bannerbannerbanner
Пташки. Рассказы

Агата Классен
Пташки. Рассказы

Полная версия

Плывут проблемы вереницей,

Но достигают высоты

Безоблачные люди-птицы,

Храня в душе любовь, мечты.

Им осень – золотая сваха,

В ней есть и лето, и весна.

Смеются звонко люди-птахи.

Лишь ночь им тихая грустна.

Раскачиваясь, неба чашка

Случайный свет на мир прольёт.

И оживают люди-пташки,

Любя полёт, как Новый год.


Колибри

1. Переулок

Он шагал по разбитому асфальту, рывками заглатывая воздух. В голове эхом слышался торопливый стук. Сердце отдавало где-то в самой глубине мозга – тик-так, тик-так. Время… Вечно его не хватает. Взять бы и остановить разом все часы. А вместе с ними и те, что так паршиво работают в груди.

– Бред!

Он тряхнул головой, словно так можно было высыпать из неё дурные мысли. Свернул в знакомый переулок, настолько узкий, что и одному казалось в нём тесно. Сплошные серые стены будто стремились срастись, навсегда, замуровав случайного прохожего. Горло перехватило от этой мысли, он попытался вдохнуть глубже, но сбился. Не сбавляя шагу, запрокинул голову. Небо плыло в длинной расщелине над ним. Плыло слишком быстро и неправильно.

– Чёрт!

Он схватился за холодный бетон, пытаясь удержаться на ногах. Навалился на ненавистную стену плечом. Тело непослушно поползло вниз. Девушка, идущая навстречу, что-то произнесла. Ветер принёс звук её голоса, но не смысл сказанных слов. Она ускорила шаг. И тоже поплыла вместе с асфальтом и серыми стенами.

– По…помо… – резкий приступ тошноты не дал ему закончить. Свет дёрнулся. И погас.

2. Из темноты

– Если ты хочешь быть одним из этих неудачников, то вперёд! Дверь там, – голос из темноты был до неприязни знакомым. – Только проект тебе всё-таки придётся сдать. Тоже мне – великий художник. Пикассо! – в этом слове он всегда ставил ударение на «и», чем вызывал нервный тик почти у всех своих подчинённых.

«Пузан…» – догадался Денис. Широкое красное лицо начальника, покрытое крупными порами и сальным блеском, тут же всплыло перед глазами.

– И не надо на меня так смотреть, хочешь уволиться – доделай работу. Только кому ты нужен со своей деревенской художкой.

– Городское училище… – поправил парень про себя. Вслух не сказал. Ни утром, ни теперь.

Кадр вдруг потерял резкость и исчез, вытесненный новым воспоминанием бесконечного дня.

– Я не хочу об этом говорить, – в её голосе звучало раздражение. – На самом деле, я уже вообще ни о чём не хочу с тобой разговаривать.

– Это всё временно, – начал он нерешительно, – просто такой период…

– Или просто ты неудачник.

– Кать…

Его прервали короткие гудки на той стороне трубки. Даже жёлто-серый дом, что каждое утро заглядывал к нему в окно, вдруг показался насмешливым, будто говорил: «Твоя жизнь такая же бесцветная, как и я. Но от меня хоть какая-то польза. А ты, что?..» Денис не успел ответить. Картинка снова смазалась, погружаясь в темноту.

– Эй, парень! – незнакомый голос, ворвался в сознание далёким эхом. Он поморщился. Висок сжимало с такой силой, что к горлу подступил новый приступ тошноты. Напрягся, пытаясь вынырнуть из облепивших его вязких чернил. Вдали пульсировал огонёк. Сначала маленький, приближаясь, он расширялся. Становился белым пятном, внутри которого проступал нечёткий рисунок. Казалось, что воздух вот-вот закончится. Мерещилось, будто он тонет. Он заметался, стараясь вырваться. Вдохнуть. В голове всё загудело. Суетливые голоса вокруг звучали тревожно, но он всё ещё не мог разобрать ни слова. Просвет тоже запрыгал перед глазами. «Я умираю», – мелькнуло в голове. Резкая боль прошила грудную клетку. Белое пятно заполнило всё вокруг.

Денис открыл глаза. Длинная лампа на потолке слепила и неприятно трещала. Среди людей, склонившихся над ним, не было ни одного знакомого лица. От этого он почему-то почувствовал облегчение.

