Алан Чароит
Ведьма Дивнозёрья
Глава четвертая. Папоротников цвет
С самого утра Тайка затеяла печь пирожки. Думала домового порадовать: Никифор в последние дни смурной ходил да все вздыхал тяжко. Но горестями не делился.
– А с чем пирожки? – На стол спикировал Пушок. – С маком?
– С таком, – Тайка отмахнулась полотенцем, и коловерша вспорхнул, подняв облако мучной пыли.
Порой Тайке казалось, что осенне-рыжий Пушок, напоминающий помесь кошки с совой, взял худшие качества от тех и других. Он был быстр, нагл, умел подкрасться бесшумно и жрал все, что плохо лежало. А по его мнению любая еда лежала плохо. Вот и сейчас сцапал когтями куриное яйцо и смылся, гад.
– Брось, хозяйка, – Никифор чихнул и принялся отряхивать картуз от муки. – Пущай летит, разбойник пернатый.
Тайка вытерла пот со лба и погрозила кулаком печке, за которой спрятался вороватый коловерша.
– И все же, Никифор, что случилось? Я же вижу, ты сам не свой.
Домовой, вздохнув, поскреб в бороде:
– Гриня пропал. Уж целую седьмицу как. Не знаем, чо и думать.
Гриней звали дивнозёрского лешего. Тот хоть молодой и озорной был, но дело свое знал хорошо. Грибов и ягод в лесу всегда родилось в избытке, зверье лоснилось и множилось, лес рос красивый, чистый, а то, что Гриня порой превращался в выпь и пугал криками дачников, – так у всех свои недостатки.
– То есть как это – пропал? Совсем? – Тайка опустилась на табурет.
Никифор кивнул:
– С концами… и, как назло, прямо в канун праздника. Кикиморы с ног сбились, мавки рыдают хором: какое уж тут веселье… Кстати, ты сама-то пойдешь?
– А что за праздник?
– Дык купальская ночь сегодня! Забыла? – Никифор глянул на нее с укоризной.
– Я не знала, что тоже приглашена, – Тайке не хотелось признавать, что она и впрямь запамятовала.
– А как же иначе? – Никифор приподнял кустистые брови. – Ты ж ведьма-хранительница. Без тебя никак.
– А без Грини?
– Без него тоже. Но ты ж поворожишь, ежели не найдется?
Ну вот, началось… Тайка закатила глаза и грохнула кастрюлей.
– Куда я денусь? Поворожу.
Шел третий месяц, как она стала ведьмой-хранительницей Дивнозёрья, а казалось, будто бы три года прошло. Теперь, если что случалось, все бежали к ней.
Только на этой неделе она провела очередную воспитательную беседу с озорными кикиморами, выгнала у соседей раздорку, а Арсению – домовому из заброшенного дома – подкинула брошюру о вреде пьянства (кстати, тот уже две недели кряду не пил), но вот где искать пропавшего лешего, она понятия не имела.
Еще и праздник этот… Вовремя Никифор напомнил, нечего сказать. В чем туда идти? Не в джинсах же? И что там вообще делать?
– Как это что? Папоротников цвет искать, конечно. – Коловерша высунулся из-за печки; его морда была перемазана в яичном желтке.
Видимо, последний вопрос Тайка задала вслух.
– А зачем?
Пушок, поняв, что ругать его не будут, вылез целиком, отряхивая паутину с крыльев.
– Так он желание исполняет.
– Любое? – Тайка вскочила, уронив табурет.
Нет, она уже не хотела, чтобы все стало как прежде и бабушка вернулась из дивьего царства домой. Но вот навестить ее Тайка не отказалась бы, очень уж соскучилась. Да и посмотреть, что скрывается там – по ту сторону вязового дупла – очень хотелось. Это для дивьих людей все чудеса тут, а для обычных смертных – наоборот, настоящее волшебство начинается по ту сторону вязового дупла.
– Угу, – по-совиному ухнул коловерша, подбираясь ближе. – Что ни пожелаешь, все исполнит. Семеновна-то по молодости каждый год искала. Перестала, только когда ты родилась.
– А если бы нашла?
– То – фьють, только мы ее и видели! Но ты ж пойми: ищут все, а находит кто-то один. Эх, вот бы мне в этот раз повезло… – скрипучий голос Пушка стал мечтательным.
– А если найдешь, что загадаешь? – Тайка пригладила перья, торчащие на макушке у коловерши, и тот, зажмурив желтые круглые глазищи, тихонько замурлыкал.
