обратила внимание на пустой безымянный палец, на что Мидхат сказал: «Ни одна женщина не сможет захомутать меня!» И опрокинул в себя очередную рюмку. А вскоре такую фразу обронил: «Я всегда буду ездить на «Мерседесах». Потому что я принципиальный. Это нормальная такая машина». «Алла бирса», – добавила попутчица. «Не понял?» – Слуга народа погладил ямочку на гладко выбритом подбородке. «Скажите «Алла бирса» – бог даст, всегда буду ездить на «Мерседесах». Ведь может случиться так, что даже «Запорожца» у вас не будет», – пояснила женщина. «Это лузеры ничего не делают, сидят по норам и ждут, пока им бог даст. А реальные пацаны сами на себя рассчитывают». «Клизму бы тебе вставить да туалет закрыть», – подумала женщина и залезла на верхнюю полку. Больше они не вели друг с другом бесед.
Однажды в поселок, который основали два любящих сердца, приехал мужик. Потомки первых жителей разбрелись по планете, поэтому мужик просто поселился в их доме и решил, что отстроит его и будет жить, пока не выгонят. И жил один, подробно изучая Коран. Скотину не держал, не завел и собаку. Люди побаивались странного Мидхата и хотели даже, чтобы он исчез, потому что не принято у них быть хмурым одиночкой. Но однажды из города приехал грузовик со стройматериалами и рабочие. И под надзором Мидхата за полтора месяца на высоком холме, том самом, откуда первожительница сбегала, жалея убитых кур, возвели бело-зеленую мечеть…
Мулла закончил намаз. Мечеть притихла. Поселок вновь зашептал железной дорогой, ветром, снегом, людьми. Суфия вдела нитку в иголку и нежно замурлыкала какую-то мелодию. Швея иногда тихо напевала за работой. Даже ночью, когда все спали, в доме мелодично светился ее пошивочный уголок, а машинка аккомпанировала тихому голосу своей хозяйки. Порой Суфия думала вслух, едва разборчиво проговаривая слова. И одно время ходили слухи, будто она колдунья. И не просто одежду шьет, а нашептывает в нее разные разности:
– Венера. Всю жизнь отчаянно хватаешься за того, кто едва улыбнется тебе. Детей хочешь. Если и правда одежда моя счастье приносит – будь счастлива с этим мужчиной. Ты заслужила. Любой женщине нужны любовь и дети. Хотя бы дети.
Швее захотелось сесть за свою машинку, но Ирек еще не привез ее из ремонта. Суфия прошлась по комнатам и, не найдя себе занятия, снова села за швейный стол, достала банку с пуговицами, приложила несколько штук к будущей Венериной блузке. Громко и жалобно проурчал желудок, но Суфии хотелось дождаться мужа, чтобы поужинать вместе. Вдруг она застыла, глядя на маленькую серую пуговку.
– Кажется, эти… Больше всего подходят…
Старушка вскочила. Лицо ее разгладилось, глаза заблестели. Она снова медленно села на краешек стула и сидела, глядя в пространство, боясь вспугнуть внезапно пришедшую мысль.
– Ведь верно! – прошептала швея. – Она могла бы…
Суфия принялась ходить вокруг обеденного стола. Она была сильно взволнована. Вдруг заметила, что мольберта нет. И остановилась. Значит, Шамиль не вернется, пока не стемнеет. В большом доме стало Суфии тесно. Она оделась, выбежала во двор, чтобы отправиться к Венере, но в воротах столкнулась с мужем. Он прислонил мольберт к стенке дома и устало сел на лавку.
– Что произошло? – Давно Суфия не видела Шамиля таким потерянным.
Шамиль поковырял ногтем стену дома.
– Похоже, я всего лишь маляр! – Шамиль посмотрел на мольберт. – В печь бы его, да где ж ее взять? А помнишь, как я раньше дрова заготавливал? А ты за водой к колодцу ходила. По нескольку раз на дню! С коромыслом, помнишь? Я на нем цветочки нарисовал, чтоб тебе веселей идти. А сейчас… Трубы, воду провели… Что и говорить – город почти! – Старик тяжело вздохнул. – Тоска.
Суфия подошла к мольберту и будто взглянула в молодящее зеркало.
