Константинова уводит Герман, а я остаюсь с Инной. Брюнетка подходит ближе и проводит заточенным ноготком по столу рядом с моей ладонью.
– Вы разговариваете с Максимом Викторовичем неподобающим образом, – она выбирает учительский противный тон. – Лучше бросьте это, Светлана, пока не вошло в привычку.
– Простите?
– Вы слышали.
– Нет, Инна, это вы разговариваете со мной неподобающим тоном. Вы мне не классный руководитель и не мама.
– Откуда вам знать, как разговаривают мамы?
У меня перехватывает дыхание из-за ее жестокой насмешки, я не могу скрыть эмоции и беспомощно хватаю ртом воздух. Она бьет в мое слабое место, у нас с сестрой не было родителей, нас воспитывала бабушка, да и той уже нет. Я давно привыкла, что сестра и есть моя семья. Я, как старшая, пыталась заменить ей маму, но это же невозможно.
– Вот-вот, – кивает Инна с довольной улыбкой. – Говорите только на те темы, в которых понимаете. Помните свое место, а то будет очень больно падать. Вы только изображаете, что близки Максиму Викторовичу, на самом же деле между вами пропасть. Нет, если вы будете очень настойчивы, он проведет с вами пару ночей, он любвеобилен и иногда понижает планку.
Брюнетка очерчивает границу где-то на уровне своей талии и смотрит на меня с неприкрытой насмешкой. Я же чувствую смятение: я не привыкла, что мне в лицо плюют ядом, и в первые секунды теряюсь, как идиотка.
– Я отправляла поутру на такси девушек и попроще вас. Моделей, правда, но без надежд на подиумы Парижа и Милана. Как сказал сам Максим Викторович, в барах очень плохое освещение.
– Вы ревнуете? – я наконец проталкиваю слова через скованное горло. – Знаете, Инна, я сегодня внимательно изучу договор и проверю, могу я вам расцарапать лицо или нет.
Ее губы превращаются в прямую полоску. Ей не нравится, что я вздумала огрызаться, наверное, привыкла пугать одним своим внешним видом. Или, вернее, приближенностью к самому Максиму Викторовичу.
– Запомните свой график, – она переключается на деловые вопросы, достает из кармана пиджака сотовый и зачитывает мне строчки: – Сейчас вас заберет стилист и вы начнете работать над гардеробом. Это займет весь день. Если успеете, то сделаете первые пробы с визажистом. Потом можете отдыхать.
Она отрывает взгляд от экрана.
– Пока достаточно.
Она прожигает меня взглядом насквозь, и в этом взгляде я отчетливо читаю обещание войны.
Ну что ж… Не я ее объявляла.
И вообще, лучше думать о стилисте и платьях, понервничать я всегда успею. Бояться Инну – только приятное ей делать. Не буду. К черту!
Я уже поворачиваю к входной двери, но вдруг оказывается, что никуда ехать не надо. Стилист уже здесь и даже переделал в элитный бутик гостиную с камином. Она оформлена в охотничьем стиле, и фигурки диких животных смотрятся совершенно безумно рядом с вешалками, которые завалены брендовыми чехлами.
Их количество навевает на меня тоску. Их десятки… Нет, сотни! Я только сейчас осознаю, сколько всего мне придется перемерить и сколько оборотов сделать вокруг оси перед зеркалом.
Высокий мужчина с еще более высокими скулами встречает меня рентгеновским взглядом. Он поднимает палец вверх и заставляет остановиться. Я замираю, едва шагнув в центр комнаты, а он плавно приближается и спускается взглядом по моему телу ниже. Меня никогда не рассматривали так жадно, будто я последняя баночка красной икры по скидке в пятьдесят процентов.
– Ясно, – заключает стилист. – Весы с тяжелым низом.
Что?
Нет у меня тяжелого низа.
И почему здесь всем надо меня оскорбить?
– Простите, не модель, – произношу с детской обидой, но ничего не могу с собой поделать. – Ноль надежд на подиумы Парижа и Милана.