– Живой? – спросил крупный мужчина в белом халате со взмокшими рыжими кудрями на лбу.

Парень не сразу смог выдавить из себя звук. Стоило открыть рот, вместо слов из горла вырвался надрывный кашель.

– Это вы мне скажите, – прохрипел, наконец.

– Шутить пытаемся? Хорошо. Значит, ещё поживёшь.

3. Случайный зритель

– Анемия, предынфаркт, что-то там ещё…

– Даёшь, блин! – присвистнул Ромка. – Не, ну выглядел ты в последнее время не очень. Да и сейчас… – он снова окинул друга беглым оценивающим взглядом. – А всё-таки не думал, что ты такой хлюпик.

– Иди ты! – поморщился Денис.

– Ладно, не хлюпик, просто слишком умный. Всё думаешь, анализируешь. А это вредно. Моя маманя говорит, что…

– Все болезни от стресса, а лечиться надо ромашкой.

– И мелиссой. Она тебе, кстати, хотела передать свой волшебный чаёк. Но я-то знаю, как ты к этому относишься. Еле отболтался.

– Вот уж спасибо.

– А странно было бы умереть от инфаркта в 26? – криво усмехнулся товарищ.

«Люди от сердца и в 20 умирают, и даже раньше», – прозвучал в голове голос рыжего врача, имя которого Денис никак не мог запомнить. Он вздохнул. Вставая со скамейки, не взглянул на шутника.

– Дурак ты! – только и смог сказать на прощание.

Поплёлся в сторону дверей с безвкусной вывеской «Приёмный покой», не вслушиваясь в Ромкины протестные речи.

– Передачку-то забери! – буркнул парень, нагнав больного у самых дверей. – И ещё… Пузану сам звони. Я, конечно, сказал, что ты на больничном и всё такое. Но ты ж его знаешь.

– Ага, – отозвался Денис, нехотя забирая пакет.

– Что там с этой рекламой? – не унимался Ромка. – Совсем никак? Не обязательно же над каждым проектом так пыхтеть.

Денис недовольно глянул на друга и, нырнув в здание, захлопнул дверь перед самым его носом.

– Ну, конечно, – донеслось недовольное ворчание. – Гробься дальше, гений! Куда нам смертным!

Он ещё что-то бубнил, спускаясь с крыльца, но Денис уже не мог расслышать фраз. Да и не хотел.

Длинный коридор, жёлтый, как лица пациентов, бродивших вокруг, больше напоминал заброшенное помещение, наполненное призраками. Он бесцельно шагал вперёд, даже не заметив, что давно пропустил свои двери, такие же обшарпанные и безликие, как всё здесь. Только надпись на вывеске отличала их от остальных. В голове было пусто. Он и сам казался себе духом, до мелочи похожим на всех этих незнакомых, растрёпанных людей. Если бы сейчас кто-то спросил о его самочувствии, он бы не нашёл, что ответить. Он и не хотел разговаривать. Или слушать. Ромкина болтовня о проблемах, которые привели его на больничную койку, или пустые разговоры соседей по палате о вещах, вовсе его не касающихся, – всё теперь только добавляло головной боли. Поэтому он просто шёл. Мимо одинаковых кабинетов и полусонных больничных отделений, мимо гомонящих очередей и тёмных закоулков. Мимо собственной жизни или того, что он сам с ней сделал.

Он поднялся по лестнице, в очередной раз свернул и замер. Широкий коридор был пуст, если не считать маленькой девочки, при виде которой у него запекло в груди. Худенькое перекошенное тельце помещалось в старой инвалидной коляске с огромными колёсами. Толстенькие каштановые косички добавляли образу дисгармонии. Даже в такой убогости всё в этой девочке казалось неправильным, невписывающимся. В то же время она единственная выглядела живой среди призрачных толп, заполонивших больницу.

Денис подошёл ближе и с удивлением заметил её улыбку. Такую тёплую и лучистую, будто она никогда и не бывала угрюмой. Длинные тёмные ресницы придавали ей кукольное выражение и делали похожей на Мальвину. Девочка была полностью поглощена своими мыслями. Она смотрела в большие, растянувшиеся на всю стену окна и, похоже, совсем не заметила своего случайного зрителя.

