Алан Чароит
Невиданные чудеса Дивнозёрья
* * *
Тайке повезло в жизни. Такая юная – только-только школу закончила – а уже ведьма! Да не абы какая, а ведьма-хранительница Дивнозёрья – деревни, где наш обычный мир близко сошёлся с Волшебной страной. Это же так здорово – не просто верить в волшебство, а точно знать, что оно существует. С самого детства общаться с домовыми и мавками, лешим и водяным, а ещё дружить с коловершей – удивительным зверьком, похожим на помесь кота с совой.
Так думали те немногие, кому Тайка осмеливалась рассказать о своих приключениях.
Не то чтобы ей не хотелось поделиться. Просто она знала, что её поднимут на смех. В лучшем случае назовут выдумщицей и врушкой, в худшем – сочтут чокнутой, потому что многие люди разучились верить в волшебство.
Впрочем, нет худа без добра. Чем меньше знают о заповедном крае, тем в большей сохранности он будет. А то вон ещё в бабушкины времена кто-то написал в газету о дивнозёрских чудесах – так потом еле отвадили нудных репортёров и доморощенных любителей чертовщинки.
Кто-то подумает, что жизнь ведьмы – это сплошные радости и приключения. И в чём-то будет прав: Тайка ни за что не променяла бы свою судьбу на обычную жизнь. Но это не значит, что ей всё давалось легко. Быть хранительницей волшебства – это ведь большая ответственность. Кто ещё спасёт простых жителей деревни от зловредной нечисти, поможет совладать с упырём из погреба, с кикиморой-раздоркой или с заезжим оборотнем? И при этом нельзя забывать про домашние дела и учёбу. Хорошие оценки себе так просто не наколдуешь, даже если ты ведьма.
Тайка сперва очень расстроилась, когда с первого раза не поступила в институт, но к счастью, её верные друзья были рядом. И мудрый коловерша Пушок сказал так:
– Не переживай, Тая. Неудачи и огорчения у всех случаются. Главное – не сдаваться! Лучше подумай, как обратить дело в свою пользу. Это ж у тебя теперь целое беззаботное лето впереди. А значит, нас ждёт ещё больше приключений!
Ведьмино лето
– Ох, Таюшка-хозяюшка, слыхала?! Тут такое приключилось! Харитошку помнишь? Энто бабы Лиды домовой. В общем, сбрендил он!
Никифор выглядел таким взволнованным, Тайка даже испугалась, как бы его удар не хватил.
– В каком смысле сбрендил?
– В самом что ни на есть прямом. Грит, не хочу больше быть домовым. Вы, мол, за свои дома цепляетесь, а энто предрассудки. Кругозор расширять надобно.
– Ничего себе! – ахнула Тайка.
Все домовые, с которыми она была знакома, жили по принципу «Мой дом – моя крепость». Того же Никифора, бывало, на улицу калачом не выманишь. Сидит на печке, и хорошо ему, тепло. Да что там Никифор! Даже непутёвый Сенька-алкаш за своё хозяйство радел, как умел. А тут на тебе!
Признаться, она едва помнила этого Харитошку. На посиделки, которые Марьянка-вытьянка устраивала в заброшенном доме, он хоть и приходил, но обычно сидел в сторонке. Не пел, не плясал, даже угощение брал с оглядкой, будто всего стеснялся. А если к нему подсаживался кто-нибудь из кикимор или домових – краснел, как помидор. В общем, как сказал бы Пушок, домовой-интроверт.
Стоило вспомнить коловершу, как он тут же появился. Вылез из-под стола, словно чёртик из табакерки, и заявил:
– А может, у него кризис среднего возраста? Я в интернете читал. Это когда вдруг задумываешься: а чего же я достиг в свои годы? Понимаешь: ни-че-го. И ка-ак нахлынет грусть-кручина!
– Кручина без причины – признак дурачины, – проворчал Никифор. – Пушок, ты Харитошку помнишь? Ну какие там годы? Он же молодой совсем. Даже борода ыщо не выросла – токмо бакенбарды.
– Значит, подростковый кризис! – не сдавался коловерша. – Все талдычат: ты должен быть домовым, потому что папка и мамка твои были домовыми. Семейная династия, все дела. А он, может, космонавтом быть мечтает? Или мороженое продавать?
– Действительно, а кто-нибудь спрашивал, чего он сам хочет? – Тайка почесала Пушка за ушком, и тот немедленно заурчал, как трактор.
