Альберт Байкалов
Гражданский спецназ
Глава 2
Курмачов стоял на дне ямы, вырытой им же самим на краю свалки в огромной куче смердящих отходов. Над нечистотами виднелась лишь его голова. Мокрый от слез, пота и собственных испражнений, он тихонько скулил.
Все происходящее сегодня с ним, после того как он вышел за пределы больницы, казалось страшным сном или видением сумасшедшего.
Возвращаясь с работы, он едва успел пройти половину пути до автобусной остановки, как обогнавшая его грузовая «Газель», тревожно скрипнув тормозами, перегородила ему дорогу. Шедшие от самой проходной следом за ним несколько приличного вида парней, которых он принял за обычных посетителей, неожиданно подскочив сзади, поволокли его в кузов. Пытаясь упираться и кричать, он лишь усугубил свое положение. Не обращая внимания на случайных и редких в этих местах прохожих, его, повалив на землю, мастерски обработав ногами, как тряпичную куклу, бросили на пол кузова.
Затем последовала встреча с Бобровым, который долго выпытывал у него подробности имевшего недавно место соития с Ольгой.
– Ты что же, сучонок, думаешь, – размахивал он перед носом Эдуарда Юрьевича цифровым диктофоном «SONY», – я свою бабу без присмотра оставляю?
После разговора в лесу, длившегося больше часа, его привели на свалку и заставили рыть могилу.
– Не убивайте! – вновь и вновь повторял он. – Я что угодно для вас сделаю…
Стоящие вокруг ямы молодые парни, равнодушно наблюдая за этой сценой, лишь изредка перебрасывались незначительными фразами и криво улыбались, с опаской поглядывая на Скорого и Боброва. Неожиданно Курмачов увидел, как стоящий рядом с «рогоносцем» парень протянул тому пистолет. Выдав что-то нечленораздельное, чем вконец развеселил толпу, Эдуард Юрьевич принялся громко рыдать.
– Александр Михайлович, – один из парней пристально глядел в том направлении, куда Бобер стоял спиной, – по-моему, у нас чужой.
Все, как по команде, замолчали.
Метрах в пятидесяти от них из-за гребня отходов показалась сначала голова, затем туловище, и, наконец, во всей красе перед ними предстал неопределенного возраста мужчина, одетый в какое-то тряпье. В одной руке он волок что-то вроде большой хозяйственной сумки, в другой держал палку, которой ворошил мусор.
– Это что еще за грибник? – удивился Скоробогатов.
– Нам лишние свидетели ни к чему, – по-театральному громко сказал Бобров, покосившись на яму, из которой доносились рыдания доктора. – Давайте его сюда.
Через несколько минут мужичок, затравленно озираясь, стоял среди хорошо одетых людей.
– Тебя как зовут, чучело? – брезгливо морщась, спросил один из парней.
– Костян, – немного подумав, ответил тот, еще больше робея.
Бобер и Скорый знали, что бомж появился здесь не случайно, и ждали этого момента. Просто один из людей Вадима, Игорь Лузин по кличке Лучок, подобрав из обитающего на свалке контингента подходящую личность, этого самого Константина, направил его сюда. Сложности в этом никакой не было. Подъехав к месту, где в этот день разгружались мусоровозы и куда стекался весь цвет «дна», он уже через минуту отыскал среди снующих, словно муравьи, безобразных мужчин и женщин нужную кандидатуру.
– Слушай, братан, – едва скрывая брезгливую улыбку, начал втирать ему Лузин, – мне арматура нужна. Ну, прут металлический, – видя, что до бомжа с трудом доходит смысл сказанного, принялся разъяснять ему бандит. – У меня сосед говорит, что вчера именно такую, которую я ищу, он видел вон за той кучей. Сходи глянь, – Лузин кивнул в том направлении, где проводилась экзекуция, и протянул ему пятьдесят рублей. – Еще полтинник получишь, если найдешь. Валяй!
Так Костян оказался перед Бобром и его людьми.
– Ты знаешь, что мы сейчас здесь делаем? – неожиданно поинтересовался Бобер.
– Не знаю и знать не хочу. – Покосившись на стоящего в яме перепуганного человека, он попытался уйти, но один из парней Скорого ударил его ногой в живот.
Сложившись, словно перерубленное напополам деревце, несчастный издал хрип и, закатив глаза, рухнул на колени.
– Нет, – сквозь зубы процедил Бобер, – знаешь и обязательно застучишь ментам. Поэтому мы тебя вместе с этим человеком должны убить.