– Мр-р-р-р-р, не скажу. Мр-р-р-р-р, это секрет.
– Ах так! Не буду тебя больше чесать.
Тайка убрала руку – и вовремя: коловерша попытался куснуть ее за палец, а промахнувшись, обиделся еще больше:
– Чего ты такая вредная, Тая? Если я расскажу желание, разве оно сбудется?
И пока Тайка задумалась-зазевалась, сцапал из миски еще одно яйцо и вылетел в окно.
– Знаю я твои желания, – усмехнулась она. – Пожрать, пожрать и еще немного пожрать, пожалуйста…
А папоротников цвет уже захватил все ее мысли, и Тайке едва хватило терпения дождаться темноты в самую светлую ночь года…
* * *
Дивнозёрская нечисть всегда собиралась на поляне у самого большого дуба – царского дерева. Обычным людям сюда ходу не было, но Тайка знала, как пройти сквозь туманный морок: нужно было с заговором промыть глаза загодя собранной майской росой и положить под язык четырехлистный клевер. Она немного припозднилась, продираясь сквозь бурелом и поминая Гриню недобрым словом: ведь это была его забота – содержать лес в порядке.
Когда Тайка добралась до места, праздник был уже в самом разгаре. Огни светлячков сияли в траве, на замшелых колодах и в ветвях деревьев; повсюду горели костры и играла музыка – два полевика выводили бодрую мелодию на свирелях. Веселые мавки – босые, простоволосые, в цветочных венках и длинных рубахах, – завидев Тайку, оживились.
– Эй, ведьма, потанцуй с нами! – махнула рукой одна из них… кажется, Майя.
Да, точно: они встречались на застолье, которое Никифор устроил еще весной в честь новоиспеченной ведьмы-хранительницы. Отказываться было невежливо, но Тайка помнила – увлекаться нельзя: эти красавицы только и знают, что плясать. Не успеешь оглянуться – затанцуют до смерти. Речные еще и похлеще озерных будут, а Майя была как раз из речных.
Музыка стала громче, повсюду слышались смех, визги и обрывки фраз. В кустах кто-то радостно ухал (может, Пушок или кто-то из его диких сородичей). Чьи-то руки надели ей на голову венок из полевых цветов и втащили в хоровод.
Уже после трех проходов стало жарко. Тайка хотела выйти из круга, но вдруг заметила незнакомку… Не мавку, не кикимору, не лесавку – обычную девушку: рыжую, высокую, в кожаных штанах и футболке с крылатым черепом. И как только ее угораздило забрести на праздник нечисти, да еще и попасть в хоровод к мавкам? Ох, придется выручать.
Тайка сделала вид, что споткнулась о камень, и встроилась в круг уже рядом с девушкой.
– Уходи, – перекричать музыку было непросто: кто-то из полевиков от души наяривал на трещотке. – Тебе тут не место. Иди за мной, я покажу дорогу…
– Сама иди! – девушка отняла руку. – Вечеринка только началась. И мне тут нравится.
– Это морок. Еще немного, и ты забудешь, кем была и как звали. Станешь такой же, как они. Если, конечно, тебя не сожрут раньше.
– Подавятся! – незнакомка расхохоталась. – Я сама кого хочешь съем.
Цепочка танцующих ворвалась в хоровод, разделяя их, и Тайка потеряла девушку из виду.
Со всех ног она бросилась к Никифору, который, сняв лапти, грел пятки у костра.
– Беда! – Тайка плюхнулась на бревно рядом с домовым. – Там на поляне человек. Девушка. Уж не знаю, сама забрела или заманил кто, но она не знает, куда попала. И танцует. Без оберегов. Понимаешь, что это значит?
– Пущай танцует. – Густой бас Никифора был способен перекрыть даже трещотки и свирели. – Ничо ей не сделается. Тут кое-кого другого спасать надобно…
– Меня ругай, а Катерину не трогай, – раздалось с той стороны костра, и Тайка узнала голос пропавшего лешего.
– Гриня? Нашелся!
– Я и не терялся, – леший дунул в костер, чтобы тот разгорелся ярче.
– Нет уж, – Никифор поднял ладонь, и пламя поутихло, – неча тут огнем заслоняться. Встань-ка, покажись нашей ведьме.
– А чо такова? – Гриня поднялся во весь свой могучий рост, и Тайка прыснула в кулак.