– На вот, полюбуйся. – Никифор достал из-за пазухи кусочек бересты. – Энто Харитошка оставил, прежде чем удрать.
Тайка вчиталась в угловатые каракули:
«УХАЖУ ИСКАТЬ ЩАСТЬЯ!
ДОМ ОТДАЙТЕ КАМУ ХАТИТЕ.
КАК УСТРОЮСЬ В ГОРОДЕ ПРИШЛЮ ВАМ ПИСМО И ГАСТИНЦЕВ.
ХАРИТОН»
– Хм, значит, в город подался… – Тайка вернула записку Никифору. – Знаешь, а вообще там много возможностей. Можно, например, подъездным стать. Или автобусным.
Никифор неодобрительно покачал седой головой:
– Бери выше! Харитошка в музейные решил податься.
– Экспонаты? – не удержался Пушок. – А что, отличная карьера! Стоишь красивый, на тебя все смотрят, восхищаются… Хотя я бы на его месте лучше в домкультурные подался. Тогда на концерты можно хоть каждый день ходить!
– Тебе бы только куролесить! – с досадой отмахнулся Никифор. – Таюшка-хозяюшка, дай совет, шо делать-то?
Тайка пожала плечами:
– Ждать. А что ещё остаётся? Он же сказал, что напишет. Харитон – взрослый домовой, это его жизнь.
– А с домом? Как думаешь, ничего, если мы к бабе Лиде Анфиску поселим? А то она так намаялась, погорелица.
– Разве вы такие вопросы не на домовишниках решаете?
– Обычно да, но… В общем, у нас голоса разделились поровну. Одни говорят, что Харитошка одумается и вернётся, надо бы место придержать. А то где он потом дом по сердцу найдёт? Другие бушуют, мол, шиш ему. Кто, грят, хозяйство бросил, тот отступник и негодяй. Мой голос получается решающий. А я, ты ж знаешь, за Анфиской ухаживаю. Сталбыть, лицо пристрастное. О-хо-хо, за что мне это всё?! – Никифор принялся обмахиваться салфеткой.
– Водички попей, успокойся. – Пушок придвинул ему стакан. – Не то тоже сбрендишь, а мы к тебе уже привыкли.
– Типун тебе на язык! – возмутился Никифор, но воды всё-таки выпил.
– А вы у Анфисы спросили? Помнится, после пожара она говорила, что боится снова не уследить и хозяев подвести. – Тайка припомнила, как рыженькая домовиха делилась с ней своими печалями. – Может, она ещё не готова?
– Да она никогда не будет готова, – насупился Никифор. – Но избыть страх можно, только встретившись с ним лицом к лицу, и никак иначе… Ладненько, спасибо вам за советы, пойду я спать. Утро вечера мудренее. А завтречка на домовишнике всё и порешаем.
Осушив стакан до дна, он нырнул за печку, и вскоре оттуда раздался раскатистый храп.
Тайка с Пушком переглянулись.
– Тебе тоже кажется, что Никифор как-то быстро свернул тему? – спросила она, и коловерша кивнул.
– Готов спорить на целый противень пирожков – он что-то недоговаривает!
* * *
Всю следующую неделю Никифор отмахивался от расспросов. Мол, не бери в голову, сами разберёмся. Тайка не настаивала, хотя и было любопытно, чем же дело кончилось. Ну да ладно, не пытать же его? Захочет – расскажет.
А в воскресенье, зайдя в гости к Марьянке-вытьянке, она встретила там зарёванную Анфиску. Перед домовихой стояли чашка с чаем и непочатый кусок пирога, но та на угощение даже не смотрела, а знай размазывала слёзы по щекам. И даже её рыжие косички выглядели поникшими.
– Ох, беда-беда! Не справляюся я. Всё из рук валится, будто я не беречь дом пришла, а портить. Представляешь, вечор разбила любимую баб-Лидину чашку. Ух она и ругалась!
– А по-моему, ты слишком паришься, – Марьяна сунула ей в руки салфетку, и Анфиска принялась вытирать покрасневшие глаза. – Расслабься. Подумаешь, чашка! Знаешь, сколько у нас Сенька посуды побил?!
– Ну, побил, – фыркнули из-за печки. – Подумаешь! Нельзя же быть во всём идеальным.
Тайке тоже захотелось как-то утешить Анфиску. Она достала баночку вишнёвого варенья, которую принесла к чаю, и поставила прямо перед домовихой:
– Угощайся. Знаешь, устраиваться на новом месте всегда непросто. Но во всём стоит искать хорошее. Зато у тебя опять есть свой дом – разве это не здорово?