– Что?
– Ничего. Похудеть не смогу, я и так последний месяц на диете. Это мой максимум… то есть минимум.
– Худеть не надо, – стилист отмахивается, будто я сказала глупость. – Для образа невесты идеальны платья. Они же идеальны для вашего типа фигуры.
– Боже, вы сказали “не надо худеть”? Вы первый человек в этом доме, кого я люблю.
Я улыбаюсь ему и замечаю озорной огонек в его зеленых глазах.
– Нет, Светлана, вы сейчас возненавидите меня. – Он указывает на вешалки с горой одежды, которую надо перемерить. – Но потом увидите свои фотографии с выходов в свет – и тогда точно полюбите.
Он не врет. Насчет возненавидите.
Первые два часа я сохраняю бодрость духа и обращаю внимание на бирки. Третий час впрыскивает в мою кровь безразличие, а вот после четвертого начинает подниматься критичный уровень раздражения. Устаешь от молний, пуговиц, каблуков и силуэтов, в которых лучше не дышать. Высокая мода создана не для жизни, а для любования отражением.
Но любоваться быстро надоедает, хочется опять жить, черт возьми. Я хоть немного отдыхаю, когда мы выбираем повседневные варианты, а вот вечерние платья – это проверка на стойкость.
К процессу вскоре присоединяется стилист, который прикладывает к моему лицу какие-то полоски и уходит в сторону. И так несколько раз. Потом он трогает мои волосы, задумчиво кривится и снова уходит.
– Меня же не побреют налысо? – спрашиваю у стилиста шепотом. – Это точно не подходит образу невесты.
– Только если не подберут крутые парики, – подшучивает мужчина.
– Черт.
Меня отпускают, когда за окном успевает стемнеть. Я забираю два комплекта в чехлах, на которых налеплены фотки Полароид с инструкцией, как именно нужно заправить блузку, как застегнуть пояс и сколько пуговиц оставить незастегнутыми.
Я поднимаюсь наверх, где мне показывают мою комнату. Я сбрасываю весь груз в кресло и иду в душ. Я не обращаю внимания на комнату, уже в ванной понимаю, что даже не скажу, какого цвета обои в спальне. Я получила слишком дикую порцию впечатлений, чтобы быть в состоянии воспринимать что-то еще новое.
Поэтому я игнорирую мраморно-позолоченную ванную и иду в душевую кабинку без вздохов пораженного видами туриста. Я наношу на тело мягкий гель с цитрусовым ароматом и ненадолго отвлекаюсь, забывая, где я и почему я.
– Ничего, Светик, – подбадриваю саму себя. – Обвыкнемся, может, даже во вкус войдем. С Инной разберемся, сейчас сестре позвоним и придумаем, что с ней делать.
После душа я набрасываю на плечи махровый белый халат, замечаю ряд баночек на стеклянной полке у зеркала и нахожу питательную маску. Быстренько наношу ее и прихватываю с собой полотенце, чтобы вытереть им потом маску. В ванную я уже не вернусь, сейчас дойду до кровати и рухну, как полагается после трудного рабочего дня.
Я открываю дверь, делаю шаг и коротко вскрикиваю.
– Ты с ума сошел?!
Константинов лежит на моей кровати, вытянувшись во весь рост и закинув ногу на ногу.
На нем домашняя пижама. Черный шелк в тонкую белую полоску. Элегантный, дорогой, идеальный… Не мужчина, а статный красавец, сошедший с рекламных страниц. Только вот почему на мою кровать?! Больше в огромном доме нигде не лежится?
А Константинов выглядит так, словно собрался спать. Занял правую сторону, скинул покрывало на пол и подбил под голову сразу три подушки.
– Погасишь свет, когда ляжешь? – лениво тянет он, бросая на меня короткий взгляд.
Короткий, правда, у него не получается. Он замечает маску с голубым оттенком на моем лице и нервно дергается, испугавшись, но через мгновение справляется с собой и снова выглядит невозмутимым. Он прикрывает глаза и всем видом показывает, что надумал ночевать именно здесь.
