bannerbannerbanner
Фаза ингибиторов

Аластер Рейнольдс
Фаза ингибиторов

Полная версия

Сопротивляться я был уже не способен – как сонный малыш, которого укладывают в кроватку. Хотя мысли о борьбе никуда не делись, тело окончательно сдалось. Шары с удивительной нежностью возились со мной, а Сидра наблюдала за ними, уперев руки в бока.

– Ты говорила, что у тебя есть дела в какой-то другой системе, – сумел прохрипеть я. – Где?

– Тебе вовсе незачем забивать этим голову.

– И все-таки скажи. Если я для тебя хоть что-то значу.

Сидра взглянула на меня с отстраненной жалостью:

– Ладно, скажу. Мы сделаем короткую остановку в системе Йеллоустона, на орбите Эпсилона Эридана. Я должна забрать там кое-что важное.

– Что именно?

– Гидеоновы камни.

– Боюсь, мне это ни о чем не говорит.

– Если бы говорило, я бы всерьез заволновалась.

– Что такое гидеоновы камни, Сидра?

Она слегка наклонилась, будто собираясь спеть колыбельную.

– Они помогут нам убивать волков. И если все сложится хорошо, мы убьем очень много волков.

– Я видел кое-что в окошко. Лопасти и спирали.

– Ага… Видел, значит?

– Ты сама прекрасно это знаешь, – прохрипел я. – Тебе известно все, что со мной происходило с того момента, как я оказался на этом корабле. Что это за штука?

– Хочешь испортить сюрприз?

– Пожалуй, да.

Она вздохнула с таким видом, будто я расстроил некую игру.

– Это еще одно, что может нам помочь. Не оружие, но то, что способно создать оружие. И для того чтобы оно работало как надо, нужны гидеоновы камни. – Сидра коснулась пальцем ямочки над моей верхней губой. – Но я об этом позабочусь, малыш. А теперь отдыхай. Тебе не о чем беспокоиться. Ты нужен мне свежим – для знакомства с ними потребуются все твои силы, как душевные, так и телесные.

– С кем – с ними?

– С жонглерами образами, – произнесла Сидра таким тоном, будто именно этого ответа я должен был ждать.

Часть вторая
Иоанн Богослов

Глава 7

На Марс падали шестеро спящих.

Капсула, в которой они находились, отделилась от корабля у самой границы запретной зоны. Вместе с ней корабль покинули девятнадцать обманок с теми же размерами и массой, чтобы сбить с толку и перегрузить наши орбитальные системы защиты. Под этим прикрытием капсула с изменниками должна была проскользнуть через барьер и опуститься на поверхность.

Знакомая тактика. Мы были к ней готовы.

За девять месяцев, прошедших с начала войны, мы имели дело с бесчисленным множеством подобных попыток. Изменники прилетали из всех областей системы. Проще было бы сбивать сами корабли, не дожидаясь, когда они окажутся у границы запретной зоны, но мы по глупости заключили ряд военных соглашений, сделавших такую меру проблематичной. На кораблях часто бывали живые щиты – гражданские заложники, не полностью обращенные в идеологию сочленителей. Убийство большого числа гражданских выглядело бы не лучшим образом, и нам приходилось следить за кораблями, но не открывать огня, пока они не попытаются кого-то высадить. Любые спускаемые капсулы считались законной добычей, но лишь после того, как войдут в запретную зону, включавшую орбиту Деймоса, внешнего из двух крошечных марсианских спутников.

Чтобы ликвидировать эти капсулы, требовалась безупречная работа орбитальных систем слежения и орудийных платформ, и за последнее время они накопили изрядный опыт. Эффективность перехвата теперь составляла девяносто шесть процентов, то есть успешной бывала от силы одна попытка достичь поверхности из двадцати. Враг знал об этом не хуже нас, именно потому он все чаще пользовался обманками. В ответ мы установили больше пушек и усовершенствовали алгоритмы различения целей.

При таких мерах у этой новой капсулы практически не оставалось шансов.