– Да он вроде как не совсем мой… – всхлипнула Анфиска. – Всё незнакомое. Мне там не нравится.
– Так обустрой так, чтобы нравилось. Или боишься, что Харитон вернётся и выгонит тебя?
Вместо ответа Анфиска пожала плечами и протянула Тайке новую берестяную записку, написанную тем же угловатым почерком:
«У МИНЯ ВСЁ ХАРАШО. ГОРОД ОЧИНЬ КРАСИВЫЙ. УЖЕ КАТАЛСЯ НА МЕТРО.
ХАРИТОН»
– Похоже, он там отлично проводит время, – улыбнулась Тайка. – Менять свою жизнь к лучшему – это здорово, правда?
– Нет, это очень страшно! – Анфиска закрыла веснушчатое лицо ладонями.
– Знаешь, иногда жизнь просто сама берёт и меняется. А тебе приходится подстраиваться под обстоятельства. Я вон когда в институт по баллам не прошла, знаешь, как ревела? Но сейчас могу сказать: всё, что ни делается, – к лучшему.
– Я не о том. – Анфиска понизила голос до шёпота. – Дом энтот страшный. Мне кажется, будто за мной всё время кто-то наблюдает. Аж мороз по коже! Может, Харитоша потому и удрал? Там что-то завелось. Не знаю что.
А вот это уже было интересно… Домовые обычно не только чувствовали, но и легко распознавали всякое зло. Тайка с Марьяной переглянулись. Пока они думали, как успокоить дрожащую Анфиску, в форточку влетел Пушок. Неразгаданные тайны манили его сильнее, чем осу – варенье.
– Так-так-так, что я слышу! Да тут не обойтись без известного дивнозёрского детектива! Я имею в виду себя, конечно. А это, как я понимаю, улика? – Он подцепил когтем записку. – А это, как я понимаю, улика?
– Какая же это улика? – поджала губы Анфиска. – Обычное письмо.
– Допустим. А как ты его получила? Что-то я ни конверта, ни марки не вижу. Где штемпель, я спрашиваю?!
Пушок был настолько грозен, что домовиха наморщила нос и плаксивым голосом принялась оправдываться:
– А мне почём знать?! Оно на столе в кухне лежало. Я понятия не имею, кто таков этот Штемпель. Думаешь, он за мной следит? А он злой?
Марьяна, сдерживая улыбку, протянула Пушку ложку:
– Лучше подкрепитесь, детектив. И не пугайте потерпевшую.
Это сработало. От угощения коловерша никогда не отказывался, а варенье, особенно вишнёвое, готов был потреблять в любых количествах. Пока Пушок ел – да так, что за ушами трещало, – Тайка тихонечко объяснила Анфиске про штемпель и почту и добавила уже в полный голос:
– Откуда у домового деньги на конверт и марки? Наверняка Харитон передал письмо с оказией. Может, встречную птичку попросил.
– Допустим, ты права. – Пушок облизнул измазанные в сиропе усы. – Но кто тогда скрывается в доме и пугает Анфиску?
– Бабай? – пискнула домовиха, вжимаясь в кресло.
– Кикимора-раздорка завелась? – с сомнением предположила Марьяна.
Тайка тоже выдвинула версию:
– Может, призрак? У бабы Лиды дом старый. Мало ли…
– Кошколак! – Сенька высунулся из-за печки. – Это как волколак, только кошколак. Ну чё вы уставились? Не вру я! И такое бывает.
– Кто бы это ни был, мы его выведем на чистую воду! – Пушок воинственно стукнул по столу ложкой. – Будем ночевать в доме бабы Лиды по очереди. Только, чур, я не первый!
* * *
Этой ночью с Анфиской осталась Тайка. Ей пришлось влезть в окно, потому что домовиха не сумела отпереть дверь. М-да, похоже, она и правда пока не освоилась на новом месте, раз даже замки её не слушаются.
– А баба Лида точно не проснётся? – Тайка сняла кроссовки, чтобы ступать бесшумно и не оставлять следов. Она беспокоилась: а вдруг её обнаружат в чужом доме? Рассказывай потом участковому, что кошколаков ловила…
– Не проснётся, уж за это я ручаюсь. – Анфиска рядом с Тайкой приободрилась. Всё-таки вдвоём не так страшно. А если залезть под стол да взять с собой пакетик баранок и бутылку кваса – почти что посиделки получаются.