Парень тоже начинал увлекаться этой игрой. Встав рядом с коляской, поглядел на улицу, пытаясь понять, что там интересного. Удивился ещё больше. Перед ними была стена. Серый, глухой бетон, над которым едва выглядывала маленькая полоска дождливо-свинцового неба, будто специально выкрашенного в тон безрадостному городскому пейзажу. Зачем вообще здесь окна? Чем этот унылый вид лучше ещё одной череды потёртых дверей или блёклой глади жёлтого колера, увешанной плакатами и памятками о важном, которые почти никто и никогда не читает?

– Там китайский дракон. Голубовато-зелёный.

Он вздрогнул от неожиданности. Большие серые глаза смотрели прямо на него.

– А ещё он умеет пускать искры. Золотые и красные.

«Сумасшедшая?» – подумал Денис. Но что-то быстрее мысли противоречило: «Дурак ты!»

– Я нормальная, – спокойно сказала девочка. И случайному зрителю сразу стало неловко.

– Я помешал? – спросил он, лишь бы сменить тему.

Девочка отрицательно покачала головой и снова уставилась на серый бетон. Парень тоже посмотрел в окно. Дракона не было. Как и намёка, на какой бы то ни было другой оттенок.

– Мама сказала, в Китае зелёный – цвет здоровья, – снова заговорила улыбчивая Мальвина. – Из остальных окон видно только скорые и дорогу.

– А тут только стену, – брякнул Денис.

– Это не стена, – отозвалась девочка таким тоном, будто услышала несусветную глупость.

– А что же?

– Холст.

Она снова посмотрела на собеседника и заговорщически тихо добавила:

– Я на нём рисую.

Денис хотел больше ничему не удивляться, но такая простая и потому неожиданная идея, заставила его мысленно присвистнуть. Он снова глянул на улицу. Унылая стена теперь казалась запылившимся полотном, слишком долго пролежавшим в ожидании нерадивого художника. Воспоминания подкинули ещё два таких же холста: бетонные ограждения в ненавистном переулке. Доберись до них раньше рука с кистью и красками, случился бы его приступ? Он бы и сам мог разрисовать их… «Отлично, Волков, теперь мы ещё и до вандализма докатились!» – прозвучал в голове голос начальника. «Чёрт! – спохватился парень. – Надо же позвонить».

 

Он ещё раз посмотрел на девочку. Теперь она вовсе не казалась неправильной. Скорее эта больница совсем не подходила ей. Маленькая и хрупкая, она вмещала в себя слишком много жизни. «Колибри!» – подумалось Денису. Крошечная птичка, запертая в собственном теле, как в клетке. А это безрадостное место – очередной замок, чтобы точно не упорхнула. Видимо, в его взгляде проступило что-то жалостливое, потому что на лице девочки тут же возникло негодование.

– Я нормальная, – повторила она по-взрослому весомо.

– А я, кажется, не очень, – улыбнулся случайный зритель.

Ему хотелось чем-нибудь поделиться, но, как назло, ничего не было под руками. Или… Он опустил глаза и только сейчас заметил, что всё ещё держит в руках Ромкин пакет. Заглянув в него, обнаружил кулёк с фруктами и какие-то бумаги. Интересно, колибри едят апельсины? А вдруг у неё аллергия? Пошарив на дне, выловил большое яблоко.

– Это, конечно, не китайский дракон, но оно тоже зелёное. И должно быть вкусным.

Девочка посмотрела с недоверием.

– Мама говорит, нельзя ничего брать у чужих людей. Особенно, у дяденек.

«Дискриминация!» – подумал Денис.

– Так я и не человек, – добавил вслух. – Я призрак.

– Волшебный?

– Может быть…

Не дожидаясь ответа, он вложил яблоко в раскрытую детскую ладонь и поплёлся искать своё отделение. Слух уловил тихое «спасибо», но мысли уже начали затуманиваться другим: «Надо позвонить…»

4. Листы

– Как насчёт отгулов за свой счёт? – сказал Пузан, не дослушав заготовленную речь больного. – С проектом, так и быть, повременим. Денька два-три. Тебе же хватит?

«Это не просьба», – оповестили короткие гудки. Начальник повесил трубку. Денис хотел выругаться, но вновь загоревшийся экран телефона отвлёк. Сердце забилось чаще.

– Всё в порядке? – её голос выдавал только усталость, вот бы услышать хоть каплю волнения.