От этих слов Курмачов завыл еще громче. Ноги его не выдержали и подкосились, словно на плечи доктора опустили неподъемный груз. Загребая под себя зловонную жижу, он начал нечленораздельно причитать.
Эдуард Юрьевич не мог знать, что в планы бандитов не входило убивать его. Просто это была умело подготовленная комбинация, состоящая из специально подстроенных случайностей, которые тщательным образом продумал Бобер и частично осуществил его «заплечных дел мастер» Скоробогатов.
Даже скоротечный романчик с Ольгой, которая давно надоела Александру Михайловичу, своими пьяными выходками подмачивая его репутацию на разного рода мероприятиях, был частью его хорошо продуманного плана.
Когда после пятидневного пребывания в стенах профилактория он сказал Ольге, что ей придется охмурить доктора, она закатила ему скандал.
– Ты не любишь меня! – повторяла она сквозь слезы. – Ты просто хочешь использовать мое тело для своих грязных дел, а после всего выбросишь меня на улицу!
Пожалуй, самым трудным при подготовке этого спектакля было убедить Ольгу. Но и тут он все предусмотрел, оставив ей в качестве отступных липовые документы на якобы открытый на нее счет в одном из банков Германии…
Немного еще постояв, Бобров оглядел окрестности и едва заметно кивнул Скорому. Тот в свою очередь толкнул в бок стоящего рядом с ним коренастого парня с серьгой в ухе.
– Ты хочешь жить? – присев на корточки перед ямой, спросил тот врача.
Все еще не веря обнадеживающему вопросу, Курмачов сначала затих, а потом медленно поднял на него затравленный и полный отчаяния взгляд.
– Вылазь, – скомандовал парень, не дожидаясь ответа, зная, что жить хотят все.
Несмотря на видимое бессилие, доктор проворно покинул собственную могилу и преданно посмотрел в глаза своему спасителю.
Достав нож, тот старательно вытер его носовым платком и протянул Курмачову:
– Убей этого недоноска.
Все расступились, давая возможность Эдуарду Юрьевичу подойти к бомжу. В руках у одного из бандитов появилась видеокамера, которую тот принялся пристраивать на перевернутой вверх дном старой стиральной машине.
Неожиданно проявив невероятную прыть, Костя вскочил и бросился бежать, но, сделав несколько шагов, был остановлен подсечкой Скорого.
– Я сделаю из тебя маньяка, – пользуясь заминкой, вызванной тем, что несчастного бездомного тащили обратно, ближе к яме, обратился Бобер к Курмачову. – Выглядеть это будет забавно. В свободное от работы время врач-нарколог, мечтой всей жизни которого было стать патологоанатомом, воплощает ее в жизнь, убивая проституток и бомжей, при этом все скрупулезно фиксируя на видео.
– Зачем это? – осмелившись, спросил бледный как мел Эдуард Юрьевич.
– Ты будешь делать то, что я тебе буду говорить, а если откажешься, эта кассета и вещдоки, которые скоро тоже появятся, попадут вместе с точным описанием места захоронения этого человека куда следует.
– Как… Я не могу. – Курмачова вновь затрясло. Он попятился, переводя испуганный взгляд с Бобра на Скорого.
– Ты хочешь обратно в яму? – усмехнулся Скоробогатов. – Так прыгай! Мы его по—любому замочим, – он кивнул на бомжа. – В первом случае ты убьешь его своими руками и сохранишь свою поганую жизнь, во втором мы убьем тебя как не принявшего наши условия, а затем и его как ненужного свидетеля твоей смерти.
– Шевели мозгами, мудак, – поторопил Курмачова кто-то из стоящих парней. – Вадим тебе дело говорит.
Спустя несколько минут, отмыв лицо и руки доктора от грязи минеральной водой и зафиксировав видеокамеру так, чтобы она запечатлела сцену с новоиспеченным маньяком, они встали таким образом, чтобы не попасть в кадр.
Как ни странно, скованный ужасом мужичок практически не сопротивлялся.
Криво усмехаясь, с опаской поглядывая по сторонам, парни, приехавшие со Скорым, наблюдали, как доктор двумя ударами ножа в шею и грудь убил бедолагу, а затем, расчленив труп топором, кинул его в яму. Закончив, Курмачов развернулся к видеокамере лицом:
– Я не могу чувствовать себя спокойно, пока эта мразь ходит по земле и мешает нам жить.