Сначала они болтали о природе да о погоде, а потом Анфиска разоткровенничалась:
– Знаешь, ведь это Никифор настоял, чтобы я переехала.
– Ага, я так и думала. Он за тебя очень переживает. Говорит, если ты не поборешь страх, никогда не сможешь обрести новый дом. Так и будешь цепляться за прошлое.
– Прошлое всегда с нами, но смотреть надо в будущее. – Анфиска шмыгнула носом. – Эх, а я-то думала, что я ему нравлюсь…
– Конечно, нравишься! Даже не сомневайся, – закивала Тайка.
– Если бы нравилась, он бы мне давно предложение сделал да в ваш дом за ручку ввёл. Али, может, ты против?
– Нет, что ты! Я бы только рада была.
– Во-о-от! – Домовиха сокрушённо цокнула языком. – А вместо энтого ты да я сидим в доме, в котором обе не хотим быть.
От такого признания Тайка чуть квасом не подавилась.
– Так что же ты на домовишнике сразу не сказала, что не хочешь?!
– Побоялась! – Анфиска дёрнула плечом. – Думала, смеяться надо мной будут. Скажут, мол, трусиха. Или того хуже – отступница, как Харитоша. А я от обязанностей своих не отлыниваю, не подумай. Просто хочу их с кем-нибудь разделить. Разве энто плохо?
– Что ты, вовсе даже не плохо! У каждого свои понятия о счастье, и даже у домовых они не одинаковые.
А сама задумалась: сколько раз она отказывалась от поздних прогулок с подругами, чтобы не расстраивать бабушку? Сколько раз участвовала в ненавистных школьных концертах, прежде чем поняла: ну не лежит душа? А люди не станут к тебе лучше относиться, если будешь поступать так, как они хотят. Наоборот. Решат, что тобой можно вертеть так и сяк. Как бы только это объяснить Анфиске?
Она решительно тряхнула головой:
– Знаешь, я бы сказала всё как есть. Может, Никифору и не понравится твой отказ, но он мужик умный. Поворчит-поворчит, да потом поймёт. И других домовых убедит, что так будет лучше.
– Ой, не могу. Страшно. Анфиска подтянула повыше плед, которым они с Тайкой укрывали ноги.
– А в чужом доме нежеланную жизнь жить не страшно? Может, здесь и нет никаких кошколаков и призраков. Просто дом чувствует, что у тебя к нему душа не лежит, и не принимает. Стоило Тайке это сказать, как в дальнем углу кухни послышался подозрительный шорох. Там определённо кто-то был и наблюдал за ними исподтишка.
Анфиска закрыла себе рот ладошкой, чтобы не вскрикнуть, и они с Тайкой замерли, тревожно вглядываясь в темноту.
Некоторое время было тихо. Половицы заскрипели, как будто кто-то осторожно крался к столу – прямо в их сторону. Кр-рак. Кр-рак…
– М-мамочки!.. – Анфиска нырнула под плед с головой, а Тайка, опомнившись, выставила перед собой оберег. А другой рукой выхватила мобильник и включила фонарик. Ведь яркого света любая ночная нечисть боится.
Она успела увидеть, как в сторону метнулась тень. Небольшая – ростом с домового или кикимору. Ага, драпает! Тайка вскочила, размахивая оберегом, и грозно крикнула:
– Кто там?! А ну, покажись!
Но ночного гостя уже и след простыл.
Зато на столе красовалась новая записка:
«УСТРОИЛСЯ МУЗЕЙНЫМ. РАБАТЁНКА НЕПЫЛЬНАЯ. ВОТ ОНО ЩАСТЬЕ. ДОМОЙ НИВИРНУСЬ. ПАЗАБОТЬТЕСЬ О БАБЕ ЛИДЕ.
ХАРИТОН»
– Знаешь что? – сказала Тайка трясущемуся пледу. – Я думаю, это сам Харитон пишет. Никуда он не уехал. Поэтому дом его до сих пор хозяином считает, а тебя не слушается.
– Не может быть! – Анфиска с опаской высунулась наружу. – А пошто же он тогда прячется?
– О, это проще простого! Допустим, он решил уехать, но по дороге – передумал. А вернуться – это признать поражение. Смеяться будут, скажут: трус. Или того хуже – не примут назад, потому что отступник. Никого не напоминает? – Тайка гордо вздёрнула нос. Вот так-то! И без Пушка обошлись, сами раскрыли дело. А он всё проспал, детектив пернатый.
– А в письмах пошто врёт? – недоумевала домовиха.