Соломенные Гринины патлы были убраны под бандану, широченные плечи смотрелись еще шире в новенькой косухе, а из кармана кожаных штанов чуть ли не до колена свисала цепь. На футболке скалился точно такой же череп, как у той девушки.
– Красавчик, – Тайка улыбнулась. – А мотоцикл где?
– Там, в кустах стоит, – Гриня махнул рукой. – Тока он не мой, а Катеринин. Своего нету пока.
– Ишь ты, “пока”, – Никифор по-стариковски крякнул. – Бросает он нас, Таюшка-хозяюшка. Грит, в банду вступил. Уезжает на железном коне в Сочи.
– Не в банду, а в клуб, – леший надулся.
– Все одно: нас на бабу променял! – домовой глянул на Тайку. – Потому и грю: это кто кого еще заморочил. Хозяйка, ну скажи ты этому олуху…
– Я люблю Катерину! – Леший ударил себя кулаком в грудь. – Может, никого так не любил!
Но Никифор уже не глядел в его сторону.
– Ты послушай, хозяйка, как дело было. На той седмице они встретились. Наш Гринька до Ольховки собрался за чипсами, – за лешим действительно водился такой грешок: очень уж любил хрустящую картошечку, – а эта, – Никифор кивнул на отплясывающую Катерину, – его подвезла. Ну и все, пропал мужик.
– Я, может, наоборот, себя нашел! – набычился Гриня: того и гляди, футболку на груди рванет.
– Тихо! Праздник же, а вы ругаетесь! – Тайка встала с бревна. – Гринь, а как же Дивнозёрье? На кого ты лес оставишь?
Леший захлопал глазами:
– Ой, будто я тут шибко нужен? Только и слышу: Гриня такой, Гриня сякой, Гриня сосну уронил… А Катерине от меня ничего не надобно. Я ей просто нравлюсь, понимаешь?
Тайка понимала. Ей было знакомо щемящее чувство одиночества, когда ты вроде нужна всем, но лишь потому, что – ведьма. А перестанешь отводить чужие беды, так о тебе через неделю не вспомнят. И все же она знала, что такое ответственность, а Гриня, похоже, нет.
– Мы тебя тоже любим. И я, и мавки, и даже Никифор, – Тайка на всякий случай незаметно пнула домового, чтобы тот не вздумал возражать. – Лес без тебя захиреет…
– Не дави на меня, – Гриня шмыгнул носом. – Ты даже не заметила, что меня нет, пока Никифор не сказал. А еще хранительница, называется! Да, далеко тебе до Семеновны…
Из толпы мавок выскочила раскрасневшаяся Катерина и обняла лешего за шею:
– Как у вас весело, Гриш… ага, и ты тут, – она заметила Тайку и нахмурилась.
– Я уже ухожу, – всхлипнула Тайка. Ох, только бы не показать слез…
В этот миг Майя, хлопнув в ладоши, зычно крикнула на всю поляну:
– Луна вышла! Айда папоротников цвет искать!
Музыка стихла, а вместо уже привычной трещотки раздался звук заводящегося мотора. Похоже, Гриня с Катериной решили уехать еще до рассвета.
Все разбрелись, и притихший лес вдруг ожил. Повсюду слышались шаги, шорохи, смешки, треск веток и чужое дыхание за плечом… Тайка отошла подальше под сень сосен и свернула с тропки туда, где прежде видела густые папоротниковые заросли. Только оставшись одна, она дала волю слезам. Вот стараешься, делаешь всё, как надо. Но да… у бабушки получалось лучше. А что делать, если случится что-то действительно серьёзное? Не так уж это и хорошо быть ведьмой, оказывается…
Купальская ночь выдалась светлой, несмотря на то, что луна то и дело пряталась за тучами. Влажная земля пружинила и чавкала под ногами, а прежде эту часть леса никогда не заболачивало… ох, Гриня, Гриня.
Тайка подобрала палку, чтобы раздвигать широкие листья и не провалиться в какой-нибудь бочажок. Спустя пару часов ноги сами вынесли ее на незнакомую поляну. Высоченные – почти в пояс – папоротники росли тремя плотными кругами, а в самом центре… сперва Тайке показалось, что чей-то костер мерцает, то разгораясь, то угасая. Лишь продравшись через первый круг зарослей, она поняла – нет, не костер. Цветок! Настоящий! Слезы вмиг высохли, и Тайка ускорила шаг.
Вскоре она заметила, что с другой стороны к центру поляны приближалась темная фигура и неизвестный соперник, как назло, был проворнее.