Топорик, нож и перепачканная кровью несчастного куртка врача были аккуратно уложены в полиэтиленовые мешки, превратившись в вещественные доказательства.
– Что я должен делать? – уже возле машины едва слышно спросил Курмачов у Боброва.
– Пока ничего, – равнодушно ответил тот, ковыряясь спичкой в зубах, – если не считать того, что мою потаскушку тоже придется убрать, но уже по-другому.
* * *
Целую неделю Эдуарда Юрьевича не покидали чувства, которые, наверное, испытывает лишь человек, приговоренный к смерти без шансов на помилование.
Виновница его неприятностей была выписана на следующий день после кошмара, который ему пришлось пережить среди гор мусора близ Рубежного.
Передав ей документы через санитара, он долго сидел в своем кабинете, глядя в угол ничего не выражающим взглядом. По договоренности с Бобром, через неделю ничего не подозревающую девушку повторно доставят в больницу, откуда она уже не должна выйти. В ушах Курмачова вновь прозвучали слова Боброва, когда тот уже садился в машину: «Ты должен на ее примере продемонстрировать мне, как лучше избавляться от людей, мешающих жить. Причем все должно быть чисто и правдиво, чтобы не привлекать внимания ни МВД, ни ФСБ».
Вложив в руки Эдуарда Юрьевича конверт с деньгами и посоветовав купить новую куртку, он уехал, а вечером того же дня один из его отморозков прямо домой привез копию злополучной записи.
Сцена выглядела ужасно. Перепачканный грязью, с налипшими на куртку кусками туалетной бумаги и безумным взглядом, врач сначала убивает человека, затем, расчленив его труп, прячет его, зарывая в отходы, и в довершение ко всему, развернувшись лицом к видеокамере, говорит о своей миссии очистить мир.
Надежда на то, что на записи будет видно его состояние и то, что он делал все это под давлением, не имея выбора, рухнула.
На фоне убийства и расчлененки безумный ужас в глазах Эдуарда Юрьевича выглядел как одержимость, ненависть, жажда крови. Он больше походил на золотоискателя, нашедшего самородок величиной с лошадиную голову, нежели на человека, выполняющего чей-то приказ под угрозой смерти.
«Если не пожизненное, то дурка обеспечена», – думал Курмачов, направляясь на работу. Он стал замечать за собой странную особенность – боязнь смотреть людям в глаза. Ему вдруг стало казаться, что все все знают.
Как в каком-то сне прошла неделя.
В заранее оговоренный с Бобровым день Курмачов был сам не свой. Он метался из угла в угол ординаторской, бесцельно ходил по коридорам стационара, натыкаясь на коллег и невпопад отвечая на их вопросы.
Его состояние не было оставлено без внимания, и вскоре его вызвали к главврачу.
– Эдуард Юрьевич, – тот посмотрел на сидящего перед ним подчиненного поверх очков, – вы сегодня, насколько мне известно, дежурите.
Дождавшись, когда Курмачов кивком головы подтвердит сказанное, он неожиданно спросил:
– С вами все в порядке?
– Абсолютно. – Эдуард Юрьевич, набравшись мужества, посмотрел в глаза начальника и скорчил что-то наподобие улыбки. – А в чем, собственно, дело?
– Коллеги ваши обеспокоены, – вздохнул главврач, откинувшись на спинку стула. – Говорят, ходит сам не свой, осунулся весь. Случилось что?
– Деньги потерял, – соврал Курмачов. – Почти все сбережения. Вместе с барсеткой.
– Ну, это в наше время не такая уж и беда. – Хрустнув суставами, главврач поднялся с места и подошел к окну. – Простите, если не секрет, сколько?
– Около пятнадцати тысяч, – продолжал сочинять Эдуард Юрьевич. – Поехал покупать холодильник, и на тебе…
– Если все же неважно себя чувствуете, то я могу вас заменить.
– Нет, что вы, – испуганно залепетал Курмачов, вспомнив слова Бобра: «Любая накладка – и ты либо в могиле, либо в тюрьме». – Я вполне нормально себя чувствую…
– Как хотите, – пожал плечами главврач.
Поняв, что находится на краю нервного срыва, Курмачов, закрывшись в своем кабинете, опустошил полбутылки разведенного спирта.
Просидев остаток дня перед телевизором, он принял дежурство и стал ждать нового испытания.
Ольгу, как и обещал Бобров, он привез в стельку пьяной. Для доказательства того, что у дамочки была пьяная истерика, ей сделали несколько незначительных порезов на запястье.