– Шамиль… это же… – прошептала она в восхищении и прикрыла руками рот.
– Я был на заброшенном складе, – пояснил он. – Там ни ветра, ни снега. И свет хороший. Ушел, чтобы вспоминать ее, – сказал Шамиль, встал с лавки и подошел к своей жене. – А вспомнилась ты. Но портрет не удался…
– Почему? – возмутилась Суфия.
Но Шамиль небрежно взял мольберт и понес в сарай.
– А ты куда это собралась? – сказал он, не оборачиваясь. Скрылся в сарае, и Суфия услышала, как мольберт грохнулся на другие доски. – Хорошо, что снега навалило, – сказал Шамиль, выйдя из сарая. – Будет чем завтра заняться.
8
Пухлый весельчак Гришка оторвал глаза от накладных и промычал Иреку в лицо:
– У-у-у! Не бережешь себя, товарищ водитель!
– Быстрее сдохну.
– У тебя ж дети!
– Вырастут и тогда уж… хоть Амина. С ней Мунир не пропадет.
Чтобы остановить сей неприятный разговор, Ирек запрыгнул в кузов и принялся на пару с грузчиком подавать другому грузчику ящики с фруктами. Когда все выгрузили, Ирек спрыгнул на землю и закурил – ждал, когда Гришка подпишет и можно будет укатить в свой поселок. Главное, пост ГАИ проехать. А там уж можно и…
Но товаровед стал вдруг серьезным:
– У меня тоже мать померла, когда я еще в школу ходил. А братишка совсем еще карапуз был. Батя наш забухал, как ты. Даже еще хуже. Ему говорили, чтоб женился, а он заладил: «Только ее люблю, не могу». А вскоре понял, что не вытянет нас один. И сам сопьется. Ну и привел тетю Симу, она его в строгости держала! До сих пор живут, между прочим. – Гриша расписался в накладной, шлепнул печать и протянул бумагу Иреку. – И тебе женщину в дом надо.
Ирек скорее прыгнул в свою «газель» и удрал от почти незнакомого человека с его дикими советами. Что понимает этот мальчишка? Что видел он в жизни? Ирек и представить не мог рядом с собой, в их с Резедой доме, чужую женщину, пусть и во благо детей.
Но женское тело снилось уже давно. Тело без лица. С запахом и звуками. Ирек желал извлекать эти звуки. Эта темная нужда изводила его почти так же сильно, как тоска по любимой жене. Тело ведь никуда не денешь. Не проспиртуешь, не отплачешь – тело не проведешь.
«Газель» ползла по темнеющему городу, а вскоре вырвалась на трассу и полетела. Сундучок с машинкой Суфии, которую Ирек забрал из ремонта, ехал на пассажирском сиденье. Чтобы он не слетел на пол от резкого торможения, мужчина пристегнул его ремнем безопасности, будто живого человека.
Вдруг Ирек заметил у дороги двух девушек. Он видел их здесь раньше и знал, для чего они мерзнут, но никогда еще не останавливался возле них. А тут вдруг нога нажала педаль тормоза. Газель припарковалась у обочины. Одна из девочек скоренько подбежала к машине.
– Сколько? – глухо спросил Ирек.
– А сколько не жалко? – пошутила шлюха и улыбнулась.
Зубы ее оказались белыми, чему Ирек удивился. Он думал, что все эти неудавшиеся женщины – желтозубые. В ожидании ответа девушка куталась в свой короткий пуховик и дрожала, пытаясь это скрыть. Вдруг схватилась за дверную ручку, ловко подтянула себя и оказалась у Ирека на коленях.
– Эй, я еще ничего не решил! – растерялся мужчина.
– А тут и решать нечего. – Она уже запустила руки куда надо, и это вскружило ему голову.
Тут же подошла вторая:
– Может, втроем? Скидку сделаем! – сказала она, перетаптываясь от холода.
– Пошла отсюда!
– Ну можно я хоть погреюсь посижу? – ж алобно спросила девушка. – У меня сапоги осенние!
Ее подруга потянулась к ручке, сильно захлопнула дверь и включила в салоне свет.
– Давай на то сиденье пересядем, здесь тесно, руль мешает, – скомандовала она.