– Ты вроде не хотела со мной говорить. Вообще ни о чём.

– Рома сказал, ты в больнице, – она с трудом скрывала раздражение. – Но, похоже, всё не так плохо.

– Кать?

– Что?

Он и сам не знал, чего хотел. В голове не было ни одной годной мысли. Кажется, он просто пробовал её имя, как забытое лакомство. Будто пытался проверить, не поменяло ли оно вкус. Внутри что-то дрогнуло. И вроде бы всё было прежним, но…

– Ладно, – не выдержала она. – Если тебе что-то понадобится, сообщи.

– Я же не маленький.

– Разве?

Он усмехнулся. Небрежно попрощавшись, положил трубку. Впервые за всё время он сделал это сам. Прижал руку к груди. «Тик-и-так», – неровно отозвалось сердце. «Не время барахлить, – успокоил внутренние часы. – Нам ещё нужно кое о чём позаботиться».

Он порылся в своей сумке, достал листок и карандаш. Пузан заставил бы его доделать проект даже из гроба, а уж с больничной койки ждать точно не будет. Денис глубоко вдохнул и нанёс первый штрих. Мысли путались, рука казалась непослушной, ей не хватало твёрдости. Как и ему. Испортив пару черновиков, уже хотел всё бросить. «Неудачник!» – шепнул Катин голос. «Кому ты нужен?» – подхватил Пузан. «А кому нужны ваши безвкусные, однотипные рекламы?» – вяло попытался поспорить, но всё-таки взял новый лист.

Пустота занимала всё больше пространства в мыслях. Он тупо водил карандашом по бумаге, почти не задумываясь, что рисует. Логотип оказался не так уж и плох. Лучше всего удалась заглавная буква с драконьей головой. Он отложил работу, но рука снова потянулась за бумагой. Он уже и забыл, когда в последний раз брался за творчество просто так. Для себя.

Денис заснул последним в палате. Тумба его была завалена грудой набросков. Причудливые цветы и мифические существа, китайские иероглифы, написанные разным шрифтом, и призрачные лица объединяла одна деталь. Крошечная птичка, изображённая в углу каждого нового листа, смотрела вдаль, излучая жизнь.

5. Наблюдатель

Этот коридор всегда пустовал. Колибри выглядела здесь хозяйкой. Денис приходил каждый день в разное время. И всегда заставал девочку. Только её.

Улыбчивая и немногословная, она совсем не тяготилась присутствием нового знакомого. А он, привыкший чувствовать себя лишним в любой компании, тянулся к странному существу сердцем. Она не прогоняла его. Не ругала. Не пыталась казаться выше и умнее. Она просто существовала здесь, погруженная в свои мысли, и позволяла ему тоже быть. Иногда она всё-таки заговаривала о китайском драконе, волшебном озере и лотосах, которые «рисовала» на бетонном холсте за окном.

– Когда-нибудь ты тоже увидишь, – сказала она однажды, – мою картину.

– Конечно, ведь ты выйдешь отсюда, и тогда…

– Я не смогу, – перебила колибри. – Но он обязательно появится там.

Она заговорщически посмотрела на Дениса, и он улыбнулся. Что значит этот взгляд? Он понятия не имел. Чувствовал только, что для этой девочки очень важен сине-зелёный китайский дракон.

– Меня завтра выписывают, – помолчав, выговорил парень.

– А меня, кажется, нет, – чирикнула колибри.

Улыбка её на миг показалась какой-то беспомощной, почти старушечьей. У Дениса сжалось сердце. Он всё знал. Ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшее время эта девочка не выйдет на улицу, а, когда её, наконец, выпишут, будет уже поздняя осень или начало зимы. Она поживёт дома пару трудных недель и снова вернётся сюда, чтобы продолжить рисовать на бетонном холсте свою картину. Мысленно.

Это место принимало её, как свою, потому могло почти не замечать. А она не хотела обращать внимания на тяжесть несвободы. В ней кипела особенная, ей одной ведомая жизнь, в которую она не впускала никого. Даже маму. Только временами приоткрывала дверь и позволяла подсмотреть особенно приглянувшимся прохожим. Денису повезло попасть в число избранных.