Александр Михайлович, бледный как мел, метался по коридору приемного отделения, с негодованием рассыпая ругательства в адрес лечивших ее неделю назад врачей.
– Моя крошка… Она закрылась в ванной и затихла, – ломая пальцы, причитал он как заведенный. – Хорошо, что я случайно оказался дома. Она пыталась вскрыть вены! Зачем?
– «Белку» поймала, – усмехнулся один из санитаров, объясняя таким образом попытку суицида.
Закончив оформлять документы и стараясь не глядеть в глаза Бобру, Курмачов взял со стола тонометр и направился в смотровую.
На женщине не было ничего, кроме домашнего халата. Она спала.
Сделав озабоченное лицо, он пощупал пульс и, покосившись на стоящих санитаров, принялся мерить давление. Оно было пониженным.
– Где медсестра? Давление ниже нормы. Два кубика трименицина, – он кивнул головой на безмятежно спящую Ольгу и вышел из комнаты. В коридоре нос к носу столкнулся с Бобром.
– А вы как здесь оказались? – неожиданно взорвался он. – Кто его сюда впустил?
Опешив, Бобров попятился. Появившийся санитар вывел его в коридор и закрыл тяжелые металлические двери.
Курмачова слегка трясло. Войдя в процедурный кабинет, он открыл шкафчик с медикаментами. Пробежавшись взглядом по полкам, взял флакон спирта, плеснул его в стакан и, добавив воды из-под крана, выпил. Постоял с минуту, дожидаясь, пока алкоголь сделает свое дело, и вернулся в смотровую.
Ольга после инъекции проснулась и ничего не понимающим взглядом уставилась на Курмачова:
– Эдик, где я? Мне плохо…
– Тихо, все нормально. – Пряча взгляд, он вновь принялся мерить давление.
Как и следовало ожидать, до верхнего предела оставалось совсем немного.
– Наберите четыре куба дитерамина! – изобразив на лице испуг, не своим голосом закричал он медсестре.
Через минуту Ольга захрипела. Лекарство сделало свое дело. Ничего не успевшие понять санитары прижали агонизирующее тело к кушетке, пытаясь разжать зубы. Как в тумане, Эдуард Юрьевич вышел.
Умышленно введя полуторную дозу дитерамина, которая понизила давление ниже критической отметки, он приговорил ее к смерти.
* * *
Из-за шума воды Борис Евгеньевич Пешехонов не сразу расслышал, как его несколько раз окликнула жена. Только после того, как она постучала в матовое, с замысловатым рисунком, стекло кабинки душевой, оттуда появилась голова с остатками пены на висках и за ушами.
– Тебе Саша звонит, – протягивая трубку радиотелефона, бросила супруга и, надкусив румяное яблоко, не обращая никакого внимания на ворчание мужа, что скоро и на унитазе не дадут посидеть, вызывающе вильнув бедрами, вышла из ванной.
Борис Евгеньевич, выйдя из кабинки, вытер о полотенце руку и, бросив его на край большой прямоугольной ванны, уселся сверху:
– Слушаю тебя!
– Здорово, родственник! – Голос Боброва заставил Пешехонова поморщиться. Была в нем какая-то фальшивая слащавость. – Ты не забыл, какой сегодня день?
«Такое разве забудешь», – хотел было ответить Борис Евгеньевич, но сдержался:
– Да не жалуюсь пока на память. Ты только из-за этого звонишь в такую рань, или у тебя планы за ночь поменялись?
– Нет, планы не изменились. Все остается в силе. Просто хотел уточнить, нужен я тебе сегодня или нет.
«Больно нужен ты мне, – подумал, начиная злиться, Борис Евгеньевич. – Есть заместитель, нет его, никакой разницы. Проку как от козла молока».
– Мы же вчера этот вопрос обсудили, – с едва скрываемым раздражением ответил Пешехонов. – Готовься к банкету, а если что, я тебе позвоню.
Последнее время он избегал длительного общения со своим компаньоном, боясь сорваться. Несмотря на то что Бобров был двоюродным братом жены, он испытывал к нему брезгливость. Что-то отталкивающее было в этом коротышке.
Сегодня ему исполнялось сорок пять. Юбилей он собирался отметить в одном из ресторанов. Относительно молодой заместитель был расчетлив, практичен и жаден. Кутежам и оргиям не предавался, экономя на всем. Пешехонов был несказанно удивлен, когда тот попытался за счет государства похоронить свою пассию, с которой состоял в гражданском браке почти три года. Она скончалась от сердечной недостаточности, ставшей следствием пристрастия к алкоголю.