Когда она оказалась в радиусе действия систем слежения, те выпустили лазерные лучи в сторону каждой из двадцати возможных целей. Фотоны отразились от их корпусов и вернулись назад. Измерив фазовые смещения между переданным и отраженным светом, можно было обнаружить едва заметные колебания внутри капсул. Лишь из одной исходил сигнал особой формы. Анализ Фурье показал, что он соответствует сердцебиению шести человек. Соответствующим образом изменив приоритеты, пушки сосредоточили внимание именно на этой капсуле, игнорируя остальные девятнадцать. Вряд ли стоило сомневаться, что рано или поздно сочленители найдут способ обманывать детекторы сердцебиения.

Пушки выплюнули высокоскоростные рельсотронные снаряды. Попасть в цель удалось не сразу – капсулы меняли направление, что осложняло прогнозирование траектории. У нас имелось лучевое оружие – более мощная версия лазерного детектора, – но его было трудно разворачивать, оно медленно заряжалось и не так быстро поражало жертву, как один хорошо нацеленный снаряд. Все-таки численный перевес был на нашей стороне. При наличии многих орудий, расположенных вокруг Марса на разных орбитах, в системы слежения можно было одновременно загрузить несколько разных прогнозных траекторий.

Рано или поздно – пусть даже в девятнадцатый раз из двадцати – одна из пушек сделает верный выстрел.

Одна за другой превращались в ничто обманки. Как правило, для поражения хватало единственного снаряда. Три вероятные обманки прорвались в верхние слои атмосферы, но системы слежения показали, что ни одна даже не пыталась замедлиться, прежде чем врезалась в поверхность на скорости несколько километров в секунду.

Осталась двадцатая – та, в которой бились сердца.

Какое-то время ей везло. Миновали три четких интервала, каждый из которых длился секунды, когда одна или несколько пушек спокойно могли сбить капсулу. Пушки развернулись, их магнетронные стволы вновь изготовились к стрельбе.

Но пушки так и не выстрелили. Сработали системы соблюдения соглашений, временно переведя орудия в безопасное состояние. Часть территории Марса, даже почти полностью заброшенной, оставалась под юрисдикцией демархистов, и артиллерии запрещалось стрелять, если траектория огня пересекала любую из этих зон.

И все же оставалась одна пушка, которая могла сбить капсулу.

Это орудие находилось на самой низкой орбите, и его позиция предполагала, что выстрел уйдет вверх и в сторону от Марса, а не вниз. Даже если бы снаряд прошел мимо цели или пробил ее насквозь, он попросту превратился бы в очередной кусок космического мусора, летящий прочь из Солнечной системы.

Поскольку никакие договора не нарушались, пушке была предоставлена свобода действий. Она пришла в боевую готовность, снаряд уже был заряжен и настроен на максимальную мощность удара. В том, что задача будет выполнена, пушка не сомневалась. На то, чтобы выстрелить, у нее имелось целых пятнадцать миллисекунд.

Внутри капсулы сердца спящих издали по удару.

Пушка обнаружила некий сбой.

В ее модули принятия решений неожиданно поступил сигнал неисправности, диагностическое сообщение. Озадаченная, пушка временно перешла в безопасный режим, чтобы провести тщательную проверку всех систем.

Безопасный режим был рассчитан на три миллисекунды – нежелательно долго, но вполне достаточно (по мнению пушки), чтобы решить проблему и возобновить работу программы.

Пушке требовалось в точности знать, куда она нацелена. Обычно это не составляло проблемы, поскольку пушка хранила историю своих действий и находилась в постоянном диалоге с другими орудийными платформами и системами слежения, ведя непрерывный процесс коррекции ошибок. До сего дня у нее ни разу не возникало причин сомневаться в своих способностях.

Но теперь один из ее трех невероятно точных гелиево-супержидкостных гироскопов давал расходящиеся показания. С точки зрения пушки, доверять следовало двум другим гироскопам, особенно если учесть, что их показания соответствовали ее предполагаемой ориентации, так же как и контрольные сигналы, которые она получила в составе последнего корректировочного импульса.