– Чтобы не признаваться, что не сдюжил. Как говорится, делает хорошую мину при плохой игре.
– Охохонюшки! – всплеснула руками Анфиска. – Получается, что и я зря страдаю, и Харитоша. Вот мы дурачки! Не должно так быть. Нужно скорее его найти и уговорить вернуться.
Легко сказать… Тайка ещё не придумала, как выманить стеснительного домового из укрытия. Ему же в своём доме даже стены помогают.
Пока она соображала, что же делать дальше, с улицы послышался воинственный голос – кого бы вы думали? – Пушка:
– А ну, ни с места! Оба! Вы арестованы! Имеете право хранить молчание, но помните: чистосердечное признание облегчает участь!
Дело принимало неожиданный оборот. Тайка подхватила кроссовки в руки и быстро вскарабкалась на подоконник. Через мгновение рядом с ней появилась Анфиска.
Луч фонарика выхватил из темноты Пушка, который удерживал когтями за меховые кацавейки не одного, а сразу двух домовых. Одним был пропавший Харитон, а другим… Никифор. Вот так сюрприз! Похоже, Тайка поторопилась приписать себе успех в раскрытии этого дела. Теперь она ничегошеньки не понимала.
Спрыгнув в траву, она подошла ближе:
– Ну, рассказывайте, что тут происходит!
– Смотри, Тая, я их поймал, – затараторил коловерша, раздуваясь от гордости, как мяч. – Я сразу понял, что Харитон никуда не уехал. Не веришь? Ну ладно, не сразу. Мне кикиморы рассказали, как он на автобус сначала сел, а в последний момент выкатился оттуда – и нырк в кусты. Видишь, как важно опрашивать свидетелей.
– Ну, не уехал, и что? Это запрещено, что ли? – буркнул Харитон.
– Тебе страшно стало? – догадалась Тайка.
Домовой ничего не ответил, потупился. Но тут и без слов было ясно, что она угадала.
– А ты каким боком тут замешан? – повернулась она к Никифору.
– Дык, Таюшка-хозяюшка, я энтим непутёвым помочь хотел… Чтоб, значит, каждый нашёл своё счастьице. Молодому домовому на мир посмотреть надобно, а Анфиске – веру в себя вернуть.
– Расскажи ей, кто записки писал. – Пушок, поняв, что подозреваемые больше не думают улизнуть, втянул когти.
– Ну, я… – Никифор опустил голову. – Думал, ежели Харитошке обратного ходу не будет, он всё-таки осмелится уехать и исполнить свою мечту.
– Да я про предрассудки ляпнул, не подумавши! – взвыл Харитон. – Не хочу уезжать. Тут всё моё, родное. Но погорелицу выгнать тоже не могу. Вот и мыкаюсь, аки тать, в собственном доме.
– И я не хочу одна на хозяйстве быть, – осмелела Анфиска. – За меня всё решили, я сдуру согласилась, но теперь передумала, как и Харитоша. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы передумать?
– Нет, конечно, – успокоила домовиху Тайка. – Ты попробовала и поняла, что тебе это не подходит. Значит, твоё счастье в другом.
И тут ей в голову закралась одна мысль. Она отвела Никифора в сторонку и шёпотом, чтобы никто не слышал, спросила:
– Ты чего творишь, а?! Анфиска плачет, мол, ухаживал, соловьём заливался, а предложение не делаешь. Ты её в чужой дом выселить пытаешься, чтобы не жениться, или что?
Никифор, заслышав эти слова, аж поперхнулся:
– Да как… да ой… да нет же! Ох и накуролесил я, словно бес какой попутал! Ты ж знаешь, жил я бобыль бобылём, о женитьбе и не помышлял. Страшно мне было руки Анфисушки просить. А вдруг откажет? Ещё и Фантик, ейный брат, разговор завёл, что в Берёзкино за станцией дом освободился. А это ж страсть как далеко… Ну я и нашёл поближе. К Харитошкиным неосторожным словам прицепился, стал Анфиску торопить… И вон оно как по-дурацки вышло.
Тайка присела на корточки, чтобы оказаться с домовым на одном уровне:
– Не вини себя. Все боятся перемен. Главное – вовремя понять, чего ты на самом деле хочешь, и тогда уж не отступаться. А если уж напортачил – исправляй.
– Угу… – Никифор снял шапку, постоял, помолчал, а потом крякнул: – Эх, была не была!
Он подбежал к Анфисе и брякнулся на одно колено.