Луна вновь вышла из-за туч, осветив поляну, и Тайка ахнула. К цветку папоротника склонился парень из дивьих: высокий, остроухий, с волосами светлыми, как лен. По обе стороны от него замерли собаки: овчарка и взрослый симаргл с белоснежными крыльями. Дивий гость коснулся лепестков цветка, будто бы погладил, – но срывать не стал. Вместо этого вырыл ямку рядом, что-то сложил в нее, закопал и полил из фляжки.
– Эй! Кто ты такой?
Когда Тайка продралась через второй круг, небо едва заметно посветлело: близился рассвет. Незнакомец вздрогнул, выпрямился и положил руку на холку симаргла.
– Забудь все, что видела. Не твое это дело. – Его голос лился, как родник, завораживая чудесным звоном.
Тайка мотнула головой, сбрасывая морок, и схватилась за оберег:
– Еще как мое! Я ведьма-хранительница Дивнозёрья, тут все под моей защитой.
Ответом ей стал смех.
– Такая юная, и уже ведьма? Не оскудел ваш край на чудеса… – он собрал в ладонь утреннюю росу с папоротниковых листьев и сдунул капли прямо Тайке в лицо.
Пока та пыталась проморгаться, гость из дивьего царства исчез вместе со своими собаками.
Цветок тем временем потускнел. Тайка потянулась к стеблю, но тут откуда ни возьмись на нее напрыгнул Пушок:
– Мое! Нашел! – Коловерша впилился лбом в ее ладонь.
– Эй, нечестно! Я первая была!
– А я быстрее!
Пока они пререкались, отпихивая друг друга, цветок почти угас. В сердцевине мерцала последняя искра, когда упругий стебель переломила проворная рука Майи.
– Ух, и повезло! – взвизгнула мавка, пряча цветок под юбкой. – Еле успела!
За ее спиной уже вставало солнце нового дня.
* * *
– Это все из за тебя, – бухтел Пушок, топорща перья. – Могли бы сейчас – ух – все иметь и век горя не знать.
– Ах, из-за меня?! – Тайка замахнулась поварешкой. – А кто пихался?
– А ну цыц! – Никифор стукнул кулаком по столу. – Неча ссориться на пустом месте. Слыхали, небось: кому папоротников цвет в руки дался, тому и был назначен. А ваше счастье, стало быть, глубже запрятано. Не заслужили исчо.
– А Майка заслужила? – Коловерша фыркнул. – Да что она может загадать, мавка глупая?
С улицы донеслось тарахтение мотоцикла, и Никифор выглянул в окно:
– А вот, кстати, и она. Легка на помине… Да не одна.
Тайка бросила поварешку и сама выбежала за калитку.
– Гриня!
Леший снял с головы шлем, поклонился Тайке и покосился на мавку. Та пихнула его локтем в бок.
– Прости меня, ведьмушка, – Гриня уставился себе под ноги. – Я тебе вчерась сгоряча лишнего наговорил. На самом деле я так не думаю. Все мы по Семеновне скучаем, но тебя тоже любим.
– Прощаю, – улыбнулась Тайка. – Как говорится, кто старое помянет… Но ты ведь остаешься в Дивнозёрье, или?..
Гриня переступил с ноги на ногу, скрипнув берцами:
– Не совсем… То есть… я…
– Уезжает-уезжает, – Майя выступила вперед, – в отпуск. А потом вернется. И будет к своей Катерине на выходные в гости ездить. Она-то городская, в деревне не приживется. Гриньке в городе тоже не жизнь. А так все будут довольны.
– Это ты придумала? – Тайке стало немного стыдно: она-то всегда считала мавок бестолковыми.
– Не я одна, с Катериной вместе. И Гриньке объяснили, что место, где тебя любят и ждут, может быть не одно.
Тайка поймала Майю за рукав и шепнула ей на ухо:
– Скажи честно: ты на это потратила папоротников цвет? Чтобы Гриню вразумить?
– Он и сам все понял, без волшебства, – улыбнулась мавка. – А цветок вот для чего сгодился. – Она хлопнула по кожаному сиденью мотоцикла: – Негоже добру молодцу в путь без коня отправляться. Засмеют.
Леший сел, завёл двигатель и расплылся в улыбке, прислушиваясь к тарахтению мотора.
– Ведьмушка, ты уж в моё отсутствие за лесом присмотри, ладно? Шоб аука никого в чащу не завёл и шоб сёстры-рябинки не ссорились.
– Присмотрю, не беспокойся.