И все же имелась малая, но конечная вероятность, что верно третье показание, и на кону стояло слишком многое, чтобы пушка могла этим обстоятельством пренебречь. Что, если она нарушит условия договора?

Чтобы во всем этом разобраться, требовалось время. Пушка продлила безопасный режим еще на три миллисекунды и занялась более тщательной функциональной проверкой гироскопов. Окно для выстрела пока что составляло больше шести миллисекунд.

Время еще оставалось.

Функциональная проверка ничего не дала. Имелся некий намек на потенциальный отказ подозреваемого гироскопа, случившийся двадцать две секунды назад, но статистики было слишком мало, чтобы на нее полагаться. Пушка колебалась, продолжая расходовать временное окно. Ничто в ее истории не подсказывало выход из ситуации. Осталось меньше трех миллисекунд. Через две миллисекунды от остальной сети должны поступить очередные корректировочные данные. Может ли она столько ждать?

Пушка рассчитала, сколько времени ей потребуется на анализ этих данных и на принятие решения насчет сбоящего гироскопа.

Оказалось, что времени недостаточно. Пушка может прийти к какому-то решению, но для выстрела ей не хватит оставшегося окна. Пушка заново проанализировала свой прогноз, пытаясь упростить процесс. Если обнулить ряд массивов, сделать логичные предположения о вероятном содержимом других и приготовиться действовать на основе неполного, но достаточно надежного анализа корректировочных данных…

Нет. Нельзя, ни при каких обстоятельствах. Все варианты, включающие расчет выстрела в пределах окна, ничем не отличаются от выстрела наугад, не дожидаясь корректировки.

Пушка не могла ничего поделать. Она осталась в безопасном режиме, и окно закрылось.

Шестеро спящих все так же молчали – ни одно сердце не успело совершить очередной удар. А когда это наконец произошло, капсула уже вошла в мертвую зону, ощутив первый холодный поцелуй разреженной марсианской атмосферы. Под ней простирались безрадостный, изъеденный временем рельеф плато Фарсида.

 

Я пришел в себя, когда раскрылись лепестки криокапсулы. Меня уложили туда Сидра и ее роботы, но, похоже, теперь предполагалось, что выбираться я должен сам. Было весьма соблазнительно ничего не предпринимать, барахтаясь в волнах медленно возвращающегося сознания. Попытка вылезти из капсулы казалась мне чуть ли не предательством.

Но и умирать не хотелось. На корабле царила тишина. Я поднял руку, без каких-либо усилий поднес ее к лицу. «Коса» пребывала в невесомости, что могло означать лишь отсутствие какого-либо ускорения.

Выплыв из капсулы, я растер руки и ноги, осмотрел их – нет ли повреждений. Если ко мне и были подсоединены какие-нибудь шунты, разъемы и мониторы, то они безболезненно отделились, оставив лишь несколько едва заметных следов. Дрожи в руках не чувствовалось, а пошевелив пальцами, я обнаружил, что исчезло и былое онемение. Пока я пребывал во сне, капсула, похоже, привела в порядок мою периферийную нервную систему.

Я двинулся в сторону, к соседней капсуле. Она тоже была открыта.

– Сидра! – выкрикнул я, скорее для того, чтобы проверить свои голосовые связки, чем с намерением позвать хозяйку. Голос звучал хрипло и сухо, но достаточно громко, чтобы его было слышно за пределами анабиозной камеры. – Сидра, ты где?

Ответа не последовало.

Я проплыл по всей камере – это было легко, поскольку рядом всегда оказывалось что-нибудь, позволявшее ухватиться рукой или оттолкнуться ногой. Воздух был прохладным, и я с радостью нашел шкаф с простынями, в одну из которых тотчас завернулся. В другом шкафу оказались емкости с лекарствами и питательными таблетками, которыми я тоже без колебаний воспользовался. Если Сидра собиралась меня отравить, то выбрала для этого чересчур замысловатый и абсурдный способ.