Я же смотрю на клавиши. Там столько кнопок с каждой стороны кровати, что можно включить/выключить любую лампочку в доме, и заодно завтрак в постель заказать. Но господин Большой Босс сам руку не протянет, он лучше распоряжение отдаст.
– Погашу. – Я киваю и делаю уверенный шаг в спальню. – Как только ты уйдешь.
– Уйдешь? – Он приоткрывает один глаз и смотрит на меня. – Я только пришел, милая. И чертовски устал, давай уже баиньки.
Он ласково улыбается мне, а в глазах откормленные чертята так и пляшут. Константинов выбрасывает правую ладонь и похлопывает по свободной стороне, приглашая. Его улыбка сразу становится другой – лукавой и с подтекстом.
– Не упрямься…
– Константинов, ты шутишь с огнём. Я сейчас со злости сделаю какую-нибудь глупость, и виноват в ней будешь ты!
– Я родился мужиком, я всегда виноват. Я привык.
Ар-р-р-р!
– Ну и черт с тобой! Сладких снов!
Я злым шагом пересекаю комнату и подхватываю с кресла свою одежду. У меня нет сил препираться с ним и соревноваться в язвительности, я спать хочу! Забраться в мягкую постельку и забыться до следующего утра. Хоть чуть-чуть отдохнуть от этой избалованной физиономии!
Я направляюсь к двери, но Константинов вдруг поднимается на ноги и догоняет меня за мгновение. Это очень легко при его росте, один его шаг как три моих. Он вырастает передо мной неприступной стенкой и закрывает весь проход.
– Куда ты собралась?
– Здесь два этажа. Я найду где лечь, если тебе уж так приглянулась эта спальня.
– Черт, Света, может, уже хватит? Шутки хороши в меру. – Он взмахивает ладонью и запускает пальцы в свои жесткие волосы. – Иди в кровать. Я собираюсь спать, а не проверять, есть ли что-то под твоим халатом.
Он указывает на махровый халат, а я вдруг вспоминаю, что под ним как раз ничего. Я накрываю вырез ладонями и стягиваю ткань еще туже, на что Константинов изгибает бровь. Отлично, гад явно догадался, что белья на мне нет.
– Я не буду спать с тобой в одной кровати, – отрезаю.
– У нас скоро свадьба, ты помнишь?
– Ненастоящая.
– Для всех вокруг настоящая, – не отступает Константинов.
– Здесь можно не стараться, всем плевать, ночуем мы в одной комнате или нет.
– А в гостях? В поездке? Будем снимать два номера в отеле? Слышал, молодые супруги именно так и делают.
Он понижает голос и перестает колоть иголками превосходства. Константинов неожиданно звучит взвешенно и спокойно, чем сбивает меня с толку. У меня на языке крутится очередная шпилька в его адрес, а вставить ее некуда. Он даже смотрит иначе.
– Я устал, Света. Я не хочу давить на тебя и вспоминать контракт, но мне нужно, чтобы ты уяснила ситуацию. Раз и навсегда. Мы не играем в игру, не развлекаемся, не устраиваем театральную постановку. На кону моя репутация и мой бизнес. Я не собираюсь рисковать и давать шанс идиотским случайностям. Ничего подобного. – Он коротко качает головой. – Я привык всё контролировать.
– Я уже заметила.
– И привык приказывать тем, кому плачу деньги.
А мне он платит.
Константинов не произносит это вслух. И так очевидно.
– Поэтому мы будем жить как муж и жена. С этого дня. За одним только исключением. – Он переводит взгляд на вырез моего халата, намекая на очевидное. – Чем быстрее ты привыкнешь ко мне, тем лучше.
Он протягивает ладонь и касается моего плеча, перебирая крепкими пальцами. Я обмираю, теряясь под катком его темного напирающего взгляда. Мне остается всего шажок до страха…
– Не надо, – выходит жалкий шепот, от которого мне самой противно.