Всё, что он слышал про девочку с мальвиньими глазами, не был проговорено ею. Болтали врачи и медсёстры. Он не выспрашивал, но разговоров не пропускал. Так и узнал, что зовут её Настя. «Слишком простое имя для колибри», – подумалось парню. Поэтому решил не использовать. Да и не так много поводов было окликать её. Они просто жили в одном пространстве, наблюдая друг друга, как диковинку. Но было и что-то другое, понимаемое им не из чужих сплетен, а из неё самой. И эти маленькие удивительные открытия были интереснее всего.

6. Со дна

Две недели, проведённые в больнице, оказались слишком богатыми на ощущения. Денис успел сдать ненавистный проект в первые же дни, поэтому мог погрузиться в мир собственных идей. Он почти забыл, как выглядят эти самые его идеи. Даже не был уверен, что в голове сохранилось хоть что-нибудь своё. Не списанное и не подслушанное где-то. Он привык жить в вечной гонке за непонятными задачами, которые ставили ему другие люди. Приучил себя оглядываться на Ромкины подначивания и замечания начальства. Ему так хотелось соответствовать Катиным большим мечтам об идеале, что эта тяга к прекрасному превратилась в бесконечную и изнурительную дорогу в никуда. Сам он этого, конечно, не заметил.

Почему-то понятие «дно жизни» почти всегда связывают с плохой компанией, алкоголем или наркотиками. Но что если всё не совсем так? Вот живёт парень. У него прекрасная девушка и работа, о которой многие могут только мечтать. Подумаешь, начальник вечно грызёт за недостаток престижного образования и спускает всех собак. Зато зарплата хорошая. Вроде бы. И какой ещё ты себе кризис придумал в 26 лет? Ну, не выставляются твои картины в самых крутых музеях мира. Зато смотри, как здорово выглядят эти смешные хрюшки на рекламе колбасы. Когда-нибудь у тебя хватит отчаяния всем рассказывать, что это твоих рук дело. Может быть, впав в безумие, даже начнёшь гордиться подобными шедеврами. Реклама – тоже бывает произведением искусства. «Бывает. Но не наша», – иногда начинает шевелиться здравый смысл. Только вслух это не говори…

А потом парень просыпается и понимает, что у него есть всё. Кроме себя. Выходит, дно жизни у каждого своё. И начинается оно там, где в угоду чьим-то ожиданиям или общепринятым нормам теряешь своё истинное я. Позже выясняется, что после тысячи провалов ты сам от него отказался. Потому что слаб. Потому что не смог дождаться заветного шанса, который даётся за терпение. И ты начинаешь привыкать. Убеждаешь себя в том, что так и надо жить. Но потом всё рассыпается. В голову всё чаще приходит пугающая мысль: «Я ошибся?» Только доходит это слишком поздно. И то не до всех.

До Дениса, кажется, начало доходить. Ему вдруг перестало хотеться оправдывать чужие надежды и гнаться за идеалами других. Он желал бы просто быть. Оказалось, что жизнь похожа на тонкий лёд. И даже возраст не даёт никаких гарантий. «Умирают и в двадцать. И даже раньше…» – сказал рыжий доктор. И Денис ему верил, потому что этот человек не просто знал, о чём говорит. Он видел. Много раз.

С такими мыслями парень закрыл дверь с безликой надписью: «Приёмный покой». Втянул воздух и пробежал глазами по окнам больницы. Колибри не могла увидеть его с этой стороны. Но она была где-то там. Продолжала существовать в пространстве, которое он покидал, и в то же время находиться где-то вне всего.

– Спасибо, маленькая птичка, живи хорошо! – улыбнулся Денис и зашагал к машине.

7. Настя

– Ну что ты на меня так смотришь? Досиделась на сквозняках.

– Там не было холодно, – прохрипела Настя и разразилась очередным приступом захлёбывающегося кашля.

Мама приложила тыльную сторону ладони к её лбу и помрачнела ещё сильней.

– Как будто нам мало всего этого. А теперь дяде доктору ещё с простудой твоей возиться.

Девочка поморщилась: «Тётя медсестра, дядя доктор! Как маленькая». Она попыталась заглянуть в окно. Но из положения лёжа было видно только кусок промозглого бесцветного неба. Колибри завозилась, с трудом достала из кармана сложенный вчетверо листок. Долго разворачивала, непослушные пальцы больше мешали делу. Но она всегда была упрямой. Это помогало жить.

– Наверное, он уже уехал, – она не заметила, что заговорила вслух.