Решив, что ждать в анабиозной камере бессмысленно, я отправился на разведку. При условии, что корабль допустит меня туда, где я уже побывал, я рассчитывал найти Сидру полностью проснувшейся и деятельной, по-прежнему демонстративно безразличной к моим чувствам.

Но ни в одном из знакомых мест ее не оказалось.

Корабль не пытался чинить препятствия или сбивать меня с толку. Коридоры вели, куда я рассчитывал попасть, двери оставались на своих местах, но я находил лишь пустые помещения.

Наконец появился шар, который куда-то плыл, втянув конечности внутрь тела. Я следовал за ним до шлюза в брюхе корабля – того самого, через который попал на борт. Никаких следов Сидры не обнаружилось и там, зато я увидел лишь один скафандр, частично погруженный в стену.

На месте другого зияла впадина в форме скафандра.

– «Коса», – заговорил я, – если ты слышишь меня и понимаешь – можешь ли подтвердить, что Сидра покинула корабль?

Ответа не последовало.

Я подошел к шлюзу, надеясь обнаружить намек на то, когда им пользовались в последний раз. Но, как и большая часть корабельных систем, датчики и органы управления работали по нейральным или жестовым каналам, к которым имела доступ только Сидра.

Я уже обшарил рубку управления, но все равно вернулся туда. До этого я искал Сидру, а теперь меня заинтересовало, что находится снаружи.

В прошлый раз ничто не привлекло моего внимания – и неспроста. Иллюминаторы превратились в черную ленту. «Коса» не находилась возле планеты, или звезды, или вообще на какой-либо орбите. Но если мы в межзвездном пространстве, то где звезды? Коль скоро мы куда-то летим, все равно должны быть видны одна или две яркие звезды, вне зависимости от релятивистских эффектов.

Сидра позволила мне ознакомиться с системой управления. Но действует ли ее разрешение и сейчас? Чтобы это проверить, я уселся в то же противоперегрузочное кресло, что и раньше. Почувствовав мое присутствие, приборы в окрестностях кресла переключились на рунглиш. На этот раз я сосредоточился. Дисплеи и шкалы выглядели незнакомо, но не настолько, чтобы я не мог в них худо-бедно разобраться. Некоторые относились к непосредственному управлению кораблем: его двигателями, системами точного маневрирования и навигационным функциям. Имелись даже признаки наличия у меня ограниченного доступа к средствам защиты и атаки.

Прошло десять минут, за которые я так и не сумел ничего узнать о состоянии или координатах корабля, зато нашел способ уменьшить свечение приборов, а еще усилить проходящий через фальшивые иллюминаторы свет.

Это почти ничего не дало.

Если датчиков «Косы» достигало столь малое число фотонов, то рассчитывать на лучшее вряд ли стоило. В одних и тех же местах возникали едва заметные вспышки, намекая на некую неподвижную структуру вокруг корабля, но ее не могли осмыслить ни мои глаза, ни мозг. Если бы «Коса» приземлилась внутри одной из пещер Солнечного Дола, где отсутствовало искусственное освещение, картина вряд ли сильно отличалась бы от той, которую я видел в данный момент. Но мы в любом случае не могли находиться внутри некой планеты, будь то Харибда или другой остановочный пункт Сидры, или спутника, или астероида – даже самое слабое гравитационное поле уже успело бы себя проявить.

Я вернулся к шлюзу. Там все так же присутствовал один скафандр и отсутствовал другой. Я подплыл к скафандру, вгляделся в темную полосу его визора. Снаружи не было никаких кнопок или швов, и я понятия не имел, как проникнуть внутрь.

– Откройся, – приказал я.

Скафандр не послушался. Я вспомнил, как мы с Сидрой забирались в скафандры и выбирались из них – повернувшись не лицом, а спиной. Судя по всему, скафандр был запрограммирован на приближение и определенную позу. Мне потребовалось лишь отвернуться и медленно подплыть спиной. Скафандр издал хлюпающий звук, раскрываясь вдоль потайных соединений, а затем мягко обхватил меня. Я подавил панику, – если скафандру хватило ума понять мое намерение облачиться в него, вряд ли он решил бы меня удушить.