– И вот ещё что, – Гриня понизил голос до шёпота. – Звери лесные говорят, пришлый у нас завёлся. С той стороны дупла. На вид, вроде, безобидный. Но ты имей в виду.
– Видала я вчера этого пришлого, – кивнула Тайка. – С собаками. Это он первым до папоротникова цвета добрался, но не сорвал почему-то. Наоборот, что-то посадил.
– С собаками? – Гриня почесал в затылке. – Нет, звери говорят, тот был один. Это их двое тут, бродит, что ли? Ох, тревожно мне. Чую: не вовремя я в отпуск собрался.
– Этак у тебя никогда “вовремя” не наступит, – Майя отвесила лешему дружеский подзатыльник. – Будто не знаешь: Дивнозёрье всё время что-то волшебное происходит. И вообще, ты либо доверяешь нашей ведьме, либо нет. Определись.
– Доверяю, конечно. Но ты, ведьмушка, будь начеку. На всяк случай.
Гриня надел шлем, газанул и они с Майей укатили к лесу.
Тайка еще долго смотрела им вслед и думала: как же редко мы говорим друзьям, что ценим их, думая только о себе и своих желаниях; как часто чувствуем одиночество, когда достаточно обернуться, чтобы встретить дружеский взгляд… а еще вспомнила о том дивьем парне: интересно, что он закопал там, в лесу? И есть ли второй чужак, или звери видели его же, просто без собак?
– О чем задумалась, хозяюшка? – Никифор тронул ее локоть.
– Да так, – Тайка мотнула головой, прогоняя тревожные мысли, – взгрустнулось на минутку. Пустяки, пройдет. Пойдемте-ка лучше пирожки есть!
Глава пятая. Не верящая в чудеса
– Посмотри-ка, кто к нам приехал! – Дед Федор улыбался, а выцветшие стариковские глаза лучились счастьем. – Маришка, внученька моя. Таюша, сможешь показать ей Дивнозёрье? Ну, наше, настоящее…
– Прямо-таки настоящее? – Тайка не поверила своим ушам: чего это дед удумал?
А старик, подмигнув, шепнул:
– Она, понимаешь ли, в чудеса не верит.
М-да… тяжелый случай. В Дивнозёрье-то чудеса случаются сплошь и рядом, но показываются далеко не всем – можно в упор смотреть, а все равно ничего не увидеть. Вслух Тайка этого, конечно, не сказала: Маришка и без того глядела на нее свысока.
– Это ты, что ли, ведьма? – голос гостьи оказался звонким и мелодичным.
– Ну, я. А что?
– Не похожа! Где твоя остроконечная шляпа и черный кот?
Рядом крутился и фыркал Пушок. К счастью, ему хватило ума не показываться Маришке на глаза. Если бы еще умел молчать, когда не спрашивают, цены бы ему не было.
– Тая, что она мелет? Какой к черту кот? Не слушай ее! Я же лучше кота!
А Маришка тем временем без приглашения заглянула в дом:
– Котла тоже, как вижу, нет. И сушеных мышей.
– Тая, она дура? Зачем нам сушеные мыши? Свежие же намного вкуснее!
Тайка отмахнулась от назойливого коловерши. Да, ей тоже не нравилась гостья. Но в отличие от Пушка ей приходилось быть любезной, чтобы не расстраивать деда Федора.
– Хотите квасу?
– А давай! По такой жаре в самый раз будет холодненького хлебнуть, – дед Федор отдал Маришке палочку и облокотился о перила. – Только, не серчай, Таюша, в дом не пойду. Ноги уж не те: от самой остановки, почитай, пешком шел. Внученьку встречал.
Взяв кружку, он по старой привычке сложил в кармане фигу от сглаза, а Маришка от кваса и вовсе отказалась.
Внучка деда Федора могла бы быть миловидной, если бы не вечно недовольное выражение лица. Светлые кудри, большие глаза, пухлые губы… она напоминала Тайке ангелочка, какими их обычно рисуют на рождественских открытках. Вот только очень сердитого ангелочка.
– А можешь меня заколдовать? – Маришка прищурилась.
– З-зачем?
– Ну, чтобы я поверила, что магия существует. Что ты вообще умеешь?
Тайка глянула на старика, но тот лишь руками развел: мол, сама разбирайся. Интересно, как он себе это представляет? Тайка подвального упыря должна откопать и предъявить в качестве доказательства?