– Перечитай договор, я имею право. Я не могу раздевать тебя и склонять к близости, но тактильный контакт возможен.
– Мне не по себе. – Я веду плечом. – Пожалуйста.
Константинов устало прикрывает глаза, но ладонь убирает.
– Я лягу на диване, – произносит он на выдохе.
После чего отступает в сторону и поворачивает к окну, рядом с которым расположен мягкий уголок. Константинов не идет за одеялом, а падает на диван прямо так. Я смотрю, как он подтягивает под голову небольшую декоративную подушку и вскоре замирает. Отключается буквально за секунду, как бывает, когда смертельно устал.
Я же стою в нерешительности, не зная, что мне делать. Прижимаю к груди чехлы с одеждой и чувствую, как покалывают пальцы острые углы фотокарточек Полароида.
– Сама подписала, – корю себя и подтягиваю чехлы повыше. – Сама дура.
Я проклинаю себя, но решаю остаться в комнате, тем более чувствую, что тоже скоро усну. Глаза уже слипаются. Я подхожу к кровати и бросаю чехлы на правую сторону на случай вторжения Константинова. Они зашуршат, если он вернется в кровать.
Потом вновь ныряю в ванную комнату и надеваю белье и длинную тунику. Самую длинную, какую только нахожу на полке. Халат тоже оставляю и завязываю двойной узел. Когда возвращаюсь в спальню, слышу размеренное дыхание мужчины. К счастью, он не храпит, но присутствие чужого человека (и пусть он трижды записан в договоре как будущий муж!) напрягает. Но делать нечего, я иду к кровати и уже хочу гасить ночник, как замечаю под ногами фотографию. Она отклеилась от чехла. Я поднимаю ее с пола и забрасываю на тумбочку.
Стоп.
Фотография случайно ложится обратной стороной, и моему взгляду открывается ровный почерк. Чьей-то рукой написано две строчки.
“Вам нужно поговорить с его бывшей женой без посторонних.
Я могу это устроить”.
Чуть ниже указан номер телефона.
Мне так и не возвращают мой телефон, хотя я несколько раз прошу то Инну, то других помощников привезти его из моей квартиры. Или позволить сестре передать его. Но нет, мне выдают новенький телефон и напоминают пункты договора, которые строго запрещают обсуждать с кем-либо отношения с Константиновым.
Сам Константинов уезжает на открытие детского фонда, после следует еще пара неотложных встреч, и в первый день я вижу будущего супруга лишь к вечеру. Ритуал с общей ночевкой, где я лежу в двух слоях одежды на кровати, а он спит на диване, повторяется. Я понимаю, что рано или поздно ему это надоест и он найдет способ скинуть чехлы со второй половины кровати, чтобы занять ее собственным телом, но сама звать его в постель не тороплюсь.
Я вообще стараюсь его не трогать. Я абстрагируюсь и раз за разом напоминаю себе, что это моя работа. Всего лишь должность, за которую мне платят хорошие деньги. Сестра говорит то же самое, когда мы переписываемся в чате или созваниваемся, она подбадривает меня и советует не смотреть новости. Она вот совершила необдуманную ошибку и в первый звонок разговаривала со мной дрожащим голосом.
– Он же нормальный, да? – выпытывала она, беспокоясь. – Без агрессии?
– Боже, Лизка. Что там про него говорят?
– А ты не видела?
– Когда? Вчера весь день была примерка, а сегодня мне кинули расписание в шесть утра. У меня через двадцать минут ораторское мастерство.
– Ох, – сестра шумно выдыхает, – другим человеком вернешься.
– Если вернусь, – я подшучиваю, но сестра не разделяет моего черного юмора. – Прости… Я тоже немного нервничаю, он нормальный, но я не привыкла к таким людям. Видно, что он другой. Из другой жизни.
Я понижаю голос, запоздало понимая, что в данный момент как раз нарушаю чертов договор. Я делаю не что иное, как обсуждаю отношения с Константиновым с другим человеком. Юристам же плевать на сестринскую связь, когда невозможно ничего утаить.