Скафандр ожил. В поле зрения визора появились символы, которые я уже видел во время нашего исхода из Солнечного Дола. Единственная разница заключалась в том, что все надписи переключились на рунглиш.

Я все еще пребывал в неведении насчет многих функций скафандра, но, увидев, как цифры и стрелки засветились зеленым, понял, что скафандр полностью снабжен всем необходимым, и похоже, он прошел надлежащее обслуживание после Солнечного Дола. Возникло чувство, что внутри его я мог бы прожить очень долго.

Я попытался пошевелить руками. Скафандр подчинился, в немалой степени облегчив мои усилия. Но было и некоторое сопротивление, напоминавшее, что я нахожусь внутри скафандра и полностью завишу от его защиты. Затем я попробовал оттолкнуться от стены. Скафандр сделал это с легкостью и поплыл. Выставив руки и ноги, я причалил к противоположной стене и развернулся кругом; в поле зрения оказался шлюз. Да, скафандр работал, и мне уже была предоставлена определенная автономия, пока мы с Сидрой шли к кораблю, но вряд ли я могу воспользоваться шлюзом без ее согласия. А вдруг мне захочется совершить какую-нибудь глупость, например покончить с собой?

Цепляясь за стены и отталкиваясь, я добрался до шлюза, но он и не подумал открыться передо мной. Я приложил ладонь к панели возле люка, надеясь, что сработает какой-нибудь скрытый датчик, но ничего не произошло.

Мне требовалась помощь.

– Ты меня понимаешь?

– Да, – ответил скафандр.

Голос звучал так, будто кто-то пустил ускоренное воспроизведение.

– Мне нужно покинуть «Косу». Открой шлюз.

– Модуль Бета не может обработать запрос.

– Передо мной люк. Мне нужно, чтобы ты его открыл.

– Модуль Бета не может обработать запрос.

– Погоди, – сказал я, мысленно возвращаясь к предыдущим событиям. – Где модуль Альфа?

– Модуль Альфа находится вне корабля.

– Модуль Альфа намерен вернуться?

– Модуль Бета не может обработать запрос.

Я почувствовал, как участилось дыхание. Оставалось надеяться, что скафандр окажется более сговорчив, когда я попрошу его выпустить меня из своих объятий.

– Скажи… как далеко находится модуль Альфа?

Скафандр, казалось, задумался. Мне стало интересно: то ли он просто слишком глуп, то ли поврежден, то ли работает по столь ограниченному набору командных протоколов, что не в состоянии ответить почти ни на один запрос.

– Модуль Альфа находится в одной целой двадцати трех сотых километра от модуля Бета.

– Модуль Альфа движется?

– Модуль Бета не может…

– Не важно, – прервал я его. – Модуль Бета может открыть канал связи с модулем Альфа?

– Протокольный канал остается открытым.

– Мне нужно поговорить с Сидрой. С той, кто находится внутри модуля Альфа. Можешь меня с ней связать?

– Модуль Бета не может…

– Не важно. Модуль Бета может последовать за модулем Альфа?

Наступила пауза.

– Прошу подтвердить инструкцию.

– Да! – воскликнул я, не позволив туповатому скафандру порвать тонкую нить только что установленного взаимопонимания. – Подтверждаю!

– Инструкция принята. Модуль Бета переключается на автономное управление до выполнения инструкции. Автономное управление может быть перехвачено в любой момент. Прошу приготовиться к переходу из корабля в абсолютный вакуум.

То, что оказалось невозможным для меня, не составило никакого труда для обретшего наконец цель скафандра. Люк автоматически открылся, и скафандр вместе со мной вплыл в шлюзовую камеру. Отработала система откачки воздуха, всего через полминуты открылся внешний люк, и скафандр вылетел за пределы «Косы», в окружавший корабль неведомый космос.