Вот и сейчас выбранное для торжества место не отличалось особым шиком. Небольшой ресторанчик, расположенный вдали от центра города, славился относительной дешевизной блюд и походил на третьесортный бар. Полгода назад Пешехонов случайно оказался в этом заведении. Боброву нужно было решить там какую-то проблему, и он вынудил Бориса Евгеньевича составить ему компанию.
Теперь он не понимал, почему именно там заместитель генерального директора такой солидной компании, как «Нефптон», решил устроить банкет.
После окончания разговора Борис Евгеньевич какое-то время неподвижно сидел, задумчиво глядя перед собой. В последние дни его не покидало странное чувство беспокойства. Появилось ощущение, будто что-то страшное находится рядом. Ему даже стало казаться, что он чувствует чей-то взгляд из пустоты.
После того как машина с Пешехоновым выехала со двора, его супруга преобразилась. Скинув халат, оставшись в одном нижнем белье, Наталья подошла к огромному, в человеческий рост, зеркалу и придирчиво оглядела себя.
Черные вразлет брови и такого же цвета глаза, слегка отливающие синевой волнистые волосы, спадающие до середины спины, в контрасте с белой кожей и чувственными алыми губами делали ее чертовски красивой. Наталья избегала солнца и никогда не пользовалась солярием. Ее тело, не изуродованное ни жировыми складками, ни родинками, было гладким и ухоженным.
Вдоволь налюбовавшись собой и поправив кружева на черных шелковых трусиках, она взяла трубку телефона и набрала номер.
Когда на другом конце ответили, лицо ее сделалось серьезным и деловым.
– Приезжай. Уточним кое-какие детали.
Уже через пятнадцать минут в дверь позвонили. Выйдя в прихожую и бросив взгляд на экран видеоглазка, Наталья впустила своего двоюродного брата.
Не вынимая рук из карманов кожаного плаща, Александр Михайлович чмокнул родственницу в щеку и, пройдя в гостиную, плюхнулся в большое кожаное кресло, утонув в нем. Его ноги при этом смешно повисли над полом.
– Ну, как настроение? – бросив на сестру настороженный взгляд, спросил он.
– Да никак, – пожала она плечами, усаживаясь напротив и беря с небольшого стеклянного столика, стоявшего между ними, длинную пачку сигарет.
Бобров вынул из кармана позолоченную зажигалку и, щелкнув ею, услужливо протянул Наташе.
Дождавшись, когда она раскурит сигарету, пристально, даже с какой-то настороженностью посмотрел ей в глаза, словно пытаясь угадать, о чем она думает:
– Не боишься?
– А чего я должна, по-твоему, бояться? Того, что место моего слизняка займешь ты? – Она усмехнулась. – Мне хуже точно не будет. А от этого старикашки уже тошнит.
– Муж как-никак, – показав неровные зубы, улыбнулся Бобер. – Говорят, женщины привыкают.
– Какой муж?! – Наталья зло потушила сигарету в хрустальной пепельнице. – Никакого проку. Разве что деньги. – Тяжело вздохнув, она обвела взглядом комнату. – У него уже без «Виагры» не стоит, а что через пару лет будет? Я ведь в два раза его моложе.
– Ничего, сестренка, немного осталось…
– Я одного опасаюсь – это все же убийство. Если докопаются…
– Кто докопается? – На его лице появилось недоумение. – Все будет чики-пики. Комар носа не подточит. Умрет в больнице! Ты же знаешь, что это проверенный вариант.
– Ты имеешь в виду свою Ольгу? – Пешехонова поежилась. – Именно этот момент меня и настораживает. Вдруг кто-то обратит внимание, что в твоем окружении это не первая подобная смерть. Тем более за очень короткий промежуток времени.
– А кому вообще придет в голову наводить подобные справки? – удивился Бобров.
Выпятив нижнюю губку, Наташа пожала плечами и, немного подумав, выпалила:
– Нужно документально закрепить нашу договоренность.
От этих слов его брови взлетели на середину лба, а лицо сделалось удивленно-глупым.
– Это как? – Он немигающим взглядом уставился на сестру. Постепенно недоумение сменилось улыбкой.
– А что здесь смешного? – удивилась она.