Мы с Лизкой привыкли держаться друг за друга, и плевать, что мы совершенно не похожи внешне. Где-то случился генетический сбой, ну или сбой супружеской верности, и я вышла светловолосой милашкой с большими глазами, а Лизка получила темные жесткие волосы и резковатые, а если говорить совсем честно, стервозные черты. Нас вечно забавляют общие фотографии, на которых мы смотримся как дети от разных браков.
– Да и потом, он мой босс, – добавляю, переходя на шепот. – А эти люди редко бывают приятными.
– Это даже смешно, Светик. Ты ушла с работы и стала кондитером, чтобы не терпеть офисные порядки. Помнишь, как ты жаловалась на Антонину Сергеевну? Она требовала блузки идеально белого цвета, – сестра звонко цокает языком, – и никакой слоновой кости или кремового! Я как вчера помню, как ты со слезами на глазах показывала мне блузку, которую она раскритиковала.
– Я прикладывала к ней лист бумаги для печати. Они были одного цвета, Лиза!
Да, было.
– Не думаю, что Константинов переплюнет Антонину Сергеевну, – подбадривает сестра. – Главное, чтобы не приставал.
Константинов не пристает. На второй день он задерживается в загородном доме и у нас случается семейный завтрак. Спокойный и молчаливый, я сперва нервничаю, как на экзамене, а потом вспоминаю его слова, что нам нужно привыкнуть друг к другу. Поэтому сижу и привыкаю.
У нас даже не происходит разговора: Константинов сперва занят экономическими новостями, а потом перепиской в телефоне. Он хмурится и выглядит грозно и солидно. Я впервые вижу его в футболке и не могу не отметить завидную физическую форму. Мне не нравится, что он и под пиджаком идеальный, словно не достаточно быть ироничным, богатым и умным. Нет, он отточил мускулы до совершенства и в простой футболке выглядит как фитнес-тренер.
Я смотрю на него и не решаюсь заговорить о фотографии с неизвестным номером телефона. Что-то мешает мне, как внутренний барьер…
Я все-таки украдкой посмотрела отрывки из интервью его бывшей жены. Меня неприятно кольнуло, что у нас с ней оказались одного цвета волосы, только Ольга старше меня и худее. Она выглядит как модель, сухая и высокая, с минимальной жестикуляцией и холодным лицом. Но говорила она убедительно, не читала по бумажке или бросалась в наигранные истерики, заламывая руки.
Ничего подобного. Она вышла к камерам с официальным обращением и начала с того, что была вынуждена молчать пять лет, потому что финансово зависела от Константинова. Их связывал брачный контракт и куча дополнительных соглашений. Она смогла их оспорить только сейчас, когда у нее появился влиятельный покровитель, который не боится помочь ей в войне с бывшим мужем. Именно так она это назвала.
Войной.
Я захлопнула ноутбук, когда она начала описывать, как Константинов издевался над ней, и долго мерила комнату беспокойными шагами. Возвращалась к фотографии с телефоном и предложением поговорить с ней без посторонних. Только откуда мне знать, что это послание от нее? Вдруг это проверка? Или подстава? От той же Инны. Она точно не упустит возможности показать Константинову, какая я лживая и ненадежная особа. Не то что она, верная спутница и помощница.
– Иногда лучше ничего не делать, – я произнесла свое решение вслух, чтобы закрепить его.
И просто-напросто оставила фотографию на тумбочке. Я только перевернула ее обратно лицом и положила рядом остальные. Я же могла банально не заметить надпись на обороте? Могла. Так что я ничего не видела и не знаю. А то, что я заучила телефон наизусть, никак проверить нельзя. Мои мысли, к счастью, не контролируются договором. Могу хранить в них, что хочу.
На третий день намечается первый выход в свет. Мне делают макияж и наряжают в голубое платье, как куклу, выдают элегантный клатч и золотые украшения из коробочки с красной бархатной подложкой. А вот коробочка с туфлями задерживается, и ее обещают выдать чуть позже.