Я огляделся. Визор позволял смотреть по сторонам, а если я смещал взгляд до предела вбок, поле видимости расширялось еще на десять – пятнадцать градусов, до пределов моего периферийного зрения. Если я продолжал попытки, скафандр создавал над главной визуальной полосой еще одну, показывая вид сзади и позволяя моим глазам отдохнуть. «Коса» была невидима на фоне окружавшей ее мглы, если не считать светящегося шлюза, который уже закрывался за мной.

Я ощутил едва заметный разгон – скафандр набирал скорость с помощью своих микрореактивных двигателей. Сидра ни разу ими не пользовалась, и я предположил, что им хватает мощности лишь для работы в невесомости, в космическом вакууме.

Возникло неприятное чувство, будто я вбегаю с закрытыми глазами головой вперед в темную комнату, не зная, как далеко до стены. Шлюз полностью закрылся, лишив меня точки отсчета. Несколько секунд спустя я утратил всякое представление о том, с какой скоростью и в каком направлении мы движемся.

– Помедленнее.

– Желаешь изменить текущую инструкцию?

– Нет, просто не желаю ни во что врезаться.

Скафандр поразмыслил над моим ответом.

– Действуют средства предотвращения столкновений. Желаешь просмотреть перечень средств предотвращения столкновений?

– Нет… да! Да, покажи мне эти средства.

В верхней левой части визора поплыли строчки. Едва их увидев, я понял, сколь многое происходит без моего непосредственного участия; скафандр предпочитал не беспокоить меня по мелочам. Он сканировал пространство вокруг нас с помощью радаров и надежных систем лазерной локации. Он использовал оптическое усиление для обнаружения видимых препятствий. Он производил замеры гравитационного градиента, способные обнаружить любой большой и плотный объект поблизости. Он вынюхивал нейтрино, мюоны и десяток других частиц. Он даже брал пробы не вполне абсолютного вакуума, проводя масс-спектрометрию следов атомов и ионов… и следовал тем данным, которые получал от скафандра Сидры, совершавшего точно такое же путешествие.

Поняв намерения скафандра и удовлетворившись тем, что столкновение с чем бы то ни было исключено, я уговорил скафандр дать мне визуальное представление работы его датчиков в активном и пассивном режиме. В поле зрения появился лиловый узор, испещренный быстро меняющимися значениями относительного расстояния и скорости. Пространство, имевшее, как я теперь понял, сотни метров в поперечнике, окружали неровные стены. Все-таки это оказалась пещера, с глубиной больше чем ширина, с отвесными круглыми противоположными стенами, напоминавшая цилиндр. Большая часть трехмерной контурной карты была составлена по показаниям радаров и лазеров, но на ней также имелись несколько бледных светящихся полос, вероятно соответствовавших тем слабым вспышкам, которые я видел изнутри «Косы».

Только теперь мне стало ясно, что эти полосы – на самом деле свет, проникающий в пещеру снаружи.

Скафандр нес меня к стене пещеры, направляясь ко впадине или разрыву в поверхности стены. Мне снова показалось, будто мы летим слишком быстро, но скафандр держал ситуацию под контролем. Где-то в области груди заработали маневровые двигатели, быстро уменьшив нашу скорость. Когда стена приблизилась и изображение стало четче, я вдруг понял: то, что я принял за естественное образование, таковым не является.

Я увидел соединенные друг с другом панели, торчащие модули, переплетение труб и проводов, рычаги управления и похожие на клешни захваты – но, несмотря на гигантский масштаб, все это казалось собранным из случайных частей, будто у каждого из последующих хозяев имелись свои идеи по поводу ремонта и усовершенствования. Помещение также несло на себе отпечаток плавящей чумы – именно потому я столь легко принял ее за имеющую естественное происхождение. Почти по каждой поверхности расползлись волокнистые ветвящиеся нити, размягчавшие и разъедавшие все, к чему прикасались. Чем-то это походило на опутанные бледными червеобразными лианами галереи заброшенной церкви, постепенно превращающейся в руины.