– Да ничего. Просто представил название предлагаемого тобой документа. – Он закатил глаза к потолку. – «Договор расчета контрольным пакетом акций ОАО „Нефптон“ за преднамеренное убийство моего мужа по предварительному сговору».
– Прекрати паясничать, – сухо бросила Наташа. – Я просто после его смерти с голой жопой не хочу остаться. Все-таки право на наследство принадлежит мне. И еще, ни о каких акциях речь не идет. Я оформляю доверенность на право управления предприятием. Только и всего.
– А что, кто-то претендует на большее? Я не так выразился.
Бобер достал из кармана платок и, с шумом высморкавшись, неожиданно перевел разговор в другое русло:
– Почему ты не говоришь, как у тебя дела с Андреем?
– А ты не знаешь? – хмыкнула Наташа.
Александр Михайлович усмехнулся:
– Кто вас, баб, разберет. У тебя семь пятниц на неделе. Значит, действительно рожать собралась?
Для Боброва давно не было секретом, что его двоюродная сестренка крутит шашни с Малаховым Андреем Николаевичем, начальником службы безопасности Пешехонова.
Это был высокий стройный брюнет с широким лбом, холодным, проницательным взглядом и волевым подбородком.
Побывав за время службы в ВДВ практически во всех горячих точках и дослужившись до майора, он попал под сокращение. Оказавшись на гражданке, около года мыкался без дела, проедая с семьей, состоящей из жены и сына, выходное пособие. В конце концов у супруги терпению пришел конец, и он остался один.
В офисе «Нефптона» Малахов появился по объявлению о конкурсе на вакантную должность начальника охраны и на удивление легко оказался основным претендентом на эту вакансию. За два года, которые он возглавлял службу безопасности, у него и Натальи завязались дружеские отношения, постепенно перешедшие в очень близкие.
В том, что Андрей стал любовником Пешехоновой, в большой степени был виноват ее муж. Все свое время отдавая работе, он доверял Малахову сопровождать жену практически во всех поездках.
В принципе идея физического устранения Бориса Евгеньевича принадлежала Наташе и была следствием далеко зашедших отношений.
В свое время ее усилиями Бобров занял место заместителя генерального директора «Нефптона». Бывший начальник административно-хозяйственной части Медицинского университета прекрасно знал, что без помощи двоюродной сестры так бы и остался на бюджетном окладе, влача жалкое существование до нищенской пенсии. Поэтому, когда Наталья предложила ему вариант своеобразного возвращения ей долга за ее старания, причем на взаимовыгодных условиях, он ни секунды не колебался.
За несколько лет работы с Пешехоновым Бобров успел заматереть, превратившись из вечно чем-то недовольного неудачника в благополучного самоуверенного типа. Реализовав весь свой потенциал и обзаведясь соответствующими связями, он вошел в контакт с нужными людьми и обнаружил способности руководителя.
– Мне уже тоже скоро тридцать пять, – Наталья зло посмотрела на брата, – пора и о детях подумать.
– Все! – Бобер поднял руки. – Давай эту тему закроем. Сегодня постарайся сделать так, чтобы твой Борис побольше выпил. Это все, что от тебя требуется.
Он поднялся и направился в коридор, но неожиданно остановился в проходе.
– Слушай, меня мучает один вопрос, – он бросил на сестру осторожный взгляд, словно пытаясь предугадать ее реакцию, – почему ты просто не наняла киллера? Это гораздо дешевле, чем отдать, пусть даже родственнику, целое предприятие.
Пешехонова, медленно встав, подошла к нему.
– Я не нищая, это во-первых, – она едва заметно улыбнулась, – а во-вторых, не хочу оказаться за решеткой.
– Почему? – удивился Бобров, часто заморгав глазами.
– Потому что если бы менты это дело раскрутили, то ты бы воспользовался случаем и либо вложил меня, либо путем шантажа заставил передать тебе управление делами.
– Дура! – Бобров сделал вид, что обиделся, однако от внимания Натальи не ускользнула растерянность, промелькнувшая в его глазах.
– Я угадала?
Неожиданно он побледнел. От злости у него даже задергался уголок губы и щека:
– Угадала лишь наполовину. Я бы оказался главным подозреваемым. – Он пожевал губами и добавил: – А в остальном, может быть, ты и права…
– Дурачок, – грустно вздохнула она, когда за разъяренным именинником захлопнулась дверь, – меня за простушку принимает… И ты долго в этом кресле не усидишь, лысая и толстая обезьяна…