– Вот, – Инна выныривает прямо перед моим лицом и вдавливает мне в грудную клетку папку, – повторишь легенду. Где познакомились, где будет свадьба и так далее.
Этот текст мне скоро во сне будет приходить. Вместе с клацаньем печатной машинки. Я читала его раз двадцать и могу повторить слово в слово.
– Но мне сказали, что никакого интервью не будет. Просто пройтись под камерами с ним за руку.
– Да, – Инна кивает, – это первое крещение, Светлана, но повторить легенду никогда не будет лишним.
Она расплывается в фальшивой улыбке и заносит ладонь, чтобы поправить мой локон. Я не даюсь, отодвигаясь от брюнетки подальше.
– Удачное платье, – произносит Инна, не обращая внимания на мою холодность. – С туфлями будет вовсе идеально. Я распоряжусь, чтобы с ними поторопились. А то идти босиком дресс-код не позволит.
Она странно усмехается, и мне становится не по себе. Я не жду от этой женщины ничего хорошего, и только мысль, что она, как и я, работает на Константинова, а значит, у нас общая цель, чуть успокаивает.
– Машина подана, – добавляет Инна, получив сообщение на сотовый. – За мной, Светлана.
Мы сворачиваем в коридор, где снуют бесконечные помощники и охранники. Я уже привыкла к мельтешению людей, больше половины которых не знаю по именам, и не удивляюсь, как в первый день.
– Светлана.
Я реагирую на низкий голос Константинова. У его голоса, кстати, тоже бархатная подложка. Константинов умеет укрывать приятными интонациями, как теплым пледом, а иногда, наоборот, колется и поддевает. Мне становится легче, что он решил быть галантным в мой первый раз, и я с благодарностью приобнимаю его за локоть.
– Отличное платье, – произносит он вполголоса, что придает обычному комплименту интимное послевкусие. – И ты прекрасна.
– Ты пытаешься успокоить меня?
– Расслабить. – Константинов легонько улыбается.
Он одним взглядом отгоняет охранника и сам открывает дверцу черного внедорожника для меня. Я поправляю юбку, которая вдруг кажется мне короткой. Ведь я сижу, а Константинов вот-вот сядет и будет рядом как минимум полчаса.
– Светлана, – через окно меня зовет Инна. – Туфли.
Она передает их мне и переводит взгляд на Максима, который уже запрыгнул в салон.
– Мы немного опаздываем, – сообщает она боссу. – Я сказала водителю, чтобы он нагнал.
– Отлично, Инна.
– Удачи. – Она обворожительно улыбается Константинову и даже не смотрит в мою сторону. – Всё должно пройти идеально. Первый выход – это первое впечатление.
– А оно самое главное, – заканчиваю банальность за нее.
После чего нажимаю кнопку и отсекаю Инну тонированным стеклом.
Машина трогается, я открываю коробку и вижу туфельки на среднем каблуке телесного цвета. Они восхитительны и смотрятся вполне удобными. Вечер точно продержусь.
– Помочь? – Константинов закусывает нижнюю губу и хитро смотрит на туфельки. – У меня нежные руки.
– У меня тоже. Справлюсь.
Когда мы уже подъезжаем к месту, я поворачиваюсь к Константинову спиной и подтягиваю ноги на сиденье. Надеваю туфли и сразу же чувствую неладное. Слишком тесно и жестко… Черт! Меня откидывает назад, когда водитель закладывает резкий поворот на парковке. Слышится протяжный звук клаксона, такой противный, что идеально подходит моменту.
Лучше мелодию не придумать, ведь я падаю на бедра Константинова и вижу его развеселый, довольный взгляд. Он смотрит на меня сверху вниз и приподнимает руки, показывая, что я всё сама. Он ничего не делал. Он же сегодня образцовый джентльмен в шикарном костюме.
Мне же не до шуток. Стоит чуть отдышаться от неловкого падения, как я закрываю лицо ладонями и почти плачу. Туфли мне ужасно малы, стопы сдавливает тисками и с каждой секундой становится больнее и больнее!