– Прости меня, дурака. Я ж правда хотел как лучше… И, если сможешь простить, выходи за меня! Вместе жить будем, вместе хозяйство вести.
– И-и-и-и! – Домовиха завизжала, запрыгала. Её щёки раскраснелись, а глаза лучились счастьем. – Наконец-то!
Пушок, глядя на них, расплылся в умилении:
– Мр-р, должно быть, это означает «да». Чур, я шафером буду! И тамадой! И диджеем! Ух, повеселимся!
Но Анфиска замахала руками:
– Не торопись, рыжик! Согласная я, но хочу ещё в невестах походить. Чтобы сначала помолвка, потом свадебка – всё как положено.
– Значит, я могу вернуться в дом? – Харитоша неуверенно улыбнулся.
Тайка кивнула:
– Конечно. Он не переставал быть твоим. Она тоже улыбалась. Хорошо, когда всё хорошо заканчивается. А перемены всё равно будут – куда же без них. Главное, чтобы добрые да желанные.
* * *
В последнее время Никифор всё больше пропадал вне дома. А возвращаясь, взахлёб рассказывал, как они с ненаглядной Анфисушкой катались на лодке по Жуть-реке, как рыбку ловили, как в полях собирали цветы. Тайка за них радовалась и порой немного завидовала: её-то возлюбленный жил в Волшебной стране, поэтому они не могли видеться так часто.
Вдобавок в отсутствие Никифора в доме всё шло наперекосяк: печь не растапливалась, пироги нормально не пропекались, едва сваренное варенье заплесневело. А вот сегодня, как назло, ещё и зуб разболелся, но в этом домовой был, конечно, не виноват.
А если считать с провала на ЕГЭ – это прямо полоса невезения какая-то… Тайка даже подумала было, не сглазил ли её кто, но нет – зуб ныл по вполне естественным причинам.
– Запишись к врачу, – уже в который раз повторял Пушок, но она отмахивалась:
– Да ладно, может, ещё само пройдёт?
– Тая, ну что ты прямо как маленькая, стоматологов боишься?! Коловерша возмущённо цокнул языком. Тайка показала ему язык и, охнув, схватилась за распухшую щёку.
Вообще-то Пушок был прав. Стыдно признаться, но она и впрямь боялась зубных врачей, а не пауков или змей, как её школьные подружки.
Коловерша лапкой подтолкнул к ней телефон и скомандовал:
– Давай, звони уже!
– Не хочу! Не буду!
Нежданное спасение пришло в виде соседки бабы Зои. Та взбежала на крыльцо и, даже не постучавшись, с порога запричитала:
– Ох, Таюша, беда-беда! Что деется-то!
Её морщинистые руки тряслись, а нижняя челюсть и вовсе ходила ходуном.
Тайка подскочила как ошпаренная, усадила бабу Зою в кресло, подала ей стакан воды. Та выпила пару глотков и зашептала:
– Пошла я, значится, к умывальнику, глянула в зеркало – ба, а оттуда моя сестра-близняшка Марья мне подмигивает, будто сказать чего-то хочет. – Бабкины зубы громко клацнули друг о друга. – Только вот она уже семь лет как покойница, в могилке лежит. Я с перепугу по зеркалу хрясь – оно вдребезги, ещё и умывальник опрокинулся, лужа натекла, я поскользнулась, едва не шлёпнулась. Гляжу, а из лужи тоже Марья смотрит и будто бы сказать мне что-то хочет… Скажи, ведьма, она ведь пришла, чтобы на тот свет меня забрать?
– Рановато вам ещё с жизнью прощаться, баб Зой. Вот, возьмите лучше оберег от нежити. А я пойду разберусь, почему это у нас покойники среди бела дня шастают. Вообще-то им это не свойственно…
Тайка сдержала слово и после обеда сходила на деревенское кладбище, но могилка бабы Марьи стояла нетронутой – не похоже было, что в округе обитает беспокойный дух или призрак. Может, бабе Зое померещилось?
Тайка, сама не заметив, произнесла это вслух, и Пушок (как обычно, не согласившийся отпустить её одну), выдохнув с облегчением, закивал:
– Да-да, я тоже так подумал. Уф-ф… тогда домой?
Но на обратном пути им встретился дед Фёдор – тоже бледный и трясущийся от страха.
– Т-т-там… это… оно…
Старик махнул рукой куда-то за спину, и Тайка в сердцах воскликнула:
– Да что же за поветрие сегодня такое, а?! А у тебя что случилось, деда? Тоже призрак?