 

Присутствие чумы пробудило былые страхи, не успевшие притупиться за тридцать лет в Солнечном Доле. Однако здесь процесс распада, похоже, прекратился; чума успела пустить ростки, но будто споткнулась, оставив узнаваемым изначальный вид помещения и не проникнув в его глубину. Возможно, где-то еще сохранились активные споры, но, если я хочу найти Сидру, вряд ли стоит придавать этому значение. Ведь она уже прошла этим путем; наверняка она прекрасно знает, на что способен ее скафандр.

Ширины пролома в стене как раз хватало, чтобы я мог через него пробраться. Скафандр развернулся, меняя ориентацию. Пролом находился на месте уничтоженной двери, которая вела, как мне сперва показалось, в коридор, направленный вдоль длинной оси цилиндра. Однако для коридора помещение выглядело чересчур широким; и хотя здесь поработала чума, можно было различить рельсы, расположенные на стенах с интервалом в девяносто градусов. Они были разорваны и изогнуты, но я понял их предназначение: это направляющие для какого-то транспортного средства. Может, поезда, а может, лифта.

– Превышен минимальный порог опасности. Прошу подтвердить дальнейшее исполнение текущей инструкции.

– Подтверждаю, – с легкой тревогой ответил я.

Все еще невесомый, скафандр поплыл по шахте с рельсами. В ограниченном пространстве он двигался чуть быстрее пешехода, то и дело огибая какой-нибудь выступ или завал. Ничто опасное по этим разрушенным рельсам перемещаться не могло, но это понимала лишь здравомыслящая часть моего разума. Чтобы не вставали волосы на затылке, мне приходилось время от времени поглядывать на дисплей заднего вида.

К тому времени я свел идеи насчет нашего местонахождения к трем вариантам. Первый: цилиндрическое пространство внутри небольшого каменного тела – скажем, астероида диаметром в несколько километров. Именно так были устроены некоторые поселения – оболочка из горной породы защищала от радиации и метеоритов. Второй вариант был версией первого: искусственная планета с тонкими стенками в форме цилиндра, по какой-то причине переставшая вращаться и создавать искусственную силу тяжести.

Третий вариант, который, как я инстинктивно подозревал, был верным, заключался в том, что я нахожусь внутри звездного корабля, субсветовика величиной с «Тишину в раю» или нашу «Салмакиду». Подобные корабли вполне могли вмещать десять или двадцать причальных или грузовых отсеков размером с этот цилиндр.

Это вполне соответствовало тому немногому, что я знал. Сидра говорила о каких-то своих делах, которые ей нужно уладить по пути. Предполагалось, что в это время я буду спать, – но что, если в планах Сидры что-то пошло не так?

– Как далеко находится модуль Альфа?

– Ноль целых двести сорок три тысячных километра от модуля Бета.

Меньше четверти километра. Будь тут воздух, я мог бы ее позвать.

Шахта разветвлялась – рельсы расходились в разные стороны. Скафандр выбрал менее поврежденное ответвление, снова набирая скорость. Шахта свернула вбок и закрыла мне обзор.

– Медленнее, – прошептал я, и скафандр послушно вернулся к скорости пешехода.

За поворотом шахты появился слабый свет. На мгновение показалось, будто он просачивается снаружи, но, когда его интенсивность увеличилась, я понял, что этот зеленовато-желтый оттенок не имеет никакого отношения к звезде Эпсилон Эридана или одной из ее планет. Никакая звезда или планета не отличалась столь болезненной бледностью.

Что-то затрещало, и в моем шлеме зазвучал голос:

– Представься, незнакомец.

Голос не принадлежал Сидре – он был низким, протяжным и мужским. А исходил, казалось, сразу отовсюду. Если бы в моем черепе вдруг прозвучал глас Господень, вряд ли бы он сильно отличался.

– Кто ты?

– Кажется, я первым спросил.

Это был не просто голос – ему будто вторило нечто вроде хора. Я пытался разобрать слова этого хора, но их смысл остался для меня недосягаем. Это был какой-то старый язык, предшествовавший современным формам норта, каназиана или рунглиша. Меня по-прежнему окружал вакуум, поэтому внятный голос и фоновый его хор каким-то образом проникали в скафандр по своим собственным каналам связи. Я счел необходимым сказать правду:

– Мигель де Рюйтер.