Расстегнула лифчик и, удивившись, почему клиент не хватанул ее за сиськи, сама взяла его руку и положила себе на грудь. Ирека это нисколько не взволновало, он глядел на девушку на улице.
– Да брось ты ее жалеть! Она та еще сука! Сейчас моя очередь!
На слове «сука» Ирек уловил запах голодного желудка у девушки изо рта и едва заметно поморщился. Ему было жаль ее, и было стыдно перед той, что на улице, – подрагивает и посматривает на них. А за ее спиной пролетают машины, которые город будто выплюнул в сторону поселков и деревень.
Иреку стало больно оттого, что самым черным, самым жутким образом предает он память жены; ему хотелось поскорее выпить и завалиться спать – бес попутал остановиться… Но Ирек не мог уже пошевелиться. И даже несвежее дыхание девушки не отталкивало… Это дрянное желание похлеще холода, голода, самого страшного горя. Мужчина нащупал ручку под сиденьем и отодвинул кресло как можно дальше назад. Руль перестал упираться девушке в спину. Девушка улыбнулась, потерла поясницу и соскользнула вниз.
В следующий момент Ирек возненавидел себя самой лютой ненавистью. И самым волшебным образом ощутил телесное тепло. По ту сторону «газели» посыпались белые шарики снега, которые принялись заметать лобовое стекло. Ирек этому снегу был рад, потому что он вновь встретился глазами с мерзнущей на улице девкой и подумал, что снег скроет его стыд, который, впрочем, лишь усиливал ощущения. Ирек взял девушку за голову. Едва похожие на снежинки мелкие белые шарики мгновенно таяли, ударившись о стекло, и бесконечно текли по нему, и смотреть на это было хорошо…
Когда все довольно быстро закончилось, мужчина включил дворники. Но улицу не увидел, потому что стекла приняли на себя его дыхание. Ирек потянулся за тряпкой, но девушка решила, что он хочет выйти, и задержала его руку:
– Погоди. Я только согрелась. Щас… посижу немного и пойду. – Она положила голову ему на живот и вытерла рот тыльной стороной ладони. – С тебя полторы тысячи, – сказала вдруг девушка, и мужику стало легче.
Он достал из кармана несколько купюр и отдал ей заработок.
– На чай не дашь? – Она приподняла голову.
Глаза ее казались огромными, скулы широкими, а подбородок острым. Иреку захотелось погладить ее, и он провел рукой по волосам. Девочка прикрыла глаза:
– Сейчас. Еще немного посижу и пойду. Твой живот как подушка. Так мягко! И урчит интересно! Как мой кот. Который в детстве у меня жил.
В кабине стало зябко. Ирек завел мотор, включил печку и вспомнил про обед, который ему завернула Амина.
– Ты голодная? – спросил он.
– Да.
Мужчина достал пластиковый контейнер с картошкой и мясом. Открыл бардачок, поискал там ложку. Достал, осмотрел ее и дал девочке, подумав, что сам никогда не будет из нее есть.
– Подогреть негде, жаль, – сказал он. – Зато чай в термосе теплый. Постой, я машинку в кузов уберу, и ты сядешь.
Но девушка не пустила. Она уселась к нему на колени.
– Не выходи. Не надо. Я похаваю быстренько и уйду.
Ирек спорить не стал и налил в крышку от термоса чаю. И снова подумал, что купит новый термос, а этот выбросит.
– Вкусно, – сообщила девочка. – Жена готовила?
– Дочь.
– Сколько лет?
– Скоро будет двенадцать.
– Салага! – весело хохотнула она и отправила в рот очередную ложку картошки.
– А тебе сколько же?
– Мне скоро шестнадцать.
Ирек похолодел от того, что только что надругался над всеми женщинами во Вселенной, над их голосами и смехом, над их первыми поцелуями. Новая волна непростительной ошибки, бреда и испуга обрушилась на него. Он ясно представил, как кто-то обидел его Амину – не так зверски, как он эту девочку, а словом. Или толкнул. Иреку захотелось разорвать такого человека! И вообще подраться с кем-то, чтоб их было несколько, чтоб его самого избили до крови и сломали нос.