Дед Фёдор с опаской заозирался по сторонам:
– Призрак это или нет, не ведаю, но я только что за гаражами двойника своего встретил. Он мне руками махал и словно что-то сказать хотел. Ох, говорят, плохая это примета. Наверное, помру скоро…
– Ну брось, дед! Ты у нас ещё огурцом! Может, там просто какой-то чужой мужик был, а тебе сослепу показалось?
– Ничего не показалось! – зашептал старик, тряся бородой. – Ежели то мужик чужой, почему тогда на ём моя фуфайка? И штаны? А?!
– Да, может, он их в том же магазине купил? Тайка глянула на Пушка, но тот, с сомнением покачав головой, ляпнул:
– Слыхал я, в заморских краях есть такие тварюки, которые могут лица менять. Но у нас в Дивнозёрье таких отродясь не водилось.
Спасибо, утешил, называется!
– Мы с этим разберёмся, – пообещала девушка вот уже второй раз за день.
Но, по правде говоря, она не знала, с какой стороны подступиться к делу. Таинственные двойники, зеркальные близнецы, заморские перевёртыши – чертовщина какая-то! Нет бы обычный призрак. Вдобавок ещё и проклятый зуб ныл, не переставая. И как тут сосредоточиться?
– Пушочек, давай забежим к колодцу. Я хоть холодненьким рот прополощу, может, полегче станет.
Она тронула больной зуб языком: похоже, рядом уже начала воспаляться десна.
– Так сильно болит? – Коловерша сочувственно пошевелил усами. – А ты таблетку выпила?
– Уже две даже. Не помогло. Ладно, попробуем отвлечься… Итак, нам известно, что дед Фёдор и баба Зоя видели своих двойников. Причём бабе Зое точно явилась не покойная баба Марья, а у деда Фёдора нет и не было никаких братьев. М-да… Слушай, а для чего вообще те тварюки заморские меняют лица?
– О-о-о, тебе наверняка не понравится… – Пушок сделал страшные глаза. – На самом деле у них нет своего лица, но им завидно, что у других оно есть, поэтому они воруют чужие. Но кожа быстро сморщивается, так что вскоре им приходится искать новое. Этих тварей, кстати, так и зовут: Безликие.
– Бр-р-р… – поёжилась Тайка. – Надеюсь, к нам тут никакой неприкаянный Безликий не забежал.
– Дык далековато ему бежать из самой Японии, – ответил Пушок с нервным смешком. – А у нас тут глухомань – ни моря, ни аэропорта. К тому же наш местный Безликий пока ничего плохого не сделал, только напугал всех до жутиков.
– Может, просто ещё не успел.
Так, слово за слово, они вышли к колодцу. Там, возле сруба, Тайка увидела девчонку, которая показалась ей смутно знакомой: тощая, чернявая, с двумя косицами… Хм, кого же она ей напоминала? Со спины не поймёшь.
– Сматываемся! – резко выдохнул Пушок прямо ей в ухо.
– Почему это?
– П-потому что тут ты стоишь, и там тоже т-ты… – От волнения коловерша начал заикаться. – Б-бежи-и-им!
Но было уже поздно: та, другая Тайка обернулась.
Безликий, улыбаясь, шагнул навстречу. Пушок юркнул в придорожные кусты и заорал:
– Беги! Или он украдёт твоё лицо!
А Тайка словно оцепенела. Сердце ухнуло в пятки, она не могла и пальцем пошевелить. Ох, кажется, Безликие даже страшнее стоматологов…
– Чур меня, чур! – Она сложила пальцы одной руки в охранном жесте, а другой схватилась за оберег.
Глаза двойника загорелись хищным блеском, как у кошки. По Тайкиной спине пробежал предательский холодок, но она собралась с силами и гаркнула во весь голос:
– Хочешь забрать моё лицо?! Накося выкуси! Чтоб тебе провалиться! Да пусть у тебя зубы всю жизнь болят!
Безликий отшатнулся и попятился, а затем вдруг – плюх! – на глазах у изумлённых Тайки и Пушка свалился в колодец спиной назад. Коловерша заплясал в кустах:
– Так тебе! Похлебай водички!
Девушка подошла и с опаской заглянула внутрь колодца, но там, на глубине, было пусто – только маленький кусочек неба отражался в тёмной воде.
– Куда он делся? – Тайка в задумчивости потёрла щёку и, прислушавшись к своим ощущениям, вдруг ахнула:
– Смотри, а зуб-то сам прошёл! Я же говорила!