– Ну, оберег могу сделать. Удачу приманить, лихо отвадить. Знаю лечебные травы и заговоры от нечисти, а еще…
– Я же говорила! – Маришка сунула деду его трость. – Это фольклор! Но так даже лучше. Мне для курсовой пригодится. Расскажешь мне, во что у вас тут верят. Всякие байки-небылички, заговоры. Это всё очень интересно.
– Да, Таюш, заглядывай к нам вечером. Погуляете, поболтаете, на речку сходите.
Тайка подхватила деда Федора под локоть, помогая тому подняться.
– Ладно, зайду.
Она понимала, к чему старик всё это затеял. Одиноко ему без родных, хоть он никогда в этом и не признается. А так понравится Маришке в Дивнозёрье, заведёт друзей – будет и к деду приезжать почаще. Только говорить так сразу, что соседка – ведьма, не стоило. Любой современный человек к этому отнесётся скептически. Особенно, городской. Вон и деревенские не все верили…
Гости попрощались и ушли. Пушок, раскачиваясь на калитке, прошипел им вслед:
– Ш-ш-шкатертью дорожка!
А потом, обернувшись к Тайке, дрожащим голосом добавил:
– Нет, ну я же правда лучше кота!
Пришлось успокоить его:
– Конечно, лучше.
* * *
Тайка зашла за Маришкой уже ближе к закату. Дед Федор сидел на лавочке под яблоней и курил любимую трубку.
– О, Таюша! А вы разве не вместе с Маришкой? Она уж с полчаса как ушла.
– Одна? Мы же договаривались…
Сердце сжалось от дурного предчувствия, и Тайка разозлилась сама на себя: еще не хватало и в самом деле сглазить! Вечерами вся дивнозёрская молодежь гуляет по деревне, и ничего.
Дед Федор нахмурился:
– Ты не серчай, Таюша. Маришка девочка хорошая, просто с характером. Не хотела в деревню ехать. Я еле уболтал, мол, ведьму настоящую покажу. Да, кажись, сболтнул лишнего. Уж прости старика… А вообще она у нас отличница: на второй курс с одними пятерками перешла. И в хоре поет – заслушаешься. С детства сплошные конкурсы, грамоты, гастроли…
– Может, она на лавочках? Там ребята всегда с гитарой сидят.
Лавочки стояли в самом конце улицы, ближе к оврагу, под двумя скрещенными березами, и вечерами вся молодежь стекалась туда. Прежде Тайка тоже к ним захаживала послушать песни, но в последнее время недосуг было. Раз отказалась, другой – а на третий и звать перестали.
– Сходи, моя хорошая, посмотри. А то волнуюсь я. Только Маришке не говори, а то начнет ругаться: мол, не следи за мной, дед, я уже взрослая. А я разве ж спорю? Но стариковскому сердцу не прикажешь: и за больших, и за малых дрожит, как заячий хвост, – дед Федор закашлялся.
– Все будет в порядке, – Тайка через силу улыбнулась.
Да что ж такое? Ладони вдруг вспотели, а по спине пробежали мурашки.
Неужто и впрямь предчувствие?
– Да и тебе полезно развеяться, – старик выпустил кольцо табачного дыма. – А то, как стала хранительницей, все дома сидишь. Потом жалеть будешь, что не гуляла, пока гулялось. Я-то вон уже не могу. Эх, молодо-зелено…
* * *
Предчувствие не обмануло: на лавочках Маришки не оказалось. А Леха, местный заводила, сплюнув на землю шелуху от семечек, пожал плечами:
– Городская, что ль? Была тут, ага. Ушла потом с парнем.
– Что за парень? – Тайка насторожилась.
– А я почем знаю? – фыркнул Леха. – Белобрысый какой-то. Не наш. Я думал, они вместе приехали… Эй, куда ты? Посиди с нами. Совсем запропала.
– В другой раз, ладно?
Тайка направилась к излучине, где обычно сидели парочки, но на берегу было тихо. Маришка с кавалером как в воду канули.
Тайка заволновалась: а ну как утопли? Речку не зря прозвали Жуть-река – вроде неширокая и мелкая, но коварная: вода в ней не прогревалась даже летом, слишком уж много было холодных ключей и омутов.
Сняв босоножки, Тайка зашла в ледяную воду по щиколотку, прошептала нужные слова, которым бабка научила, сняла с руки нитяной браслет и пустила вниз по течению.
«Шлеп!» – будто рыба хвостом плеснула – в пяти шагах от Тайки над водой появилась голова мавки Майи. Та ловко выбралась на корягу и зубами затянула браслет на запястье.