Мой ответ, похоже, позабавил обладателя голоса.

– Де Рюйтер? Интересная этимология. Рюйтер… может, рыцарь? Что ж, ты прибыл в замок с привидениями. Какое дело привело тебя ко мне, Мигель де Рюйтер?

– Мне самому хотелось бы это знать, – ответил я, но, предположив, что для безымянного собеседнику этого может оказаться недостаточно, добавил: – Я прибыл сюда не по своей воле. Даже не знаю, где нахожусь.

– И все же рассчитываешь, что тебя пропустят дальше. Ты капитан, де Рюйтер? Я повидал всех капитанов. Кажется, сам когда-то был капитаном…

Расставив руки и ноги, я слегка коснулся стен. Скафандр свободно дрейфовал, и мне почти не потребовалось усилий, чтобы остановиться.

– Я не капитан. Но я высадился сюда с корабля, а женщина, которая им управляет, отсутствует на борту. Ее зовут Сидра, и мой скафандр говорит, что она где-то здесь.

– Сидра твоя подруга?

– Нет, – осторожно ответил я. – Пожалуй, вернее будет сказать, что она кто угодно, только не подруга.

Наступила пауза. Тишину нарушал лишь хор. Только теперь мой мозг начал распознавать значение слов. Английский, до эпохи Транспросвещения. Слова я понимал с трудом.

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Чье это откровение? Иоанна Богослова.

Семи печатей книга Иоанна Богослова.

– Ты хорошо ответил, де Рюйтер. Иди дальше. Собственно, я даже настаиваю на этом. А пока идешь, расскажи, чего хочет от тебя Сидра.

Я легко оттолкнулся руками и ногами и двинулся вперед не быстрее пешехода.

– Я знаю только то, что она мне говорила. Будто бы я должен помочь ей что-то найти.

– Что именно?

– Она не слишком-то откровенна. Но, как мне кажется, это нечто такое, что можно использовать против волков.

– Оружие?

– Возможно.

– Я видел немало оружия, которым предполагалось остановить волков. Кое-какое даже носил в себе – экзордиальные устройства, гипометрические пушки. Но они оказались совершенно бесполезны.

– Ни о чем подобном я не слышал. Даже не знаю, стоит ли верить всему, что сказала мне Сидра. Но если есть хоть малейший шанс, что она права, я буду сражаться до последней капли крови.

– Мне нравится твоя сила духа.

– Надеюсь, это нечто большее, чем просто сила духа.

– Когда-то внутри меня был человек. Старый солдат. Он тоже не прекращал поиски. И тоже был готов сражаться до последней капли крови. Но в конечном счете это ничем ему не помогло.

– Что с ним случилось?

– Он отдал свою жизнь, чтобы мог жить другой. Ты способен пойти на такую жертву?

– Нисколько не сомневаюсь.

– Немногие могут так ответить. И мало кому из них я бы поверил. Но в твоих словах нет ни гордыни, ни хвастовства. Факт остается фактом – ты прошел испытание и был готов пожертвовать собой. Но похоже, Вселенная сыграла с тобой небольшую шутку.

– Я остался жив. Но не благодаря Вселенной.

– А благодаря кому? Сидре? Что ж, я не удивлен. У нее есть привычка менять чужие судьбы. Скажу прямо: у нас с Сидрой есть кое-какая общая история. Не слишком долгая, но ее хватило, чтобы понять друг друга.

– Ты убил ее?

– А ты бы этого хотел?

– В конечном счете – может быть. Но от мертвой мне мало толку. Я пришел к выводу, что она нужна мне: чтобы управлять кораблем или по крайней мере дать власть над ним. А потом я разверну корабль и отправлюсь домой, к семье, от которой она меня оторвала. Если семья все еще жива. – Я помедлил. – С тобой Сидра поступила похожим образом?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36 
Рейтинг@Mail.ru