– Кто, милая? – встрепенулась мама.

– Волшебник, который называет себя призраком.

Женщина посмотрела непонимающе. Лицо её было сегодня бледнее обычного, а в глазах стояла привычная муть.

– Я просто фантазирую, – улыбнулась Настя.

Мама вздохнула. А девочка опустила взгляд, чтобы в очередной раз изучить прощальный подарок. На белоснежной плотной бумаге краски казались особенно яркими. Зелёный лес скрывал множество тайн, из глубины его выглядывали глаза хранителя. «Китайский дракон», – догадывалась колибри. В углу виднелась маленькая птичка с длинным острым клювиком, не вписывающаяся в общий сюжет. «Интересно, что она значит?» – подумала Настя и пожалела, что не успела спросить.

8. Парень-призрак

Солнце неохотно выползало из-за горизонта, придавая однотипным жёлто-серым домам тёплый розовый оттенок. До объявления подъёма было около часа, но сегодня мало кто спал. Новости о парне в чёрной толстовке разлетелись быстро. Пациентам, из чьих окон не было видно бетонной стены на задворках, побег из отделения стоил больших усилий. Проскочить толпой мимо приёмного покоя – задача сложная. Но выполнимая. Особенно, когда медсёстры и сами норовят отправиться вслед за больными.

Он стоял на привычном месте. Кажется, уже довольно давно. Работал быстро. За пару недель стена обрела краски, на ней уже появились первые очертания деталей. Предугадать сюжет было всё ещё сложно. Некоторые наблюдатели с досадой считали оставшиеся дни до выписки, размышляя о том, успеют ли увидеть результат. Баллончики с краской и массивные кисти в его руках казались магическими инструментами, творящими волшебство.

Он приходил сюда каждый день ещё затемно. Сначала старался скрыться до того, как кто-то заметит. Быстро понял, что его обнаружили. Никакого действия не последовало. Поэтому он расслабился. Просто рисовал до того времени, когда в отделениях объявят подъем и уходил, наполненный новым светлым чувством. Он знал, что теперь за ним наблюдают. Но это не тяготило. Для больничных такая игра превратилась в целое представление. Его называли призраком. Гадали, кто это может быть. Перебирали врачей. Вспоминали недавно выписанных соседей.

Ему было всё равно. Сотни глаз, подглядывающих из одинаковых, замутневших от времени, окон, не были интересны парню в чёрной толстовке. Он был здесь только для одного зрителя. Но маленькая девочка с мальвиньими глазами не могла видеть его в эти холодные летние утра. Она слышала отголоски сплетен и толков, догадывалась о чём-то важном и недоступном всем остальным. Но добраться до заветного, теперь уже не такого пустынного, коридора не могла. Слишком сильным был кашель. Слишком непреклонной стала мама.

 

В день, когда бледная женщина с туманными глазами, наконец, сопроводила её к любимым окнам, призрачного художника уже не было. Исчез и холодный бетон, закрывающий собой весь мир. У девочки перехватило дыхание от нового зрелища. «Когда-нибудь и ты увидишь», – говорила она Денису, но сама мало в это верила. Откуда он знал? Как будто кто-то вынул рисунок из её головы и, добавив пару ярких деталей, напечатал его на стене.

Бирюзовое озеро мерцало в лучах закатного солнца. Белые лотосы были такими объемными, что казались живыми. Иногда девочке мерещилось, что они двигаются. А над цветочным полем, парило извивающееся змеиное тело с массивными лапами. Сине-зелёные чешуйки переливались, а раскрытая пасть выпускала искры. Красные и золотые, они опутывали клетку, превращая её в пепел. Маленькая птичка держала в длинном остреньком клюве художественную кисть и с нетерпением ждала, когда последние прутья её тесной тюрьмы растворятся в драконьем пламени.

– Он, что пытается убить птичку? – скривилась женщина.

– Он её спасает, – буркнула девочка, негодуя от маминой невнимательности. – Когда клетка сгорит, птичка станет свободной.

– Думаешь? – она присмотрелась. – Ну да, колибри должны жить на воле.

– Это колибри? – удивилась Настя.

– Похоже на то.

– Так вот, что она значила…

Мама вопросительно посмотрела на дочь. Девочка только пожала плечами, а про себя добавила: «Эта птичка – я».

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10 
Рейтинг@Mail.ru