– Да не очкуй ты! Я уже второй год тут.
– А школа как же?
– Бываю там иногда.
Бог мой, куда все катится? Или земной шар завращался в другую сторону? Всем наплевать на то, что два ребенка мерзнут на зимней трассе и занимаются убийством будущего своего материнства, закладывают ненависть ко всем мужчинам! К жизни! Взращивают обиду на весь мир! Есть ли у них братья, отцы? Куда же они смотрят?!
– Спасибо. Вкусно, – похвалила девушка, – а сладкого у тебя, случайно, нет?
Ирек порылся в бардачке и извлек оттуда пару завалящих карамелек.
– И все? – недовольно сказала девушка. – Ты своей дочке не купил, что ли, ничего? Мой папа всегда нам приносил что-то вкусное за пятерки!
Ирек хотел спросить: где же теперь ее папа, но навалилась новая тоска: почему он ничего не купил Амине с Муниром? Когда в последний раз покупал? Только привозил необходимые, совсем неинтересные детям продукты.
Он раскрыл дверь, выскользнул из-под девочки, вынул ее из кабины и на руках понес к кузову. Водительская дверь захлопнулась сама. От ветра.
Мужчина поставил девушку на землю и распахнул кузов. Распахнул так, будто это был вход в огромный зал, где проходит бал. И неожиданно для самого себя поцеловал ее как любимую женщину – так он просил прощения за себя и за всех мужчин. Не совсем ему было ясно, кто перед ним: девочка, которой надо почитать сказку, или уже женщина, которой надо подарить цветы. Кажется, девушку никто еще так не целовал. В первое мгновение она растерялась, а потом стала отвечать мужчине. И они целовались под снегом на ветру, возле раскрытых дверей кузова, а дым из выхлопной трубы одурманивал им ноги. Ирек больше не боялся заразиться, он даже хотел этого – измучиться чем-то физически, чтобы воспарить наконец душой. Он пытался зацеловать в себя всю девочкину боль: он взрослый мужик, он справится, а ей еще жить, если не сгубит себя тут…
Вскоре они вернулись в кабину, где посидели еще немного. Ирек стал ерзать и искать повод проститься с девочкой. Она это почувствовала, медленно застегнула молнию своего пуховика и с надеждой взглянула на Ирека:
– Ну… пойду я, да? – зашифровала она мольбу: «Возьми меня с собой!!!»
И после длинного-предлинного мгновения все в ней крикнуло: «Умоляю! Приезжай еще!», а вслух сказалось:
– Если что, я всегда тут.
Снежная крупа сыпалась отовсюду, из-за чего «газель» и другие машины не летели как обычно, а ползли. Дворники со скрипом терли лобовуху, и скорости переключались с каким-то мерзким стоном. И печка гудела отвратительно. Да и дула слишком горячо – одним словом, все было не так. Можно, конечно, забыться в музыке, чтобы орало радио, но Иреку хотелось ехать в тишине. Он понять не мог, почему вдруг мгновенно расслабился в своей боли? Почему впервые не бежит от тяжелого сердца? Это было новое для него ощущение. Ничего ему не казалось столь важным и столь прекрасным, как сквозь взбесившееся белое пшено пробираться к поселку в старенькой своей «газели», где и печь работает не так, и все уже разваливается, а на зеркале заднего вида болтается давно испарившаяся и выгоревшая на солнце елочка, которая раньше ароматно качалась, заглушая запах бензина. Как много в кабине барахла! Сегодня здесь будто пряжка от туго стянутого ремня отскочила, и это принесло Иреку физическое облегчение и душевную боль, которую он впервые не гнал от себя, интуитивно чувствуя, что за нею придет к нему вознаграждение в виде великого духовного открытия, такого же важного, как любовь.
Ирек впервые за долгое время смог прочувствовать боль другого человека, позабыв о своей собственной тоске. Впервые худо-бедно позаботился о ком-то. Боже, пусть не кончается эта дорога! Ирек не знал, а ведь девочка дрожала и долго глядела туда, куда уполз грузовик, и зачем-то усердно шептала номер: «Е 504 АМ». Будто это чудесное заклинание, от которого приходит счастье. А может, так она благословляла путь мужчины, который ее поцеловал.