* * *
Они думали, что Безликий ещё вернётся, но шли дни – всё было тихо и мирно. Где-то спустя неделю Тайка перестала шарахаться от каждой тени и вскакивать по ночам в холодном поту. Что это было, они так и не узнали, потому что последняя ниточка, ведущая к разгадке, похоже, осталась лежать на дне колодца.
В выходные Никифор опять смылся, а Тайка взялась за давно откладываемую уборку: отдраила до блеска полы, сняла с подоконников паутину, постирала старые занавески, вытерла пыль и заодно решила вымыть любимое бабушкино зеркало. Оно, конечно, было мутноватым и немного искажало отражение (не так, как в комнате смеха в городском парке аттракционов, но всё же…), но Тайке нравилось вспоминать, как бабушка смотрелась в него, примеряя новую юбку или кофточку. Эх, как же она скучала!
Тайка плеснула водой на зеркальную поверхность, взяла чистую фланелевую тряпочку и занесла руку, когда отражение вдруг ей подмигнуло. Она помотала головой и на всякий случай замерла. Отражение тоже не шевелилось.
– Ф-фу, показалось. Должно быть, это из-за воды…
– Что там? – Из-под подушки вылез сонный и взъерошенный Пушок.
– Да так, ерунда. Тайка снова повернулась к зеркалу… И обомлела – отражение махало ей руками:
– Алло? Это ви есть ведьма? Ви меня чут-чут слышать?
Тряпка выпала из рук. Пушок, охнув, нырнул под одеяло, и Тайка заслонила его собой.
– Вы вообще кто?
Она старалась не подавать виду, но коленки у неё тряслись. Ей вспомнилась зачитанная в детстве до дыр «Алиса в Зазеркалье». Тайка до сих пор любила её перечитывать, но вот честное слово – никогда не мечтала стать Алисой…
– Я есть доппельгангер. По-ваш это как? Зеркальн двойник? Я заблудиться. Застрять.
Пушок высунулся из-под одеяла и простонал:
– Тая, на каком языке оно говорит?!
– На нашем, просто акцент сильный, – шепнула девушка и натянуто улыбнулась. – Простите, а вы из Зазеркалья?
– Нихт, я Германия турист. – Отражение нахмурилось: похоже, подбирать слова ему было нелегко. – Я упасть вода.
Тайка, не сдержавшись, хрюкнула: нервный смех неудержимо рвался наружу. Такое глупое состояние, когда тебе одновременно и смешно, и страшно!
– Ви мочь снять проклятие, ведьма? Ви снять, я уходить.
– Не понимаю, о чём речь…
Она вытерла бисеринки пота, выступившие на лбу, а доппельгангер, скривившись, указал пальцем на свою щёку:
– Зуб капут. Ай, болеть! – Потом развел руками и повторил: – Весь напрочь застрять.
После долгих расспросов и объяснений жестами Тайке удалось выяснить, что их гость довольно юн («всего два сто годиков»), всегда выглядит так же, как тот, кто на него смотрит, а путешествует, чтобы на мир посмотреть и себя показать. Перемещался по зеркалам, жил в портретах, писал путевые заметки, общался с разными людьми, вдохновлял писателей и поэтов («я как муз, только без арф»). Даже умудрился попасть на страницы нескольких романов и в целом был доволен жизнью, пока однажды ему не приспичило отправиться в легендарное Дивнозёрье, о котором он немало слышал. («Дивьи люди у вас злой, навий людь ещё злей, зима совсем злой, зато фройлян красивый!») Тут-то ему и повстречалась взбалмошная баба Зоя.
– Старуха зеркаль бах в оскольки! А в вода я тоже отражаться, ну и всё – застрять. Из лужа хотеть бабка вразумить. Не понимай! Вижу – дед. Думать, он понимай? Нихт! У колодец встретить ведьма. Думаль, ти мне помогай, а ты проклять, и я упасть!
– Простите, это вышло случайно… – смутилась Тайка. – Думала, что вы Безликий из Японии и хотите украсть моё лицо. А у меня ещё и зуб болел, как назло! Эх, как же вам теперь помочь?
Доппельгангер развёл руками: мол, ты тут ведьма, тебе виднее.
– Вода высыхать. Я умирать. Не мочь долго в вода.
– Ох, ладно, попробуем. – Тайка прокашлялась. – Я признаю, что была не права, и отменяю своё проклятие.
Ничего не изменилось, лишь по зеркалу пробежала лёгкая рябь и отражение заметно потускнело.