– Спасибо за подарочек. Зачем звала, ведьма?
– Подруга пропала. В голубом платье, светленькая, волосы как пух. Зовут Мариной. Не встречала?
– Не-а, – Майя болтала ногами в воде. – Этим летом еще никто не утоп. Значит, осень будет сырая да дождливая.
Тайка поежилась: ох уж эти мавкины приметы… Но не утонули – и ладно. Может, в поле или в лес пошли. Наверное, лучше пока прекратить поиски. Третий – лишний, как говорится. Вот если к утру не вернутся, тогда придётся лесавок выкликать, спрашивать, не заблудился ли кто.
Вспомнив о лесных обитателях, Тайка не могла не вспомнить и о дивьем, которого видела на празднике.
– Слушай, а та поляна, где вырос цветок папоротника… сможешь ее снова найти?
– Зачем тебе? – Майя вытянула из волос нить водорослей. – Он никогда не вырастает дважды в одном месте. Да и не сезон уже.
– Там был чужак, он что-то посадил в землю, и я хочу узнать что. – Ноги стыли, но Тайка не спешила выходить из воды.
– А что, сама не найдешь? – мавка усмехнулась.
«А еще ведьма, называется», – ожидала услышать Тайка, но Майя если что-то подобное и думала, то вслух говорить не стала.
– Ладно, я за тобой с утречка зайду. А то сейчас тащиться поздно: пока дойдём, совсем стемнеет, и ты ничего не увидишь. Нынче облачно, ночи тёмные.
Она махнула рукой с перепонками между пальцев и беззвучно ушла под воду. А Тайка, подобрав босоножки, поплелась домой.
У калитки возле дома деда Федора она увидела Маришку. Та стояла, прислонившись спиной к забору, и глядела в небо, вздыхая. Ветер развевал ее волосы, похожие на тополиный пух. Заслышав шаги, она вздрогнула и обернулась:
– Ой, это ты? А я думала, Мир вернулся.
– Какой еще Мир? – Тайка подняла бровь.
– Ну, Мирослав, наверное. Или, может, Владимир. Я полное имя не спрашивала. Когда тебя не дождалась, пошла сама на лавочки к ребятам, а там – он. Мы посидели немного и ушли гулять, завтра еще пойдем… Он такой классный, рассказывает интересно. А как узнал, что я пою, сразу захотел послушать.
– И где вы были?
– Да тут, недалеко гуляли: по кромке леса вдоль реки.
Странно, Тайка искала их там же… Ночной лес мог скрыть все, что угодно, но пение разнеслось бы по реке на милю вокруг.
– А познакомишь меня с Миром?
Маришка прищурилась:
– Он сказал, что знает тебя, а ты его, выходит, нет? Что за шутки? Он что, твой бывший?
– Нет, что ты! Я его просто не запомнила, наверное.
Маришка все еще косилась на нее с недоверием.
– Если бы ты его встретила – никогда бы не забыла. Так что либо не видела, либо врешь. Спокойной ночи.
Она хлопнула калиткой, оставив Тайку в недоумении: что бы все это значило? Может, летун-перелистник Маришке встретился? Эти змеи подколодные умеют морочить девкам головы, перекидываясь в парней – в знакомого, если кого-то ждешь, или в незнакомого, какого мечтаешь встретить. Вот только всех перелистников еще старая ведьма Таисья извела вместе со змеенышами, чтобы не пакостили. Неужто один все же остался?
* * *
– Пушок, ты не помнишь, чего не любят перелистники?
В бабкиных записях о змеях подколодных ничего не нашлось, и Тайке пришлось обратиться к эксперту.
Коловерша перестал вылизываться и поднял уши торчком:
– Три эскимо!
– В смысле? Их можно отпугнуть мороженым?
– Что? А, нет… – коловерша заухал: так он смеялся. – Это плата, за которую я отвечу на твой вопрос.
– Ах ты, вымогатель пернатый!
– Тая, ничего личного – это бизнес, – коловерша распушился: ему казалось, что так он выглядит более внушительно.
Тайка вздохнула, помешивая ложкой суп:
– Ладно, будет тебе три эскимо, гангстер недоделанный. Говори уже!
Пушок облизал усы, предвкушая лакомство:
– Это же змеи. Они не любят шум, запах чеснока и собачьей шерсти.
– Так просто? Чеснок у нас на участке растет. Шерсть можно у Аленки выпросить: она своего Снежка каждый день вычесывает. А вот шум… Это что же, надо будет орать и ногами топать?
Пушок насмешливо сощурился:
– Тая, это неизящно. Твоя бабушка, к примеру, включала перелистникам «Металлику»!
* * *
Весь следующий день Тайка мастерила для Маришки оберег, вот только та его не взяла:
– Фу, убери. Воняет!
– Оно и должно вонять, это для…
– У меня аллергия на чеснок, – Маришка сунула пахучий мешочек обратно Тайке, а когда та не взяла, швырнула его в кусты. – И выруби эту ужасную музыку.
– Эй, так нельзя!
Тайка, охая, втянула руки в рукава и полезла в высокую крапиву. Кусачие стебли жалили даже сквозь рубашку, на плечах вздулись красные полосы. Когда же она вылезла, сжимая в кулаке свой оберег, Маришки уже и след простыл.
На опустевшей лавочке хрипела Тайкина колонка: кажется, в ней садились батарейки. А на том конце улицы две едва различимые фигуры уходили вдаль, и дурное предчувствие вновь нахлынуло душной волной. Тайка бросилась за ними, но, увы, не догнала. Оставалось только махнуть рукой и вернуться. Если человек не хочет, чтобы его спасали, что тут поделаешь? За навязанную помощь никто спасибо не скажет. А может, зря она переполошилась? Перелистников бабушка давно вывела, а местная нечисть хоть и озорничает, но людей не губит. Так, разве что пугает немного… да, наверняка всё обойдётся.
Мало помалу Тайка успокоилась и занялась домашними делами, а на закате к ней приковылял дед Федор – раскрасневшийся, с трясущимися руками и бородой:
– Беда у нас, Таюша. Маришка моя вернулась с гулянки и слова сказать не может. Лишь мычит и плачет. Околдовали ее, не иначе.
Ох, не обошлось. Тайка, вздохнув, накинула на плечи вязаную кофту и пошла разбираться.
Старик не соврал: Маришка в самом деле мычала, размазывая тушь по щекам. Вся комната пропахла валерьянкой.
– Это Мир сделал? – Тайка тряхнула ее за плечи, и Маришка закивала.
– Он при тебе в змея не превращался? Так да или нет? Ничего не понимаю…
Дед Федор сунул внучке в руки бумагу и карандаш. Та ухватилась за него, словно утопающий за соломинку, но буквы плясали, не желая складываться в слова. Грифель, хрустнув, сломался.
И тут Тайку осенило:
– Не можешь писать – рисуй! Где его найти?
Маришка хлюпнула носом и, закусив губу, взяла другой карандаш. Она нарисовала знакомое Тайке дерево – старый вяз с дуплом-расселиной: один из известных ходов в дивье царство. Не тот, что у оврага, а дальний. Ишь, куда они угуляли: в самую чащу леса.
– Не плачь. Я обязательно найду этого Мира и заставлю его тебя расколдовать! – напоследок ободряюще улыбнувшись, Тайка выбежала из дома.
Она неслась к дереву, едва не теряя по пути босоножки. Кофта сползла с плеч, волосы растрепались. Оберег с чесноком и собачьей шерстью чуть не выскользнул из вспотевшей ладони. Только бы успеть, пока перелистник не рассыпался искрами.
Спотыкнувшись о кочку, она выкатилась на заветную поляну. Идти стало совсем тяжело: ноги путались в высокой траве. А волшебное дерево было уже близко, и дупло слабо светилось в ночи. Там точно кто-то был. Неужели, уйдёт?
– Мир! – закричала Тайка что было мочи. – А ну стой, подлец ты этакий!
Кусты зашевелились, и навстречу ей вышел белоснежный крылатый пес. Ух, и здоровенный! Куда больше Снежка. Оскалившись, он зарычал на Тайку, и та присела, цепенея. Хотелось бежать прочь, но ноги не слушались.
Симаргл подошел ближе и ткнулся носом в ладонь с оберегом. Почуял, видать, запах своего щенка… может, теперь не укусит?
– Меня звала?
Из темноты вдруг появился тот самый парень из дивьих, которого Тайка встретила в купальскую ночь на папоротниковой поляне. К его ноге жалась вторая собака – обычная овчарка. Тайка узнала Джульку.
– Это ты, что ли, Мир? – Она рассмеялась, стараясь не показать страха.
– Вообще-то Яромир, – он отозвал симаргла щелчком пальцев. – Чего хочешь, ведьма?
